Культурная биография викторианской грязи | Сибирские исторические исследования. 2019. № 3. DOI: 10.17223/2312461X/25/10

Культурная биография викторианской грязи

Cultural biography of Victorian dirt.pdf Schulting Sabine. Dirt in Victorian Literature and Culture: Writing Materiality. New York and London: Routledge, 2016. 204 p. ISBN13 9780367175719 С конца прошлого столетия значительно возрос интерес к изучению материальной культуры, и викторианская эпоха с ее развитием массовой продукции и индустриальной революцией становится одним из самых популярных периодов (Pykett 2003). Предметом исследования профессора Свободного университета Берлина, филолога Забине Шюльтинг становится феномен грязи в художественной и документальной урбанистической литературе викторианской эпохи, а целью -исследование специфики викторианских нарративов о грязи, которые подвергаются значительным дискурсивным и эстетическим изменениям ближе к концу XIX столетия. При этом каждая глава посвящена отдельному сюжету, и книга, скорее, напоминает сборник статей, принадлежащих одному автору, а не монографию. Впрочем, текст глав отличает четкая структура, Шюльтинг в каждом случае проговаривает задачи, которые она ставит перед собой, что вкупе с легким стилем делает чтение книги очень комфортным. Анализ репрезентации материальной культуры в викторианских текстах, охарактеризованных сложными способами взаимодействия акторов с самыми разнообразными формами материальных объектов, Рецензии 175 требует применения трансдисциплинарного подхода, что блестяще демонстрирует автор рассматриваемого труда. Шюльтинг указывает, что в качестве основного метода будет использовать семиотический анализ, дополненный методами исследований материальности (material culture studies), под которыми понимается уход от антропоцентрической перспективы в социальных практиках, которая частично заменяется на интерес к интеракции человеческих и нечеловеческих субъектов. В качестве компонентов своего метода она отмечает акторно-сетевую теорию, делезианскую философию, перформативность и идеи постгуманизма. Ссылаясь на Арджуна Аппадурая, Шюльтинг задается вопросом, существует ли потенциал нарратива у грязи, может ли она иметь свою биографию. В тексте, однако, не упомянут Игорь Копытофф, который фактически является автором термина «культурная биография вещей» (cultural biography of things) (Kopytoff 1986). Шюльтинг, по-видимому, не замечает, что этот популярный термин на самом деле не авторство Аппадурая. Существует разница между подходом Аппадурая, «социальной историей вещей» (social history of things), и их культурной биографией: «...в культурной биографии прослеживается история определенного объекта со сменяющимся контекстом на каждой стадии его существования. Социальная история вещей фокусируется на широкомасштабной динамике спроса, предложения и значения целого класса объектов и их изменения со временем» (Orser 1992: 98). В качестве научной гипотезы к первой главе автор рассматривает идею о том, что увлечение утилизацией в рассматриваемый период не формирует контр-дискурс к логике товарного фетишизма, а, напротив, является продуктом викторианской «культуры вещей» (Victorian thing culture), в рамках которой фетишизировались не только товары, но и повседневные вещи (см. подробнее: Freedgood 2006). Первой репрезентацией этой культуры Шюльтинг считает всемирную выставку в Хрустальном дворце (1851), богато каталогизированную. В том же году выходит первый том «Рабочих и бедных Лондона» Генри Мэйхью, который также можно рассматривать как своеобразный каталог жизни низших классов Лондона. И его, и произведения Чарльза Диккенса автор предлагает анализировать в качестве дискурсивных эффектов культуры, зацикленной на материальных объектах. Интересно, что для анализа «Рабочих и бедных Лондона» Генри Мэйхью Шюльтинг использует знаменитую «теорию о мусоре» (Rubbish Theory) Майкла Томпсона, которая долгое время незаслуженно находилась в тени идей Аппадурая. Майкл Томпсон выделяет три категории вещей: «кратковременные» (transient), «долговременные» (durable) и «мусор» (rubbish), который имеет нулевую ценность и представляет собой переходное состояние между первыми двумя категориями (Thompson 2017: 4). Эта модель отлично соотносится с наблюдениями Мэйхью о том, что на уличных 176 Рецензии рынках Петтикот-Лэйн ничто никогда не выбрасывается. Вещи постоянно чинятся, перекрашиваются, так что любое категориальное различие между товаром и мусором стирается. Когда даже местные решают, что эти вещи уже невозможно использовать, их увозят в Ирландию, где они вступают в новый экономический цикл. Впрочем, в силу собственной специализации автор делает акцент на анализе художественной литературы, и документалистика часто оказывается просто фоном для нее (как в итоге Мэйхью для Диккенса). Не случайно слово «культура» помещено на второе место в заглавии, после литературы. Темой второй главы становится дискурс о корреляции человеческого тела и грязи на примере противопоставления холеры и туберкулеза, двух болезней, которые в рассматриваемый период наделялись полярными коннотациями. Если туберкулез эстетизировался и ассоциировался с чувствительностью, ранимостью и индивидуальностью, то холера отрицала любую эстетизацию и стирала все возможные