Heil, Bismarck!" The "Iron Chancellor" as a symbolic figure of German nationalism in postcards at the turn of the 19<.pdf Практически сразу после отставки Бисмарка с поста канцлера в 1890 г. стала набирать обороты его популярность, к началу нового века вылившаяся в настоящий культ. Все больше теряя реальные, исторические черты, Бисмарк превращался в олицетворение, символ созданной им империи. Главной причиной подобной метаморфозы, с одной стороны, была потребность в единой идентификационной фигуре, которая могла бы воплотить для обитателей объединенных в 1871 г. в Германскую империю немецких государств их новое отечество. С другой стороны, интегрирующая функция символического Бисмарка в это время оказалась востребованной также перед лицом тех изменений, которое претерпевало общество, - кризиса социального статуса традиционных слоев и поиска своего места новыми, усиления социальной и пространственной мобильности, продолжавшейся девальвации старых политических и духовных ценностей. Вместе с тем восприятие и трактовка Бисмарка в качестве символической фигуры не были едиными, различаясь в отдельных социальных и идеологических группах. Энергичнее всего в конкретной ситуации 90-х гг. Бисмарка и его «старый курс» стали превращать в свое знамя те, кто был недоволен более либеральным «новым курсом» преемников «железного канцлера» - аграрии, разного рода правые и националистические силы. Своим главным героем сделало Бисмарка и так называемое фёлькишское движение в Германии и Австро-Венгрии, складывавшееся из разного рода националистических объединений часто с расистской, антиславянской и антисемитской направленностью (Hartung 1996). В значительной степени как раз благодаря чрезвычайной активности всех этих сил фигура Бисмарка начала восприниматься в качестве воплощения не только нового государства, но и «немецкости», тем самым получив возможность выполнять «национализирующую функцию» (Machtan 1994: 10). Однако для того чтобы ее осуществлять, образ Бисмарка должен был быть сначала «национализирован» сам, наполниться специфическими «национальными» смыслами, вытеснявшими прежнее конкретное политическое содержание его фигуры. Среди разнообразных форм и способов, которыми осуществлялся этот процесс, весьма заметное место занимала иллюстрированная открытка. Она сыграла важную роль в превращении Бисмарка из реального исторического лица в символ Германской империи, она же активно использовалась для разного рода «национальных» трактовок фигуры бывшего канцлера. Специфика открытки, с одной стороны, заключается в ее поистине массовом характере, особенно что касается Германии. Согласно официальной статистике Всемирного почтового союза за 1901 г., германской почтой внутри страны был доставлен 1 млрд открыток, в то время как, например, во Франции - лишь 60 млн (Allgemeine Poststatistik fur 1901: 457-458). Наряду с массовостью, открывавшей широкие возможности для агитации, открытки применялись членами различных объединений в качестве средства коммуникации между собой, использовались ими в разных социальных практиках, служивших «национализации» Бисмарка. Особенный интерес представляют специфическая иконографическая трактовка образа Бисмарка, а также отклик на нее самих участников переписки. Все эти процессы, практически не освещенные в литературе, являются предметом изучения в настоящей статье1. «Дуб Германии» Основным способом придания фигуре Бисмарка «национальных» трактовок стали его введение в пантеон уже существовавших национальных мифов, визуальное или вербальное соединение его образа с персонажами германской мифологии (Зигфрид, Вотан), историческими фигурами (вождь херусков Арминий (Герман), кайзер Барбаросса, Лютер), национальными символами («германский дуб»). Подобные параллели проводились широко и в рамках самых разных визуальных стратегий. Весьма распространенными были отсылки к «германскому дубу» и топосу «немецкого леса». Дуб считался «германским» деревом, воплощающим национальные ценности - твердость, надежность и «немецкую верность» (Osmond 2006: 23). На рисованных открытках с изображением Бисмарка практически всегда присутствуют дубовые листья как своеобразный код, представляющий его в качестве «истинного немца». Получили распространение открытки, на которых медальон с изображением Бисмарка помещался на фоне могучего дуба. Помимо подобных фантазий установлению связи Бисмарка с этим символом способствовало и отражение в открытке специфической социальной практики, а именно посадок «дубов Бисмарка». У ее истоков стоял сам Бисмарк, заведя обыкновение рассылать