Repatriation of symbolic capital and identity crisis during migration from the former Soviet Union to Greece (from the 1.pdf Когда я приехал [в Грецию], я отправил свой диплом для подтверждения в специальный центр. Через пятнадцать лет они звонят мне и говорят: «Мы рассмотрели вашу заявку. Вы должны сдать восемь экзаменов, чтобы подтвердить ваше образование. Вы хотите подтвердить ваше образование?» - «Что?! Вы с ума сошли! Нет, спасибо!» - и я положил трубку. Из интервью с Георгием Т., Александруполис, Греция, 2009. Проблематизация Теория капиталов Пьера Бурдье (Bourdieu 1986) хотя и весьма распространена в современной литературе о миграции, в большей степени касается закрытых национальных полей, располагающихся в границах государства, чем международных или кросс-граничных циркуляций капиталов и отношений. В соответствии с этим специалисты по миграции, когда они основывают свои аргументы на идеях и терминологии Бурдье, испытывают некоторую нехватку аналитических категорий и инструментов для своих исследований и производят различные дополнительные категории, чтобы преодолеть методологические разрывы между хорошо отстроенной теорией и плохо интерпретируемыми социальными процессами. Умут Эрел (Erel 2010) в своем исследовании турецкой миграции в Германию и Великобританию, например, обогащает терминологию Бурдье такими понятиями, как «национальный капитал» и «специфически миграционный культурный капитал», что позволяет ей описать переносимый мигрантами символический капитал и скоординировать «закрытые», или относящиеся к одной стране, концепты с динамикой кросс-граничного экспорта символических продуктов. То же может быть сказано об исследовании репатриационного движения из бывших советских стран в Грецию. Хотя Эфтихия Вутира (Voutira 2004), например, не использует концепты Бурдье, она, тем не менее, интерпретирует свои данные с помощью термина «капитал» и тоже обращается к дополнительной терминологии, заимствуя один из ключевых элементов из работы Николаса Ван Хеара (Van Hear 1998: 51). В частности, она утверждает, что опыт миграций «конституирует кумулятивный миграционный капитал», включающий «различные типы ноу-хау: знание транспортных сетей, мастерство в пограничных переговорах с властями и разного рода бюрократами, доступ к различным социальным службам и рынкам труда» (Voutira 2004: 542)1. В свою очередь, Ван Хеар выработал свой концепт, позаимствовав термин «кумулятивный» из работы Дугласа С. Массея и др. (Massey et al 1993); Массей писал в 1990: «Я заново ввел концепт "циркулярной и кумулятивной обусловленности" Гуннара Мюрдаля (Myrdal 1957)2, идею того, что миграция "индуцирует изменения в социальных и экономических структурах, что делает возможной новую миграцию"» (Massey 1990: 4-5)3. Мюрдаль же в работах 1950-х гг. обновил свою же «упрощенную модель кумулятивной экономической обусловленности», выработанную им в 1930-е гг. (Myrdal 1958: 199, n. 1). Более того, как свидетельствует Нанако Фуджита (Fujita 2004), существует по меньшей мере три течения в теории кумулятивной обусловленности, и Мюрдаль представляет лишь одно из них. Такая длинная цепочка влияний и заимствований свидетельствует о том, что терминологический аппарат миграционных исследований как был, так все еще и остается в стадии разработки. Взаимосвязь миграции и капитала (в его разных пониманиях) последние три десятка лет вызывает устойчивый интерес антропологов, социологов и других специалистов по миграциям (Werbner 1990; Morales, Pilati 2011; Cederberg 2015; Erel 2015; Reynolds 2015; Ryan, Erel, D'Angelo 2015; Jarayam 2016 и др.). Киран Джаярам в своей статье, посвященной анализу работ об этой взаимосвязи, делает вывод о том, что проблематика (им)мобильности является ключевой в современных социальных исследованиях, а этнография призвана сыграть решающую роль как метод, позволяющий осуществлять изучение этой проблематики, где тема капитала представляется ему одной из важнейших (Ja-rayam 2016: 28). Как «капиталы Бурдье» двигаются через / сквозь границы? В целом - с большим трудом. И если все же капиталы пересекают границу, то, скорее, вопреки теории капиталов. Однако это не значит, что данная теория неприменима как исследовательский инструмент; скорее, наоборот: теория Бурдье демонстрирует на своем собственном примере границы применимости капиталов. Пересечение государственных границ генерирует новые формы капитала, например миграционный капитал. Последний, в свою очередь, может быть представлен в виде капитала беженца, капитала экономического мигранта, капитала репатрианта или капитала нелегального мигранта (список можно продолжить). Каждая упомянутая форма миграционного капитала конституируется государственными дискурсами принимающей страны. Как показано в настоящей статье, теоретический базис Бурдье является одним из наиболее релевантных по отношению к миграционным исследованиям, невзирая на необходимость введения некоторых понятий и терминов, развивающих подход Бурдье. В настоящей статье анализируются некоторые биографические материалы, полученные в ходе интервью и разговоров с мигрантами из стран бывшего Советского Союза в разных местах Греции4. Основным источником статьи является автобиографический нарратив моего знакомого из Александруполиса. Я представляю этот материал и осуществляю его анализ, используя другие полевые материалы, полученные в ходе моих полевых исследований в России и Греции в 20082011 гг., а также публикации коллег. Кроме того, обсуждаю здесь различные манифестации феномена, известного благодаря Эрику Эриксо-ну как «кризис идентичности» (Erikson 1968). Этот социально-психологический термин стал популярен во всех социальных науках, особенно когда исследователи обращались к изменениям в определенных идентичностях, связанных с «внешними» вызовами (см., например: Harner 2001: 665). В нашем случае термин «кризис идентичности» может быть использован для описания конфликта между ожиданиями и опытом, полученным экс-советскими гражданами после их «репатриации» в Грецию. Антон Попов в своем исследовании греческой миграции из стран бывшего СССР обращается к опыту информантов в России, совершавших поездки в Грецию, чтобы продемонстрировать связь между кризисом их идентичности и греческим рынком труда (Popov 2010: 69-76). Он подчеркивает экономические и политические причины этого кризиса. Мой подход несколько иной: первый аргумент состоит в том, что идентичность бывших советских граждан имеет сильный символический компонент, играющий важную роль в процессе апроприации ими греческих дискурсов и практик (см.: Мануйлов 2017) в совокупности с его политическими и экономическими последствиями. Их попытки занять «место под солнцем» в Греции имели различные результаты в зависимости от того, какого рода символическим капиталом они обладали до миграции. Второй аргумент состоит том, что сильный символический капитал, аккумулированный в СССР и постсоветских странах, с большим трудом может быть «репатриирован» вместе со своими носителями и использован в Греции. То есть те, кто обладал более сильным символическим капиталом, выраженным в основном в высшем образовании и соответствующих дипломах, а также в опыте работы, допуск к которой обеспечивается этими дипломами, столкнулись с более сложным процессом апроприации греческости. И наоборот, те, кто обладал более слабым символическим капиталом, были в состоянии найти работу в более короткие сроки и часто по специальности; соответственно, они были в состоянии начать процесс апроприации быстрее и с большим эффектом. Неспособность переноса определенных форм капитала создает препятствия для успешной апроприации в таких полях, как язык и образование, а также во множестве высокопрофессиональных субполей. Таким образом, объектом моего исследования являются нарративы информантов о причинах, ходе и последствиях их миграции из постсоветских стран. Предмет статьи - идентичность бывших советских граждан и ее трансформация в ходе миграции, приводящая к кризису. Целью же статьи является анализ эффективности кросс-граничного переноса символического капитала мигрантов и связи этой эффективности с кризисом идентичности. Какого рода капиталы (за исключением этничности как ключевого символического капитала5 для репатриации) могли быть аккумулированы бывшими советскими гражданами для миграции в Грецию? На этот вопрос трудно ответить однозначно. Как отмечает Ричард Клогг в отношении понтийских греков - беженцев из Малой Азии 1920-х гг., большинство из них «были в состоянии принести с собой некоторый капитал или, по крайней мере, предпринимательский дух; и они привнесли новый динамизм в экономику [Греции]» (Clogg 2002: 103). Экс-советские греки, которые начали массово прибывать в Грецию с конца 1990-х гг., на мой взгляд, тоже обладали определенным «предпринимательским духом», упомянутым Клоггом. Эта способность к конструированию экономического и других капиталов «на пустом месте», которую они использовали при переселении в Грецию, обусловлена двумя факторами: 1) тяжелым опытом самоорганизации, полученным большей частью советских греков в 1930-1950 гг., т.