Volodymyr Okhrymovych and the road to Siberia.pdf Украинский адвокат и политик Владимир Охримович (1870-1931) отметился изысканиями в области статистики, лингвистики, а также этнографии. В 1888 г., окончив гимназию, он поступил на философский факультет Львовского университета, а в следующем году перевелся на факультет права того же университета. Еще в 1890 г., будучи студентом, Охримович опубликовал в газете «Народ» статьи «О родовой общности в Скольских горах» и «Женская участь в Скольских горах». В 1891 г. петербургское «Этнографическое обозрение» напечатало присланную Охримовичем статью «Значение малорусских свадебных обрядов и песен в истории эволюции семьи». Большое количество собранных им этнографических материалов Охримович передал польскому антропологу И. Коперницкому, после смерти которого в сентябре 1891 г. эти данные были утрачены (Д-р Володимир Охримович... 1931). По окончании университета В. Охримович занимался адвокатской деятельностью. В 1897 г. ему была присвоена степень доктора права. С тех пор к этнографическим штудиям ученый уже не возвращался -вслед за адвокатурой его увлекла политика. В конце 1899 г. он стал одним из основателей Украинской национально-демократической партии (УНДП), затем дважды возглавлял редакцию самой популярной украинской газеты Австро-Венгрии «Дило», а в 1907 г. был избран депутатом австрийского парламента (Д-р Володимир Охримович. 1931). Первую мировую войну Охримович встретил во Львове. В августе 1914 г., в преддверии взятия города русскими войсками, он решил не уезжать в Вену, подобно большинству украинских политиков, а остаться и адаптироваться к новой обстановке. Вместе с немногочисленными коллегами он пытался сохранить возможность издавать во Львове украинскую прессу, но успехом эти попытки не увенчались. Напротив, Охримович попал в поле зрения русской оккупационной администрации как «неблагонадежное» лицо. В январе 1915 г. русские власти стали высылать «неблагонадежных» галичан вглубь Российской империи: сначала в Томскую губернию, затем в Симбирскую и Пермскую и, наконец, в Енисейскую. Охримовича арестовали в ночь на 18 февраля 1915 г. Три месяца он содержался в тюрьмах Львова, а в конце мая в составе группы арестованных украинских деятелей был конвоирован в галицийский городок Броды. По словам ученого, уже тогда арестанты пришли к выводу, что их везут в Сибирь (Охримович 1919: 73). Как вспоминала поэтесса Константина Малицкая, ровесница Охримовича, оказавшаяся в этой же партии ссыльных, от упоминания о Сибири у них с товарищами «на душе похолодело»: представления галичан об этой части России основывались на польской литературе, в которой Сибирь описывалась как «бескрайняя снежная тундра, непролазная тайга и закованные в кандалы люди в рудниках» (Малицька 2011: 391). Путь Охримовича и других галицийских украинцев в Сибирь занял 18 дней: 4 июня заключенные поездом прибыли в Киев и к 15 июня добрались до Красноярска с пересадками в Москве, Екатеринбурге и Омске. 28 июня на пароходе «Святой Николай» заключенные покинули Красноярск и через три дня достигли Енисейска, откуда 2 июля 1915 г. в сопровождении двух полицейских направились к устью реки Ангары. Оттуда им предстояло добраться до конечного пункта пути, села Богу-чаны (Охримович 1919: 74-82). Единственным способом попасть в Бо-гучаны была сама Ангара. Поскольку лодки со ссыльными плыли против течения, в дополнение к мужчинам-гребцам их тянули вдоль берега женщины-крестьянки, «запряженные» веревками. «Эта наша езда на лодках, запряженных женщинами и девушками, - вспоминал Охримо-вич, - производила на нас очень странное впечатление: у нас было укоренившееся мнение, что это высшая почесть, которую воздают самым достойным и заслуженным героям, когда их везут люди, запряженные вместо лошадей, а между тем на Ангаре запрягают людей (и обычно женщин) в лодку, чтоб везти в ссылку отторгнутых от общества "преступников" и "шпионов"!» (Охримович 1919: 86). 13 июня пополудни ссыльные галичане прибыли в Богучаны. Всех их распределили по разным деревням Пинчугской волости. Местом ссылки В. Охримовича была определена деревня Гольтявино неподалеку от Богучан, в ней насчитывалось 40 домов. Ученый остановился в избе Дмитрия Колпакова, одного из местных «чалдонов», потомков первых русских поселенцев в этих краях. В письме украинскому деятелю из США Алексею Пристаю Охримович пояснял, что живет на «краю света»: «До ближайшей станции железной дороги у меня 700 верст, до ближайшего городка 400 верст, до ближайшей почты 60 верст. Но хуже всего то, что единственный способ коммуникации -это река, по которой летом плавают на лодках (на протяжении 3 месяцев), а зимой (на протяжении 5 месяцев) ездят на санках. Весной, когда река растаивает, и осенью, когда река замерзает , мы здесь полностью отрезаны от мира и тогда не получаем два месяца никакой почты» (Свгглш памяти. 