Plot situation teacher on special terms of classical Russian literature.pdf Сюжетная ситуация как составляющая сюжетно-фабульного целого произве-дения без особых оговорок может быть отнесена к числу универсалий. К ведущим признакам, позволяющим выделить, относятся повторяемость, устойчивость се-мантического ядра, широкая сюжетная вариативность по отношению к инвариан-ту1, воспроизводимость структурной модели. Сюжетная ситуация может быть расценена как исходное положение, которое определяет дальнейшее развитие со-бытий, как продуцирующая основа сюжетных реализаций. Рассматривая историю понятия, Г.В. Краснов приходит к заключению, что в различных литературовед-ческих школах сюжетная ситуация трактуется довольно близко: единство об-стоятельств, характера и действия, при этом – в своем схематичном выражении – она обладает большой долей условности [Краснов, 2001, с. 25]. 1Инвариант иногда может быть сформирован прецедентным текстом, а иногда «от-бор» производится традицией (в том смысле, в каком ее понимал А.Н. Веселовский). Сколь бы ни было сложным устройство сюжета, в нем всегда могут быть вы-делены повторяющиеся сюжетные ситуации / фабульные / сюжетные схемы, а именно они во многом определяют формирование и структурный состав сюжетного репертуара литературы. Выдвигая гипотезу о том, что каждая эпоха работает в рамках традиции, позволяя себе лишь новые комбинации, А.Н. Веселовский писал: «…Нет повести или романа, которых положения не напомнили бы нам подобные же, встреченные нами при другом случае, может быть, несколько пере-иначенные и с другими именами. Интриги, находящиеся в обращении у романи-стов, сводятся к небольшому числу, которое легко свести к еще меньшему числу более общих типов» [Веселовский, 1989, с. 40]. При этом стоит отметить, что да-леко не все сюжетные схемы представлены в тот или иной период литературы в равной мере. Так, в русской литературе Нового времени, широко заимствовав-шей репертуар европейской литературы [Словарь-указатель сюжетов, 2003, вып. 1; Словарь-указатель сюжетов, 2006, вып. 2], отчетливо проявилась смена общественно-литературных интересов, приведшая, в частности, к тому, что мно-гие сюжетные ситуации, занимавшие первые позиции, отодвинулись на перифе-рию, а то и вовсе исчезли даже из литературы второго-третьего ряда. Почти в ка-ждый литературный период можно выделить лидеров, причем лидерство может оказаться весьма недолгим. Например, частотность сюжетной ситуации провин-циал в столице, чиновничьего сюжета приходится на 1840-е годы [Печерская, Никанорова, 2010] и заметно угасает в последующее время. Однако о тот, и дру-гой сюжеты выходят далеко за рамки тематических и идеологических предпочте-ний натуральной школы и используются в произведениях Гоголя, Достоевского в совершенно другой сюжетной модальности. Разночинский сюжет, состоящий из определенного набора устойчивых сюжетных ситуаций, характерен для рус-ской литературы 1860 – 1870-х годов. Он становится достоянием беллетристики в 1860-е годы, после выхода романа Чернышевского «Что делать?», но доживает и до конца века, иногда становясь источником иронической интерпретации, ска-жем, в произведениях Чехова. Особо выделим одно свойство сюжетной ситуации, позволяющее ей сохра-нять универсальность. Это способность «мимикрировать» в зависимости от изме-нения сюжетной модальности. Большое значение для изменения смыслового век-тора имеет и соотношение с «приграничными» сюжетными ситуациями в каждой отдельной реализации сюжета. Такая восприимчивость обеспечивает исходной сюжетной ситуации долгую жизнь в сюжетном репертуаре. Рассмотрим подробнее типологические свойства сюжетной ситуации учи-тель на кондиции1, проявившейся в русской литературе с конца XVIII века и осо-бенно часто возобновляемой на протяжении второй половины XIX века. Оставим в стороне учителей-иностранцев, во множестве запечатленных в русской литера-туре. Наделенные своей сюжетной функцией, эти персонажи не образуют сюжет-ной ситуации, о которой пойдет речь. Возьмем за основу следующие произведе-ния: повесть неизвестного автора «Несчастный Никанор» (1787–1789), повесть А.