Работа посвящена выявлению и анализу мортального сюжетно-мотивного комплекса в ранней прозе А. Платонова. Высокая частотность «смертельных» ситуаций в произведениях писателя отмечена многими исследователями. Однако практически все работы по проблеме обращены к его творчеству второй половины 1920-х - 1930-х гг., где уже оформилось тематическое пространство смерти, определилась символика во многом повторяющихся сюжетных ситуаций (смерти ребенка; уничтожения классового врага), мотивов (сиротства; строительной жертвы; духовной смерти-воскресения; апокалипсиса), образов (дома-могилы, «ветхого» мира / вещества) и др. Из круга исследовательского внимания практически выпадает анализ ранней платоновской прозы под углом проблемы смерти. Однако она представляет не меньший научный интерес - как в отношении преемственности, так и в плане отличия, и тематического, и смыслового. В данной работе мы попытаемся показать те истоки, из которых прорастает танатология Платонова, и одновременно обозначить разницу между восприятием смерти творческим сознанием писателя в ранний и зрелый периоды.
The thanatology of A. Platonov’s early prose.pdf Высокая частотность мортальных ситуаций в прозе Платонова отмечена во многих исследованиях. Однако практически все они обращены к творчеству писателя второй половины 1920-х - 1930-х гг. (см.: [Касаткина, 1995; Пастушенко, 1995; Кулагина, 2000; Проскурина, 2005; Проскурина, 2006; Ларокка, 2011; Ведрухин, 2013, с. 181-193] и др.), где уже оформилось тематическое пространство смерти, определилась символика во многом повторяющихся сюжетных ситуаций (смерти ребенка; уничтожения классового врага), мотивов (сиротства; строительной жертвы; духовной смерти-воскресения; апокалипсиса), образов (дома-могилы,«ветхого» мира / вещества) и др. Это дает основание увидеть за поэтикой смерти отношение Платонова к жизни 1, а также его меняющуюся позицию ввосприятии революции исоветской реальности. Из круга исследовательского внимания практически выпадает анализ ранней платоновской прозы в аспекте проблемы смерти. Однако она представляет не меньший научный интерес - как в отношении преемственности, так и в плане отличия - и тематического, и смыслового. В данной работе мы попытаемся показать те истоки, из которых прорастает танатология Платонова, и одновременно обозначить разницу между восприятием смерти творческим сознанием писателя в ранний и зрелый периоды. Мы обращаемся к корпусу произведений ранней прозы Платонова, опубликованному в первом томе научного издания его сочинений [Платонов, 2004]. В тезаурусном разделе статьи, группируя и описывая танатологический сюжетно-мотивный корпус ранний платоновских произведений, мы выделим основные гнезда, внутри которых попытаемся дифференцировать группы мотивов и более мелкие единства оценочно-уточняющего характера. Продуктивность такой систематизации подтверждена опытом исследовательской работы при составлении выпусков «Словаря-указателя сюжетов и мотивов русской литературы» [Словарь-указатель…, 2003; Капинос, Проскурина, 2006], а также при изучении танатологии И. А. Бунина и Г. Газданова [Капинос, 2012; Проскурина, 2013]. Мы выделяем отдельные рубрики, несмотря на их малую наполненность, как свидетельство еще формирующегося тезауруса смерти в раннем творчестве Платонова. Наиболее частотной в тезаурусе смерти раннего Платонова оказалась мотивная группа, связанная с апокалиптическим сюжетом. В нее входят мотивы предчувствия апокалипсиса, ожидания апокалипсиса, свершившегося апокалипсиса. В последнем случае под апокалипсисом понимается природный катаклизм как общего, так и местного масштаба. В этой же группе оказывается и сюжет «восстания на вселенную», за которым скрыта жажда платоновского героя апокалиптической катастрофы, результатом чего, по его мнению, должно стать рождение нового, совершенного мира и человека. Во многом эти ожидания подогревались реальной исторической ситуацией в России начала ХХ в., с ее предчувствием революционных перемен, которые должны привести к «переходу