1931: 3). Удручало политика и то, что в селе не было ни школы, ни церкви, ни магазина, ни корчмы, почта приходила два раза в месяц, а газеты поступали с месячной задержкой. Покидать Гольтявино Охримовичу было запрещено. Ему также возбранялось иметь оружие, принимать участие в собраниях и сходках, читать лекции и доклады, учить крестьянских детей. За нарушение грозили арест и временное заключение (Охримович 1919: 88-91). Поскольку выезжать из Гольтявина Охримович не мог, а другие этапированные вместе с ним украинцы жили в десятках и сотнях верст от него, взаимодействие политика с земляками ограничивалось перепиской. Первое время политик компенсировал нехватку общения чтением: «Я, слава Богу, здоров, не мерзну, не голодаю, и не скучно мне, потому что есть что читать», - писал он брату 4 декабря 1915 г. (ЦД1АУЛ: Арк. 7зв). Но с течением времени Охримовичу становилось все труднее переносить одиночество. «В том селе, где я сейчас живу, кроме меня нет больше ни одного австрийского подданного, ни кого-либо из российских украинцев, ни людей с высшим или хотя бы средним образованием, - жаловался он А. Пристаю в письме от 21 декабря 1916 года. - Зная все это, ты сможешь оценить мое одиночество и потерянность» (Свгглш памяти. 1931: 3). В послании супруге от 14 февраля 1917 г. ученый признавался: «Я пока что еще как-то держусь и не поддаюсь беде, надеюсь, что выдержу до конца, хотя на скорое возвращение не надеюсь» (ЦД1АУЛ: Арк. 9). Мрачное предчувствие не оправдалось: после Февральской революции новые российские власти разрешили Охримовичу свободно перемещаться по всей Сибири. 4 июля 1917 года, прибыв в Красноярск, он писал жене: «Проехав 500 верст на лодке и 300 верст на пароходе после 3-хнедельного путешествия приехал я в губернский город Красноярск, где проживу 2 недели. У меня уже есть право жить свободно во всей Сибири, и я надеюсь получить разрешение на возвращение в Австрию или хотя бы на Украину» (ЦД1АУЛ: Арк. 10зв). Вернувшись на малую родину, Охримович, в прошлом сторонник левых идей и антиклерикал, стал ревностным католиком и даже издал на эту тему брошюру «Почему я обратился к христианской вере?». За-падноукраинский политик К. Трилевский предполагал, что пребывание в Сибири пошатнуло психическое здоровье его коллеги (Трильовський 1999: 114). Зять Охримовича впоследствии также признавал, что «под влиянием одиночества во время пребывания на Ангаре» тот «ударился в религиозный мистицизм» (Маланчук 1972: 102-103). Несмотря на кардинальные перемены в мировоззрении, В. Охримович не стал затворником и продолжил заниматься политикой и журналистикой, но до самой смерти в 1931 г. никуда не выезжал из Львова. Свои впечатления от пребывания в Сибири ученый изложил в двух статьях. Первая из них, «Из Львова на Ангару», была напечатана в 1919 г. в ежегодном календаре общества «Просвита»; вторая под названием «Приангарский край и его жители: тунгусы и чолдоны» появилась в 1920 г. на страницах литературного сборника «На вавилонских реках». Если в первой статье Охримович описывает путь украинских ссыльных из Львова на место ссылки, то во второй излагает свои наблюдения о жизни эвенков и сибирских крестьян-чалдонов. Если насчет эвенков автор признает, что лично общался с ними только трижды, то с чалдонами, среди которых он жил, ему приходилось контактировать куда плотнее. Неудивительно, что их обычаям и быту в статье уделяется гораздо более пристальное внимание. Как в описании флоры и фауны тех мест, где ему пришлось отбывать ссылку, так и в описании людей Охримович нередко проводит параллели с галицийскими явлениями и предметами: так, чалдонский зипун он сравнивает с украинским сиряком, тунгусские стеклянные бусы - с гуцульскими герданами, а в песенках чалдонов обнаруживает сходство с «коломыйками». Привыкший к тому, что на его малой родине словом «край» обычно называется вся Галиция, Охримович с некоторой наивностью поясняет читателю, что в Сибири не край делится на уезды, как в Галиции, а наоборот, в одном уезде (Енисейский) может быть несколько огромных краев (например, Приангарский). Хотя до нас дошло сравнительно мало релевантных свидетельств о быте эвенков в 1910-х гг. (Василевич 1969: 30-31) и статья В. Охримовича могла бы дополнить имеющуюся картину, специалисты по этнографии народов Сибири обходят ее вниманием. Так, Г.