поклонникам дубовые саженцы из своих владений, затем продолженное его потомками (Breitenborn 1990: 151). Открытки не просто распространяли информацию о посадке очередного «дуба Бисмарка», но и придавали ей новое качество, сообщая о появлении такой своеобразной местной достопримечательности. В ряде открыток связь Бисмарка с «немецким дубом» превращалась в уподобление первого второму. Комплексный характер открытки, сочетание изображения с текстом, в принципе, позволяли посредством комментария придать фигуре Бисмарка едва ли не любое содержание, в том числе и такое. Например, на одной из открыток жанра «Привет из.» под фотографией Бисмарка в обрамлении дубовых листьев помещена надпись «Дуб Германии». Помимо прочего, образ Бисмарка-дуба имел важную для немецкого национализма «органическую», «почвенническую» коннотацию: Бисмарк - это плоть от плоти немецкой земли, это впитавший в себя ее силу побег из ее почвы (Parr 1992: 80-82). Иногда изображение Бисмарка на фоне дуба дополнялось первой строкой из популярной «Песни Бисмарка» («Внимал ли песне ты дубов старинных, немецкий мой народ.»), уподоблявшей Бисмарка дубу и призывавшей немцев равняться на него в стойкости (May 2014: 179, 193). Топос «природности» Бисмарка был тесно связан с представлениями о «немецком лесе». В течение XIX в. «немецкий лес» превратился в один из основных национальных мифов. Немцы толковались как «народ леса», глубоко естественный, вечный и неизменный, как породивший их лес, и принципиально отличный как от французов и англичан с их оторванными от природы искусственными парками, так и от русских - «народа степи», а впоследствии и от евреев - «народа пустыни» (Lehmann 1999; Zechner 2006; Wilson 2012). Связь Бисмарка с лесом открытки подчеркивали многократно и разными способами. Наиболее распространенным сюжетом были изображения его одиноких прогулок под лесным кровом в сопровождении верного пса, некоторые из которых имели прямо-таки мистический колорит. Иногда изображение усиливалось текстом: «Старец из Захсен-вальда [леса саксов]». Само название лесного массива, в котором находилось имение Бисмарка, позволяло делать отсылку к одному из важнейших элементов мифа «немецкого леса» - связи с древними германцами. На открытках с бисмарковскими сюжетами можно увидеть стихи писателя Теодора Фонтане, написанные на следующий день после смерти бывшего канцлера: легендарный вождь саксов Видукинд приглашает Бисмарка к себе «как сакса», он должен стать частью этой земли, поскольку «плоть и камень распадется // но лес саксов, он остается». Мистика вечного «немецкого леса», вне времени и вне всякого исторического контекста, прямо связывала Бисмарка с некогда населявшими его германцами, делала его частью крайне значимого для немецкого национализма «германского мифа» (See 1970). Особенно важной была связь с одним из ключевых событий в мифологии немецкого национализма - битвой в Тевтобургском лесу, в которой легендарный вождь херусков Арминий разбил римские легионы, что позволило возвести его впоследствии в ранг важнейшей национальной фигуры. В публицистике конца XIX в. проводились прямые параллели между этими двумя «германцами», вплоть до наименования Арминия «первым Бисмарком» (Kipper 2002: 260-261). Свою роль играли и открытки. В частности, широкое распространение получили открытки с изображением двух памятников, расположенных по соседству в Тевтобурском лесу - «камня Бисмарка» с барельефом канцлера и знаменитой гигантской статуи Германа. Уже само появление «камня Бисмарка» в одном из главных «мест памяти» немцев было достаточно символичным, однако выбранная фотографом перспектива еще больше усиливала впечатление: Арминий и Бисмарк в буквальном и переносном смысле слова оказывались на одной линии германской истории. Находящийся на заднем плане памятник Арминию символизировал прошлое, а крупно взятый на переднем плане «камень Бисмарка» -настоящее немцев. Бисмарк связывался и с другой культовой национальной фигурой -кайзером Фридрихом Барбароссой (Kaul 2007: 689-699). Легенда о спящем в горе Киффгойзер императоре долгие годы символизировала надежду на национальное объединение и возрождение Германии. Бисмарк сделал легенду былью - на одной из открыток он появляется у входа в пещеру, где сидит длиннобородый кайзер (рис. 1). Рис. 1. Бисмарк у входа в гору Киффгойзер. Вена. Изд-во Ф. Шальк. 