Note on Russian borrowings in the language of Evenki folklore.pdf Вопрос о количестве и характере слов, заимствованных из русского языка в язык эвенкийского фольклора, встал в связи с подготовкой тома «Обрядовая поэзия и песни эвенков» [Обрядовая...] академической серии «Памятники фольк-лора народов Сибири и Дальнего Востока». Образцы фольклора, включенные в том, за вычетом материалов из книг Г.М. Василевич [Василевич, 1936] и М.Г. Воскобойникова [Воскобойников, 1960], записаны в промежутке от сере-дины 70-х годов ХХ века до 2011 года. В них зафиксировано современное состоя-ние эвенкийского языка, особенно интересное тем, что в произведениях обрядо-вого жанра традиционная архаическая лексика (шаманская, промысловая) упот-ребляется наравне с русскими заимствованиями, в большинстве своем датирован-ными ХХ веком (более подробно о датировке заимствований речь пойдет далее). Проникновение русских слов в языки народов Сибири и Дальнего Востока - про-цесс давний, и особенно интенсивно он идет с развитием современных средств связи и массовой информации. Наиболее полное представление об этом процессе, начиная со времени первых контактов русских с сибирскими этносами, дает сло-варь русских заимствований в языках Сибири и Дальнего Востока, составленный А.Е. Аникиным [Аникин, 2003]. Эта тема изучена не так подробно, как тема проникновения лексики из сибирских языков в русский (в том числе - в диалекты)1. Некоторые наблюдения над русизмами в эвенкийском фольклоре смогут дать но-вую информацию по этому актуальному вопросу. 1 Обширную литературу по этому вопросу можно найти, напр., в: [Аникин, 2000]. 2 См., напр.: [Василевич, 1940; 1958; Мыреева, 2004; Болдырев, 1994; 2000]. 3 Номера текстов здесь и далее даются по оглавлению рукописи тома «Обрядовая по-эзия и песни эвенков». В рамках статьи предполагается поставить ряд взаимосвязанных вопросов, касающихся судьбы русских заимствований в языке эвенкийского фольклора: 1) можно ли говорить о сколь-нибудь точной датировке появления русизмов в языке фольклора; 2) в какой степени заимствования получили фонетическое и грамматическое освоение в воспринимающем языке и всегда ли принципы этого освоения соблюдаются в полной мере; 3) можно ли говорить о жанровой специфике заимствованной лексики в обрядовых текстах и в лирических песнях. Материалом для нашего исследования служат тексты тома «Обрядовая по-эзия и песни эвенков». В 180 текстах, включенных в том, обнаружены словофор-мы, образованные более чем от 60 различных основ, имеющих русское происхож-дение. Часть этих слов уже давно бытует в эвенкийском языке и включена в эвен-кийско-русские и русско-эвенкийские словари2, другая (бóльшая) часть употреб-ляется исполнителями текстов в устной речи, но в словарях не зафиксирована. Нередко русские слова используются как дублеты эвенкийских, причем в одном тексте могут встречаться и русское, и эвенкийское название одного и того же объ-екта. Наименования единичных объектов, напр., название праздника Новай год ‘Новый год’, в наш список не включены. Проникновение русизмов в язык фольклора связано прежде всего с тем, что тексты многих жанров (особенно повествовательных) исполнители воспроизводят на повседневном бытовом языке, а он в последние столетия подвержен мощному русскому влиянию. Подобный процесс отмечен, например, в шорском фольклоре [Арбачакова, Рожнова, 2008]: у шорцев контакты с русскими еще более давние, чем у эвенков. История контактов русских с эвенками, по-видимому, начинает отсчет с се-редины XVI века [Василевич, 1969, с. 9]. Давние контакты двух этносов объясня-ют наличие среди русских заимствований лексику, которая в современном рус-ском языке является устаревшей (об одном из таких заимствований будет подроб-но сказано ниже). У современных эвенков своеобразие заимствования русской лексики состоит в том, что русские слова они усваивают из разных источников. Эвенки Дальнего Востока воспринимают их напрямую из русского, а эвенки Якутии, хотя и в меньшей степени, - через другой язык-посредник - якутский, куда русизмы проникают уже более двухсот лет. По фонетическому облику слов можно иногда судить об источнике русизма. Так, слово остōл ‘стол’ (тексты 893, 90, 179) бытует у эвенков в той же форме, что у якутов: как якутское оно зафиксировано еще в словаре Пекарского в формах остуол, устуол, остōл, стуол [Пекарский, 1959, стлб. 1889]. Фонетическое освоение проявилось в том, что в начале слова перед стечением согласных ст- появилась гласная. Словарь А.