The Ket shaman drums from the Kunstkamera and the Ethnographic Museum of the Kazan University.pdf Светлой памяти Нестора Константиновича Каргера В музеях Европы, России и Америки хранится не менее тысячи кетских вещей. Это большой массив материалов, способный пролить дополнительный свет на историю культуры и вопросы происхождения енисейцев, но введенный в научный оборот лишь фрагментарно и порой в виде неточных прорисовок. Цель настоящей работы - публикация кетских бубнов из Музея антропологии и этнографии (МАЭ) им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН и Этнографического музея Казанского федерального университета (ЭМ КФУ), а также анализ соответствующих данных в сравнительно-исторической перспективе. Поскольку элементы культуры способны реплицироваться неопределенно долго и сохраняться на протяжении тысячелетий, сведения об их ареальном распределении являются важным источником информации о прошлом (Березкин 2007, 2013, 2017; Васильев и др. 2015: 344554; Berezkin 2017). Изобразительные мотивы здесь не служат исключением, о чем наглядно свидетельствуют как отдельные параллели между археологически и этнографически зафиксированными традициями, наблюдаемые в каком-то конкретном регионе (см., например: Миллер 1927; Paproth, Yamada 2002: 68; Pitulko et al. 2012: 656), так и массовая обработка иконографических материалов, выполненная в глобальном масштабе (Васильев и др. 2015: 451-554, 572-574). Именно поэтому анализ ареальной дистрибуции изобразительных мотивов и выявление корреляций с данными археологии, физической антропологии, лингвистической компаративистики и популяционной генетики позволяют прослеживать историю распространения соответствующих форм культуры, проводить стратификацию компонентов той или иной традиции и реконструировать процессы, происходившие в древности. В настоящей статье исходным материалом будет являться кетская шаманская иконография, которая никогда ранее не становилась предметом такого рода исследования. Перечень бубнов В МАЭ РАН хранится крупнейшее в мире собрание по кетам (более 600 вещей, самые ранние из которых были привезены М.А. Кастре-ном - Алексеенко 1980b, 2000; Vajda 2012: 353-354), а в ЭМ КФУ находятся коллекции № 122 и 123, поступившие в 1916 г. и состоящие из 212 кетских предметов (Гущина 2013: 62). Среди этих материалов имеются четыре шаманских бубна, три из которых - № 1, 2, 4 - являются наиболее информативными из всех известных кетских образцов в отношении фигуративной иконографии: 1. МАЭ № 1048-67 (рис. 1). Собиратель и время поступления: В.И. Анучин, 1906 г. Место происхождения: Туруханский край (Верх-не-Имбацкая управа?). Продольный диаметр - 80 см, поперечный -75 см, ширина обечайки - 11,5 см. На внешней стороне мембраны изображены небесные светила, антропоморфный и зооморфные персонажи. На внутренней стороне обечайки красной краской нарисованы антропоморфные и зооморфные фигуры, а также ряд геометрических форм. Публикации: относительно точные прорисовки внешней и внутренней сторон бубна (в том числе отдельных подвесок: Анучин 1914: 52-54, 56-57, рис. 39-43, 46-50), а также изображений на внешней и внутренней сторонах обечайки (Анучин 1914: 60, рис. 57), которые неоднократно перепечатывались (см., например: Иванов 1954: 94, рис. 85-86; Findeisen 1931: 301, 305, Abb. 17-18; Oppitz 2007: 71; Hoppal 2009: 170, 172), черно-белые фотографии обеих сторон бубна (Прокофьева 1961b: 455, табл. 5, 1), неточная прорисовка антропоморфного персонажа и небесных тел, изображенных на мембране (Lommel 1967: 60), цветные фотографии внутренней стороны (Pentikainen et al. 1998: 122-123, fig. 74; Hoppal 2009: 170). Рис. 1. Бубен № 1 (МАЭ № 1048-67) 2. МАЭ № 4034-151а (рис. 2-5). Собиратель и время поступления: Н.