1899 Барбаросса и легенда Киффгойзера символизировали скорее имперскую ипостась немцев; фигура же Лютера, стоящего на открытках рядом с Бисмарком, помогала характеризовать их как народ - Лютер являлся выразителем «немецкой сути», «немецкой свободы», был почитаем как создатель современного немецкого языка (Schmidt 2014). Кроме того, все три «немецких героя» отличились в борьбе против «вельшей» (романских народов): Арминий разбил римлян, Лютер освободил немцев от «римских оков» в духовной сфере, а Бисмарк нанес поражение их «наследственному врагу» - французам. Если подобное переосмысление исторического Лютера «в национальном духе» на фоне непростой конфессиональной ситуации в Германии рубежа веков не было до конца беспроблемным, то фантазии на тему германской мифологии не знали никаких ограничений. В них Бисмарк уже не ставился в один ряд, как это было с историческими символическими фигурами, а часто прямо отождествлялся с героями германского эпоса. Тем самым бывший канцлер, взятый уже вовсе вне всякого исторического контекста, должен был воплощать неизменность и чистоту пронесенной сквозь века «немецкой сути». Так, Бисмарк связывался с Зигфридом: у цоколя памятника Бисмарку в Берлине Зигфрид кует для «основателя империи» меч; в планировавшемся «национальном памятнике» на Рейне обе фигуры и вовсе сливаются: «Бисмарк как освободитель народа от чуждой сути должен быть олицетворен юным Зигфридом, этим образом света и силы германской саги, рожденной на Рейне» (Goebel 2006: 148). Бисмарк предстает еще в одной ипостаси Зигфрида - как «убийца дракона». Характерная для ритуалов памяти в Германии причудливая смесь христианства и язычества, средневековых и германских традиций (52) в трактовках Бисмарка проявлялась в полной мере: «драконоборцем» он выступал то в облике Зигфрида, то - как на главном портале рейхстага -в образе Св. Георгия (Galle 2002: 107-108). Под «драконом» также понималась то внутренняя рознь, то побежденная Франция. Открытки тиражировали подобные образы, иногда снабжая их комментариями, позволяющими понять суть аллегорий. Более простая визуальная стратегия изображения Бисмарка в качестве «германца» заключалась не в сравнении либо отождествлении его с легендарными героями древности и персонажами мифов, а в наделении специфическими «германскими» атрибутами. Например, на одной из открыток Бисмарк-кузнец предстает не в привычной остроконечной каске - «пикельхаубе», а в крылатом шлеме; иногда подпись к изображению делалась стилизованными «руническими» буквами. «Национализация» Бисмарка с помощью описанных выше стратегий, превращение его из реальной исторической личности в символ не только созданного им рейха, но и немцев как таковых, способствовали в дальнейшем использованию его фигуры в конкретных политических целях. Бисмарк-символ позволял проецировать на себя интересы и установки различных политических групп и идеологических течений, между которыми возникало своеобразное соперничество за право трактовки Бисмарка именно в своем ключе. Демонстрация наибольшей приверженности Бисмарку позволяла представить себя в качестве его подлинного наследника и претендовать на приоритет в этом соперничестве (Frankel 2005: 9-10). Наряду с другими способами такой демонстрации (активность в проведении разного рода памятных мероприятий, сооружения памятников Бисмарку, риторические отсылки к нему) важным средством выступали открытки. С помощью открыток различные немецкие политические силы пытались инструментализировать наследие Бисмарка - как реальное, так и воображаемое. Примером первого являются ссылки противников католической партии Центра на проводившуюся им политику «культур-кампфа». В одной из предвыборных открыток они остроумно переиначили известную картину «Народы Европы, храните свои святые богатства», написанную в 1895 г. по проекту Вильгельма II: выныривающий из облаков Бисмарк показывает кулак католикам, а в роли «святых богатств» выступают немецкие символы - Рейн и статуя «Германии». Бисмарка сделали своим знаменем также консервативные аграрии объединения «Союз сельских хозяев», недовольные таможенной политикой канцлера Каприви. Так, одна из открыток приводит лозунг Бисмарка из его выступления перед представителями «Союза» в 1895 г: «За стебель и колос!»2. На другой открытке Бисмарк изображен на фоне идущего за плугом крестьянина, и приводится его высказывание: «Я тоже немецкий крестьянин». Помимо конкретного политического контекста здесь обращают на себя внимание также «почвеннические» коннотации, уже знакомые нам по «германскому лесу»: «крестьянин» Бисмарк обрабатывал «национальную», «германскую» землю; ее же он «обрабатывал», «культивировал» как политик (Parr 1992: 80). Гораздо более проблемной была трактовка взаимоотношений с рабочими, со времен гонений на