М. Васи-левич, автору первой большой обобщающей работы об эвенках, вышедшей в 1969 г., работы Охримовича не были знакомы. Беглый пересказ содержания его «сибирских» статей дала В. Маланчук в небольшой книжке «Этнографическая деятельность В.Ю. Охримовича», опубликованной в 1972 г. (Маланчук 1972). В 1973 г. рецензия на работу Маланчук появилась в крупнейшем профильном журнале «Советская этнография» (Гольберг 1973), но и это не привлекло к изысканиям Охримовича внимания ученых, занимающихся эвенками (Сирина 2012). Надеемся, что данная публикация будет познавательна как для специалистов, так и для всех интересующихся историей и этнографией народов Сибири. Охримович пишет с прописной буквы названия этнических групп («Чолдоны», «Москали», «Тунгусы») и иногда производные от них прилагательные. В соответствии с принятой в русском языке нормой мы приводим эти слова со строчной буквы. Цитируя некоторые русские слова («хозяин», «общественный», «тайга»), Охримович передает их в украинской транскрипции: «хазяш», «абщественний», «тайга». Эти слова мы приводим в том виде, в котором они пишутся по-русски. Все ударения, поставленные автором в цитируемых словах, нами сохранены, тем более что порой они не соответствуют современным нормам (не «погреб», а «погреб», не «ситец», а «ситец» и т. д.). Авторская пунктуация по возможности сохранена, исключения сделаны для очевидных противоречий нормам русского языка (например, отсутствие запятых при причастном обороте). Приангарский край и его жители: тунгусы и чолдоны8 Во время великой мировой войны - а именно в июле 1915 г[ода] -москали вывезли меня в Сибирь и выслали в Енисейскую губернию, в Енисейский уезд9, в так называемый Приангарский край, где я прожил два года - с июля 1915 года по июнь 1917 г [ода] - в селе Гольтявино, Пинчугской волости, а последние два месяца в селе Чадобец той же волости. Приангарский край, отстоящий примерно на 300 километров на север от главной сибирской железной дороги, лежит по обе стороны реки Ангары, притока Енисея, в ее нижнем течении и тянется с востока на запад на пространстве примерно 600 километров в длину и более 200 километров в ширину. Хотя Приангарский край образует лишь небольшую часть гигантского Енисейского уезда, он охватывает пространство значительно большее, чем вся Галиция; у нас край10 делится на уезды, там уезд охватывает много больших краев. Река Ангара (называется также Верхней Тунгуской) берет начало в горах, расположенных на Байкальском озере, через которое она протекает, течет через г[ород] Иркутск, столицу Иркутской губернии, и затем дальше через эту губернию в северном направлении; на границе Иркутской и Енисейской губернии она круто поворачивает на запад и течет дальше через Енисейскую губернию в западном направлении и, наконец, впадает в главную реку Енисей чуть выше города Енисейска. По обе стороны в Ангару впадает много притоков11, из которых крупнейший - Чуна (левый). Река Ангара в нижнем своем течении, там, где я был в ссылке, имеет ширину от трех до четырех километров, а местами еще шире. (Когда я из Сибири приехал в Киев, Днепр по сравнению с Ангарой казался мне маленькой речкой.) Несмотря на большую ширину, глубина реки тоже немалая, одним словом, река многоводная. Берега Ангары высоки, скалисты, живописны, да и на самой реке часто встречаются скалы, острова и пороги. По обе стороны реки окрестности по большей части дикие и лесистые; хотя все тамошние поселения (села и деревни) лежат только выше реки, но достаточно редко они встречаются и на реке, да и то с очень неравномерными интервалами: село от села отдалено иногда на несколько, иногда на десять с лишним, а иногда и на несколько десятков километров. За исключением этих редких поселений весь Приангарский край, такой длинный и широкий, покрыт бескрайним непролазным лесом, преимущественно еловым и березовым; этот лес называется по-тамошнему «тайга». В Приангарском крае нет ни повозок, ни наезженных дорог, а единственным средством коммуникации является река. Осенью, в октябре месяце, она замерзает и покрывается толстым льдом, по которому люди всю зиму ездят на лошадях и санях; весной в мае месяце река оттаивает, и все лето люди плавают по ней на больших и меньших лодках12 и на плотах13(«плотах»). Весной, пока река оттаивает и очищается ото льда, наступает двухмесячный перерыв любой коммуникации, т[ак] н[азываемая] «распутица»; такая же «распутица» наступает и осенью, до тех пор, пока река уже не покроется толстым льдом. Во время весенней и осенней «распутицы» невозможно перебраться даже в ближайшее село, потому что, как было