К. Каргер, 1929 г. Место происхождения: Подкаменная Тунгуска. Продольный диаметр - 83 см, поперечный - 84 см, ширина обечайки -12,5 см. Бубен снабжен металлическим ободом, надеваемым на обечайку и плотно прилегающим к резонаторам. На внешней стороне мембраны имеются два слоя изображений. Первый слой является более бледным и представлен, в том числе, фигурами солнечного диска, лунного полумесяца и одноногого антропоморфного персонажа, расположенного справа от центрального круга. На втором, более ярком слое имеются изображения солнца, луны и антропоморфной фигуры с двумя ногами. Изнутри обечайки нарисованы шесть оленей, а также одноногий и двуногий антропоморфные персонажи. Первый из них расположен с правой стороны (с позиции того, кто держит бубен), а второй - с левой. Публикации: черно-белые фотографии внешней и внутренней сторон бубна (Прокофьева 1961b: 455, табл. 5, 3), неточная прорисовка внешней стороны, на которой отсутствуют многие из имеющихся изображений (Прокофьева 1961b: 479, табл. IV, 2; Аноним 2017: рис. 1; Oppitz 2007: 69; Hoppal 2009: 225; Stepanoff 2014: 46, fig. 3), относительно точные прорисовки антропоморфного персонажа со второго слоя (Иванов 1954: 96, рис. 90) и внутренней стороны бубна (Прокофьева 1961 b: 479, табл. IV, 2; Аноним 2017: рис. 1)1. Рис. 2. Бубен № 2 (МАЭ № 4034-151а) Рис. 4. Изображения полумесяца и антропоморфной фигуры на бубне № 2 Рис. 5. Изображения одноногого антропоморфного персонажа с лучами на голове и полумесяца на бубне № 2 3. МАЭ № 4034-153 (рис. 6, 7). Собиратель и время поступления: Н.К. Каргер, 1929 г. Место происхождения: Подкаменная Тунгуска. Продольный диаметр - 71 см, поперечный - 72 см, ширина обечайки -10,5 см. На внешней стороне мембраны имеются плохо сохранившиеся изображения солнца, лунного полумесяца и антропоморфного персонажа. На внутренней стороне обечайки есть грубо нарисованные фигуры животных. Публикации: неточные прорисовки внешней и внутренней сторон бубна, на которых отсутствует или представлен в искаженном виде ряд имеющихся в действительности изображений (Прокофьева 1961b: 479, табл. IV, 1). Рис. 6. Бубен № 3 (МАЭ № 4034-153) Рис. 7. Изображения солнца, антропоморфного персонажа с лучами на голове и полумесяца на бубне № 3 4. ЭМ КФУ № 123-35 (рис. 8). Собиратель и время поступления: И.В. Тюшняков, 1916 г. Место происхождения: Туруханский край (левобережье Енисея?). Продольный диаметр - 70 см, поперечный - 71 см, ширина обечайки - 11 см. На внешней стороне мембраны изображены солнце, лунный полумесяц и антропоморфный персонаж. Изнутри обечайки нарисованы три оленя, а также два животных неясной видовой принадлежности. Олени расположены с правой стороны (с позиции того, кто держит бубен), другие зооморфные фигуры - с левой. Публикации: относительно точные прорисовки внешней стороны бубна и двух изображений животных с внутренней стороны обечайки (Иванов 1954: 95, рис. 87-88), цветная фотография внешней стороны бубна (Гущина 2013: цв. вкл.)2. Типология и общее количество образцов По своим формальным признакам - сравнительно большим размерам и округлой форме, широкой обечайке и присутствию нескольких поперечных по отношению к рукояти стержням, наличию и характеру рисунка - кетские образцы относится к саяно-енисейскому варианту южносибирского типа (Прокофьева 1961b: 439, 447, 449, 479; ср. Иванов 1976: 218, 221-222). Бубны этого варианта зафиксированы также у селькупов, ваховских хантов, сымских эвенков, восточных тувинцев, тофаларов, части качинцев и бурят. Рис. 8. Бубен № 4 (ЭМ КФУ № 123-35) Количество имеющихся в музейных собраниях кетских бубнов относительно невелико (порядка 10 экземпляров). В Российском этнографическом музее находятся как минимум три образца (Иванов 1954: 96, прим. 1; Карапетова 2010: 296-297, 303, 306-307, рис. 6; Oppitz 2007: 18). По одному экземпляру хранится в Красноярском краевом и Новосибирском государственном краеведческих музеях, а также в Музее археологии и антропологии Пенсильванского университета (Иванов 1954: 96-97, рис. 91-92; Hall 1916: 33, fig. 20; 1919: 212, pl. XII). В собрании Кунсткамеры помимо публикуемых бубнов имеется обечайка, состоящая из двух фрагментов и найденная Анучиным на шаманской могиле (№ 1048-111; Анучин 1914: 60)3. Отдельные образцы известны исключительно по иллюстративным материалам. К ним, вероятно, относятся бубны, представленные на экспедиционном рисунке Анучина (1905-1907 гг.), фотографиях И М. Суслова (начало XX в.), Г.А. Холла (1914 г.), И.Н. Шухова (1914 г.), У. Харвы (1917 г.), Г. Финдайзена (1927-1928 гг.), А.