е. в период их насильственного переселения в Центральную Азию и Сибирь (см.: Джуха 2006; 2008) и добровольного возвращения в европейскую часть России; 2) опытом интенсивного развития частного предпринимательства в годы перестройки. Мой друг из южнороссийского греческого села Богатырское Панайотис Ф., который провел десять лет в Греции и затем вернулся обратно, так прокомментировал ситуацию с переселением греков: Те, кто приезжает из России и других [экс-советских] стран, сразу начинают заниматься коммерцией. Они привозят товары из России, продают их на открытых городских рынках без налогов, по решению греческого правительства, затем покупают другие товары, необходимые в России, и продают их там, в России. Одновременно строят себе дома в Греции или участвуют в строительстве многоэтажек, оплачивая себе квартиры. А моя знакомая из Ессентуков Афина Р. вспоминает первые поездки ее семьи в Грецию как постоянную торговлю на рынках такого рода в Фессалониках: Мы уже знали, что начнется [в Грузии], поэтому переехали [в Ессентуки] заранее, в 1990-х. С тех пор жила то в Ессентуках, то в Греции. В Греции мы работали. Отправляли [туда] контейнера с товаром [из России], встречали их там. Торговали... Я выучила язык греческий на рынке. В Салониках торговали... Мы, вот, раскладывались - километр товара! Рынок не настолько большой [был], сколько нам надо было места... Мы с России отправляли ашхабадские ковры, гусьхрусталевский хрусталь, богему, вот такое... При этом утрата профессиональных навыков, карьеры является обычным явлением для мигрантов с высшим образованием. В то же время невозможно представить «портрет» персоны мигранта или семейный портрет, который бы репрезентировал всю экс-советскую диаспору в Греции. Среди экс-советских греков в Греции можно обнаружить выходцев из самых разных социальных групп. Напротив, я считаю более важным представить конкретные жизненные истории и мнения участников репатриации. Если все же попытаться найти решение проблемы капиталов мигрантов, мой аргумент был бы таков: наиболее сильный капитал для успешной миграции - это финансовый капитал (или деньги) или любая другая форма капитала, который легко может быть конвертирован в деньги (например, недвижимость или частный бизнес). Финансовый капитал, как кажется, даже сильнее, чем этнический поскольку любая персона из любой страны имеет право инвестировать значительный финансовый капитал в национальную экономическую систему, и принимающая европейская страна предоставляет такой персоне свое гражданство. Как упомянуто выше, Бурдье рассматривает экономический капитал как «немедленно и непосредственно конвертируемый в деньги», как капитал, который «может быть институализирован в форме прав собственности» (Bourdieu 1986: 243). Однако символический капитал в форме «подтвержденной» этничности играет значительную роль в обретении нового гражданства и является привлекательным даже для состоятельных людей. Георгий из Грузии Один из моих знакомых Георгий С. не является состоятельным человеком. Он родился в 1951 г. в Грузинской ССР (в Цалкском районе), где проживал до окончания школы. Его отец и мать были потомками выходцев из Карса (ныне - часть Турции), называемых урумами, и проживших всю свою жизнь в одной из деревень Цалкского района (см. о греческих селах этого района: Читлов, Читлов, Гуриели 1992). Окончив школу, Георгий поступил в университет в Тбилиси, по окончании которого получил квалификацию математика и учителя математики. Он женат на своей однокурснице Ольге, также происходящей из семьи урумов Цалкского района. Георгий говорит на русском, азербайджанском, армянском, грузинском, турецком (возможно, он имел в виду свой родной урумский диалект), а теперь и на новогреческом. По окончании университета Георгий и Ольга стали работать учителями в средних школах Тбилиси. У них двое детей, сын и дочь. Они уехали из Тбилиси на собственной машине в 1993 г., пересекли территорию Турции и затем, прибыли в Грецию. Они решили поселиться в северной Греции недалеко от турецкой границы в городе Александруполис. Их дети закончили местный медицинский институт; на момент нашего знакомства в 2009 г. их сын только получил диплом и намеревался жениться, в то время как дочь была уже замужем, имела сына-первоклассника. Основным семейным языком у них оставался русский. Незадолго до отъезда семьи Георгия из Грузии с сыном, в то время тринадцатилетним подростком, в Тбилиси произошел инцидент: он стал жертвой уличных бандитов, которые напали на него недалеко от дома и, как говорит Георгий, «приставили к груди обрез и заставили снять всю одежду; так что домой он пришел голый». После этого случая Георгий и Ольга начали собирать