Е. Аникина приводит эвенкийскую форму остол рядом с якутской, причем отмечено присутствие этого заимствования во многих языках Сибири [Аникин, 2003, с. 573-574]. От формы остōл образуется и динимутивная форма остōлкон ‘столик’ (текст 89). О характере освоенности заимствования может говорить сравнение старых, устоявшихся, и новых заимствований. В форме остōл, как мы видели, нет началь-ного стечения согласных. В более позднем заимствовании сталной ‘стальной’ начальное стечение сохранено без изменений. Возможно, сравнительно поздним является и заимствование дежурнай ‘дежурный, часовой’ (текст 138, зап. в 1989 г. в Амурской обл.), где не утрачен и не заменен звук [ж], не свойственный эвенкий-ской фонетической системе. Ср. Сеня ‘Женя’ в обрядовом тексте, записанном в 1980 г. в Амурской обл. (текст 70), - здесь звук [ж] выступает как неосвоенный несмотря на то, что он используется в имени сына исполнителя. Косвенным свидетельством давнего бытования русизма в воспринимающем языке может быть количество форм, в которых он известен. Исходя из этого предположения, одним из самых давних и общеупотребительных русских заимст-вований следует считать слово нада, нāда, надачи ‘надо’, зафиксированное пять раз в разных текстах. В словаре А.Е. Аникина указана форма надэ с долгим э [Аникин, 2003, с. 398]. Его можно считать прочно вошедшим в язык, поскольку его фиксирует эвенкийско-руский словарь А.Н. Мыреевой - в форме нāда [Мы-реева, 2004, с. 390]. Помимо трех зафиксированных форм (при одной-двух фор-мах у большинства других русизмов), о широком использовании этого слова мо-жет говорить образованная от него и также зафиксированная в фольклорном тек-сте форма нāдаду ‘если надо’ (текст 96). Грамматическое освоение заимствован-ного слова выразилось в том, что оно активно участвует в словообразовании. Другим популярным русским по происхождению словом, имеющим не-сколько форм, в текстах оказалось слово пēчи ‘печь’. В различных текстах встре-тились шесть случаев употребления этого слова в нескольких формах: пēчи дага-дун ‘возле печи’ (два случая), пēчилэ ‘на печь’, пēчивэ-нюн ‘и печку’, пēчилэи ‘к печи’, пēчиткāки ‘к печке’. Печь как предмет русского быта стала широко из-вестна у эвенков главным образом в виде печки-«буржуйки». Железная печка с разборной трубой, которую можно поставить в палатке, чуме и навьючить на оленя при перекочевке, стала атрибутом кочевого, а затем и оседлого быта. В од-ном из текстов рукописи мы встречаем фразу: «Садиться верхом на него [священ-ного оленя] - запрет, на него навьючивают только суму-инмэк, короб-муручун и печку». Как видим, печка - вместилище огня - почиталась священным предме-том наряду с сумой-инмэк, в которой возили предметы домашнего культа, и коро-бом-муручуном, где женщины хранили принадлежности для рукоделия (с ними связан ряд ритуальных запретов). Характерно, что в эвенкийском языке в качестве формы именительного падежа закрепилась форма русского родительного ‘печи’. Возможно, это связано с тем, что согласно правилам эвенкийской фонетики слова не оканчиваются на звук [ч] - после него обязательно должен быть гласный. Дру-гие падежные формы от основы пēчи- образуются по обычным эвенкийским пра-вилам - как от основы на гласную. В текстах тома отмечено присутствие очень старых заимствований; в рус-ском языке эти слова уже стали историзмами. Так, в тексте о промысловых обря-дах после заклинания, произносимого при встрече с медведем, в описании дейст-вий героини обнаружена форма пишāлран ‘выстрелила [из ружья]’. Глагол обра-зован по эвенкийской модели от основы пишāл-, а она, в свою очередь, представ-ляет собой русское слово «пищаль» в измененном фонетическом облике (в слова-ре А.