К. Львова (1929 г.) и на фотографии из архива В. Диосеги (МАЭ № 1196-1, 2421-158, 175-177, 2489-8; Иванов 1954: 95-96, рис. 89; Карапетова 2010: 308, рис. 7; Hall 1916: 30, fig. 17; Holmberg 1927: pl. LV; Oppitz 2007: 70; Hoppal 2009: 171-172; Vajda 2010: 135, fig. 2)4. Благодаря К. Доннеру и Е.А. Алексеенко, в нашем распоряжении есть также кетские рисунки, на которых изображены шаманские бубны (Алексеенко 1984а: 52, рис. 1б; Donner 1933: 78-79, fig. 36). Этнографический контекст Бубны использовались шаманами во время обрядовых действий, связанных, в частности, с предсказаниями будущего, защитой новорожденных от злых духов и лечением больных людей (Анучин 1914: 25, 27-31; Алексеенко 1967: 189, прим. 62; 1981b: 110-111; Латикова 2004; Вайнштейн 2015: 82). В начале камлания бубен (has) разогревался перед огнем, а затем применялся в качестве ритуального музыкального инструмента. Считалось, что шаман (senay) с его помощью призывал разнообразных духов - слетевшись, те размещались на поперечных ремешках и прутьях бубна, называемых поэтому uysiy 'места для сидения' (Анучин 1914: 29, 53; Алексеенко 1984b: 78-79). Кроме того, данный атрибут расценивался как baysel 'земляной олень' или qaduks 'олень верхнего мира', на которых шаман путешествовал по иным мирам (Алексеенко 1981b: 106; 1984а: 56-57, 59-60; 1984b: 78)5. Человек, ставший шаманом, получал свой первый бубен после трех лет практики, если та признавалась успешной. Впоследствии через каждые три года допускалось изготовление нового бубна, с большим количеством подвесок (Анучин 1914: 51; Алексеенко 1981b: 104-105). Заключительным этапом могло стать получение седьмого бубна, шесть «предшественников» которого из-за их меньшего размера и неполноты оформления назывались «растущими» (Алексеенко 1981b: 105, прим. 73; 1984b: 79). Согласно одним данным, при получении второго бубна старый подвергался разрушению (Анучин 1914: 52), согласно другим - допускалось наличие двух бубнов у человека, считавшегося 'великим шаманом' qasenay (Там же: 25, 83-84). Разнятся сведения и насчет того, могли ли иметь такой атрибут шаманки (Алексеенко 1981b: 94). Изготовление бубна являлось праздником, в котором участвовали чуть ли не все жители стойбища, и происходило всегда летом, в начале месяца нельмы (Анучин 1914: 48; Алексеенко 1984b: 79-80; Donner 1933: 78). По материалам Анучина, женщины выделывали оленью кожу, предназначенную для обтяжки, а мужчины выполняли остальную работу (1914: 48). По данным Алексеенко, шкурой дикого оленя, которая шла на изготовление бубна, занимались только мужчины. Они же ковали подвески и наносили охрой изображения, тематически связанные с верхним миром. Женщинам разрешалось лишь рисовать черной краской фигуры, которые относились к нижнему миру (Алексеенко 1984b: 80). Обечайка бубна делалась из кедровой крени, а рукоять и резонаторы - из ствола березы (Алексеенко 1984b: 77-78; Вайнштейн 2015: 82; ср. Анучин 1914: 48, 57; Прокофьева 1961b: 439; Крейнович 1969: 228; Donner 1933: 78). После завершения работы проводилась церемония «оживления» бубна (Прокофьев 1930: 372; Алексеенко 1981 b: 106; 1984а: 60-61; 1984b: 80; Donner 1933: 78), аналогии которой известны у селькупов, енисейских эвенков, шорцев, хакасов, кумандинцев, челкан-цев, тубаларов, катунских алтайцев, алтайских урянхайцев, тувинцев -тоджинцев и якутов (Прокофьев 1930; Попов 1936: 243-251; Потапов 1947; Анисимов 1958: 161, 164-165; Вайнштейн 1961: 181-183; Прокофьева 1961b: 440; Бутанаев 2006: 109-114; Лхагвасурэн 2013: 139). Во время камланий и в повседневной жизни бубен всячески оберегался от падений и повреждений, ибо от его сохранности зависела жизнь шамана и благополучие других членов коллектива (Анучин 1914: 30-31, 60; Алексеенко 1981b: 98, 105). На рукояти бубна пребывали ulbej ('одна из семи душ человека') членов семьи и ближайших родственников шамана. Если он чувствовал приближение собственной смерти, совершался ритуал переселения этих душ в qamduks - обматываемою лентой деревянную палочку с ромбовидным наконечником (Алексеенко 1981b: 108-109; 1984b: 79). Когда шаман умирал, его родственники снимали с бубна главные подвески (Алексеенко 1984b: 79) и пробивали обтяжку каким-либо предметом (Анучин 1914: 60; Алексе-енко 1967: 201). Судя по лингвистическим