«The song about Oleg the Wise» by V. S. Vysotsky: on literary adaptations of the legend about the death of Oleg the Wise.pdf Легенда о смерти вещего Олега с сюжетообразующим мотивом смерти героя «от коня» существует в летописной традиции в двух вариантах - полном и кратком [Лященко, 1925, с. 254-288]. Краткий «новгородский» вариант лишен сюжетного развития и представляет собой сообщение о смерти русского князя: «Иде Олегъ к Новугороду, и оттуда в Ладогу. Друзіи же сказаютъ, яко идущю ему за море, и уклюну зміа в ногу, и с того умре; есть могыла его в Ладозѣ» [ПСРЛ, 1888, т. 3, с. 7]. Полный вариант представлен условно называемыми «киевской» [ПСРЛ, 1846, т. 1, с. 16] и «северной» [ПСРЛ, 1982, т. 37, с. 57-58] версиями, каждая осложнена деталями, которые расширяют сюжетную схему и придают повествованию занимательность и увлекательность [Неклюдов, 2010]. При значительном сходстве сюжетные схемы имеют принципиальное различие в описании попытки Олега избежать смерти: «киевская» традиция говорит о том, что князь просто удалил от себя коня, а по «северной» традиции - Олег приказал умертвить животное. Различаются схемы и в описании попытки Олега опровергнуть предсказание. Несходство текстов Нестора и Устюжского свода Б. А. Рыбаков объясняет существованием нескольких вариантов устного сказания о Вещем Олеге [1987, с. 360]. Существенные изменения летописное повествование о кончине Олега претерпело в переложениях историков и писателей XVII-XXI вв. О влиянии литературной интерпретации легенды о смерти князя Олега А. С. Пушкина («Песнь о Вещем Олеге») на творчество русских поэтов XIX в. К. Ф. Рылеева (дума «Олег Вещий») иН. М. Языкова (баллада «Олег») исследователи писали не раз [Немзер, 2013]. Поэтические произведения классиков об Олеге до сих пор изучены недостаточно. Не исследованы факты обращения к сюжету о кончине русского кня-зя писателей XX и XXI вв.: сатириконца И. Л. Оршера; поэтов В. Высоцкого иА. Ю. Чернова; писателей В. И. Седугина, Ады Иванович и Бориса Акунина. Авторы литературных обработок сюжета о смерти Олега пользовались разными летописными версиями, привлекали дополнительные источники, но всегда давали собственную интерпретацию хорошо известной легенды. Этот процесс постоянной трансформации легендарного сюжета схож с тем, который характерен для современной жизни мотивов, входящих в архетипические схемы священных и древнерусских текстов 1. Анализируя три таких мотива в новой русской литературе (испытание веры, блудный сын и ожившая статуя), Ю. В. Шатин писал: «Особый интерес, по нашему мнению, представляют примеры, когда в ходе такой трансформации мотив меняет свой коннотат на противоположный… Смена значимостей - один из сокрытых двигателей в развитии сюжетов новой русской литературы…» [1996, с. 31]. В этой связи особый интерес представляют интерпретации летописных источников об историческом прошлом России, в которых переосмысление ценностей русской истории и приспособление их к культурно-политическим задачам своего времени приводило к «смене значимостей» конкретных сюжетов. Один из ярких примеров - в поэзии В. С. Высоцкого. Характерной особенностью поэтического творчества Высоцкого второй половины 1960-х гг. стало комическое отражение тогдашней советской действительности. В то время поэт активно использовал художественныеприемыиносказания и травестии. Оригинальность творческого подхода Высоцкого к пародийно-тра-вестийным вариациям [Евтюгина, 2000, с. 16] заключается в том, что из хрестоматийных текстов классической русской литературы он выбирал уже кем-то травестированные [Кулагин, 2013, с. 94-95]. Среди поэтов-классиков, на чьи травестии Высоцкий составлял свои пародийные ответы, был А. С. Пушкин [Бахмач, 1999; Вицаи, 1996; Кулагин, 1996; Леготина, 1999]. В 1967 г. одновременно со стихотворением «Бывало, Пушкина читал всю ночь до зорь я…» Высоцкий создал серию своих знаменитых сказок с мифологическими персонажами и травестийные перепевы классических произведений поэта: «Песня про плотника Иосифа, деву Марию, Святого Духа и непорочное зачатие»; «Лукоморья больше нет»; «Песня о вещем Олеге». По меткому замечанию Б. С. Дыхановой и Г. А. Шпилевой, «противопоставление “Пушкин - современность” - одно из весьма значимых для Высоцкого» [1990, с. 70]. Поэт создает противоположный «сказочно-пушкин- 1 Следует заметить, что мотив смерти от коня, ключевой в легенде о кончине вещего Олега, известен в переводных византийско-славянских сборниках легенд - фацециях, «Великом Зерцале», «Римских Деяниях». Вопрос о связи русской легенды с мировыми сюжетами на тему смерти князя от коня не входитв задачи статьи. скому» реальный мир [Фомина, 2005, с. 98-99]. Перепевы пушкинских текстов отличаются «пародийным характером» и «построены по принципу проекции мифологического контекста на наш железный век» [Толоконникова, 2001]. Способы репрезентации пушкинских мотивов в «Песне о вещем Олеге» подробно изучены современными высоцкововедами. Исследователи называют «Песню» или пародией (А. В. Кулагин, Д. С. Дыханова и Г. А. Шпилевая), или травестией [Бахмач, 1997; Свиридов, 1996]. Недостаточная разработанность этих понятий, а также отсутствие у теоретиков литературы единого мнения о разграничении пародийных жанров не позволяют отнести «Песню» Высоцкого к одному жанру, поэтому взаимоотношение «песен» двух классиков русской литературы предлагаю вслед за С. Свиридовым трактовать как пародийно-травестийный диалог, в результате которого «Песнь» Пушкина, как показала А. А. Евтюгина, претерпела стилистически-содержательную деформацию. Особенности интерпретации Высоцким летописной легенды о смерти Олега через версию Пушкина раскрываются в анализе содержания сюжетной схемы легенды, реализуемой в «песнях» поэтов, в образах героев легенды - князя и волхвов, и в стилистическомоформлении перепева Высоцкого. Как установил С. Ю. Неклюдов, в «Песне о вещем Олеге» помимо сюжета Львовской летописи Пушкин реализовал фабульную схему, представленную в древнерусской историографии (В. Н. Татищев и Н. М. Карамзин) и в поэзии русских поэтов-романтиков - его современников (К. Ф. Рылеев, Н. М. Языков, В. А. Жуковский) и имевшую значимые параллели во многих текстах традиционной словесности и культуры [Неклюдов, 2010]. Травестируя пушкинский текст, Высоцкий подверг деформации и летописный сюжет, послуживший источником баллады. Сравним сюжетные схемы «песней» Пушкина и Высоцкого с элементами архетипической схемы летописного повествования (табл. 1). Не принимая во внимание мотивы, осложняющие сюжетную схему летописного повествования в пушкинской балладе, можно заключить, что в отличие от поэтического произведения Пушкина, где все структурные элементы летопис-ного сюжета о смерти Олега присутствуют, в «Песне» Высоцкого эта схема не выдержана. Если в летописи и у Пушкина в рассказе о смерти Олега можно выделить две гетерогенные точки, из которых вырастает сюжет, - Олег и предсказание о его смерти, - и читатель следит за тем, как оно сбывается, то в стихотворении Высоцкого вторая точка напряжения в сюжетном строении другая - Олег и предсказатели его смерти, поэтому читателю не до кончины князя: он переживает о взаимоотношениях правителя и волхвов, озабочен судьбой тех, кто спешил предупредить князя о беде. Поэт сместил акценты летописного и пушкинского повествований, и получиласьне «песнь», воспевающаяподвиги князя и оплакивающая его кончину, а «песня» о том, как князь-тиран расправился с волхвами и погиб сам, посмеявшись над ними. В одном из своих выступлений Высоцкий говорил: «Я тоже написал “Песню о вещем Олеге”, но уже значительно позднее Пушкина и хуже. Но дело в том, что я писал совсем про другое. И да простит меня Александр Сергеевич. Песня посвящена прорицателям нашим древнерусским. Эту песню, правда, уже написал Пушкин. Но он написал песню о вещем Олеге. Ая, скорее, о прорицателях. Так сказать, с другого бока тема. Начало такое же» [Высоцкий, 2012, с. 28]. «Песня» Высоцкого - это в прямом смысле слова перевертыш ипушкинской баллады, и летописного сказания. Диалогическое взаимоотношение текста Высоцкого с первоисточником на уровне поэтики и риторики строится как полемическое. Используя, как и Пушкин в балладе, трехсложный размер (разностопный амфибрахий и строфику оригинала - шестистишия) [Фомина, 2005, с. 100], Высоцкий, по заключению В. И. Новикова, «не паразитирует на