Мироздания на качественно новую ступень, обеспечивающую человеку более высокое положение в мире» [Баршт, 2000, с. 254]. «Масса, новое вселенское существо, родилась. Она копит в труде свою ненависть, чтобы разбрызгать ею звезды и освободиться», - писал Платонов в 1920-мг. в лирическом эссе «В звездной пустыне» (1921) [Платонов, 2004, т. 1, кн. 1, с. 178] 2. Другими словами, апокалипсис у раннего Платонова связан не столько со смертью как таковой, сколько с возможностью нового проявления жизни: смерть становится кануном мгновенного воскресения, что вызывает у платоновских героев восторг смерти в значении последней схватки с «ветхим» миром. Из этого правила, однако, есть одно исключение: мотив апокалипсиса в раю, обнаруженный в «Рассказе о многих интересных вещах» (1923), знаменующий сомнения Платонова в возможности идеального мироустройства во всей вселенной со множеством ее миров. Вполне вероятно, в данном эпизоде рассказа обыгрывается пушкинское «…нет правды на земле, // Но правды нет - и выше» [Пушкин, 1978, с. 306], что вносит в семантику финала призвук сальеризма. Подобные схожие сюжетные ситуации, смыслы которых, однако, направлены в разные стороны, в перспективе творчества Платонова становятся «фирменным знаком» его прозы, актуализирующим идею многосмысленности жизненных явлений, принципиальной неразгаданноститайны бытия. Одним из семантических модусов сюжетной ситуации апокалипсиса - «восстания на вселенную», выступает испытываемая героем Платонова жажда бессмертия, проявленная в двух вариантах: результат рукотворного исправления 2 Далее ссылки на это издания делаются в круглых скобках с указанием номера книги и страниц. несовершенного мира либо итог научного эксперимента. С жаждой бессмертия связана вера в бессмертие у платоновских героев, хотя она больше принадлежит не героям-«демиургам», таким как Вогулов в «Сатане мысли», а наивным ге-роям - тем, кто в зрелом творчестве организуется в тип «природного дурака». Бессмертие видится им сущностью наличествующего мироздания, естественным продолжением жизни после смерти, т. е. вписывается в модель традиционного религиозного миропонимания. Жаждой / верой в бессмертие мотивирована высокая частотность мотива смерти-сна. Как показал анализ текстов, именно две мотивные группы - апокалипсис и бессмертие - в их вариативной разработке оказались наиболее обширны во всем тезаурусе смерти ранней прозы Платонова, включая и народные были. В сравнении с ней, из зрелой прозы исчезает то волевое и во многом агрессивное начало, которое слышится в «Жажде нищего (видения истории)» (1920), «Поэме мысли» (1920-1921), «В звездной пустыне», «Невозможном» (1921), «Сатане мысли» (1921). Более того, в таких произведениях конца 1920-х - 1930-х гг., как «Чевенгур», «Котлован», «Ювенильное море», происходит резкая смена семантического вектора: начальная стадия рождения нового мира тут же оборачивается его концом. Но, как ни парадоксально, поэтика финалов главных произведений Платонова, при кажущейся полной обреченности изображаемого мира, в подтексте содержит интенции к возрождению, что превращает их в тексты-мистерии (см.: [Проскурина, 2001]). В ранней прозе эта тенденция лишьнамечается. В этот же период оформляется одна из главных тем творчества писателя - тема познания истины. Его герои активно стремятся к абсолютному знанию, которое откроет им способ достижения гармоничного мироустройства: «Мир можно полюбить, когда он станет человечеством, истиной» (кн. 1, с. 170), - рассуждает герой «Жажды нищего». Вместе с тем обратной стороной достигнутой цели оказывается энтропия, синонимичная смерти, как в той же «Жажде нищего»: «Я снова очнулся Пережитком в глубокой сияющей точке совершенного сознания… Теперь ничего нет: Большой Один да я. Моя погибель близка, и тогда сознание успокоится, и станет так, как будто его нет, один пустой колодец в бездну» (кн. 1, с. 170), - или в «Приключениях Баклажанова» (1922): «Епишка… умер от собственного спокойствия: ведь все доконал, до всего дознался» (кн. 1, с. 208). Любопытно, что