данным, традиции, связанные с шаманизмом, имели у кетов глубокие корни. К праенисейской лексике восходит ряд основных терминов, в том числе senay 'шаман', qut 'шаманить', has 'бубен' и hadbul 'колотушка бубна' (Старостин 1995: 244-245, 247, 265, 271; 2007: 230, 279). Иконографический анализ Число кетских вещей с многофигурными изображениями измеряется немногими десятками, а это вкупе с еще меньшим количеством толкований, записанных от информантов, делает иконографический анализ довольно проблематичным. Подробная интерпретация рисунков и подвесок, встречающихся на бубнах, зафиксирована, насколько мне известно, единожды и касается образца № 1 (Анучин 1914: 13-14, 50-59). Композиции, в центре которых располагались антропоморфная фигура и небесные светила, считались изображениями ilbay, т.е. мира, в котором обитают люди (Анучин 1914: 13-14, 50; Алексеенко 1976: 7677; Donner 1933: 81). Место на нижней части мембраны, где линии внутреннего круга оставались несомкнутыми, интерпретировалось как отверстие, ведущее под землю (Анучин 1914: 50). На образцах № 3 и 4, бубне из Пенсильванского университета и рисунках из собраний Ану-чина и Алексеенко таким же образом оформлена и верхняя часть (Иванов 1954: 95-96, рис. 89; Алексеенко 1984а: 52, рис. 1б; Hall 1916: 33, fig. 20; 1919: 212, pl. XII), которая является, скорее всего, изображением входа на небеса. Семь полукругов, расположенных по внутреннему кругу на мембране бубна № 1, воспринимались как семь морей. Шесть из них служили местом обитания рыбы, а одно считалось слишком горячим и поэтому «пустым» (Анучин 1914: 50)6. Изображения этих полукругов являются уникальными, и в ряде других случаев - на образцах № 2-4 и пенсильванском экземпляре - вместо них представлены треугольники (чумы?), внутри которых нарисованы горизонтальные черточки. На бубне № 2 из верхних углов всех треугольников выходят вертикальные линии (поднимающийся дым? опорные шесты?), а в нескольких треугольниках изображены антропоморфные персонажи. Роспись этого образца отличается от остальных еще и тем, что разделена линиями на четыре сектора (ср. Vajda 2010: 135, fig. 2). Композиции данного рода встречаются не повсеместно и зафиксированы на бубнах и / или чехлах для бубнов у нганасан, долган, енисейских (в том числе подкаменно-тунгусских) и забайкальских эвенков, эвенов, бельтиров, качинцев, ал-тай-кижи и монголов неясной диалектной группы (Иванов 1954: 80, 104-105, 163-167, 170-172, 179-181, 208, рис. 6, 3-5, 7, 59, 1-3, 60, 2, 62-63, 67, 3, 67-68, 83; 1955: 181, 185, 195, 201, рис. 10, 15-16, 13, 1, 16, 1; Прокофьева 1961: 460, 462, 464-465, 473, 484, табл. 10, 1, 12, 1, 14, 3, 15, 2, 23, 2, IX, 1; Pentikainen et al. 1998: 6, 108, fig. 19; Gorbacheva, Solovyeva 2006: 51, 280; Oppitz 2007: 49-51, 65-69, 101). Среди археологических материалов изобразительные параллели имеются на гравированных гальках с карасукского поселения Торгажак (Савинов 1996: табл. XXIX, 2, 4-6). Кетский образец демонстрирует при этом наибольшее сходство с хакасскими фиксациями, а один из карасукских (табл. XXIX, 5) - с эвенкийскими. Согласно Анучину, центральная человекообразная фигура расценивалась как первый шаман Doq (1914: 50) или небесный дух, который по поручению шамана возносится на небо (МАЭ РАН. Опись коллекции МАЭ № 1048. Л. 8). По данным Алексеенко, кеты считали такие рисунки изображениями 'сына земли' Baydihi?p /Bayrihi?p (1980b: 71; 1981а: 178; 1984а: 59, прим. 29; 1984b: 78-79). В фольклорных текстах он описывается как первый человек, шаман и кузнец, а также тот, кому удалось жениться на дочери бога неба Es (Алексеенко 1977: 37; 2001: 24, 57, 91-92; Вайнштейн 2015: 93-94). После ссоры она вернулась к своему отцу в облике важенки, а BaydihtPp, занимаясь ее поисками, поднялся на седьмой круг верхнего мира и обессилел настолько, что у него «одни кости остались» (Алексеенко 1981а: 178). По бокам центральных антропоморфных фигур, нарисованных на бубнах № 2-4, видны выступы, обозначающие ребра. В кетской иконографии рентгеновский стиль являлся весьма популярным приемом (Иванов 1954: 96, рис. 89; 1970: 131-132, 134-136, рис. 121, 123-125; Алексеенко 1977: 57, 60-61, рис. 6, 8; 1981а: 176-177, рис. 