различия между человеческим телом и грязью. В главе также рассматривается процесс конструирования дифференциации между бедностью как экономической категорией и нищетой как моральной, которая объясняется в источниках как последствие этической и физической нечистоты. В третьей главе автор, ссылаясь на концепцию биополитики Фуко, ставит перед собой задачу проанализировать структуры и стратегии построения художественного и документального нарратива о жителях трущоб в викторианскую эпоху («поэтика грязи»). Описывая жителей трущоб, средний класс отказывал им в тех ценностях, которые являлись для него ключевыми, например викторианский культ семьи не распространялся на тех, кто находился за чертой бедности. Главным же выводом главы оказывается полная деперсонализация жителей трущоб и уподобление их грязи, которая фигурирует как непременный атрибут описаний. Лейтмотивом четвертой главы становится цитата из эссе Джорджа Оруэлла о главном стереотипе классовых различий: «низшие классы дурно пахнут» (Оруэлл 2018: 171). Шюльтинг указывает, что в фокусе ее внимания будет находиться не репрезентация грязи как таковой, а эмоциональные отклики на нее, отвращение, которое рассматривается в главе не просто как психологическое состояние, а как социальная и культурная практика, поддерживающая систему социального неравенства. В этой же главе Шюльтинг использует термин «включенное наблюдение», чтобы описать с его помощью экспедиции, которые устраивали в бедные районы города представители викторианского среднего класса. Этот термин для подобных экспедиций был предложен еще Марком Фриманом, который, однако, использовал его с определенными оговорками. Он указывал, что различие между теми, кто Рецензии 177 занимается включенным наблюдением сегодня, и теми, что пытался это делать в викторианскую эпоху, большей частью заключается в том, что нынешние исследователи происходят из академической среды. В викторианский и эдвардианский период включенное наблюдение осуществлялось журналистами, социальными реформаторами и активистами благотворительного движения, которые переодевались в лохмотья и некоторое время жили в среде изучаемого ими населения, а затем печатали результаты своих исследований в популярных газетах или в виде памфлетов. Эти викторианские исследователи не были учеными в современном понимании этого слова, тем не менее, как аргументирует Фриман, их «журналистский метод» можно назвать прародителем нынешней методологии опроса, а самих викторианских исследователей -предшественниками нынешней традиции включенного наблюдения (Freeman 2001: 101-104). Пятая глава посвящена вопросу о том, каким образом колониальные и постколониальные нарративы о грязи отражают политические, экономические, социальные и литературные нормы и модели XIX в. Автор указывает, что ее перспектива во многом сформирована дискурсом о «экскрементальном постколониализме», начало которому положил Джошуа Эсти. Последний развивал анализ Уорвиком Андерсоном «экскрементального колониализма» - конструирования идеи чужого в XIX в., выраженной в терминах отрицания за аборигенами европейских стандартов гигиены, которая приобретает практически трансцендентный характер (Esty 1999: 25). Сама Шюльтинг ставит перед собой задачу понять, каким образом нарративы о «колониальной» и «постколониальной» грязи ложатся в русло политических, экономических и социальных моделей, а также литературных норм того времени. Практически половину пятой главы занимает анализ «первой англоязычной повести, написанной индийским мусульманином» - это «Сумерки в Дели» Ахмеда Али (1940). Сам анализ кажется слегка избыточным по объему, поскольку в конце автор приходит к закономерному выводу, что, несмотря на повторение империалистской «санитарной» риторики, внутреннее наполнение романа выходит за рамки имитации европейского стиля. Исследованию такого уровня больше бы пригодилось заключение, суммирующее выводы всех глав. В целом текст исследования можно наложить на классическую модель, предложенную Мэри Дуглас. Формально упоминание о ее вкладе в разработку темы есть и у автора. В таком рассмотрении грязь становится детерминирующим фактором социальных отношений и выступает как маркер маргинальности в условиях викторианского общества, где чистота являлась признаком принадлежности к среднему классу и выше. Трущобы и их жители таким образом становятся внесистемными элементами картины мира и соотносятся с населением колоний, прежде 178 Рецензии всего Индии, которая предстает аллегорией грязи как таковой, разделяя практически все викторианские коннотации грязи из трущоб, в том числе и гомоэротические. Маргинализация здесь выступает на грани евгеники, когда в ряде текстов жители трущоб уподобляются сорнякам, которые должны быть уничтожены ради сохранения полезных растений, то есть, более высоких ступеней социальной стратификации. Таким образом, работа Забине Шюльтинг является ценным вкладом в разработку темы отходов в рамках дискурса изучения материальной культуры, а также блестящим исследованием одного из самых маргинальных нарративов урбанистической Великобритании XIX в. Рассматриваемая книга будет интересна специалистам по антропологии викторианского периода, а также всем тем, кого интересуют исследования материального (material studies).