документы, необходимые для получения греческих виз и выставили на продажу свою трехкомнатную квартиру. В качестве серьезной причины отъезда Георгий также называет грузинский национализм. Сейчас, однако, он вспоминает о своей жизни в Грузии как о «хороших временах» для него и его семьи, временах процветания и успешных карьер. Он постоянно повторяет: «У меня ностальгия по России». Хотя Георгий - дипломированный математик, он долгое время не имел возможности подтвердить свой диплом в Греции (см. эпиграф). Он сменил множество работ в тех областях, где не требуется какая-либо квалификация. На момент нашего знакомства в 2009 г. ему было 58 лет и он работал охранником в маленьком дешевом отеле. Иногда он подменял хозяина отеля, работая в качестве администратора, помогал в кафе. Когда семья Георгия отправлялась в Грецию, он надеялся найти работу школьного учителя для себя и своей супруги, но это оказалось невозможно без подтверждения дипломов о высшем образовании и без уверенного знания новогреческого языка. Он не знал о необходимости подтверждения дипломов, так как никогда не бывал в Греции и не имел там родственников. Кроме того, в связи с экономическим и политическим кризисом в Грузии Георгий смог выручить только 15 тысяч долларов США за свою трехкомнатную квартиру в Тбилиси. Этих денег едва хватило, как говорит Георгий, чтобы добраться до Турции и пересечь границу, так как «всю дорогу нам приходилось платить тем, этим, пятым, десятым... Очень много постов было, и все требовали взятки. Слава Богу, до границы турецкой добрались, правда, денег уже было в обрез». Когда семья достигла Греции, она уже не имела никакого финансового капитала. Миграция без финансового капитала - это типичный случай для хорошо образованных мигрантов из бывшего СССР. Прибывая в Грецию, они, как правило, не имеют ничего, кроме неподтвержденного символического капитала, выраженного в дипломах вузов. Случай Георгия был усугублен еще и тем, что он не был знаком с условиями жизни в Греции и, в то же время, нес ответственность за членов своей семьи. Он говорит: В Тбилиси мы жили хорошо. У нас было все, что нужно, хотя зарплаты и не были высокими. А здесь я никому не нужен. Я думал вернуться, но детям здесь нравится. Они оба врачи. Поэтому мы решили не возвращаться. Да и что мне делать в России, когда скоро на пенсию? Рассуждая о своей нелегкой жизни в Греции, Георгий находит лишь один аргумент, чтобы остаться, - беззаботное будущее его детей. Таким образом, здесь работает особый тип социального инвестирования -инвестирование в молодое поколение, которое характеризуется, по Бурдье, отсроченной перспективой обратного инвестирования (Bour-dieu 1994: 5-6). Другими словами, Георгий конструирует позицию жертвователя и занимает ее, становясь одновременно и жертвователем, и жертвой. Миграция ради благополучия детей - мотив, характерный для мировых миграционных процессов в целом. Но Георгий придает этой теме и религиозный смысл, объясняя, что его жертва «угодна Богу». Его речь в целом содержит множество отсылок к православию, и содержательных, и ритуальных. Рассказывая о переезде через Грузию до турецкой границы, Георгий подытоживает историю об этой поездке такими словами: «Я въехал в Турцию и перекрестился!» Рассказ Георгия был очень эмоционален, и, произнося эту фразу он быстро и размашисто осенил себя крестом. Этот жест тогда, на границе с Турцией имел значение благодарности за спасение, за то, что самый опасный участок пути остался позади. Ситуация интересна также и тем, что Георгий является православным христианином, который пересекает границу родной страны и въезжает в Турцию, светское государство, но с господствующим исламом. Не стоит игнорировать и еще два факта, это то, что предки урумов перебрались на Кавказ из Османской империи, и Турция с ее святынями понтийских греков выглядела для Георгия как родина его предков; а также то, что его родной язык хорошо понимаем турками, а сами Георгий и Ольга прекрасно понимают турецкий. Осенив себя крестом, Георгий, таким образом определил «водораздел» между турбулентным и опасным миром, который представляла из себя в то время Грузия, и миром его предков, начавшимся с пересечения грузинско-турецкой границы. Георгий понял, как он говорит, что ему удалось спасти семью, машину и весь их багаж. Рассказ об этом событии, как и само событие (крестное знамение), являются элементами сложного дискурса об идентичности Георгия, где есть место и России, и Грузии, и Турции, и Греции как «родной земли», родины предков для Георгия и всех урумов. Обосновавшись в Греции, Георгий пытался начать