И. Клушина «Несчастный М-в» (1793), повесть А.С. Пушкина «Дубровский» (1833), роман Ф.В. Булгарина «Памятные записки титулярного советника Чухина, или Простая история обыкновенной жизни» (1835), повесть О.И. Сенковского «Пережитое» (1840-е гг.),роман А.И. Герцена «Кто виноват?» (1845), повесть М.Е. Салтыкова-Щедрина «Противоречия» (1848), комедию И.С. Тургенева «Ме-сяц в деревне» (1850), повесть М.И. Михайлова «Изгоев» (1855), роман А.Ф. Писемского «Тысяча душ» (1858), повесть Н.Г. Помяловского «Мещанское счастье» (1861), роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?» (1863), повесть «До-машний учитель» (1866). 1Учитель, приехав в семью, в которой ему предстояло жить и обучать ученика, за-ключал кондицию, т.е. устный договор или соглашение об условиях преподавания и оплате (временное место домашнего учителя, репетитора). Фабульная основа сюжетной ситуации учитель на кондиции может быть представлен так: Молодой человек, разночинец, после окончания университета или еще сту-дентом определяется учителем в дворянскую / иную состоятельную семью. Чле-ны семьи относятся к учителю благосклонно / высокомерно. Со временем выяв-ляется чуждость героя-разночинца миру дворянства, что и составляет причину конфликта. Конфликт может быть осложнен взаимной влюбленностью героя и героини (ученицы / старшей сестры ученика / матери ученика). Разрешение сюжетной коллизии во всех случаях завершается отказом от дома, отъездом, в редких вариантах благополучным соединением влюбленных или участием благо-детеля в устройстве хорошего будущего молодого человека. Способность сюжетной ситуации сливаться со стилевым решением произве-дения проявляется уже в одном из первых произведений, использующих «гото-вую» схему. Фабульная схема повести А.И. Клушина «Несчастный М-в» такова: директор училища предлагает М-ву, главному герою повести, «нежному стихотворцу» с «чувствительным сердцем», занять место учителя в знатной семье. Приехав в загородный дом, герой знакомится с семьей, ученицей, они страстно влюбляют-ся друг в друга, признаются в любви, отец слышит признание и изгоняет из дома учителя. Несчастный герой погружается в уныние. В финале М-в умирает (само-убийство), а Софья остается страдать по умершему, причем ее горе разделяет и отец, сыгравший роковую роль в развязке. Уже в этой повести намечен тот ми-нимум героев, без которых сюжетная ситуация учитель на кондиции не может состояться: молодой человек (учитель), героиня (ученица), в которую, как прави-ло, влюбляется герой, и отец (по разным причинам не дающий героям быть вме-сте). Собственно сюжет этой повести целиком литературоцентричен и исполнен в сентименталистской модальности. Клушин, в первую очередь, ориентировался на сюжет И.В. Гете «Страдания юного Вертера». Здесь-то и проявляется сюжет-ная «мимикрия», выразившаяся в двойственности структуры и семантики сюжет-ной ситуации: с одной стороны, учитель на кондиции разворачивается в сюжет, с которым неизбежно должен быть связан социальный конфликт, а, с другой– рассматриваемая сюжетная ситуация явно становится вспомогательной, так как на первый план выходит сюжет о разлученных влюбленных, в котором доминирует любовный конфликт. Правда, конец XVIII века дает нам образец использования этой сюжетной ситуации без и без характерных драматический осложнений, однако, это, пожа-луй, единичный случай. В повести неизвестного автора «Несчастный Никанор» интересующая нас реализация встречается дважды. В первом случае герою, по-томственному дворянину, оказавшемуся в бедственном положении, друзья пред-лагают занять место учителя артиллерии и фортификации в семье «добродетель-ной госпожи». Жизнь героя протекает почти идиллически. Ученики Никанора одарены и прилежны в учении, у учителя неожиданно