сказано, наезженных дорог совсем нет; тогда надо целых два месяца терпеливо ждать почты, писем и газет. Очень красивым бывает вид Ангары, когда она оттаивает, а именно когда река приходит в движение; тогда белые льдины движутся по руслу реки, словно гигантская отара гигантских белых овец идет по дороге. А уже там, где русло реки сужается между высокими берегами, вид бывает просто душераздирающий; в результате безмерного напора большие льдины, словно каменные дома толщиной в несколько саженей и шириной в несколько саженей, выскакивают из реки на берег на высоту в десять с лишним саженей; какой тогда бывает грохот и шум, невозможно описать. Дно Ангары каменистое, а вода в ней прозрачная и чистая, так что тамошние люди зимой и летом пьют воду из реки; родников и колодцев я там не видел. В Ангаре и ее притоках очень много всякой рыбы: и большой, и маленькой, и белой, и красной. К белой рыбе причисляются все виды рыб с костями и белым мясом, как «щука», «таймень», «налим» (разновидность мнюхов14), «харюз» (разновидность форели) и т[ак] д[алее]; к красной рыбе относятся виды рыб, у которых красное мясо и нет костей, как «стерлядь» (чечуга), «кастеря», «чалбыш» или «осетер»15(осетр) и т[ак] д[алее]. Любой может ловить рыбу где хочет и как хочет безо всякого ограничения. В бескрайних, вековых лесах, простирающихся на сотни километров вдоль и вширь по обе стороны Ангары, растут разные деревья, и основную массу леса составляют «ель»16, и «береза»17, уже не так густо растут сосна, «пихта»18 и «лиственница»19. Зато там совсем нет ни дубов, ни буков, ни плодовых деревьев20, ни лещины. Нет там и мохнатой ивы, но есть лозина («тальник»). Среди деревьев растут в «тайге» разные кусты и разные травы; есть там и разнообразные ягоды, как черемуха21, земляника22, брусника23, смородина24, малина25, ежевика26, «клюква», черные ягоды («черница» и «голубица»), «костяница» и другие; наконец, растут там разные виды грибов, преимущественно такие же, как у нас. Лишь незначительные по размеру части этих бескрайних лесов заняты в собственности государства как т[ак] н[азываемые] «лесные дачи»; за этим исключением все эти бескрайние леса никому не принадлежат; каждый может там рубить и корчевать лес, а кто отторгнет от «тайги» кусок земли, превратив его в пашню, тот становится его собственником. Древесина не имеет совсем никакой ценности, и во всем Приан-гарском крае нет ни одной лесопилки, не то что паровой, а даже водяной. В Приангарском крае любой может охотиться на разных зверей и разных птиц безо всякого ограничения. А охотиться есть на кого, потому что в «тайгах» живут лоси («сохатые»27), очень большие животные с рогами как лопаты, и олени28, значительно меньшие, чем лоси, с красивыми ветвистыми рогами; тех и других добывают29 тамошние обитатели ради их вкусного мяса, крепкой шкуры и красивых рогов; еще в «тайге» живут черные и бурые медведи, желтые, черные и синие лисицы, драгоценные соболи и горностаи, белые зайцы («ушканы») и многочисленные белки30. Еще там много всевозможных птиц; в «тайге» живут среди прочих глухари31 («глухари»), тетери («польники»), рябчики32, на скалах гнездятся орлы, соколы, совы, а на реках и болотах выводятся стада диких лебедей, диких гусей и уток и более мелкой птицы. Однако я не видел там ни ласточек, ни аистов. Климат Приангарского края чисто континентальный. Зима длинная и лютая, но зато ясная и тихая. Морозы достигают 60 градусов по Цельсию ниже ноля. Зимой никогда не бывает оттепели. Из-за того, что зима сухая, ясная, солнечная и тихая, люди и животные легко выдерживают даже самые сильные морозы. Снега выпадает немного, но, поскольку на протяжении зимы он никогда не тает, слой снега достаточно глубок. Весна начинается очень поздно (в середине мая) и продолжается очень недолго, едва три-четыре недели, но зато она на удивление красива; растительность развивается очень быстро; так и видно, как трава растет! Лето очень жаркое и очень неприятное, потому что противно доса- 26 27 ждают разные насекомые: в хате клопы и тараканы , а на дворе днем москиты (т[ак] н[азываемая] «мошка»), а ночью комары. Кроме того, во время летней засухи горят леса на огромных пространствах, так что от дыма солнца не видно, или, даже если солнце и видно, кажется, будто это красный кружок без какого-либо света. Осенью нет грязи, потому что осень сухая, и земля уже с осени замерзает; еще до того, как начнет падать снег, земля от морозов трескается и покрывается узкими, но глубокими расселинами. *** В бескрайних, вековых лесах «тайги», простирающихся на сотни километров вширь и вдоль на север от реки