классическом образце, а выстраивает по его канве совершенно самостоятельное произведение… сюжет трансформирован Таблица 1 Структура сюжетной схемыпоэтических произведений Пушкина и Высоцкого в сравнении сэлементамисюжета о смерти Олега в летописном повествовании в духе нашего жестокого века, и язык к нему приближен: грубоватый, прозаичный, обыденно-разговорный… это не простое использование классического текста, это диалог с ним» [1991, с. 62-63]. По наблюдению Г. Г. Хазагерова, лексический слой поэтических сочинений Высоцкого тяготеет «к исчерпыванию лексики и фразеологии той предметной области, к которой поэт обращается» 2. «Речевое поведение» Высоцкого раскрывает особенности образов его «Песни»: эпический строй пушкинского повествования о вещем Олеге и «мудром старце» разрушает разговорная речь с явными ошибками произношения и просторечными вкраплениями, при помощи которой Высоцкий рисует «свои» образы князя и волхвов. Приведу лексические ряды, характеризующие главные образы баллады Высоцкого. Вещий Олег: «щита» (во мн. числе), «ворота» (полногласие; у Пушкина «Твой щит на вратах Цареграда» [1959, с. 186]), «неча», «не могите», «ишь», «линию гнул», «саркастически хмыкнул», «кусила». «Человек» и «седые волхвы»: «шепелявить», «разя перегаром», «пойди похмелись», «байки», «болтать». Слово в «Песне» Высоцкого отягощено ироническими включениями книжной лексики, не имеющими соответствий в пушкинском тексте: «идти на вы», «на века опочил», «стопу возложил». По заключению С. Свиридова, носитель речи в стихотворении Высоцкого уверенно владеет литературным стилем, и гибридный текст не выражает речь простонародного сказителя [1996, с. 18]. Как писала О. В. Сахарова, языковые средства, которые при употреблении являлись нарушением установленных норм, использовались Высоцким намеренно, для построения сатирической моделимира [2001]. № Структура сюжетной схемы Пушкин [1959, с. 185-188] Высоцкий [2012, с. 28-29] Количество раз один раз дважды 1 Предсказание Олегу смерти от коня Встреча князя с волхвами князь сам подъехал к кудеснику и за предсказание обещал в награду коня предсказатели подбегали к князю Реакция князя князь усмехнулся и задумался князь воспринял предсказание как шутку, оскорбил волхвов и убил 2 Попытка избежать смерти, осложненность мотивом привязанности к коню Олег отослал от себя коня и приказал «отрокам-другам» о нем заботиться НЕТ 3 Воспоминание князя о коне ДА НЕТ однажды вспомнил о волхвах 4 Известие о смерти коня ДА НЕТ 5 Попытка опровергнуть предсказание Князь едет посмотреть на кости коня Князь навестил место захоронения коня 6 Смерть от укуса змеи «гробовая змия», «как черная лента» «злая гадюка» 7 Погребение и оплакивание князя народом «плачевная тризна» НЕТ Мораль: слушать волхвов Образы князя и волхвов, созданные Высоцким, травестийно переосмыслены. Пушкинский благородный и отважный князь верит прорицателям судьбы и почитает дар провидения: он сам подъезжает к кудеснику и обещает ему коня за предсказание. У Высоцкого Олег - завоеватель, который «сбирается» «идти “на вы”» и «щита прибивать на ворота», будущее его мало интересует: предсказатели сами спешат к князю - сначала «подбегает к нему человек», потом «вдруг прибежали седые волхвы». Но предсказания воспринимаются как «байки», и волхвов убивает толпа: «И долго дружина топтала волхвов / Своими гнедыми конями» [Высоцкий, 2012, с. 28]. Следует заметить, что образы князей осмыслены поэтами в духе их времени. Пушкинский Олег, как и летописный, - доблестный воин, которого почитает и любит русский народ. Эпический строй и тональность повествования о нем классика подчеркивают внутреннее достоинство князя, как отметила А. А. Евтюгина [2000, с. 5]. По наблюдению же В. С. Дыхановой и Г. А. Шпилевой, в пушкинской балладе уже есть элемент сомнения в мудрости героя (личной и социальной), в князе как представителе власти есть черты высокомерия и, соответственно, недалекости [1990, с. 71]. Высоцкий эти отрицательные черты пушкинского князя - склонность преувеличивать свои возможности, недоверие к высшей мудрости - гипертрофирует, и травестийное снижение двойника пушкинского героя превращает его в «жестокосердного