обнаруживается своя сис-тема воспитания (вполне в духе Руссо), помогающая достичь хорошего результа-та. По окончании договора герой получает положенную ему плату и по-дружески расстается с хозяйкой. Но вот вторая ситуация реализуется вполне традиционно. Она уже не является служебной, поскольку встраивается в ряд многочисленных любовных похождений героя-авантюриста, составляющих основу сюжета повес-ти. Пережив дальнейшие превратности судьбы, герой вторично находит «благо-намеренную» семью. Состав действующих лиц здесь тот же, с небольшими ва-риациями: отец, мать, ее падчерица, дети помещиков и Никанор. Помещики ока-зываются как раз такими, какими мы встречает их впоследствии почти в каждом произведении: они невежественны и высокомерны. При всем том, что помещики богаты, а герой беден, социальный конфликт не актуализируется. Главным для героя является то, что ни отец, ни мачеха учеников не способны сочувствовать, сопереживать, грубы при столкновении с «нежными» натурами. Такой «нежной натурой», возлюбленной учителя, оказывается старшая дочь помещика, падчерица хозяйки, которая бьет и унижает ее. Здесь очевидна довольно частая впослед-ствии контаминация с сюжетной ситуацией невинно гонимая сирота [Печерская, Никанорова, 2010, с. 103]. События же внутри ситуации учитель на кондиции главным образом связаны с любовной интригой: обнаружение тайной связи меж-ду учителем и его ученицей, выдворение учителя. В XIX веке в семантике сюжетной ситуации учитель на кондиции отчетливо начинает доминировать социальная тема. В 1840-х годах ее определяет натураль-ная школа. В этом смысле вполне репрезентативен роман А.И. Герцена «Кто ви-новат?». Сюжетная ситуация композиционно находится в затянутой экспозиции, служащей социально-психологическим фундаментом всего романа [Манн, 1969, с. 263]. Герцен делает влияние среды не непосредственным, а длительным, отло-жившимся в характере героев и действующим уже через них. Конфигурация от-ношений довольно замысловата: в героя влюбляется мать ученика, тот – в Лю-боньку, внебрачную дочь помещика. При этом развязка вовсе не характерна для исходной сюжетной схемы – влюбленность учителя заканчивается браком и отъ-ездом молодых людей из поместья. Основой сюжетной ситуации является тема социально неравенства героев, столкновение молодого человека с помещичьей средой. В характеристике героя большое место начинает занимать разночинская составляющая: застенчив с жен-щинами, не знает манер, при этом идеалист, «устаревший романтик». Романтиче-ское (Круциферского) и практическое (Негровых) мировоззрения неизбежно об-разуют конфликт. Развернутые характеристики и предыстории героев показыва-ют, что они обусловлены именно средой. Отец семейства, как и полагается в си-туации влюбленности учителя в дочь, ведет себя как защитник чести дочери: «Стыдно и безнравственно совращать молодую девушку, у которой ни родителей, ни защитников, ни состояния» [Герцен, 1954, с. 60]. Однако такая реакция лукава и продиктована желанием выдать Любоньку за кого бы то ни было. Позиция ге-роини – внебрачная дочь – синонимична другой, уже упомянутой – невинно гони-мая сирота. Именно эта «приграничность» меняет традиционную развязку на благополучно-мелодраматическую. Отношения Любоньки и Круциферского мож-но назвать аномальными, соединяются совершенно разные люди, поставленные в доме Негрова в равные условия. В мнимо счастливом соединении влюбленных уже содержится поворот к несчастью [Манн, 1969, с. 264]. Любовная линия усложнена тем, что в учителя влюбляется и мать его учени-ка. Чувства Глафиры Львовны возникают по той же причине, что и чувства Лю-боньки. В той среде, где она живет, нет никого, достойного высоких чувств. Из развернутой биографии ясно, что ее мировоззрение в юности строилось на лите-ратурном штампе и разоблачении его одновременно, она склонна к романтиче-ской экзальтации, предпочитает мелодраматические сцены, склонна к