Ключевые слова

Авторы

ФИООрганизацияДополнительноE-mail
Трынкина Дарья АлександровнаИнститут этнологии и антропологии РАНкандидат исторических наук, ученый секретарьuwwalo@mail.ru
Всего: 1

Ссылки

Оруэлл Дж. Фунты лиха в Париже и Лондоне. Дорога на Уиган-Пирс. М., 2018
Esty J.D. Excremental Postcolonialism // Contemporary Literature. 1999. Vol. 40, № 1. P. 22-59
Freedgood E. Coda: Victorian Thing Culture and the Way We Read Now // The Ideas in Things: Fugitive Meaning in the Victorian Novel. Chicago, 2006. P. 139-159
Freeman M. ‘Journeys into Poverty Kingdom': Complete Participation and the British Vagrant, 1866-1914 // History Workshop Journal. 2001. № 52. P. 99-121
Kopytoff I. The Cultural Biography of Things: Commoditization as Process // The Social Life of Things: Commodities in Cultural Perspective. N.Y., 1986. P. 64-92
Orser C.E. Jr. Beneath the Material Surface of Things: Commodities, Artifacts, and Slave Plantations // Historical Archaeology. 1992. Vol. 26, № 3. Meanings and Uses of Material Culture. P. 95-104
Pykett L. The Material Turn in Victorian Studies // Literature Compass. 2003. Vol. 1, Is. 1. P. 1-5
Thompson M. Rubbish Theory: The Creation and Destruction of Value. 2nd ed. L., 2017
 Культурная биография викторианской грязи | Сибирские исторические исследования. 2019. № 3. DOI: 10.17223/2312461X/25/10

Культурная биография викторианской грязи | Сибирские исторические исследования. 2019. № 3. DOI: 10.17223/2312461X/25/10