их партию и ее лидера Августа Бебеля относившимися к Бисмарку враждебно. Широкого распространения эта тема на открытках не получила, хотя делались отсылки на ключевую роль Бисмарка в создании социального законодательства Германии, в частности, цитировалось его высказывание из речи 9 мая 1884 г.: «Дайте рабочему право на труд, если он здоров, обеспечьте ему уход, если он болен, обеспечьте ему средства к существованию, если он стар»3. Однако даже такой сюжет оказалось возможным трактовать «национально». Открытка, выпущенная австрийским «Союзом немецких рабочих альпийских провинций» (Breitenborn 1990: 79), поместила эту цитату под расхожим образом «Бисмарка - кузнеца империи», существенно изменив его смысл. Бисмарк, с засученными рукавами и в кожаном фартуке, становился «рабочим», символом труда - но труда «немецкого». Провозглашалась солидарность скорее не социальная, а национальная: Бисмарк был здесь задействован не столько в своей исторической роли создателя социального законодательства, сколько как символическая фигура, воплощавшая «немецкость» и предлагавшаяся австрийским рабочим именно в этом качестве. Несмотря на аутентичную цитату, мы видим смещение акцента с исторического наследия Бисмарка на воображаемое, приписываемое, символическое - и гораздо более востребованное, особенно в правой части политического спектра. В первую очередь речь идет о фёлькишских организациях Германии и Австро-Венгрии, сотрудничавших и оказывавших друг на друга взаимное влияние. «Бисмарк - Вотан» В случае с выпускавшимися на рубеже веков открытками австрийских немцев разрыв между историческим и символическим Бисмарком очевиден более всего: как раз Бисмарк в 1866 г. изгнал Австрию из Германии, но стал теперь для австрийских немцев символом национального единства. Наряду с различными националистическими течениями и объединениями, действовавшими в Германии, именно немецкие националисты Австро-Венгрии оказались главным двигателем «национализации» образа Бисмарка, не удовлетворяясь недостаточной для них трактовкой его как «основателя империи» и превращая его в важнейший национальный миф. Для немецких националистов раздираемой противоречиями Австро-Венгрии Бисмарк стал символом борьбы за «германство», в которой открыткам отводилась далеко не последняя роль. Многочисленные националистические объединения использовали их в предвыборной борьбе, для привлечения новых сторонников, а также в качестве способа финансирования их деятельности. Одним из самых ярых «бисмарки-анцев» являлся лидер австрийских пангерманистов Георг фон Шёнерер, занимавший крайние антиславянские и антисемитские позиции (Wladika 2005: 88-90). Активнее всего издание открыток практиковали в Австро-Венгрии так называемые немецкие ферейны (общества) защиты, ставившие своей целью национальную пропаганду, а также поддержку немецкого языка в этнически смешанных регионах. Наиболее крупными из них являлись «Немецкий школьный ферейн» («Шульферейн») и «Ферейн Зюдмарк». Если в Германии в 90-е гг., несмотря на стремительную «национализацию» Бисмарка, его фигура все же не до конца потеряла связь с реальной политикой, в том числе благодаря едкой критике, которой «старец из Фридрихсру» через подконтрольные органы прессы подвергал сменивших его политиков «нового курса», то в Австро-Венгрии подобной политической привязки не существовало, и превращение Бисмарка в абстрактный символ всего немецкого шло быстрее, тем более что и потребность в этом из-за остроты национальных противоречий была выше. Поэтому часто для заявления политической и национальной позиции оказывалось достаточным уже простой репродукции какого-либо портрета Бисмарка с логотипом соответствующего ферейна. Характерно, что и противная сторона - соперничавшие с немцами в языковых конфликтах славянские народы, прежде всего чехи, а также отчасти австрийские власти, воспринимали фигуру Бисмарка на открытках именно как выражение немецкого национализма. Например, националистическая и антисемитская газета «Немецко-социальные листки» осенью 1897 г. с возмущением сообщала об участившихся случаях, когда в Богемии почта не пропускала открытки с портретами Бисмарка (Deutsch-Soziale Blatter 28.10.1897; 25.11.1897). Изображения Бисмарка часто наделялись дополнительными смыслами с помощью различных атрибутов, комментариев, цитат, разного рода фольклорных и литературных аллюзий. Так, своеобразным кодом для обозначения радикальных «немецко-национальных» взглядов являлось изображение василька (WeiBmann 1991: 35, 38; Retterath 1997: 409-411). «Прусский цветок», связанный с культом