автор именует своего героя «последним мошенником и стервецом». За такими парадоксами, на наш взгляд, кроется авторская мысль о преждевременном вторжении героев в табуированное пространство сферы познания. В этих и других примерах подобного рода можно усмотреть зарождение «плавающей точки зрения» (Е. Толстая-Сегал), в дальнейшем ставшей одним из основных принципов повествовательной поэтикиПлатонова. Своеобразное мотивное наполнение получает в ранней платоновской прозе архетипический сюжет «любовь и смерть», где особое место занимает ситуация перерождения любви в ненависть, причем, не кпредметулюбви, акмиру, в котором герою невозможно реализовать собственные чувства. Так, после смерти возлюбленной Вогулов, герой рассказа «Сатана мысли», переплавляет собственную горячую к ней любовь в столь же неистовую ненависть, направленную на несовершенный мир, чтобы «восстать» на него и, победив смерть, сделать гармоничным «домом человечеству»; безымянный герой «Невозможного» умирает от невозможности найти выход своей «ураганной, пламенной» любви. Понятие «невозможное» дефинирует в платоновских текстах то, что в пределах наличествующего бытия нельзя реализовать ни в поступке, ни в слове; по мысли молодого писателя, эквивалентом такому состоянию может быть только смерть. С другой стороны, персонажи «Жажды нищего» - жители будущего «века познания» умерщвляют всех женщин новой земли как древних пережитков, чтобы они не «обессиливали» мысль новых людей - ученых и инженеров - «чувством». Здесь чуть ли не впервые под пером Платонова возникает одна из главных тем его творчества, связанная с отношением полов в социалистическом обществе, - его собственный «проклятый вопрос», становящийся камнем преткновения в выработке писателем концепции цельной природы нового человечества. Отношение к миру как несовершенному устройству, часто именующемуся «мертвым миром», и к человеку как части несовершенного мира делает смерть в понимании платоновского героя обыденным и малозначимым явлением. Это касается и сюжетного мотива смерти ребенка, который еще не приобрел того семантического наполнения, связанного с неправедностью демиургического деяния героев-преобразователей, что превращает данный мотив в патентованный художественный прием в зрелом творчестве Платонова. В ранней прозе названный мотив достаточно редок. В одном случае это смерть ребенка «от живота», в подтексте которой прочитывается смысл бедного голодного существования (рассказы «Приключения Баклажанова (Бесконечная повесть)» и «Бучило. 1. О ранней поре и возмужалости» (1922, 1924), где повторена ситуация смерти «от живота»). В другом - смерть от голода («Рассказ о многих интересных вещах»). Еще один случай - смерть ребенка при пожаре, произошедшая по недосмотру за домом, в результате чего погибает также и герой, бросившийся спасать дом и свою маленькую дочь («Чульдик и Епишка», 1920). Во всех случаях детская смерть обозначается как бы мимоходом, как проходной эпизод. В ней нет еще осложненности мотивным комплексом матери, утробы,«обратного рождения», сиротства, складывающимся во второй половине 1920-х гг. Пока еще это единичные случаи, не объединенные в семантическую группу. Таким образом, в произведениях начала 1920-х гг. смерть ребенка предстает чисто бытовым явлением, мало отличающимся от смерти животных, также гибнущих в силу естественных причин (смерть собаки в рассказах «Бучило», повторенная в «Приключениях Баклажанова»; смерть мошек в рассказах «Серега и я» (1920); «Тютень, Витютень и Протегален» (1922)) либо по халатности хозяина. Так, в рассказе «Данилок» (1922) нерадивый хозяин утопил только что купленную лошадь; в рассказе «Бучило. 