7а; Карапе-това 2010: 302; Donner 1933: 78-79, fig. 36; Pentikainen et al. 1998: 61; Gorbacheva, Solovyeva 2006: 246) и прослеживается в том числе в оформлении шаманских костюмов (МАЭ № 4034-166а; Анучин 1914: 46-48, 51, 72, 80-81, рис. 22, 36-38, 73, 96-99; Иванов 1954: 93, рис. 83; Прокофьева 1971: 20, рис. 10; Алексеенко 1984а: 53, 57, рис. 2а, в; Ка-рапетова 2010: 304; Вайнштейн 2015: 82; Donner 1933: 80; Pentikainen et al. 1998: 111, fig. 33-34; Vajda 2010: 137, fig. 4). В Сибири антропоморфные изображения данного рода распространены как минимум с рубежа III-II тыс. до н. э. (керамика Волвончи I и Старого Хангокур-та II - Мазуркевич, Полковникова 2009: 308, 310, кат. 552; Кокшаров 2010), встречаются среди петроглифов от Притомья до Сикачи-Аляна, в приобской металлопластике и на кулайских зеркалах в виде гравировок (Косарев 1991: 285, рис. 69, 2; Дэвлет, Дэвлет 2005: 320-321, 329, рис. 224-225; Мазуркевич, Полковникова 2009: 372-373, кат. 695; Пе-ревалова 2010: 125, рис. 2, 7; Агаркова, Труфанов 2011: 40, 42-44, 119121, кат. 77, 90-91), а этнографически зафиксированы также у салым-ских и васюганских хантов, селькупов, ненцев, энцев, енисейских, ха-тангских и амурских эвенков, орочей, нанайцев, удэгейцев и нивхов, но не среди тюрко-монголов (Иванов 1954: 198, 346-347, рис. 75, 199, 200в; 1970: 24-25, 54, 115-117, 122, 169, 190, 193-194, 196-198, рис. 10, 40, 2, 104-105, 110, 1-3, 151, 176, 3, 177, 178, 1, 4-5; Карьялайнен 1995: 15, рис. 11; Березницкий 1999: 42, рис. 24; Schrenck 1895: Taf. LVI, 4, LVII, 3, 5; Pentikainen et al. 1998: 67, 165, 185, fig. 229, 330; Gorbacheva, Solovyeva 2006: 210, 255; Hoppal 2009: 22). Что касается «скелетного» оформления шаманских костюмов, то эта черта помимо кетов характерна для селькупов, энцев, нганасан, туруханских, прибайкальских, забайкальских и удских эвенков, алтайцев, тувинцев-тоджинцев, тофа-ларов, бурят, центральных, оленекских, верхоянских и колымских якутов, долган, юкагиров и негидальцев (Иванов 1954: 69, 140-142, 152, 212-213, рис. 37, 39, 52, 45, 1, 2, 89; 1955: 250-258, рис. 39-42, 44; 1970: 120, 231-235, рис. 210-213; Вайнштейн 1961: 26, 161, 184-188, рис. 151, 152; Прокофьева 1971: 14, 16, 18, 21-22, 24-25, 31, 33, 41-42, 45-46, 59, 62, 71, 74-75, 84, 87, 92-96, рис. 3, 7, 12, 14а, 20, 22, 30, 31, 53, 54; Гурвич 1977: 218-220; Попов 1984: 118, 120, 122-123, 127, 129-130, 136, рис. 3, 6, 10, 13, 19; Чернявская 2004: 18, 20-21, 25-27, 30-35, 4041, 48-49, 52-54, 56-65; Holmberg 1927: pl. LVIII; Fitzhugh 1988: 297, fig. 417; Pentikainen et al. 1998: 106, 109, 126, 146, fig. 11, 12, 26, 80, 159, 161, 162; Gorbacheva, Solovyeva 2006: 12, 102-104, 109, 142-143, 248249, 280, 284; Hoppal 2009: 120, 199-200; Castren 2017: 88-90). На головах центральных персонажей, представленных на публикуемых бубнах, имеется по пять или семь лучей. Большинство этих лучей завершается схематичными фигурами птиц либо перпендикулярными черточками, являющимися, скорее всего, редуцированными орнито-морфными изображениями. Такие линии интерпретировались кетами как «мысли шамана» (Анучин 1914: 50; Hall 1919: 212), а аналогичные персонажи встречались не только на бубнах, но и на нартах-ящичках, подвесках и в мелкой пластике (Иванов 1954: 96-97, рис. 89, 92; Алексеенко 1980b: 71, рис. 4; 1984а: 52, рис. 1б; Hall 1916: 33, fig. 20; 1919: 212, pl. XII). Этнографической параллелью данному мотиву служат шаманские головные уборы, от металлической основы которых отходят пластины или прутья с навершиями в виде птиц (МАЭ № 27-25; Its, Kaschirskich 1989: 136; Pentikainen et al. 1998: 27, 111, fig. 32; Hoppal 2009: 170; Castren 2017: 80-81, 146). В Северной и Центральной Азии изображения личин, имеющих более трех радиальных лучей или антропоморфных персонажей с соответствующими головами есть также на окуневских стелах и керамике, чемурчекской статуе из Бурчуна, каракольских плитах, среди петроглифов Киргизии, Южного и Юго-Восточного Казахстана, Притомья, Минусинской котловины, Верхней Лены и, кроме того, в числе случайных находок металлопластики из окрестностей Киренска (Окладников 1948: 205-206, рис. 3; Помаскина 1976: 25, рис. 64-65; Кубарев 1988: 39-40, 42, 44-51, 66-67, 69-70, 