королевы Луизы и любимый цветок ее сына, первого императора объединенной Германии Вильгельма I (Forster 2011: 106-107), трактовался как выражение «немецкой верности» и стал для пангерманистов Австро-Венгрии и их единомышленников в Германии наглядным выражением политического кредо. Букет васильков, добавленный на открытке к портрету Бисмарка, превращал ее в послание, требовавшее продолжить дело «железного канцлера» по объединению немцев. Похожий смысл имело и использование черно-красно-золотых цветов, которые далеко не всегда воплощали собой демократическую традицию, как в трактовках нынешнего флага ФРГ. Напротив, эти цвета широко применялись различными националистическими, антисемитскими и антиславянскими объединениями и течениями в Германии и Австро-Венгрии (WeiBmann 1991: 34, 36). Культ «германцев» получил среди радикальных немецких националистов Австро-Венгрии и Германии особое распространение. Типичным сюжетом открыток рубежа веков было изображение «германцев», поклоняющихся Бисмарку, часто в сочетании с каким-либо воинственным призывом. Присутствие Бисмарка показывало, что, несмотря на шкуры и крылатые шлемы, речь идет о современных немцах, которым предлагалось открыть в себе «германство», объединившись вокруг его главного теперешнего символа. Иногда Бисмарк оказывался фактически возведенным в пантеон германских богов. На одной из открыток А. Шмидхаммера, известного иллюстратора рубежа веков и горячего почитателя Бисмарка, щит Вотана, наблюдающего за пиром в Вальгал-ле, украшен фамильным гербом Бисмарка (наложенные друг на друга трилистники клевера и дуба), который приведенное тут же четверостишие объявляет «гербом всех немцев» (рис. 2). На других открытках Бисмарк превращается непосредственно в Вотана. Узнавание его в этом качестве обеспечивалось широко известным благодаря операм Вагнера сценическим атрибутам Вотана-странника - широкополой шляпе с посохом или копьем, а также сопровождавшей его паре воронов или паре волков. Рис. 2. Пир в Вальгалле. Мюнхен: Один, 1899 Еще одна открытка избавляет зрителя от всякой необходимости подобного декодирования, заявляя о своем содержании прямо: «Вотан -Бисмарк». Историческое, легендарное и символическое сливаются здесь в единый «национальный» комплекс. В основании композиции в медальоны с обрамлением из дубовых листьев помещены «национальные герои» - Карл Великий, Фридрих Барбаросса и Лютер, а ее центральными фигурами являются схожие внешне и статью Вотан и Бисмарк. На фоне стоящего между ними дуба помещены стихи, говорящие о том, что Вотан не исчез, а сокрылся в «святом зеленом лесу» и возрождается всякий раз в помощь немецкому народу - сначала в облике прежних трех героев и теперь в образе «старца из Заксенвальда» (рис. 3). Здесь явственно проступают черты сакрализации фигуры Бисмарка, проявляющиеся не только в его отождествлении с богом, считавшимся «всеобщим отцом» (Graf 2015: 151), но и в наделении его чертами мессии, который в случае необходимости явится и спасет. Как и в Австро-Венгрии, в Германии фигура Бисмарка также оказалась востребованной со стороны разного рода националистических фёлькишских организаций. Одной из них был созданный в 1891 г. Пан-германский союз. В 1895 г. пангерманцы сделали Бисмарка почетным членом своей организации, невзирая на то, что их цели, в частности стремление к экспансии, были прямо противоположны той политике, которую в свое время проводил Бисмарк. Однако, как и в других случаях, превращение Бисмарка в икону немецкого национализма позволяло инструментализировать его фигуру практически любым образом. 1 Eriuf ИIIр Шег1ла ген (*Iuab[atlei 44. 3*1фп. 7. jy'l. (•It'lictJ. fflrtillopf unJ флгЮ in Seifjia. ®«1ф! iisii Qiwrrleb Рис. 3. Бисмарк - Вотан. Лейпциг: Брейткопф иХэртель, 1899 Пангерманцы использовали ее для критики, на их взгляд, слишком осторожного внешнеполитического курса Германии на рубеже веков (Hering 2006: 24). Открытки с Бисмарком служили одним из средств агитации союза (May 2014: 183-184). В качестве отклика на создание австрийского «Немецкого школьного ферейна» в 1881 г. в Берлине был основан «Всеобщий немецкий школьный ферейн за сохранение германства за границей» (с 1908 г. -«Ферейн за германство за границей»). Бисмарка сделал своим знаменем и «Немецко-национальный союз торговых служащих» - фёлькишская, националистическая и антисемитская организация. На одной из ее открыток барельеф Бисмарка украшал средневековый щит, что в сочетании с надписью «Немецкий привет из немецкой земли» и неизбежными дубовыми листьями позволяло представить бывшего канцлера