Е. Аникина слово зафиксировано в форме пишал [Аникин, 2003, с. 452]). В изученных текстах встречается несколько русизмов, связанных с огнестрель-ным оружием: бердaңкаи ‘у берданки’, винтовкава ‘винтовку’, патронми ‘патрон свой’ (вин. п.), пистонди-нюн ‘одним пистоном’, чōмпур ‘шомпол’. Все эти слова обозначают относительно современное огнестрельное оружие и боеприпасы для него, в то время как пищаль - оружие значительно более ранней эпохи. Героиня текста стреляла, конечно, не из пищали, а из охотничьей винтовки. Это следует из текста: он записан в 2011 г. от исполнительницы 1939 года рождения и рассказывает о ее матери, которая встретила в лесу медведицу. Таким образом, можно предположить, что описанный случай произошел в первой половине ХХ века. Исполнительница и ее мать проживали в Томской области, где эвенкийский язык имеет заметные отличия от языка эвенков Якутии и Дальнего Востока (это пока-зывает и сам текст, изобилующий формами местного диалекта). Возможно, со-хранение старинного русизма - не единичный факт в диалекте эвенков Томской области, но это предположение требует дальнейшего исследования. Давним заимствованием следует считать слово пулāт ‘плат, платок’ (тексты 6, 99 рукописи) с эпентитическим у - оно отмечено не только А.Е. Аникиным как заимствование [Аникин, 2003, с. 453-454], но и эвенкийско-русскими словарями как заимствование освоенное [Василевич, 1940, с. 109; Мыреева, 2004, с. 480, 482]) в формах пулāт и пилāт. Падежные формы пулāтви, пулāтпэ, зафискиро-ванные в текстах, образуются по правилам эвенкийской грамматики как от осно-вы на согласный. К таким же хорошо освоенным давним заимствованиям относится слово со-лото, сōлото ‘золото’. Эвенкийско-русские словари его не фиксируют, но лег-кость образования различных форм от основы солот- указывает на его широкое бытование. Словарь А.Е. Аникина дает форму солото как единственную извест-ную в эвенкийском языке [Аникин, 2003, с. 219]. В текстах встречаем формы сōлотольди ‘золотом своим’ и солотōканма ‘золотишко твоё (вин.п.)’; здесь звук [з] оглушается, однако в названии посёлка Золотинка (Золотинка поселкадун ‘В Золотинке-посёлке’, текст 149) оглушения не происходит. Интересна в этом отношении судьба слова патрōн. Словарь А.Е. Аникина приводит три известных формы этого заимствования (паторон, патрон, боторон) и указывает, что в эвенкийском языке оно появилось через посредство якутского [Аникин, 2003, с. 438]. Словари эвенкийского языка самого слова патрōн не фик-сируют, однако дают образованное от него слово патрōрук [Мыреева, 2004, с. 479], пāтрэрук [Василевич, 1940, с. 108] ‘патронташ’. Суффикс -рук, обозна-чающий вместилище чего-л., предмет, предназначенный для хранения чего-л., присоединяется к заимствованной основе согласно эвенкийским правилам: с от-сечением конечного звука -н основы. Указание Е.А. Аникина на якутский путь появления слова патрōн в эвенкийском языке позволяет предполагать, что это случилось достаточно давно - возможно, в XIX в., и производное слово патрōрук также успело закрепиться в языке. Одно из самых распространённых в эвенкийских текстах заимствований - это слово тэлки от рус. ‘только’. Особенность его употребления в эвенкийском состоит в том, что оно приобрело множество близких друг к другу значений, сре-ди которых значение ‘только’ - не главное. В текстах слово тэлки переводится как ‘только; кстати; хорошо, что; опять, ещё; тоже’ в соответствии со значениями, приводимыми в эвенкийско-русских словарях [Мыреева, 2004, с. 648]. Согласно словарю Е.А. Аникина, это слово фиксировалось также в значении ‘то же, то же самое’ [Аникин, 2003, с. 611]. Наши материалы показывают, что в пределах одно-го текста это слово может приобретать в зависимости от контекста различные значения. Это может служить косвенным показателем хорошей освоенности за-имствования в принимающем языке. Заимствованное слово, одинаково часто встречающееся и в описаниях обря-дов, и в песенном фольклоре, - это слово палāтка / балāтка ‘палатка’. Этим сло-вом обозначают и временный шалаш охотника, и летнее жилище эвенков. В сло-варе А.Е. Аникина приводятся формы палаткэ, балаткэ (со ссылкой на словарь Г.М. Василевич 1958 г.). Звуковой облик слова практически не пришлось приспо-сабливать к эвенкийской фонетике, за исключением озвончения начального п. Как и в других языках Сибири, в эвенкийском русские заимствования закре-пляются как в виде наименований вновь появившихся, ранее не известных предметов (винтовка, пулька, печи), так и в качестве иноязычных дублетов к эвенкий-ским словам: бабуска - энэ ‘бабушка’, папирōска - дамга ‘табак, курево’, солото - мэңун ‘золото’ и другие. Наш материал показывает, что даже в пределах од-ного текста эти дублеты могут использоваться рядом: дамгая, папирōская уйден ‘табак, папироску привяжет’ (текст 21). Нужно отметить, что непосредственно в текстах заклинаний, стихотворных по природе и строящихся из типовых эле-ментов, заимствований почти