самопо-жертвованию, натянуто-благородным поступкам. Таким образом, можно сказать, что и в этом случае сюжетная ситуация принимает на себя весь объем причинно-следственного груза среды. Отметим, что комедийный потенциал соперничества дочери-приживалки и жены отца будет использован Тургеневым в комедии «Ме-сяц в деревне». Суть фабулы «Противоречий» Салтыкова-Щедрина заключается в следую-щем: молодой человек, Андрей Павлович Нагибин, главный герой повести, опре-деляется учителем к соседу по имению Крошину. В семье глупых и грубых по-мещиков живет Таня, дочь Игнатия Матвеевича от первого брака. Героиня чувст-вует одиночество среди окружающих ее людей. Она влюбляется в учителя, чувст-ва же молодого человека к героине противоречивы. Через некоторое время Таню решают выдать замуж за Гурова, бывшего однокурсника Нагибина. С этого мо-мента отношение героя к героине становится неопределенным, «противоречи-вым»: он то начинает поддаваться обуревающим его чувствам и говорит о своей любви, то старается логически объяснить невозможность соединения с Таней и поэтому избегает ее. Однажды героиня вызывает его письмом к себе в комнату для решительного объяснения. Герой, пережив внутреннюю борьбу, решает прий-ти. Во время разговора в комнату входит вся семья Крошиных. Утром учителю отказывают от дома. В основе изображения героя лежит анализ характера рефлексирующего че-ловека сороковых годов. Как это ни парадоксально звучит, но Салтыков-Щедрин, как и Тургенев («Дневник лишнего человека», задуманный двумя годами позже, типологически очень близок «Противоречиям»), был одним из первых писателей, взявшихся за разработку этой темы. Склонность к рефлексии, противоречие ра-ционального и чувственного, желание достичь счастья при осознании невозмож-ности этого даже в будущем, чувство избранности, особости и ощущение беспо-лезности, «лишности», давления какого-то рока, эгоизм, – весь этот «печорин-ский» комплекс характерен для рефлексирующего героя 1840-х годов. Герой «Противоречий» хочет достичь гармонии рассудка и «природы», об-рести счастье. Любовь Тани он воспринимает только как «интересный психологи-ческий факт», позволяющий ему проверить правильность того пути, который он выбрал: строить свою жизнь только по законам разума, исключив из нее эмоции. Характерно, что он замечает изменения в себе (непоследовательность), когда при-езжает в усадьбу. Условно говоря, герой наделяется литературной памятью, кото-рая требует от усадебного сюжета1 особого романтического состояния и задан-ного антуража событий. Он осознает свое включение в чуждую ему культуру. В письмах к другу он пишет о том, как он себя чувствует, оставшись наедине с героиней в саду, о природе поместья, влияющей на его самоощущение. Каждый раз герой «погружается» в романтическое состояние, находясь в саду, что рожда-ет в его памяти ассоциации с любовными романами. Но «возвышенное» состоя-ние героя непродолжительно, оно им же разрушается, как только он вспоминает о том, что все происходящее нерационально, неправильно в его социальном по-ложении. Все наиболее напряженные моменты объяснения Тани и Нагибина вне-запно и нелепо прерываются. Финал воспринимается лишь данью сюжетной си-туации, требующей посрамления учителя, забывшего о своем месте. В контексте героя – это еще одна унизительная нелепость его несостоявшейся жизни. 1Сочетание локуса и сюжета обусловило и выражение «усадебный текст». Идилличе-ские, романтические мотивы являются его неотъемлемой составляющей. Тургеневский вектор «усадебного текста» определил устойчивый состав таких сюжетных ситуаций (см. подробнее: [Щукин, 2007, с. 316–364]). Интерес представляет тургеневская обработка сюжетной ситуации. Напом-ним фабульную схему «Месяца в деревне» (1850): молодой человек, Беляев, при-езжает в семью помещика и занимает место учителя. Две героини, живущие в усадьбе, влюбляются в него: мать ученика, Наталья Петровна, и воспитанница, Вера. Усложняются любовные отношения