свой бизнес, как и многие другие мигранты из бывшего СССР, используя старые связи. Продав машину, он инвестировал денежные средства в проект по доставке из российского черноморского порта строительных материалов с дальнейшей продажей их в Греции. Однако греческая таможня задержала груз и потребовала большую сумму в виде таможенного сбора, чем предполагал Георгий. Я заключил с ними договор, где четко была прописана сумма по налогам. Но когда груз пришел, они говорят: «Нет, это еще не все, это лишь часть налогов, а надо заплатить еще и за то, и за это». В общем, обманули меня. А тут еще и партнер меня кинул, тот, который меня на это дело подбил. Таможня же груз задержала, а он нашел за это время другого поставщика для своей стройки. Позднее Георгию удалось продать эти стройматериалы, но по очень низкой цене. В результате он потерял все свои деньги и остался должен, правда, не очень большую сумму. Занимал он у друзей, чтобы уплатить все налоги таможне. После этого случая Георгий уже не помышлял о бизнесе, да и не имел для этого стартового капитала. В ходе наших бесед Георгий объяснял свой отъезд разными причинами: желанием воссоединиться с другими греками, стремлением переселиться на родину предков и даже получить бонусы от греческого государства и заняться бизнесом. Но любое из этих объяснений показывало, что устремления Георгия не оправдались и что он потерпел неудачу. Воссоединение с другими греками вылилось в стигматизацию «русо-понти»6. Переселение на землю предков лишило его возможности работать по профессии и вызвало чувство ностальгии. Бонусы он не получил в полном объеме, так как не захотел поселиться на специально отведенных для репатриантов территориях и заниматься сельским хозяйством, а независимый бизнес у него явно не пошел. Тем не менее, Георгий не желает себя считать неудачником, и в ходе наших бесед он постепенно начал репрезентировать свою биографию как проект. Похоже, что потребность обоснования, потребность формулирования аргумента, главного аргумента его жизни, натолкнула его на это. Для нас обоих постепенно стало очевидно, что его жизнь была прожита ради детей; она была одновременно и жертвоприношением, и, в некоторой степени, успехом. В целом я рад, что мы переселились. Детям здесь хорошо. Они получили хорошее образование... А у внуков еще лучше все будет. Пусть я этого не увижу уже, но я знаю точно, у них все будет хорошо! Ясно теперь, что ностальгическое чувство по отношению к России происходит из этого дискурса о жертвоприношении. Георгий никогда не проживал на территории собственно России, но для многих людей Россия - не только наследница СССР, но и его символический приемник. И Георгий, говоря о России, имел в виду, конечно, СССР. Итак, в последней нашей беседе Георгий окончательно сформулировал основную причину своей миграции: он уже настаивал на том, что единственным его стремлением было обеспечить будущее детей. Таким образом, в разных вариантах своего рассказа о причинах миграции Георгий позиционирует себя то в качестве «бриколера», то «автора проекта»7. Противоречие в этих двух позициях проявляется тогда, когда Георгий пытается преодолеть неудовлетворенность своей миграционной историей, ретроспективно представляя ее как историю жертвоприношения. Рассказывая о своей жизни, возможно впервые, Георгий вспоминает свои сомнения, мысли и чувства. И не пытается подчинить их главной идее жертвоприношения. В процессе рассказывания он обнаруживает неувязки и противоречия в своей истории, видит слабость своих собственных аргументов. Но постепенно он формулирует главную тему своей жизни - идею жертвоприношения - и пытается использовать ее, чтобы обосновать основные события миграции. Идея жертвоприношения развивается постепенно: он начинает с темы нападения на сына и последовавшей «вынужденной»8 миграции его семьи, но затем превращает эти события в проект, особый жизненный план, который он всегда хотел осуществить. Да, Георгий как автор проекта понимает, что принес себя в жертву и что его жена Ольга тоже страдает. Но и муж, и жена, по словам Георгия, едины в оценке своей миграционной истории, т. е. они разделяют общий дискурс о жертвоприношении и посвятили жизни с момента отъезда из Тбилиси их общей цели спасения своих детей, чтобы дать им наилучшее будущее. Несомненно, решение эмигрировать, принятое Георгием и Ольгой, воплотилось в действие, которое может быть оценено как бриколаж. Многие мигрантские истории - это, по существу, истории бриколажа, и основываются они на стремлении попробовать что-то новое. Однако перспектива слушающего исследователя