154-155, 162, 165, рис. 26-28, 30-36, 50-51, 53-54, табл. III, 1-3, 6, IV, 1, 2, XIV, 4; Русакова, Баринова 1997: 65, 70, рис. 5; Дэвлет, Дэвлет 2005: 159, 161-162, 350, 354, рис. 132, 133, 2, 4-6, 134, 246, 2, 249, 4; Леонтьев и др. 2006: 18, 23, 31, 108-109, 118, 166, 168, 185, 199, 217, 224, рис. 5, 7, 6, 16, 13, кат. 3-4, 7, 32, 169, 174, 203, 227-228, 277, 292; Леонтьев, Панкова 2012: 9, рис. 6, 1; Аннинский и др. 2007: 160, рис. 151; Рогожинский 2009: 54, рис. I, 1, 4, 68, 12, 14-15, 22, II, III, 1, 5-7; Миклашевич 2011: 137, рис. 3-6; Ковалев 2012: 84, 86-87, рис. 1, 2, 8, 10; Поляков, Есин 2017) (рис. 9). Существенно, что кетские образцы обнаруживают ближайшие параллели именно в этих археологических, а не среди этнографически зафиксированных материалов. Рис. 9. Антропоморфные изображения с лучами на головах в кетской иконографии и археологических материалах из Южной Сибири и Средней Азии: 1 - роспись бубна № 1 (Анучин 1914: 52, рис. 39); 2 - роспись бубна № 4 (прорисовка автора); 3 - окуневская стела, Хакасия (Леонтьев, Капелько, Есин 2006: 118, рис. 32); 4 - каракольская роспись, Горный Алтай (Кубарев 1988: 70, рис. 54); 5 - петроглифы Баян-Журек, юго-восточный Казахстан (Дэвлет, Дэвлет 2005: 354, рис. 249, 4); 6 - петроглифы Саймалы-Таш, Киргизия (Помаскина 1976: 25, рис. 64) На бубнах № 1 и 2 представлены изображения одноногих антропоморфных персонажей. В первом случае речь идет только о внутренней стороне обечайки, во втором - и о мембране. Одноногими на ее росписи являются основная фигура с первого слоя и трое персонажей, которые схематично нарисованы внутри треугольников-чумов. Соответствующие образы широко распространены в фольклоре и иконографии Северной и Центральной Евразии (Березкин, Дувакин б.г.: L85, L85E), причем у эн-цев и селькупов они фигурируют в качестве духов-помощников шамана. Данные по кетам сводятся, по-видимому, к записям об одноногом и враждебном по отношению к людям существе (Алексеенко 1967: 170). Поскольку лучистая фигура на бубне № 2 является скорее легендарным шаманом, чем таким демоном, нельзя исключать наличие связи между неполнотой ее изображения и сюжетом о персонаже, разорванном солнцем и представителем нижнего мира (Березкин, Дувакин б.г.: A29, A29B). В материалах Доннера в роли того, кто лишился половины тела, выступает Doq (Donner 1933: 94), а в варианте с Подкаменной Тунгуски -BaydihiPp (Алексеенко 1976: 83-84; 2001: 57). Радиальные лучи с навершиями в виде птиц имеются не только на головах основных персонажей, но и на изображениях солнца и полумесяца с бубнов № 1, 2 и, возможно, 3. В Сибири данный мотив является чуть ли не эксклюзивной чертой кетской иконографии, в которой он повторяется, в том числе, на шаманских костюмах, спинках женских нарт и дощечках, помещавшихся над дверями илимок (МАЭ № 403450, 4034-166а, 6661-46; Анучин 1914: 69, рис. 69; Иванов 1954: 85-87, рис. 74-75; Прокофьева 1971: 20, рис. 10; Алексеенко 1967: 188, рис. 25; 1977: 58, рис. 7; 1981а: 177-178; 1984а: 52, рис. 1б; Findeisen 1932: 49, Abb. 1-2; Pentikainen et al. 1998: 124, fig. 77; Gorbacheva, Solovyeva 2006: 40; Vajda 2010: 137, fig. 4). Неполное изобразительное соответствие и фольклорная параллель в виде представления о птицеобразных душах, посылаемых на землю на кончиках солнечных лучей, зафиксированы у северных селькупов (Иванов 1954: 73, рис. 59; Прокофьева 1961а: 57-58, 66-68). Внутри полумесяца с первого слоя росписи и обоих солнечных дисков, представленных на образце № 2, нарисованы схематичные антропоморфные фигуры. Под ногами у них расположены дугообразные линии, которые являются, скорее всего, изображениями лодок. Среди сотен сибирских и центральноазиатских текстов о том, что на луне или солнце виден силуэт антропоморфного персонажа, варианты, упоминающие лодку, по-видимому, отсутствуют (Березкин, Дувакин б.