и недальновидного тирана» [Бахмач, 1997, с. 45]: «А вещий Олег свою линию гнул, / Да так, что никто и не пикнул. / Он только однажды волхвов вспомянул / И то - саркастически хмык-нул: / Надо ж болтать ни с того ни с сего, / Что примет он смерть от коня своего» [Высоцкий, 2012, с. 28-29]. В этой связи интересно отметить, что образ вещего Олега, нарисованный Высоцким, отдельными чертами напоминает образ князя, созданный в летописи из Синодального собрания: узнав о своей судьбе, он спрашивает у волхвов об их смерти; они предсказывают кончину от руки князя; получив известие о смерти 2 См.: Хазагеров Г. Г. Поэтическое творчество Владимира Высоцкого в контексте Древней Руси и Советской России. URL: http://vv.mediaplanet.ru/links (дата обращения 07.07.2014). коня, Олег убивает волхвов и погибает «от змеи» [Кирпичников, 1897, с. 6]. Здесь князь тоже не верит волхвам и убивает их. Примечательно, что этот летописный сюжет не получил распространение, по-видимому, из-за того, что дискредитировал любимого в народе князя, чья смерть веками трактовалась как трагическая случайность. Но, создавая образ князя-тирана, Высоцкий показывает, что новые времена реанимировали тип «князя», «активно пресекающего горькую правду, идущую “снизу”, тем болеео себе» [Бахмач, 1997, с. 45]. Следует заметить, игнорируя тему привязанности князя к коню, характерную для летописной легенды и пушкинской баллады, Высоцкий вообще не упоминает о наличии рядом с Олегом коня; в конце стихотворения упомянут лишь череп коня Олега. На конях дружинники князя, но не сам князь, и создается ощущение, что фигура князя у Высоцкого статична: он «сбирается» или «собирается» совершать действия, но отсутствие при нем коня лишает все поступки полководца их высокого предназначения и внутреннего смысла, во-первых, быть совершенными, во-вторых, совершенными на благо государства, народа. Напротив, его политика антинародна и тиранична: «А вещий Олег свою линию гнул, / Да так, что никто и не пикнул» [Высоцкий, 2012, с. 28]. В художественном мышлении Высоцкого образ коня - это символ дороги, Судьбы, знак действия и движения вперед [Одинцова, 2001]. На наш взгляд, в таком «стагнированном» контексте ощущается аллюзия инертной общественной атмосферы «застойной» эпохи, за которую неизбежно придется расплатиться, - аллюзия, ставшая приметой поэтического творчества Высоцкого конца 1960-1970-х гг. [Кулагин, 2013, с. 188, 211]. Образы предсказателей тоже травестийно снижены Высоцким и переосмыслены в духе его времени. На смену «вдохновенному кудеснику», «покорному Перуну старику», «заветов грядущего вестнику», «мудрому старцу», «кудеснику, любимцу богов» из баллады Пушкина [1959, с. 185] «прибежали» шепелявый человек и «седые волхвы, / К тому же разя перегаром» [Высоцкий, 2012, с. 28]. Новому типу «князя» соответствует новый тип пророка, но при этом их внешний вид и привычки не мешают благородной цели - защитить правителя от ударов рока. Волхвы-пророки Высоцкого чрезвычайно близки по духу своим двойни-кам - пушкинскому кудеснику и летописным волхвам: тираны пророков не любят, за что и расплачиваются неудачами в судьбе. Однако отношение к власти летописца и авторов поэтических интерпретаций летописной легенды различно. Составитель Повести временных лет, где, напомню, легенда о смерти Олега изложена в наиболее полном виде, назвал Олега родственником Рюрика; будучи сторонником норманнской теории, летописец проводил идею сильной княжеской власти, основанной не на исконно русских, а на варяжских родовых корнях [Шахматов, 2001, с. 217 и далее]. Пушкин верил в сильную и просвещенную власть. Высоцкий показывал: современная власть, если даже и послушает пророков, все равно совершит жестокую глупость. Вместе с рассказчиком поэт не скрывал недоверие к власти. Особенность иносказания Высоцкого в том, что оно поддается не только символическому, но и «буквальному» переводу. Повтор в поэзии Высоцкого играет важную роль [Долотова, 2011]. В «Песне» он осуществляется на фразовом и лексическом уровнях. Рефреном повторяет пророчество: «…ни с того ни с сего, - / …примешь ты смерть от коня своего». Циклоид в виде эпифоры выполняет общую текстовую функцию