2. Странствие» эта ситуация повторена. Сам прием повтора, к которому не раз обращается Платонов в ранних рассказах, свидетельствует о них как о художественных пробах молодого автора, еще не набравшего достаточного жизненного иписательского опыта. В произведениях конца 1920-х - 1930-х гг. этот прием из абсолютного тождества превращается в варьирование сюжетной ситуации, переходя в плоскость сознательного художественного автодиалога. Хотя уже в раннем рассказе «Странники» (1920) повтор ситуации смерти собаки как естественного события: «Он знал, что собаки дохнут и их бросают в канаву» (кн. 1, с. 161), - осложнен мотивом недолжного отношения: «Так было нельзя» (кн. 1, с. 161), - что порождает задумчивость в сознании маленького героя, его жажду «другой земли», наделенной счастьем ибессмертием 3. В подобных ситуациях зарождается представление о смерти платоновского героя как о промежуточным состоянии, предполагающем новое рождение в разных вариантах: рождение в ином мире, как в рассказе «Странники», но чаще всего в варианте рождения нового человечества, новой нации («Родоначальники нации, или беспокойные происшествия» (1923, 1927), «Жажда нищего», «Рассказ о многих интересных вещах» и др.). Этим можно объяснить практически полное отсутствие страха смерти у героев ранней прозы Платонова. Исключение составляет страх смерти у ребенка, причем, не собственной, а смерти матери в его отсутст 3 Справедливости ради следует отметить, что и халатность героев раннего Платонова порой происходит от их задумчивости, тоски по идеалу, как например, у Епишки, забывшем за своими думами «неведомо о чем» о доме, родной дочери (рассказ «Чульдик и Епишка»). вие («Бучило 1. О ранней поре и возмужалости»). Но это достаточно редкий случай, который будет развит в детских рассказах второй половины 1930-х гг., в частности таких, как «Корова», «Еще мама», где маленьким героям автор передает свой собственный, «взрослый» уже страх перед суровой реальностью, подогреваемый страхом за судьбу семьи, прежде всего сына Платона, арестованного в 1938 г. (см.: [Хрящева, 2014]). К мотиву обыденности, будничности смерти примыкает мотив исчезновения. Исчезновение окружающих героя персонажей - проходное явление в сюжете ранних рассказов Платонова, таких как «Бучило», «Рассказ о многих интересных вещах». Семантика обыденности смерти сохранится и в платоновской прозе второй половины 1920-х - 1930-х гг., как и семантика смерти - переходного состояния к новому качеству жизни. Но вместе с тем из нее исчезает модальность мгновенного перехода от смерти к воскресению: и маленькой Насте в «Котловане», и юной Айне в «Ювенильном море» предстоит провести долгое время неизвестности в своих могилах, обустраиваемых героями-гробокопателями как хранилища. Эта перемена знаменует утрату веры Платоновым в достижение совершенства мира в обозримом будущем. Но в то же время возникает и набирает все большую значимость мотив не переделки человека и мира, а их сбережения (мотивы сбережения «ветхих» вещей, земного праха в «Котловане», «Счастливой Москве» идругих произведениях конца 1920-х - 1930-х гг.). Единственный раз в рассказе «Чульдик и Епишка» встречается образ кладбища - в варианте разоренного кладбища. В дальнейшем он будет осложнен мотивами беседы с мертвыми (например, в пьесе «Голос отца»), любви на могиле («Чевенгур»), погребения в могиле - временном хранилище («Котлован», «Ювенильное море»), связанными с архетипической ситуацией смерти-воскресенья. В целом можно сказать, что вся сюжетика смерти в ранней прозе Платонова рождена идеей поврежденности мира, библейской в своей основе, и горячей жаждой - как автора, так и героев - его рукотворного исправления. Эта идея становится источником мотива мертвенности мира и природы, а также мотива мертвенности человека, варьирующего гоголевскую тему «мертвых душ» в платоновских текстах, и не только ранних 4. Можно заключить, что из библейской максимы, как из горчичного зерна, прорастает древо платоновского мортального сюжетно-мотивного комплекса во множестве вариаций и трансформаций, семантическая сложностькоторыхмногократно возрастаетвпроцессе творчества. Тезаурус смертиранней прозы А. Платонова Апокалипсис а) предчувствие апокалипсиса «Немыетайны морских глубин» (1923) б) природный катаклизм как свершившийся апокалипсис «Потомки солнца» (1922): вселенская катастрофа - «учитель и вождь человечества»; «Рассказ о многих интересных вещах» (1923): местный апокалипсис - потоп; «Родоначальники нации или беспокойные происшествия» (1923) в) смерть - личный апокалипсис «Бучило. 