Ангары, живут тунгусы, коренные жители или автохтоны Приангарского края. Это дикий, нецивилизованный народ монгольской расы. Все они низкорослые, мелкокостные, темнокожие, черноволосые; как у мужчин, так и у женщин волосы черные, гладкие, длинные, заплетенные в одну косу; лицо широкое, глаза черные, маленькие и косые. У мужчин растительность на лице очень слабая, и по большей части мужчины не имеют ни бороды, ни усов. Тунгусы не имеют ни хат, ни постоянных поселений, только живут в лесах, кочуя и скитаясь с места на место. Каждая семья живет обособленно и каждая имеет свою отдельную «юрту», то есть свой шатер из шкур; в юрте они ночуют и держат свое имущество. Под юртой, то есть на середине площади, накрытой шатром, тунгуски жгут беспрестанный огонь для защиты от холода и для варения пищи; дым выходит через дыру в шатре. Каждая семья держит свое стадо оленей33, состоящее из нескольких десятков, а то и нескольких сотен штук. Олень - это необычайно полезное животное. Тунгусы имеют от оленей молоко, мясо, шкуру, возят на оленях свое имущество, и им не приходится их ничем кормить, потому что олени сами питаются лесным мхом и побегами, как зимой, так и летом. Прирученные олени ничем не отличаются от диких, разве что только тем, что идут на голос своих хозяев и не убегают от людей. Кроме оленей тунгусы держат собак для охоты; у тунгусских собак длинная белая шерсть и стоячие уши. Главное занятие тунгусов - это рыболовство и охота. Они охотятся на диких животных и птиц, стреляя в них из ружей и из луков. Из шкур лосей и оленей они делают себе одежду, обувь, коробы и юрты; шкуры других зверей, таких как медведи, лисы, соболя, горностаи и белки, они по большей части отдают заезжим купцам или соседним крестьянам в обмен на муку, на полотно, на иголки и нитки, на пуговицы и бусы, на порох и пули, на ножи и ружья, на табак и водку и на другой товар. Исподняя и верхняя одежда одинакова и у мужчин, и у женщин; она состоит из высоких сапог без каблуков и подошв; сапоги эти (т[ак] н[азываемые] «унты») в высоту доходят чуть выше колен; верхняя часть тела облачается в сорочку, фартук и кожух; сапоги и кожух сшиты из оленьей или лосиной шкуры, вывернутой шерстью наружу; из такой же шкуры сделана и шапка. Сапоги, фартук и шапка украшены орнаментами из разноцветных стеклянных бус34, наподобие гуцульских герданов35. Семьи тунгусов преимущественно моногамны: муж имеет одну жену и жена, разумеется, имеет одного мужа; только очень богатые тунгусы имеют в порядке исключения двух или трех жен. Тунгус обычно женится таким способом: покупает себе жену, а в качестве платы дает за нее тестю какое-то количество оленей или какое-то количество шкур; только в исключительных случаях тунгус добывает себе жену путем кражи или путем обмена на родную сестру. У тунгусов есть свой родной язык, совсем непонятный русакам-русским (москалям); только купцы, постоянно торгующие с тунгусами, понимают и немного говорят по-тунгусски. Тунгусы тоже поголовно не понимают русского (московского) языка, и лишь некоторые старые, бывалые тунгусы знают немного по-русски. Христианство среди тунгусов очень мало распространено; среди них совсем немного крещеных, но и крещеные так же, как и некрещеные, придерживаются своей языческой веры. Они верят в разные идолы и амулеты, в разное колдовство и ворожбу; единицы, которые лучше всего умеют ворожить и колдовать, называются «шаманами»; «шаманы» -это предсказатели и колдуны, имеющие большое значение у тунгусов, и даже многие сибирские крестьяне верят в «шаманов» и боятся их. Тунгусы не имеют ни кладбищ, ни могил, ни гробов и не хоронят умерших в земле. Похороны у них проходят очень странно. Когда кто-то из них умирает, свояки делают ему высоко на дереве лежанку из веток, кладут на нее тело покойного, облаченное в его самую лучшую одежду, кладут рядом с ним его оружие и немного еды и так оставляют покойного на веки вечные на растерзание небесным птицам, а сами со всем лагерем как можно скорее переходят на другое место. Вплоть до великой русской революции (то есть до 1917 года) тунгусы платили в «казну» дань шкурами, т[ак] н[азываемый] «ясак»; эту дань собирали вожди тунгусских родов (кланов) и отвозили в ближайшее «казначейство». За это тунгусы были освобождены от любых других налогов и повинностей, в том числе были свободны и от военной службы. Что касается характера, то тунгусы спокойны, приветливы, добродушны и даже легковерны; их сильно используют проезжие купцы и всякие прохиндеи, главным образом с помощью водки. Водка и сифилис сильно повлияли на то, что тунгусское население стало гораздо