и несет важную смысловую нагрузку: неверие пророкам и непонимание того, что говорят они («И неча рассказывать байки»; «Шутить не могите с князьями!»), ведет к трагедии - гибнут и волхвы и князь: «Каждый волхвов покарать норовит», «А нет бы послушаться, правда?», «Олег бы послушал - еще один щит / Прибил бы к вратам Цареграда» [Высоцкий, 2012, с. 28-29]. По меткому замечанию В. И. Бахмача, слово «каждый» в начале заключительного куплета «гораздо шире, чем относящееся только к Олегу... Слишком много трагедий происходит от неумения “послушаться”. Вот Олег у Высоцкого проходил путь от “вещего” к “каждому”» [1997, с. 45]. А по заключению В. С. Дыхановой и Г. А. Шпилевой, если бы князь послушал волхвов, то прибил бы очередной щит и совершил бы новое кровавое «геройство», «повторяемость которого становится абсурдной» [1990, с. 72-73]. Лексический состав рефрена, который звучит семь раз, изменяется поэтом на уровняхграмматики (формыслов) исемантики (слова-синонимы) (табл. 2). Судя по табл. 2, фраза «смерть от коня своего» все семь раз неизменна. Устойчивое сочетание «ни с того ни с сего» приобретает утвердительную форму только в финале: значение неопределенности и беспричинности, которое имеет наречение, помогает развитию мотива неверия князя волхвам. Но смысловая функция повтора заключается здесь в семантике повторяющихся глаголов со значением «говорить» и «принимать» в сочетании со значением слов и фраз, их сопровождающих. Глаголы со значением «говорить» имеют разную тональность, которая меняется в зависимостиот личности говорящего. В первых двух куплетах глаголы стилистически нейтральны, и их произносит автор-рассказчик, характеризуя убедительно-утвердительную речь предсказателей. Следующие три раза глагол со значением «говорить» произносит Олег, причем постепенно иронично-саркастическая тональность его речи усиливается, благодаря частице «ишь» с игривоироничным значением, добавлению устойчивого сочетания «надо ж», выражающего недовольство и крайнюю степень удивления, и замене глагола на разговорный синоним «болтать» с пренебрежительным оттенком. Глагол со значением «принимать» (во 2 и 3 л.) шесть раз из семи употреблен в будущем времени, что, с одной стороны, убеждает в свершении обещанного действия, с другой - указывает на его повторяемость, цикличность, когда форма глагола будущего времени вновьупотребляется после формыпрошедшего времени «И принял». Синонимы и формы слов меняют стилистический окрас повествования, усиливают экспрессивность речи и обеспечивают внутреннюю смысловую связь, определяемую замыслом автора, - показать, что трагикомический конец ожидает того, кто не верит пророкам и насмехается над ними. Злая кончина настигнет «каждого», кто не усвоит этот урок. В предпоследнем куплете первая часть рефрена Таблица 2 Форма и содержание рефрена в «Песнео вещем Олеге» В. С. Высоцкого №куплета Фразеологические единицы рефрена 1 говорит ни с того ни с сего ведь примешь ты смерть от коня своего 2 и говорят + что примет он + 3 и говорить + + + + + 4 ишь, говорят + + + + + 5 надо ж болтать + + + + + 6 Злая гадюка кусила его И принял + + 7 сказали с того и с сего что примет + + полностью изменена: «злая гадюка» (зло - апогей сарказма) «кусила» тирана. Глагол «кусить» вышел из употребления в русском литературном языке, но остался в просторечии [Бабалыкина, 2012, с. 70-71]; он употребляется для обозначения кусательных рефлексов животных и насекомых; а что особенно важно - в современных пародийных жанрах для обозначения скрытых животных инстинктов 3. Повтор в стихотворении Высоцкого служит художественным средством создания травестийно-пародийной трактовки одновременно летописной легенды и пушкинской баллады о смертикнязя. Творчество Высоцкого многогранно. Несмотря на все возрастающее внимание российских и зарубежных исследователей к сочинениям поэта, еще недостаточно изучены созданные им травестии и пародии. Надеюсь, что эта статья станет побуждением для ученых к исследованию подобных текстов, которые наверняка откроют новые грани литературных творений поэта и существенно дополнят наши представления о творческойлабораторииклассика.

Скачать электронную версию публикации