г.: A32, A32D, A32E, A32J, A32K, A32L). Вполне может быть, что указанные рисунки лишены этиологической основы и базируются сугубо на представлениях о шаманских путешествиях. В пользу этого свидетельствуют фольклорные и изобразительные материалы с Подкаменной Тунгуски и Елогуя, согласно которым шаман поднимается в верхний мир на лодке и передвигается там в ней при помощи особого духа-рулевого, а также сведения о наличии среди шаманских атрибутов металлических моделей лодок и подвесок, называемых «лодками» (Ану-чин 1914: 41-42, 44-45, рис. 16-19; Алексеенко 1967: 188, прим. 56; 1981а: 172-173, 176-177, рис. 3а; Findeisen 1931: 307-308, Abb. 25). На росписи бубна № 1 под полумесяцем размещена зооморфная фигура, которая, по сообщению Анучина (1914: 50), является лосем и, соответственно, Большой Медведицей (ср. Алексеенко 1984а: 52, рис. 1б). Традиция отождествлять это созвездие с копытным животным засвидетельствована у кетов неоднократно. Она широко распространена в Западной Сибири, а в южной части региона обнаружена только у коттов (Березкин, Дувакин б.г.: B42, B42F). Исторический контекст Енисейские языки, единственным живым представителем которых является кетский, составляют одну из ветвей дене-кавказской макросемьи и демонстрируют при этом большую близость к бурушаски и северокавказским, нежели к на-дене (Старостин 2007: 147-246, 265-282; Касьян 2015: 52-54, 162-163, 174, 185, 264; Starostin 2012; Blazek 2017: 71-72, fig. 3). Распад енисейско-бурушаски праязыка датируется серединой VII тыс., а енисейского - первой четвертью I тыс. до н. э. (Касьян 2015: 54, 185, 194-195; Blazek 2017: 71-72, fig. 2, 3; Blazek, Schwarz 2017: 142-143). Кетский и югский разошлись в XIII-XIV вв. (Blazek 2017: 71, fig. 2; Blazek, Schwarz 2017: 143), т.е. уже после миграции их носителей на Енисейский Север (Алексеенко 1980а: 131, 139-140). Гидронимы с предположительно енисейской этимологией зафиксированы в Сибири на территориях от Исети до Восточных Саян, а также во многих районах Казахстана, включая бассейн Арала и Семиречье (Дульзон 1962; Яйленко 1990; Blazek 2017: 73-79; Blazek, Schwarz 2017: 16, 140-142, 149-150, 167, 169-170). Праенисейцы, очевидно, контактировали с пратюрками и прасамодийцами, о чем свидетельствует ряд заимствований и явления «союзного» типа в лексике (Дыбо 2007: 154-169, 199-200). Взаимодействия, происходившие в Южной Сибири и, возможно, Средней Азии, выражаются кроме того в наличии этнографических параллелей между кетами, северными самодийцами, тюрками Саяно-Алтая и Минусинской котловины, а также якутами (Алексеенко 1973: 6-14; 1980а: 134-137; 1984b; Прокофьева 1971: 82, 92; 2011: 329; Вайнштейн 2015: 26, 47-49, 59). В дерматоглифическом отношении кеты тяготеют к южносибирским группам и в первую очередь к хакасам (Гохман и др. 1982: 73, 77-78), а по сочетанию краниоскопических и краниометрических признаков - к представителям уральской расы (Козинцев 2004). Из трех локальных групп - туруханской, елогуйской и подкаменнотунгусской - последняя стоит несколько особняком и, возможно, в наибольшей мере сохранила черты древнего антропологического типа кетов (Гохман и др. 1982: 26, 74, 76, 78). Многомерное шкалирование по комплексу расоводиагно-стических признаков обнаруживает ясную картину сближения этой группы с шорцами, хакасами и тубаларами (Аксянова 2013; ср. Гохман и др. 1982: 35-36, 38, 78, рис. 2, 3). Кетский генофонд похож прежде всего на селькупский и нганасанский. Вместе с рядом других северных групп кеты входят в кластер популяций, которые демонстрируют наибольшую - на сибирском фоне -генетическую близость к носителям палеоэскимосской культуры сак-как. При этом у кетов, в отличие, например, от нганасан, имеется высокая доля древнего северноевразийского компонента, обнаруженного у ребенка со стоянки Мальта и полученного, возможно, через окуневское посредничество (Flegontov et al. 2016). Еще одной нитью, ведущей в Южную Сибирь, является особая близость к карасукцам (Там же), с которыми у кетов есть также специфические параллели в области материальной культуры (Членова 1975: 225-226, рис. 2). Заключение Кетский шаманизм является гетерогенным комплексом идей и форм. Одна их часть распространена преимущественно или исключительно в северных районах Азии, другая и более многочисленная - зафиксирована, в том числе, в Южной Сибири, что согласуется с лингвистическими, антропологическими и генетическими данными о ранних этапах истории енисейцев. Конструктивные особенности кетских бубнов и традиция их «оживления» обнаруживают параллели главным образом у тюрков Саяно-Алтая и Минусинской котловины. В качестве объяснительной модели здесь допустимо назвать тюркское влияние на енисейцев (ср. данные о тюркизмах в соответствующем праязыке), но оно не является единственным вариантом, так как у самих тюрков это может быть местным (енисейско-самодийским?) субстратом, который оставил следы в том числе в их фольклоре и генофонде (см., например: Березкин, Дувакин б.