менее многочисленным, чем было когда-то. Когда-то кочевья тунгусов доходили до самой реки Ангары; теперь они отдалены от нее плюс-минус на 100-200 километров к северу. Потому-то на самой реке Ангаре очень редко приходится видеть тунгусов, но чаще появляются они в селах, расположенных в стороне от Ангары, на ее притоках, как например, в Яркине и Юрокте на р[еке] Чадобец или в Бедобе на р[еке] Бедоба. Мне самому доводилось трижды встречаться с тунгусами. В селе Гольтявино, где я был в ссылке, я познакомился с одним тунгусским начальником, который ехал вместе с одним купцом и по пути ночевал в Гольтявине; он говорил немного по-русски, так что я мог с ним поговорить. По пути из села Гольтявино в с [ело] Чадобец я встречал однажды целую тунгусскую семью, а в самом Чадобце я познакомился с одним цивилизованным тунгусом, который совсем хорошо говорил по-русски. Его фамилия была Августовский, потому что так звали одного ссыльного поляка, который взял к себе этого тунгуса маленьким мальчиком и воспитал его у себя. Моим товарищам по несчастью, которые жили чуть дальше от Ангары, чаще доводилось контактировать с тунгусами. *** Во всем Приангарском крае нет ни одного города или местечка, а только одни села, большие или меньшие; большие так и называются селами36, меньшие называются «деревнями». Все села - как было сказано - лежат исключительно на воде, то есть на Ангаре или ее наибольших притоках: Чадобце, Муре, Карабуле, Бедобе, Чуне, Тасее-ве. Весь Приангарский край Енисейской губернии делится на три волости: Рыбинскую, Пинчугскую и Кежемскую, а каждая волость охватывает по десять с лишним, а то и больше, сел и деревень. У каждой волости есть свой отдельный волостной старшина и волостная управа, избираемая представителями сел и деревень, относящихся к этой волости. Волостная управа управляет в центре волости; таким центром для Рыбинской волости является село Рыбное, для Кежемской волости село Кежма, а для Пинчугской волости центром когда-то было село Пинчу-га, а теперь село Богучаны. К Пинчугской волости кроме этих двух относятся еще такие села: Иртенеево, Каменка, Ярки, Заимка, Гольтявино, Пашутино, Климина, Залегеева, Чадобец, Бедоба, Карабула, Феди-на, Юрокта, Яркина и много менее крупных деревень. Только в крупнейших селах население достигает тысячи душ; обычно в селах насчитывается по несколько сотен жителей, а в некоторых маленьких деревнях лишь по несколько десятков. Жители этих сел и деревень - приангарские крестьяне, которых посторонние люди называют «чолдонами», а они себя самих называют по «сословию» «крестьянами», по вере «православными», а по языку «русаками», потому что они говорят на сибирском диалекте великорусского (московского) языка. Это потомки37 великорусских переселенцев (колонистов) из европейской России с примесью тунгусской крови, а также с мелкой примесью разных рас и типов, которые населяют европейскую Россию и которые тут сошлись вместе среди ссыльных. И правда, среди «чолдонов» можно видеть очень неодинаковые типы разного роста, разного цвета волос и глаз и с разными чертами лица. Красивых лиц среди них немного, в особенности очень мало красивых женщин. Мужчины («мужики») стригут волосы на голове достаточно коротко, а подбородки у них по большей части полностью заросшие; однако много и таких, которые бреют бороду; усы немного подстригают. Все женщины, не только девушки («девки»), но и замужние («бабы»), как молодые, так и старые («молодухи» и «старухи»), носят длинные волосы и заплетают их в косы. Мужчины одеваются («оболокаются») в широкую, короткую, цветную (синюю, красную, желтую или черную) рубашку38 из ситца39 или другого фабричного материала, и в штаны («шаровары») из домашнего полотна («холст») или из домашнего сукна или из плюша («плис»). Женщины после рубашки и штанов надевают цветную юбку40 и цветную блузку европейского кроя. тт 36 На ноги надевают как женщины, так и мужчины длинные чулки и кожаные постолы, которые сами себе делают («чирки»). Вместо поршней мужчины иногда надевают «бродни» (разновидность сапог без задников и подошв с привязанными голенищами («голяшки»)), а по праздникам сапоги; женщины по праздникам надевают покупные башмаки («ботинки») европейского кроя; зимой в очень сильные морозы как мужчины, так и женщины надевают на ноги войлочные башмаки («валенки» или «пимы»). Голову летом накрывают «сеткой»41, сплетенной из конского волоса, пришитого к треугольному куску цветного перкаля, таким образом, что лицо закрыто сеткой, а верх и зад закрыты перкалем. Эту сетку носят летом на голове не только женщины, но и мужчины для защиты от