как защитника «немецко-национальных» интересов. «Немецкий союз Восточной марки», созданный в 1894 г. с целью защиты «германства» в польских землях Германской империи, также апеллировал к Бисмарку, известному своим часто негативным и даже пренебрежительным отношением к полякам, едва ли не активнее других. Накануне учреждения союза его будущие члены совершили массовое «паломничество» во Фридрихсру за своеобразным благословением бывшего рейхсканцлера. В открытках союза цитировалось искаженное и вырванное из контекста (Puschner 2006: 161) высказывание Бисмарка о том, что «ни одной пяди немецкой земли не должно быть потеряно». О подлинно массовом значении фигуры Бисмарка для немецкого национализма рубежа веков свидетельствует активность женщин. В 1894 г. почитательницами Бисмарка был создан женский бисмарков-ский ферейн «Союз трилистника», близкий по своим взглядам к пангерманистам (Bruns 1991: 122), который также начал широко издавать открытки с изображением своего кумира. В целом открытки фелькишских и националистических объединений не только восприняли образ Бисмарка как символической национальной фигуры, но и радикализировали и политизировали его, подчиняя собственным целям, наделяя агрессивными и отчасти расистским чертами. Фактически они попытались узурпировать символическое значение фигуры Бисмарка, «немецкость» которой должна была быть абсолютной. В числе прочего это означало возможность антисемитской трактовки образа Бисмарка. Возмущение националистов вызывало даже издание предпринимателями-евреями открыток с Бисмарком. Так, антисемитские «Немецко-социальные листки» с негодованием сообщали, что в витринах многих лавок «выставлены открытки с Бисмарком... издатель которых носит прекрасное имя Макс Маркус. И похвалы этим открыткам мы находим даже в рекламных отделах немецко-национальных газет!» (Deutsch-Soziale Blatter 18.10.1898). В свою очередь, попытки инструментализировать образ Бисмарка на открытках в антисемитских целях встречали критику со стороны либерального «Ферейна по отпору антисемитизма». По поводу выпуска очередных подобных открыток его печатный орган писал: «Использовать имя Бисмарка в таком отношении и с коммерческими целями - это с антисемитской агитации станется» (Mitteilungen aus dem Verein zur Abwehr des Antisemitismus 22.04.1899). Таким образом, «открытки с Бисмарком» оказывались не только средством агитации, но периодически могли вызывать резонанс в более широкой публичной сфере. Весьма активно они задействовались также в различных социальных практиках националистов, в частности в разного рода празднествах и инициативах поклонения Бисмарку. «Как во времена саксов и норманнов...» Политические мифы становятся действенными не в последнюю очередь благодаря связанными с ними разного рода социальным интеракциям - празднествам, церемониям, ритуалам, созданиям памятников (Speth 2000: 115-126). Это в полной мере относилось и к фигуре Бисмарка, по сути, превращавшейся в политический миф. В такого рода инициативах вновь наибольшую активность проявляли националистические и фёлькишские круги, включившие, в частности, в число пан-германских (Alldeutsche) празднеств «день Бисмарка» (1 апреля, день его рождения) - наряду с «древнегерманскими» праздниками летнего и зимнего солнцестояния. «Германство» Бисмарка нередко доносилось уже самим выбором места действия. Так, в 1900 г. националисты из Баварии и их австрийские гости праздновали день летнего солнцестояния перед памятником Бисмарку на Штарнбергском озере близ Мюнхена (Bozner Zeitung 23.06.1900). Соответствующие открытки служили популяризации этих праздников, а также находили применение непосредственно на них, о чем свидетельствует приурочивание издания открыток к данным событиям (Bozner Zeitung 13.06.1900). Например, такие открытки заказывало художникам «немецко-фёлькишское издательство «Один» из Мюнхена (Bozner Zeitung 29.05.1900). На одном из устроенных им конкурсах «среди художников немецкой нации» на лучшую «немецко-национальную открытку» высших премий удостоились открытки с сюжетами о празднике солнцестояния и о Бисмарке (Grazer Tagblatt 21.05.1899). Этот эпизод может являться примером многофункциональности открытки для связей представителей фёлькишского движения по обе стороны австро-германской границы: открытка не только свидетельствовала об их полной идейной близости (не случайно победителем конкур -са стал богемский немец), не только распространяла соответствующие образы и задействовалась непосредственно на самом празднике, но и служила более практическим целям сотрудничества - национальные ферейны Австро-Венгрии приглашались к приобретению подобных открыток, причем указывалось, что часть прибыли будет передана обществам «Зюдмарк», «Нордмарк» и «Союзу немцев Богемии» (Grazer Tagblatt 20.06.1899). Наряду с участниками радикальных националистических «ферейнов» активнее всего культ Бисмарка распространяли объединения формально не «национального» характера, но справедливо относимые к феномену «организованного национализма» (Duding 1984) - «гимнастические», «певческие» и «стрелковые» общества, а также студенческие корпорации. В отличие от националистических ферейнов, «неполитические» союзы не выдвигали определенных программ, однако обладали гораздо большей численностью (например, в начале XX в. объединения «гимнастов» насчитывали свыше 1 млн человек) и образовывали массовую «бисмарковскую» среду, в которой активнее всего шло превращение Бисмарка в национальный символ, в том числе посредством участия в соответствующих социальных практиках и ритуалах -«паломничествах» во Фридрихсру, празднованиях дня рождения Бисмарка, сооружении памятников ему и т.д. Свою роль играли и открытки. Они включали Бисмарка в «гимнастическую» культуру, помещая, например, его портрет рядом с портретом основателя движения Ф.Л. Яном; для информации о мероприятиях таких объединений (создании новых ферейнов, общегерманских состязаниях) часто использовались уже имеющиеся открытки с «бисмарковским» сюжетом, для чего надпечатывался текст или просто ставился штамп организации на обратной стороне. Движение «гимнастов» не было единым, располагаясь на шкале от патриотизма до агрессивного национализма, особенно на окраинах Германской империи и в Австро-Венгрии. В частности, в монархии Габсбургов открытки добавляли к портретам Яна и Бисмарка изображение Шёнерера, выстраивая, таким образом, пангерманскую перспективу от мечтавшего о национальном объединении «отца гимнастов» через осуществившего эту мечту основателя Германской империи к новому вождю, призывавшему довершить «дело Бисмарка» и создать «великую Германию» (May 2014: 191). Огромную роль в распространении культа Бисмарка и придании ему нового качества сыграли студенческие объединения - как традиционные корпорации, так и основанная в 1880-1881 гг. общегерманская организация «Ферейн немецких студентов», националистическая и антисемитская (Zierlewagen 2015). Студенты проявляли огромную активность во всех формах почитания Бисмарка - ежегодных торжественных празднествах в его честь, так называемых коммерсах, коллективных обращениях к нему, «паломничествах» во Фридрихсру (в 1895 г. - около 5 тыс. представителей практически всех студенческих объединений), инициативах по строительству памятников. В декабре 1898 г. немецкое студенчество обратилось «к немецкому народу» с призывом сооружать в честь Бисмарка памятники совершенно нового типа - не привычные фигуративные, а символические «огненные колонны»: «...как во времена древних саксов и норманнов над телами их павших витязей возвышались простые скалы-колонны, вершины которых несли сигнальные огни, так мы хотим в честь нашего Бисмарка на всех возвышенностях нашей родины, воздвигнуть мощные носители огня из гранита» (Alings 1996: 235). Наверху каждой башни должна была располагаться огромная чаша с горючим материалом, которую следовало зажигать в день рождения Бисмарка 1 апреля, а также в «германский» праздник летнего солнцестояния 21 июня. Всего было создано 203 монумента, включая уже существовавшие «башни Бисмарка», поверх смотровых площадок которых сооружались чаши для огня (Zierlewagen 2015: 55). В самой идее памятника отразились характерные черты немецкого национализма рубежа веков - «германский» мистицизм, культ «леса» и «почвы» (колонны должны были, по возможности, воздвигаться в лесистой местности и из местного материала, «вырастать» из местной почвы) (Parr 1992: 85), а также дальнейшая деперсонализация Бисмарка, превращение его проекционную поверхность для все более агрессивного национализма (Koch 2006: 80). Открытки играли существенную роль как в практической, так и в символической сторонах сооружаемых памятников. Путем продаж открыток частично финансировалось их строительство и осуществлялось дальнейшее содержание. Они распространяли информацию об открытии очередной колонны, а в дальнейшем представляли ее как местную достопримечательность - как и другие памятники Бисмарку, колонны становились известными публике не только и даже не в первую очередь в качестве оригиналов, сколько в различных изображениях, причем все памятники можно было увидеть и купить на