3. Смертоубийство» (1922, 1924); «История иерея Прокопия Жабрина» (1923) 4 Наиболее отчетливо мотив мертвого человека в мертвом мире звучит в платоновской публицистике начала 1920-х гг.: «Мы взорвем эту яму для трупов - вселенную, осколками содранных цепей убьем слепого, дохлого хозяина ее - бога и обрубками искровавленных рук своихпостроим то, чтостроим, что начинаемтолькостроить теперь…» (кн. 2, с. 12). г) ожидание светопреставления как конца нечестивой жизни / кануна идеального бытия «Апалитыч» (1920); «Рассказ о многих интересных вещах» (1923) д) восстание на вселенную - рождение нового идеального мира / дома человечеству «Жажда нищего (видения истории)» (1920); «Ерик» (1921); «Поэма мысли» (1920-1921); «В звездной пустыне» (1921); «Невозможное» (1921); «Сатана мыс-ли» (1921); «Потомкисолнца» (1922); «Рассказомногихинтересныхвещах» (1923) е) уничтожение «ветхого» человечества / нации «Рассказ омногих интересных вещах» (1923) еа) смерть «усталого» земного шара «Рассказ омногих интересных вещах» (1923) ж) апокалипсис в раю «Рассказ омногих интересных вещах» (1923) Жажда невозможного, находящегося за пределами земнойжизни «Странники» (1920): видения райской земли во сне; «Сатана мысли» (1921); «Невозможное» (1921), «Рассказ омногих интересных вещах» (1923) Исчезновение «Бучило. 3. Смертоубийство» (1922, 1924); «Рассказ о многих интересных ве щах» (1923) а) исчезновение - не смерть, а вечный путь «Невозможное» (1921) Кладбищеразоренное «Чульдик иЕпишка» (1920) Любовь и смерть а) смерть героя от невозможности идеальной любви в неидеальном мире «Невозможное» (1921) б) смерть возлюбленной - причина «восстания» героя на несовершенный мир «Сатана мысли» (1921) в) новый мир - стерильное пространство умерщвленного чувства «Потомкисолнца» (1922) ва) жертвоприношение женщин как «древних пережитков» - обладателей чувств - ради торжества «царства разума» «Жажда нищего (видения истории)» (1920) (см.: «Бессмертие / смерть-воскресение», г) г) любовь к умершим «Маркун» (1920) (мотив: вариант любви к дальнему) Мертвая природа / мертвый мир «Невозможное» (1921); «Сатана мысли» (1921); «В звездной пустыне» (1921); «Бучило. 3. Смертоубийство» (1922, 1924): мертвый месяц, мертвые поля; «Рассказ о многих интересных вещах» (1923): мертваятуча, мертвая гарь а) смерть природы - жертва прогрессу «Жажда нищего (видения истории)» (1920) б) мертвый мир, ждущий либо воскресения, либо катастрофы (см.: «Апока липсис», д) «Взвезднойпустыне» (1921) в) мертвая «вторая природа» «Немые тайны морских глубин» (1923): мертвый кухонный инвентарь; «Бучи ло» (1922, 1924): мертвый продукт. Мертвыедуши а) современное человечество - трупы-автоматы «Невозможное» (1921) б) сознательное умерщвление души / сердца ради победы над «старым миром» (см: «Апокалипсис», д) «Сатана мысли» (1921); «Потомки солнца» (1922) Сиротство «Бучило» 3. Смертоубийство» (1922; 1924) Смерть-воскресение / бессмертие а) вера в бессмертие / чувство бессмертия «Апалитыч» (1920); «Тютень, Витютень иПротегален» (1922) б) жажда бессмертия «Жажда нищего (видения истории)» (1920); «В звездной пустыне» (1921); «Рассказ о многих интересных вещах» (1923) ба) бессмертие - итог пересотворения мира / плод работы нового человечества «Сатана мысли» (1921); «Невозможное» (1921); «Потомки солнца» (1922); «Приключения Баклажанова (Бесконечная повесть)» (1922) бб) научные эксперименты с бессмертием «Рассказ о многих интересных вещах» (1923): смерть - действие микробов, бессмертие - стерилизация атмосферыэлектричеством в) смерть-воскресение вещества - основы мира «Рассказ омногих интересных вещах» (1923) г) царство бессмертия принадлежит «малым сим» «Тютень, Витютень иПротегален» (1922) д) смертность женщин и бессмертие мужчин в новом веке «Жажда нищего (видения истории)» (1920) е) Агасфер «Невозможное» (1921): мотив Вариант: смерть - высшее мгновение, вспышка жизни «Сатана мысли» (1921) Смерть героическая: восторг смерти в последнейсхватке смиром «Жажда нищего» (1920); «Взвездной пустыне» (1921); «Невозможное» (1921) Смерть животных, «малых сих» а) смерть собаки «Странники» (1920); «Приключения Баклажанова (Бесконечная повесть)» (1922); «Бучило. 