москитов и комаров. У женщин эта сетка украшена орнаментом, вышитым на перкале. Зимой мужчины накрывают голову шапкой с отрезками, спадающими на уши и на затылок, а женщины платком («платок» или «шаль»). В качестве верхней одежды летом носят сирак42 («зипун») из домашнего сукна, однако женщины одевают по праздникам «пальто» или «сак» европейского кроя из фабричного сукна. Зимой одеваются в кожухи («полушубок») из овечьей шкуры шерстью вовнутрь, а в сильные морозы берут поверх этого кожуха еще один кожух, длиной до самой земли, сшитый из собачьей шкуры шерстью наружу («даха»). На руках носят рукавицы, вязаные из шерсти - летом для защиты рук от москитов и комаров, а зимой для защиты от холода; в очень сильные морозы поверх шерстяных рукавиц они надевают еще одни рукавицы, сделанные из кожуха, т[ак] н[азываемые] «верхонки». «Чолдоны» живут в деревянных хатах («хата», «изба», «дом»), построенных из грубых сосновых или еловых круглых бревен. Обычно хата состоит из двух жилых помещений («изба» и «горница») и сеней; у более богатых крестьян в хате бывает по три и четыре комнаты, а у самых богатых бывают хаты, достроенные на этаж. Хаты высокие и просторные, окна средней величины, двери низкие с высокими порогами. Хата покрыта высокой крышей, сделанной из сосновых или еловых досок. Хата приведена в порядок и побелена только внутри; снаружи виднеются круглые голые бревна, которые на углах перекрещиваются и входят одно в другое. Черных изб нет, и на хатах всюду видны дымоходы. У входной двери, которая ведет в сени, обычно пристроено крыльцо с навесом. Скаты крыши, порожки и карнизы украшены орнаментами, вырезанными в досках. В каждой «избе» есть большая «русская» печь, которая обогревает хату и в которой печется хлеб и варится пища. Рядом с этой большой печью находится обычная маленькая печка из железной жести, а иногда еще и английская кухонная. Вдоль стены стоят лавки, в углу стоит стол, а за столом висят на стене святые образа, в основном «богомазы»43. Пол в хате чистый, потому что его каждую неделю моют и скоблят, и застилают полотняным или тряпичным половиком44. Всегда и всюду блестит в хате большой, желтый, латунный самовар. В целом в хате достаточно чисто; несмотря на это, всюду в хатах полно клопов и тараканов - но только летом; зимой их не видно, несмотря на то, что печи топят очень сильно, и в хатах очень тепло даже в самые сильные морозы. Перед хатой обычно находится передний двор, огороженный по периметру очень высоким забором от улицы и от соседей; этот передний двор называется «ограда». За «ограду» въезжают с улицы через ворота, а входят через калитку. В «ограде» находится амбар45, где хранят зерно46 и другое имущество, погреб47, где хранят мясо, дичь и рыбу, и 44 45 « г^ навес , где хранят лодки , санки и хозяйственные орудия. Сзади за домом находится задний двор, так называемый «скотский двор»; этот задний двор обнесен по периметру стенами высотой в дом, а вдоль этих стен стоят пристроенные стойла и хлева, в которых держат лошадей, коров, овец, свиней и собак; весь «скотский двор» накрыт сверху редко уложенной дранкой. Немолотое зерно в снопах, солому и сено не держат рядом с хатой, а хранят в отдельных хозяйственных постройках, т[ак] н[азываемых] «ригах», построенных в поле далеко за селом. Однако обычно рядом с хатой находится «баня»48; маленькая построечка, в которой хозяин49 и его семья парятся каждую субботу и перед каждым большим праздником; если же у какого-то хозяина хата стоит далеко от реки, то его «баня» стоит обычно не около хаты, но на берегу реки у воды. Каждый хозяин имеет свою собственную, отдельную «баню». Хаты в селе построены очень плотно; «ограда» примыкает к «ограде», и ни между хатами, ни около них нет ни садов, ни огородов, ни цветников; также и деревьев в селе очень мало, или их и вовсе нет. А поскольку чолдонские хаты, снаружи небеленые, имеют темно-серую окраску, чол-донское село имеет сверху очень тоскливый вид. Единственное, что его оживляет, это пристань на реке, где летом вдоль берега стоят рядом большие и маленькие лодки и челны. У любого хозяина есть своя собственная лодка; у некоторых есть по две и по три лодки; у тех, что занимаются торговлей, есть большие купеческие лодки; кроме того, есть большие общественные лодки («карбазы») для перевоза скота. «Чолдоны» занимаются охотой, рыболовством, выращиванием домашних животных и хлеборобством. \\Т 48 У каждого «чолдона» есть свое ружье , из которого он охотится на дикого зверя и дикую птицу - обычно с помощью собак. Больше всего они охотятся на белок50 ради их меха; шкурки белок, так же как и