г.: A32J, B42L, B64A, H23; Дамба и др. 2018; Berezkin 2015: 125). Показательным примером является распространение бубнов с росписью, разделенной на четыре сектора и имеющей крестообразную структуру. Ближайшие соответствия кетскому образцу с Подкаменной Тунгуски встречаются не у других групп кетов и вообще не в Западной Сибири, а у бельтиров и качинцев. В то же время изобразительные параллели есть в карасукских гравировках, поэтому нельзя исключать вероятность того, что росписи данного типа бытовали в Минусинской котловине еще в дотюркское время. Среди элементов, которые даже при желании не могут быть объяснены контактами с тюрками, - изображения Большой Медведицы в виде лося, солнечных и лунных лучей с фигурами птиц на концах, антропоморфных персонажей в рентгеновском стиле и с лучистыми головами. Первый из них основан на фольклорном представлении, которое лишь единожды засвидетельствовано в тюркской среде. Его присутствие у чулымцев наверняка объясняется субстратным влиянием, коррелирует с краниологическими данными (Козинцев 2004: 180-181, рис. 1) и концентрацией енисейских гидронимов в районе проживания этой группы (Дульзон 1962: 53, 63, 67, 70, 72, рис. 1). Второй мотив узко локализован и, судя по всему, не известен за пределами Енисейского Севера. Антропоморфные изображения в рентгеновском стиле распространены в Сибири от Кондо-Сосьвинского междуречья до Приамурья, но совершенно отсутствуют в тюрко-монгольских традициях. Кетские образцы могут восходить как к местным енисейским, так и к дотюркским прототипам с юга региона. Персонажи с лучистыми головами зафиксированы в искусстве Северной и Центральной Азии преимущественно на тех территориях, где в историческое время проживали енисейские группы и / или встречается топонимика предположительно енисейского происхождения. Это, разумеется, не значит, что соответствующие изображения были характерны только для традиций, носители которых говорили на енисейских языках, но свидетельствует в пользу того, что данный мотив является одним из фрагментов южносибирского и среднеазиатского наследия в кетской культуре и уходит своими корнями как минимум в эпоху бронзы. Благодарности Я глубоко признателен директору Этнографического музея Казанского университета Е.Г. Гущиной и старшему хранителю сибирских коллекций Кунсткамеры В.А. Киселю за помощь в работе с кетскими собраниями. Примечания 1 В подписи к рисунку у С.В. Иванова ошибочно указан № 4034-153. 2 Далее в тексте бубны будут упоминаться под теми номерами, под которыми они приведены в этом списке. 3 Анучин описывал ее следующим образом: «Деревянный ободок шаманского бубна. Взят с могилы. Разломился на две части. На одной половине красною краской (охрой) изображено по 7-ми полосок (это 7 небесных кругов) в пяти местах, на другой половине такие же изображения черною краской (это семь кругов преисподней), в интервалах между этими изображениями нарисованы фигуры неизвестных (в данном случае) животных. На нижнем краю ободка под красочными изображениями - по семи вырезов» (МАЭ РАН. Опись коллекции МАЭ № 1048. Л. 11). 4 Согласно описи, составленной Анучиным, на рисунке № 1196-1 представлена внешняя сторона бубна № 1048-67 (МАЭ РАН. Опись коллекции МАЭ № 1196. Л. 1; Иванов 1954: 95, прим. 2). Рисунок, тем не менее, заметно отличается от изображенного на мембране данного бубна. 5 Транслитерация кетской лексики из разных источников унифицирована в соответствии с системой, принятой в работе С.А. Старостина (2007: 147-246). 6 Ср. записи Доннера о маленькой рыбе с серебряными плавниками, которая часто изображается на бубнах и, по представлениям шаманов, обитает в облаках (Donner 1933: 81). Список сокращений СМАЭ - Сборник Музея антропологии и этнографии

Скачать электронную версию публикации