героев, живущих в усадьбе, потому что до приезда учителя уже сложился любовный треугольник: Ракитин («неудачли-вый» любовник Натальи Петровны) – Наталья Петровна – Ислаев (муж, богатый помещик), а с его приездом он перестроился в любовный многоугольник: Исла-ев – Ракитин – Наталья Петровна – Беляев – Вера. Также молодой человек начи-нает ухаживать за служанкой, которая отвечает ему взаимностью, вследствие это-го усложняются отношения слуг, Кати и Матвея, и образуется еще один любов-ный треугольник: Катя – Матвей – Беляев. В результате, узнав о влюбленности барышень, герой малодушно бежит из поместья. Сюжет в целом разворачивается в жанре комедии, социальный конфликт «бледнеет», становится второстепенным и уступает место любовному1. Герой чувствует себя и не слугой, но в то же время и не «барином», что выражается в двусмысленности любовного конфликта. 1Л.П. Гроссман анализирует фабулу «Месяца в деревне» с точки зрения подражания драме Бальзака «Мачеха», которая «сводится к следующей схеме: молодая женщина явля-ется соперницей юной девушки в любви к молодому человеку, служащему у них; влюб-ленная женщина в целях удаления соперницы пытается выдать девушку замуж за явно неподходящего претендента» [Гроссман, 1924, с. 77]. С темой социального неравенства связана и героиня – воспитанница в доме богатых людей. Однако и здесь эта линия не развита, а только заявлена. Героиню все любят, относятся, как к члену семьи. Мысль о том, что она сирота, зависящая от решений этой семьи, приходит ей лишь в экстремальной ситуации, когда Ната-лья Петровна выпытывает у нее признание в любви к учителю. И тогда традици-онно социальный конфликт сюжетной ситуации невинно гонимая сирота стано-вится конфликтом, отражающим любовное соперничество двух героинь. Вера сама фактически говорит о смещении акцентов: «Я, Наталья Петровна, для вас не воспитанница, за которой вы наблюдаете, как старшая сестра… Я для вас соперница» [Тургенев, 1979, с. 370]. Другой комедийный герой, Большинцов, ока-зывается своего рода «волшебным помощником», он выступает в амплуа героя-любовника, спасающего бедную воспитанницу, вызволяющего ее из дома «при-теснителей». Комедийное решение сюжета не мешает увидеть главную особенность реа-лизации сюжетной ситуации учитель на кондиции. Речь идет о разработке собст-венно «тургеневских» свойств героев, противопоставленности слабого мужчины сильной женщине. Беляев, безусловно, входит в число «слабых» героев Тургене-ва, он не выдерживает чувств героини и «сбегает». Парадоксально, но герой-разночинец вписывается в один ряд с героями-дворянами. В комедии появляется две «сильных» героини: Вера и Наталья Петровна. Правда, вторая только претен-дует на эту роль. Степень активности Веры вырастает к финалу. Именно она по-сле бегства героя принимает неожиданное решение выйти замуж за Большинцова. В интерпретации разночинных писателей 1850 – 1860-х годов сюжетная си-туация учитель на кондиции получает иной вектор развития конфликта. Внутрен-не меняется сам герой, его мировоззрение, отношение к обстоятельствам, вынуж-давшим наниматься на службу. И в повести М.И. Михайлова «Изгоев», и в повести Н.Г. Помяловского «Мещанское счастье» герой-разночинец прежде всего наделен развитым чувством собственного достоинства. В повести Михайлова не семья относится к приезжему учителю высокомерно, но он сам. Причина конфликта состоит в том, что герой априори воспринимает себя как человека, который морально и культурно превос-ходит тех людей, в дом к которым он приехал. Социальный конфликт (бедный молодой человек и богатый помещик) трансформируется в конфликт разных ми-ровоззрений. Фабульное развитие ситуации вполне традиционно: герой влюбляется в де-вушку, сестру ученика, живущую в усадьбе, однако они вынуждены расстаться, поскольку героиня решила пожертвовать собой ради спасения благосостояния своей семьи. Повесть интересна тем, что представляет собой рефлексию на «Вер-тера» Гете, а, соответственно, и сентиментальную повесть Клушина «Несчастный М-в», заимствовавшую сюжет о разлученных влюбленных. Михайлов написал повесть как своеобразный ответ Гете. Он пишет произведение, которое, по его мнению, должно стать «новым «Вертером» для «нового» поколения. Одна из «мыслящих» героинь говорит: «Я убеждена, что Гете иначе завершил бы свою книгу, если б писал ее для нынешних поколений» [Михайлов, 1852, с. 123]. Это попытка создать образ «нового» человека, который может в сложившейся ситуа-ции найти выход, не поддаться обуреваемым чувствам. Перемена в характере героини происходит довольно неожиданно, Нина при-ходит к мысли о том, что ей нужно выйти замуж за нелюбимого, но состоятельно-го человека. И здесь одна сюжетная ситуация мгновенно трансформируется в дру-гую – героиня решается на брак по расчету [Печерская, Никанорова, 2010, c. 112–113]. Она добровольно становится жертвой, спасает благосостояние своих роди-телей. Ее поступок логически обоснован, рационален, решающим становится долг дочери, а не ее чувства к возлюбленному. Это довольно слабо мотивированный поворот в характере героини. Она переходит в другую плоскость сюжета, а герой остается на своем месте. И в этом аспекте сюжетный поворот выполняет служеб-ную функцию, поскольку Михайлову необходимо показать, что герой способен стать «новым Вертером». Ему не отказывают от места, поскольку родители и не догадывались о чувствах молодых людей, он сам покидает возлюбленную. Повесть Помяловского «Мещанское счастье» тоже обращена к разночинному герою. Заметим, что и авторами все чаще становятся сами разночинцы, а это не может не влиять на изображение героя и проблематику в целом. Именно это об-стоятельство семантически трансформирует сюжетную ситуацию, формально все-таки сохраняющую устойчивые структурные признаки: молодой человек приез-жает в семью богатого помещика на службу. Молотов выполняет все поручения, которые дает ему семья Обросимовых, в частности, он начинает заниматься с их младшим сыном. В него влюбляется живущая рядом молодая девушка, крестница помещика, на чувства которой герой отвечает взаимностью. Нечаянно услышан-ный разговор супругов-помещиков радикально меняет его взгляд на жизнь в этой семье. Он разрывает отношения с влюбленной в него девушкой и покидает поме-стье Обросимовых. Для развития сюжета повести не так важно, какая роль предназначена герою в помещичьей семье. Важно, что его положение целиком зависит от помещиков. Семантическое ядро сюжета повести всецело определяет тема социального нера-венства. Особенность развития социального конфликта у Помяловского состоит в том, что герой изначально не осознает своего реального социального положе-ния. И одним из главных событий становится осознание героем этого факта. По-нимание Молотовым того, что он не со всеми людьми равен, приводит к его «по-взрослению». Изначально, по ряду причин, он не чувствует связи со своей средой, «ему не пришлось жить в сословии, в котором он родился». Герой оторван от «своих», у него нет «корней», «почвы». Это идеальный тип «нового» человека (homonovus), он ни с чем и ни с кем не связан, может идти «прямым путем», не считая, что его «среда заела». Необычно для нашей сюжетной ситуации и то, что герою нравятся все обитатели поместья и особенно сам Обросимов, хороший хо-зяин, человек передовых взглядов. Истинные мысли хозяев стали известны Моло-тову случайно. Супруги рассуждали о людях такого класса, как Молотов: за кусок хлеба они «будут делать все, что их ни попросишь». При этом Обросимов отмеча-ет, что «эти плебеи, так или иначе пробивающие себе дорогу удивительно дельный и умный народ…» [Помяловский, 1954, с. 64]. В основе рассуждений Обросимова лежит очень своеобразная теория: если усилить просвещение, уче-ных будет много, поэтому они «подешевеют», придут к таким господам, как Об-росимов, просить работу за дешевую цену. Этот разговор становится откровением для героя. Именно