мех с горностаев, соболей и лис (т[ак] н[азываемую] «пушнину»), они продают заезжим купцам, которые плывут на своих больших лодках вдоль по Ангаре. Лосей («сохатые») и оленей51 добывают не только с помощью стрельбы («стреляное мясо»), но чаще всего таким образом: копают в лесу ямы, прикрытые ветвями, и время от времени проверяют, не упал ли в эту яму лось или олень; когда это происходит, обычно бывает так, что этот лось или олень умрет в этой яме от голода и от мороза. «Чолдоны» едят и такое дохлое мясо и называют его «сненое мясо», то есть мясо с животного, которое «заснуло». У любого хозяина также есть снасти для рыбной ловли: сети, неводы, верши («морда»), удочки («уда»), переметы52 и т[ак] д[алее]. Охота и рыболовство - как уже было сказано - для всех свободны и ничем не ограничены. Из домашних животных «чолдоны» держат много лошадей и много собак и понемногу коров, овец, свиней, кошек и кур. Лошадями пашут и боронуют, возят дерево из леса, воду из реки и другие грузы - а самое важное - ездят на лошадях, запряженных в сани, обычно «тройкой». У любого «чолдона» есть по меньшей мере одни сани и одна тройка лошадей. Чол-донские кони низкорослые, лохматые и очень умные. Чолдонские коровы тоже маленькие и тоже лохматые - настолько, что из коровьей шерсти плетут рукавицы и чулки; молока коровы дают мало. Овец держат только ради кожуха, ради шерсти и ради мяса, но их не доят. Лошади, коровы и овцы пасутся все лето в лесу сами без надзора пастухов; как выгонят лошадей и овец с приходом лета на пастбище в лес, так они там пасутся вплоть до поздней осени; коровы же идут на пастбище и возвращаются с пастбища домой каждый день, но сами идут и сами возвращаются; на пастбище они идут вечером, когда уже москиты («мошка») перестают кусать, и пасутся в лесу сами всю ночь, а утром коровы сами возвращаются из леса домой, чтобы в стойле спрятаться от москитов, которые днем их сильно кусают и не дают им пастись. Собак держат для охоты, а также ради шкуры, потому что из собачьих шкур «чолдоны» делают себе длинные кожухи, т[ак] н[азываемые] «дохи». Чолдонские собаки очень глупые и как домашние сторожа совсем непригодны. В хлеборобстве придерживаются «чолдоны» стародавней системы трехпольного хояйства. Землю пашут деревянным плугом («соха») и боронуют деревянной бороной с деревянными кольями. Сеют яровую пшеницу («пшеница»), яровую рожь («ярица»), ячмень и овес; все это сеют в конце мая или в начале июня, а собирают в первой половине сентября; весь хлеб доходит (дозревает) и удается очень хорошо. Потому что лето очень теплое - даже горячее - и растительность очень быстро развивается. Озимые не сеют совсем. Хлеб жнут серпами, вяжут в снопы и складывают в стога («суслоны»), а потом зимой свозят на санях в гумна, построенные далеко за селом в поле. В каждом таком гумне («рига») есть печь, которую топят дровами и на которой сушат снопы - и только что высушенные на печи снопы молотят цепями. Зерно мелют на муку в деревянных, водяных мельницах, которые сами себе строят. Кроме хлеба собирают картофель, который всегда перемерзает и имеет сладковатый привкус, капусту, которую они не умеют квасить, морковь, петрушку, редьку, лук, чеснок и огурцы, которые получаются очень хорошими, но которых не умеют квасить. Главная еда у «чолдонов» - хлеб и чай («хлеб да чай»). Чай пьют три или четыре раза в сутки. Хлеб пекут «чолдонки» на квасу, из пшеничной муки грубого помола, в форме буханок («коврига») или в форме круглых бубликов («калач»). Хлеб всегда хорошо пропеченный и вкусный. Пекут также хлеб из ржаной муки грубого помола, но люди обычно его не едят, а только кормят им лошадей, коров, свиней и собак; из ржаного хлеба также делают прохладительный напиток, т[ак] н[азываемый] «хлебной квас», которого летом пьют достаточно много. Из пшеничной муки пекут еще разную праздничную выпечку, как «сочни», «шаньги», «оладьи», «блины». Наряду с хлебом, едят достаточно много рыбы и мяса. Рыбу едят или сырую, или соленую53, или мороженую, или сушеную, или вареную, или печеную в тесте («пирог с рыбой»). Из мяса больше всего едят дичь, главным образом мясо лося («сохатина») - или свежее, или мороженое, или соленое, которое обычно бывает нежным. Вообще они не умеют хорошо приправлять ни рыбы, ни мяса. Из коровьего молока делают сметану, сыр (свежий сыр называется «творог») и масло; масло делают обычно таким образом: горшок со сметаной ставят в горячую печь и так вытапливают масло со сметаной («русское» или «топленое масло»). Чолдоны не едят ни борща, ни квашеной капусты. В поле собирают «ч

Скачать электронную версию публикации