побуждает рассказчика представлять свои истории как спланированный проект, который был хорошо обдуман и осознанно осуществлен. Дискурсы о жертвенности по отношению к детям воспринимаются положительно и в постсоветских обществах, и в Греции. Забота о детях полностью поддерживается широко распространенным среди постсоветских граждан дискурсом о семье, разделяемым и в среде цалкских греков. Переезд семьи Георгия в Грецию выглядит как бегство от плохой жизни к хорошей. Он едва ли имел какое-то представление о том, как эта «хорошая» жизнь в Греции устроена, но ясно осознавал, как устроена «плохая» жизнь в Грузии. Георгий, конечно, не мог предвидеть, что будет заканчивать свою трудовую карьеру охранником в маленьком отеле; он надеялся организовать бизнес, но потерпел неудачу, потеряв машину и став должником; он не мог предвидеть, что путь от Тбилиси до Батуми и далее до границы будет стоить ему трехкомнатной квартиры. Конечно, он размышлял, как правильно поступить, и находил лучшие, как ему казалось, решения. Другими словами, Георгий пытался создать для себя и своей семьи новую жизнь из того, что было под рукой, как бриколер производит свое творение. Капитал «подтвержденной этничности» с его материальным выражением в визах для всей семьи является, бесспорно, наиболее существенным элементом в брико-лерской стратегии Георгия. Свой экономический капитал он конвертировал в деньги, оставив только автомобиль и вещи, которые возможно увезти: его экономическая ценность заключалась в том, что использование личного автомобиля - это самый дешевый способ, чтобы вчетвером добраться до Греции (хотя, как уже отмечалось, он не принял во внимание поборы на дорогах). Таким образом, Георгий не рассчитал в точности стоимость переезда и не оценил риски, связанные с таким дальним путешествием на машине. Он просто хотел уехать и пытался сделать это настолько дешево и удобно для всей семьи, насколько мог. Свой символический капитал он «взял с собой» в форме диплома о высшем образовании и трудовой книжки, однако на пути конвертации этого капитала в греческий символический капитал возник «Центр по признанию дипломов зарубежных университетов». Что касается преподавания, которым Георгий намеревался заниматься в Греции, то допуск в поле образования тщательно контролируется государством. Более того, в Греции это поле производит и поддерживает сильные националистические дискурсы (Tzanelli 2006), которые проявляются в виде регулярных политических скандалов, возникающих в связи с правом школьников нести флаги на ежегодных школьных парадах. Лучшие ученики школ получают право нести эти флаги, и причины скандалов - в этническом происхождении этих учеников. Иногда лучшими учениками становятся дети негреческого происхождения, например русские или албанцы, это, собственно, и вызывает бурную негативную реакцию националистов (см. подробно: Manuylov 2015: 145-147). Георгий как обладатель символического капитала, аккумулированного за рубежом, обнаружил поле образования практически закрытым для себя, хотя его компетенции вполне соответствуют аналогичным греческим. Три ключевых фактора не позволили Георгию вернуться к своей профессии: 1) языковая проблема, которая служит также и маркером его не-греческости; 2) жесткий контроль поля со стороны государства (см.: Manuylov 2015: 150-152), который выражается, в частности, в пятнадцатилетнем сроке, необходимом для принятия решения в отношении советских дипломов Георгия и Ольги; 3) ограниченное количество мест на рынке труда, особенно для людей возраста Георгия и Ольги, что производит интенсивную конкуренцию среди кандидатов (см.: Patrinos 1997: 217). Все это привело к тому, что с течением времени Георгий утратил свой профессионализм. Символический капитал Георгия, аккумулированный в другой стране, не мог быть распознан в публичной сфере, так как он не был конвертирован или подтвержден. Он сохранил свое значение только внутри семьи. Благодаря семейным механизмам инвестирования символические капиталы Ольги и Георгия сыграли свою роль в том, что их дети были сориентированы на получение высшего образования9, дальнейшее развитие своих карьер и выбор брачных партнеров (т.