открытках (Gerwarth 2005: 22; Alings 2006: 534). Особенно важной была предметная визуализация студенческого начинания, грандиозный масштаб которого осознавался лучше, если совершаемое «всей Германией» своеобразное огненное поклонение Бисмарку можно было окинуть взглядом на открыточной витрине. Виртуальное первенствовало над реальным и в ином отношении: если в действительности попытки разжечь чаши часто сталкивались с техническими сложностями, то на открытках - благодаря дорисовкам к фотографиям и художественным изображениям - во славу Бисмарка полыхали столбы пламени самых эффектных оттенков (May 2014: 169-171). «Хайль великому Бисмарку!» В «открытках с Бисмарком» в полной мере проявилась та особенность, которая делает открытку поистине уникальным источником -возможность анализа непосредственной реакции человека на предложенное ему изображение. Судить о репрезентативности подобных откликов с окончательной уверенностью едва ли возможно, однако нельзя не отметить, что тексты личных посланий нередко перекликались с предложенными издателями образами и текстами. В целом, чем большей степенью аллегоричности и «национальной насыщенности» обладала открытка, тем более вероятным становился соответствующий отклик на нее в личном послании. Напечатанным «немецким» приветствиям часто соответствовали такие же рукописные, иными словами, содержательное послание подобной открытки было понято и принято, и выбор именно в ее пользу был сделан совершенно сознательно. Более того, посредством «истинно-германских» приветствий потребители иногда придавали более «национальный» смысл даже открыткам, которые визуально и текстуально не приглашали их это делать. Речь идет, например, об открытках с репродукциями портретов и памятников Бисмарку. Так, посланная из Вены в сентябре 1898 г. открытка лейпцигского издателя предлагает образ Бисмарка не столько как национального символа, сколько в качестве «создателя империи»: изображается ее провозглашение в Версале в 1871 г., цитируется придуманная самим Бисмарком надгробная эпитафия, говорящая о нем как о «верном немецком слуге кайзера Вильгельма I». Текст же личного послания гораздо более «национален»: «Неподдельный немецкий привет от твоего дяди» (рис. 4). Рис. 4. Провозглашение Германской империи в Версале. Лейпциг: Фогель, 1898 «Национальный образ мыслей» автора очевиден как из использования излюбленного словосочетания из лексикона речей Шёнерера (издававшего также газету «Неподдельные немецкие слова»), так и из самого факта отправки открытки, единственной целью которой была демонстрация его национальной позиции. Даже простой репродукции портрета Бисмарка иногда оказывалось достаточно, чтобы выразить «национальный образ мыслей» короткой подписью «хайль!» под ним или "хайль" великому Бисмарку». Приветствие «хайль» имело давние корни (Behrenbeck 2009), но к рубежу веков стало считаться «истинно-немецким» и получило широкое распространение в фёлькишском и пангерманском движениях (Schmitz-Berning 1998: 299-300). Именно это приветствие в сочетании с соответствующей картинкой является достаточно надежным маркером националистических настроений отправителя. Особенно часты такого рода отклики на открытки с аллегорическими национальными сюжетами. Так, на открытку, где с изображением Бисмарка соседствует едва ли не весь символический комплекс немецкого национализма (статуя «Германии», дубовые листья, васильки и самая знаменитая цитата Бисмарка «Мы, немцы, боимся только Бога и больше ничего на свете!»), отправитель откликнулся следующим текстом: «Хайль! Внимал ли песне ты дубов старинных, немецкий мой народ» (рис. 5). Никакой личной информации открытка не содержит, лишь это характерное приветствие и цитату из «Песни Бисмарка». Подобные открытки, отправители которых предоставляли в большей степени «говорить» изображению, так или иначе с ним солидаризуясь, не являются редкостью. С точки зрения функций их допустимо сравнить с современной социальной сетью в Интернете: задача заключалась в поддержании контакта внутри сообщества по определенным - в данном случае национальным - интересам, изложенным понятным всем членам символическим языком; подтверждался статус принадлежности к этому сообществу; иногда изображение предлагали «оценить», отсылая к нему в тексте послания; распространялась специфическая для этого сообщества информация. С точки зрения подобных функций конкуренцию дешевой, не требовавшей практически никаких затрат по времени, адресной по изобразительному содержанию и быстро доставлявшейся почтой от

Скачать электронную версию публикации