не встречается. Зато в описаниях, сопровождающих ритуальные тексты, они изобилуют особенно там, где речь идет об охоте и быто-вой сфере. В первом случае часты заимствованные названия оружия и боеприпа-сов (их список приведен выше), во втором - названия предметов одежды и до-машней утвари: пēчи ‘печь’, пулāт ‘плат, платок’, истaн ‘штаны’ (с протетиче-ской гласной перед сочетанием согласных), урбāки ‘рубаха, платье’ (еще одно старинное заимствование), битылька ‘бутылка’, бюлюсэ ‘блюдце’, тэрелькэ ‘та-релка’, урумкэ ‘рюмка’, чāски ‘чашка’, лōска ‘ложка’, кумаги ‘бумага’, ковордō ‘сковорода’, испискэ ‘спичка’ (с протетическим гласным), ярмаркала ‘на ярмарку’ и др. В числе заклинательных текстов, где встречается множество русских заим-ствований, следует назвать лишь шаманское камлание М.П. Кульбертиновой (текст 144). В песнопениях и заклинаниях шаманки, не знавшей русского языка, находим русские названия предметов быта и реалий городской жизни: пēчи ‘печь’, контōра ‘контора’, т.е. место работы, службы, горот ‘город’, сэмэлōт ‘самолeт’, урумкэ ‘рюмка’, чāски ‘чашка’, термины родства: свāтылби ‘сваты’, бабуска ‘бабушка’ (этим словом шаманка называет саму себя так же, как ее назы-вают русскоговорящие внуки). В речи шаманки, обращенной к духам и к присут-ствующим на камлании, употребляются также якутские заимствования русского происхождения: дорово ‘здорово, здравствуй’ и пасūва ‘спасибо’. Заметно отличаются по частоте использования заимствований тексты песен. Если традиционные запевы круговых танцев, имеющие типическую структуру, почти не включают заимствований (кроме уже упоминавшихся дорово и пасūва, отмеченных даже в эпических сказаниях [Эвенкийские героические сказания, 1990]), то лирические песни, сложенные исполнителями как итоги их раздумий о жизни, воспоминаний, изложение непосредственных впечатлений, т.е. тесно связанные с повседневной жизнью, дают много примеров употребления слов, пришедших из русского языка. Среди заимствований, встреченных в песнях (наряду с теми, что встречаются в описаниях обрядов), есть и названия предметов и реалий, не свойственных тра-диционной эвенкийской культуре и оставшихся достаточно чуждыми ей (алмаси-лин ‘алмазами своими’, пастукил-ңэн ‘пастухи-то’ и др.), и обозначения понятий, вошедших в повседневную жизнь эвенков: горот / город ‘город’, пēнсяя-гу ‘в пенсии’. Характерной особенностью песенных текстов является множество окказиональных употреблений русских слов с минимальным фонетическим ос-воением. По частоте окказиональные русизмы у эвенков Якутии соперничают с якутизмами, которые постоянно проникают в речь двуязычных жителей респуб-лики. Таковы слова обсественнай ‘общественный’, юктэк севертыкакун ‘с юга на самый север’, оровнайкан ‘с ровными’, кōлоhилты ‘голоса наши’, думадянай ‘думаю’, получающие в поэтической речи грамматическое оформление в соответ-ствии с правилами эвенкийского языка. Легко заметить, что если среди заимство-ваний, вошедших в язык, подавляющее большинство - существительные, то окка-зиональные русизмы относятся также к прилагательным и глаголам. Изучение русских заимствований в эвенкийском песенном фольклоре, а так-же в описаниях обрядов показало, что значительная часть русизмов закрепилась в языке, получив фонетическое и грамматическое оформление и продуктивно участвуя в словообразовании. В ряде случаев можно сделать вывод о времени, когда то или иное русское слово вошло в эвенкийский язык. Наличие или отсут-ствие заимствованного слова в эвенкийско-русских словарях не всегда может служить признаком его освоенности или неосвоенности. В традиционные тексты заклинаний русизмы почти не проникают, однако в описаниях обрядов они встре-чаются во множестве, называя преимущественно предметы домашнего обихода, оружие и вещи, необходимые на промысле. В песенных текстах наряду с заимст-вованиями, вошедшими в язык, встречается много окказиональных русизмов, от-носящихся к различным частям речи, в то время как закрепившиеся в языке заим-ствования - чаще всего существительные. Вопрос о проникновении иноязычной лексики в язык эвенкийского фолькло-ра, конечно, заслуживает более подробного и внимательного изучения. Интерес представляют не только русские, но и якутские заимствования; по нашим наблю-дениям, количество якутизмов в песенном фольклоре эвенков также выше, чем в обрядовых текстах.

Скачать электронную версию публикации