е. матримониальные стратегии). Анна Триандафилиду и Мариангела Вику, разбирая социальную структуру греческого общества, сформулировали понятие «иерархия греческости» и показали, что эта иерархия является дискурсом, произведенным государством (или, точнее, различными ключевыми институтами государства) и разделяемым населением Греции (Triandafyllidou 2001: 126; Triandafyllidou, Veikou 2002: 191). Понтийские греки, к которым относятся и выходцы из бывшего СССР русопонти, «являются, так сказать, гражданами второго сорта» (Triandafyllidou 2001: 126). В брачных стратегиях «второсортная греческость» может быть более важным фактором, чем, например, степень по медицине или успешная карьера (Lianos, Asteriou, Agiomirgianakis 2004: 162). Дочь Георгия вышла замуж за соотечественника из Грузии, тоже врача, и их семейная жизнь была «очень гармоничной», по его словам, сын только собирался жениться, но родители невесты выражали свое несогласие на этот брак в связи с этническим происхождением их будущего зятя, родившегося в Тбилиси, а также в связи с социальными позициями его родителей («Мы же простые люди», - объясняет Георгий). Он и сам не одобрял выбор сына в основном из-за пренебрежительной позиции родителей невесты. Георгий и Ольга, утратившие в Греции профессионализм, имели символические капиталы, хорошо распознаваемые в среде понтийцев, выходцев из постсоветских стран, находившиеся в основном в таких же условиях, как и Ольга с Георгием; все, что они могли, -это инвестировать в собственные семьи, и старались обеспечить детей высшим образованием и интеллектуальной средой, необходимой для этого. Ольга и Георгий были успешны в случае брака своей дочери, так как семья ее мужа принадлежала к той же социальной группе, имела то же этническое происхождение и также пережила миграцию. Это явление весьма широко распространено в среде мигрантов из России и других постсоветских стран. Случай Георгия, хотя и типичный, не является единственно возможным. Описанный мною ранее случай Анны (Мануйлов 2017) показывает, что ей удалось подтвердить в гораздо более короткий период свой диплом по фармацевтике, найти работу по специальности и затем, приобретя опыт, стаж работы и авторитет, перейти в бизнес по медицинскому страхованию. Однако не следует упускать из внимания, что Анна прибыла из России в Грецию в более раннем возрасте, чем Георгий, и она не была отягощена ответственностью за семью. Мне знакомы и другие случаи успешных карьер в Греции среди специалистов с высшим образованием, полученным в советских и постсоветских вузах, даже в поле греческого образования. Ежегодно с 1995 по 1997 г. греческий Центр по признанию дипломов зарубежных университетов получал по десять тысяч заявлений10. Для меня остается неясным, почему заявления Георгия и Ольги рассматривались настолько долго (впрочем, большинство моих информантов с университетскими дипломами отмечали, что они имели серьезные проблемы с подтверждением своего образования и тратили на это много времени). Я могу лишь предположить, что дипломы из постсоветских стран могли рассматриваться в самую последнюю очередь в соответствии со списком приоритетов. Упомянутый Центр как элемент экономического поля Греции выражает и осуществляет внутреннюю логику этого поля (в отношении иностранных дипломов), и состоит она в том, что «выпускники университетов из стран ЕС лучше осваиваются на греческом рынке труда с точки зрения трудоустройства в сравнении с выпускниками из всех других стран, и получают более высокие зарплаты, чем выпускники с Балкан» (Lianos, Asteriou, Agiomirgianakis 2004: 160). Поэтому возможно предположить иерархию иностранных дипломов, в верхней части которой - дипломы из стран ЕС, затем - из балканских стран и еще ниже - из постсоветских. Результатом этих обстоятельств является двойная иерархия (объединяющая иерархии эт-ничности и «качества» диплома), в которой мигранты из бывшего Советского Союза не занимают и не могут занять высокие уровни ни в государственном, ни в частном секторе. Слабый символический капитал и его миграционные преимущества Э. Вутира отмечает, что процесс иммиграции в целом сопровождается «утратой классовой принадлежности и навыков (declassing and de-skilling experience)», общей для мигрантов из бывшего СССР в Грецию, Германию и Израиль (Voutira 2004: 538). Я согласен с ее утверждением, если его применять к таким, как Георгий, людям, у которых имеется значительный символический капитал, распознаваемый в качестве такового только в стране их происхождения, но не в Греции, где его необходимо дополнительно подтверждать. Однако другие мигранты, чей символический капитал был аккумулирован вне университетов и заключался в навыках практической деятельности, обычно получают допуск к соответствующим полям в Греции только на основе своих навыков и умений. Этот допуск характеризуется низкими требованиями к владению языком, а сами поля не требуют признания каких-либо документов. Разумеется, те, кто обладает более слабым символическим капиталом, чем Георгий