1. О ранней поре и возмужалости» (1922, 1924) б) смерть лошади «Данилок» (1922): нерадивый хозяин утопил только что купленную лошадь); «Бучило. 2. Странствие» (1922, 1924) (повтор) в) смерть мошек «Серега и я» (1920); «Тютень, Витютень и Протегален» (1922): мотив Смерть за веру «Волы» (1920): старики призывают молодежь отстоять святую веру и «божий народ», но новое поколение «не чует креста» и не готово умирать занего Смерть / энтропия - итогабсолютногознания «Жажда нищего (Видения истории)» (1920); («Приключения Баклажанова (Бесконечная повесть)» (1922) Смерть - обыденность, малозначимое явление «Память» (1922); «Поэма мысли» (1920-1921) а) существование смерти / близость смерти увеличивает ценность жизни «Жажда нищего (видения истории)» (1920) б) рождение человека, несмотря на обреченность на смерть «Рассказ о многих интересных вещах» (1923) Инверсия: Смерть - редкое, случайное явление «Жажда нищего (Видения истории)» (1920) Смерть от голода, засухи (см.: «Смерть ребенка», в) «Бучило. 3. Смертоубийство» (1922, 1924); «Рассказ о многих интересных вещах» (1923) Смерть - признак несовершенства существующего мира «Жажда нищего (Видения истории)» (1920); «Сатана мысли» (1921); «Тютень, Витютень и Протегален» (1922); «Приключения Баклажанова (Бесконечная повесть)» (1922); «Рассказ о многих интересных вещах» (1923) Смерть - путь врай, кБогу / уход на конец света «Апалитыч» (1920); «Странники» (1920) Инверсия: Смерть в раю «Рассказ о многих интересных вещах» (1923) Смерть ребенка а) смерть от болезни «Приключения Баклажанова (Бесконечная повесть)» (1922): смерть «от живота»; «Бучило. 1. О ранней пореи возмужалости» (1922, 1924) (повтор) б) смерть в пожаре «Чульдик и Епишка» (1920): смерть Епишки и его маленькой дочери от недосмотра героя задомом в) голодная смерть «Родоначальники нации или беспокойные происшествия» (1923, 1927) Смерть, техногенная катастрофа - цена прогресса (см.: «Апокалипсис, д; е) «Сатана мысли» (1921) а) смерть от несчастного случая на заводе «Очередной» (1918) Смерть / убийство во время гражданской войны / смуты «Волы» (1920); «Бучило 3. Смертоубийство» (1922; 1924): убийствоХанночки Сон-смерть «Маркун» (1920); «Апалитыч» (1920); «В звездной пустыне» (1921); «Память» (1922); «Рассказ о многих интересныхвещах» (1923); «Бучило» (1922, 1924); а) предсмертный сон «Память» (1922): сладостьпредсмертного сна (мотив) б) видение героем своей смерти во сне «ИванМитрич» (1921) Инверсия: Жизнь есть сон «Взвезднойпустыне» (1921) Страхсмерти а) детский страх смерти матери / сиротства «Бучило 1. Оранней поре ивозмужалости» (1922, 1924) Страшная смерть «История иерея ПрокопияЖабрина» (1923) Убийства (см.: «Смерть - обыденность, малозначимоеявление») а) умерщвление женщин в новом мире как древних пережитков «Жажда нищего (видения истории)» (1920) (см.: «Смерть-воскресение / бессмертие, г; «Любовь и смерть», ва) б) возможность убийства за пустяковую обиду, воспринятую как смертельное оскорбление «Тютень, Витютень иПротегален» (1922) в) зверское убийство / пытка «Бучило. 3. Смертоубийство» (1922; 1924): зверское убийство казаками еврейки Ханночки (см.: «Смерть / убийствововремя гражданскойвойны / смуты») в) бессмысленное убийство «малых сих» «Тютень, Витютень и Протегален» (1922): убийство героем курицы, потому что «скорбь на землеразводит» Философская смерть: ототсутствия смысла жизни «Рассказ о многих интересных вещах» (1923)
Баршт К. Энергетический принцип Андрея Платонова. Публицистика 1920-хгг. и повесть «Котлован» // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества: Материалы IV Междунар. науч. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения А. П. Платонова. М.: Изд-во ИМЛИРАН, 2000. Вып. 4. С. 253-261.