невозможность оставаться рядом с людьми, исповедующими такие идеи, является причиной того, что герой покидает поместье. Любовные перипетии отходят на дальний план. Тем не менее, стоит обратить внимание на дамское об-щество, представленное в повести. Здесь мы, пожалуй, впервые встречаем герои-ню, недостойную героя. В поместье Молотов чаще всего общается с дочерью по-мещика, Лизаветой Аркадьевной, и его крестницей, Леночкой, которая и стано-вится возлюбленной героя. Первая проповедует «новые» идеи, она образована, является поклонницей Жорж Санд, любит говорить об эмансипации женщин. Ле-ночка, напротив, «кисейная барышня», как ее называет Лизавета Аркадьевна. Она считает ее, как и ей подобных барышень, пустой и неразвитой девушкой, не спо-собной к сильным чувствам: «Читали они Марлинского, – пожалуй, и Пушкина читали; поют “Всех цветочков боле розу я любила” да “Стонет сизый голубочек”; вечно мечтают, вечно играют любят сантиментальничать, нарочно карта-вить, хохотать и кушать гостинцы… И сколько у нас этих бедных, кисейных созданий!..» [Там же, с. 20]. По сути дела Помяловский пародирует тип, находя-щийся где-то между Ольгой и Татьяной Лариными, тип, ставший штампом изо-бражения русской провинциальной барышни. Финалом в развитии любовной ли-нии станет осознание героем того, что Леночка далее будет развиваться, как и другие «кисейные» барышни. Столь же служебную функцию выполняет сюжетная ситуация учитель на кондиции в другом романе о «новых» людях – «Что делать?» Чернышевского. Здесь она заметно эмансипируется, поскольку на первый план выходит героиня. Суть сюжетной ситуации учитель на кондиции здесь сводится к следующему: мо-лодая девушка живет в «обычной» семье, она видит всю ее пошлость и хочет «вырваться» из «подвала». Освобождение не заставляет себя ждать: мать нанима-ет «дешевого» учителя, студента-медика, для занятий с братом героини. Увидев положение «думающей» девушки среди «пошлых» людей, Лопухов предлагает героине заключить фиктивный брак, являющийся единственным способом поки-нуть семью. Смысл слова «учитель» также меняется радикальным образом. Лопу-хов становится учителем жизни для героини, он проповедует ее новое понимание, новые ценности, что затем и ляжет в основу романного сюжета. Заключая обзор, отметим, что вариативность сюжетной ситуации учитель на кондиции каждый раз определяется не только идейно-тематическими или стиле-выми условиями построения сюжета. Существенное влияние оказывает «валент-ность», определенный набор сочетаний с другими сюжетными ситуациями. Как показывают наблюдения, он обширен, но не бесконечен. Напротив, устойчивость семантического ядра сюжетной ситуации «притягивает», обеспечивает вполне определенный спектр сочетаний. Доминирующая социальная проблематика ста-вит сюжетную ситуацию учитель на кондиции в сильную позицию, тогда как чрезмерная загруженность любовной, психологической, идеологической пробле-матикой ослабляет ее, иногда даже низводит до служебной функции в сюжетном целом. Конечно, можно сказать, что успешность реализации как этой, так и вся-кой другой сюжетной схемы во многом, если не во всем, зависит от искусности писателя. Однако типологические свойства сюжетной ситуации наиболее отчет-ливо проявляются в беллетристике, которая, с одной стороны, ориентирована на устойчивое, известное, усредненное, с другой – более восприимчива к «жизнен-ному» обновлению сюжетного материала, тому, что пренебрежительно называет-ся конъюнктурой1. С этой точки зрения в беллетристике нагляднее проявляется динамика сюжетных предпочтений того или иного периода литературного разви-тия. Это соображение тем более актуально в нашем случае, поскольку сюжетная ситуация учитель на кондиции сформировалась и обрела черты универсальной главным образом в беллетристических произведениях. 1О соотношении «вершинной» и «низовой» литературы в литературном процессе см.: [Маркович, 1991].

Скачать электронную версию публикации