или Анна, представляют собой совершенно иной вариант миграции. Николай, автомеханик, родился в Самарканде в 1967 г. в греческой семье. Его отец родом из Евпатории, а мать отца - «то ли из Евпатории, то ли из Константинополя, в то время это была еще территория Греции». Эта самая бабушка Николая говорила на языке «очень близком к новогреческому». В 1944 г. евпаторийская семья подверглась репрессиям и была депортирована в Сибирь, за исключением бабушкиного старшего брата, который сохранил свой греческий паспорт и на основании его был выслан как иностранец в Узбекистан. В 1956 г. «сибирская» часть семьи переселилась в Самарканд и воссоединилась с «узбекской» частью. Семья матери Николая происходит из Абхазии. Эта семья тоже пострадала от репрессий против греков и была выселена в Казахстан, но в Казахстане доктора порекомендовали деду Николая переехать в Узбекистан из-за неподходящего для его здоровья климата. И семья вынуждена была снова переезжать, на этот раз в Самарканд, где родители Николая и познакомились. У Николая есть брат 1969 г.р., жена и сын. «Школа, армия, работа, - говорит Николай о своей жизни в Узбекистане, - вот и вся биография». Тем самым он показывает, что его история типична для множества советских людей. Вернувшись из армии домой, Николай стал работать как автомеханик в своем родном Самарканде. Но в 1988 г. он решил посетить Грецию в качестве туриста. «И что-то мне понравилось здесь, но вот что?» - задумчиво произнес Николай. К 1994 г. семья решила переезжать в Грецию и реализовала это намерение в 1996 г. Группа репатриантов состояла из Николая, обеих его бабушек, отца, матери, брата, жены и сына, т.е. всего восемь человек переезжали одновременно. В Афинах поначалу они остановились у родственников, затем с помощью этих родственников сняли квартиру. Николай стал работать на стройках как разнорабочий. Он был в помощниках у пожилого строителя: «Помогал одному старичку. Он найдет работу - и я с ним, все время его сопровождал». После четырех месяцев таких случайных работ Николай нашел место в афинском метро, но вскоре обнаружил этот самый автосервис, где смог продемонстрировать свои умения, и владелец, Степан, выходец из Абхазии, взял его автомехаником. Вскоре его брат Константин тоже устроился в эту мастерскую. Все их коллеги по мастерской начинали свою профессиональную деятельность как автомеханики в своих странах и довольно быстро после прибытия в Афины, обычно в течение года, находили работу у Степана в автосервисе. Если сравнить два случая - Николая и Георгия, - вывод кажется ясным: чем сильнее символический капитал, полученный за рубежом, тем более проблематично его подтверждение. Таким образом, процесс (ре)апроприации греческой идентичности также более проблематичен и растянут во времени. Наряду с этим следует отметить, что оба мужчины имели возможность использовать свою этничность как капитал, позволивший им получить доступ к миграции в качестве репатриантов. Наконец, следует принять во внимание также и физический (телесный), или сексуальный, капитал (см.: Martin, George 2006; Green 2008; Goldenberg 2010), который также является формой капитала, используемого при миграции. Упомянутая выше Анна утверждала, что «был период [конец 1990-х], когда все бордели были заполнены дамами из России» (см. также о 2000 г.: Triandafyllidou 2000: 197-198; Gropas, Tri-andafyllidou 2007: 150). Джеймс О. Финкенауэр и Элин Дж. Уоринг (Finckenauer, Waring 1998) считают, что мигрировавшие из России и восточноевропейских стран женщины, работающие проститутками, стали серьезным вызовом для Греции к 1990-м гг. В 1995 г., например, множество греческих полицейских было арестовано за организацию проституции с участием иностранок и руководство их трафиком. Фин-кенауэр и Уоринг также отмечают, что «в Грецию завлекали множество российских и восточноевропейских женщин обещаниями богатой жизни. По прибытии их паспорта изымались и продавались владельцам ночных клубов. Женщины превращались в настоящих заключенных и насильно склонялись к занятию проституцией» (Finckenauer, Waring 1998: 140). Обычно эти женщины не имели ничего, кроме физической привлекательности, и некоторые из них использовали ее как вид символического капитала, который является необходимым и достаточным средством доступа к полю секс-индустрии. Многие из моих знакомых, проживающих в Патре, Эгионе, Афинах и Александруполисе, рассказывали истории о женщинах из России, работавших в ночных клубах. Основным их стремлением была, конечно, не проституция, а замужество и создание семьи в Гре

Скачать электронную версию публикации