Бицилли П. Проблема жизни и смерти в творчестве Толстого // Современные записки. Общественно-политический и литературный журнал. Париж, 1928. № 36.
Ведрухин С. Заметки о прозе А. Платонова // Russian Literature. V. LXXIII. 2013. P. 163-208.
Капинос Е. В. Тезаурус смерти в творчестве Бунина // Капинос Е. В. Малые формы поэзии и прозы (Бунин и другие). Новосибирск: ООО «Открытый квадрат», 2012. С. 115-145.
Капинос Е. В., Проскурина Е. Н. Словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы. Экспериментальное издание / Под ред. Е. К. Ромодановской. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2006. Вып. 2. 242 с.
Касаткина Е. «Прекращение вечности времени», или Страшный Суд в котловане (Апокалиптическая тема в повести «Котлован») // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества: Материалы II Междунар. науч. конф., посвящ. 95-летию со дня рождения А. П. Платонова. М.: Наследие, 1995. Вып. 2. С. 181-190.
Кулагина А. Тема смерти в фольклоре и прозе А. Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества: Материалы IV Междунар. науч. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения А. П. Платонова. М.: Изд-во ИМЛИ РАН, 2000. Вып. 4. С. 345-357.
Ларокка Дж. Смерть и бессмертие в пьесах «14 Красных избушек» и «Голос отца» (О судьбе проекта Н. Федорова в творчестве А. Платонова 1930-1940 гг.) // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества: Материалы VII Междунар. науч. конф., посвящ. 110-летию со дня рождения А. П. Платонова. М.: Изд-воИМЛИ РАН, 2011. Вып. 7. С. 117-122.
Пастушенко Ю. Поэтика смерти в повести «Котлован» // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества: Материалы II Междунар. науч. конф., посвящ. 95-летию со дня рождения А. П. Платонова. М.: Наследие, 1995. Вып. 2. С. 191-197.
Платонов А. П. Сочинения. Научное издание. М.: Изд-во ИМЛИ РАН, 2004. Т. 1, кн. 1. 644 c.; Т. 1, кн. 2. 510 c.
Проскурина Е. Н. Поэтика мистериальности в прозе Андрея Платонова конца 20-х - 30-х годов (на материале повести «Котлован»). Новосибирск: Сибирский Хронограф, 2001. 258 с.
Проскурина Е. Гримасы смерти у Платонова («Чевенгур», «Котлован», «Ювенильное море») // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества: Материалы VI Междунар. науч. конф., посвящ. 105-летию со дня рождения А. П. Платонова. М.: Изд-во ИМЛИ РАН, 2005. Вып. 6. С. 137-142.
Проскурина Е. Н. Некоторые наблюдения над поэтикой смерти у А. Платонова (Чевенгур, Котлован, Ювенильное море) // Slavia orientalis. Rocznik LV. Kraków, 2006. № 4. С. 529-541.
Проскурина Е. Н. Танатологический сюжетно-мотивный комплекс в романной прозе Г. Газданова // Критика и семиотика. 2013. № 2 (19). С. 197-219.
Пушкин А. С. Моцарт и Сальери // Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Л.: Наука, 1978. Т. 5. С. 306-315.
Словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы. Экспериментальное издание / Под ред. Е. К. Ромодановской. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2003. Вып. 1. 241 с.
Хрящева Н. П. Топосы детства и прием «вербальной иконы» в поэтике детских рассказов А. П. Платонова 1920 - 1930-х годов // Детские чтения. Екатеринбург - Санкт-Петербург - Bloomington (USA). 2014. № 1 (005). С. 151-170.