Явления непрямой коммуникации в современных языках (русском, английском, немецком).pdf Процесс, о котором мы собираемся говорить, трудно обозначить каким-либо общепринятым лингвистическим термином. Трудно даже отнести его к какой-либо одной сфере языка - синтаксису, семантике или прагматике. Ясно только, что он относится к языку вообще. Но и тут, по-видимому, возможен спор между языкознанием и социологией. В свое время академик Н.Ю. Шведова, едва ли не больше других внесшая вклад в эту проблему, не хотела даже использовать ни один принятый в грамма-тиках термин: «В строе разговорной речи выделяется целый ряд общих правил построения сказуемого и основы предложения, в которых их основное временное и модальное значение осложнено значениями характера протекания во времени, качественной характеристики, сопоставленности, оценки и др. Все это дает пра-во, - помня, конечно, о существенных различиях этих двух синтаксических еди-ниц, - обозначать такие сказуемые и основы предложения одним общим терми-ном - “построение” или “конструкция”» [Шведова, 1960, с. 15]. За истекшие почти 50 лет перечень открываемых в этой сфере явлений не-обычайно расширился. Слишком узким оказался и сам термин «строй разговор-ной речи». Теперь доминирует понятие «коммуникация», и, в соответствии с этим, главной функцией языка все чаще называется коммуникативная функция. Да и она, собственно говоря, понимается теперь как состоящая из целого списка «коммуникативных функций»: от газеты до романа [Силантьев, 2006] и от скан-дала до выдвижения на премию. И это еще далеко не все, что делается в этой сфе-ре. Сравним, хотя бы, наиболее «свежий» материал - «Программу тридцать девя-тых Виноградовских чтений (Москва, 2008), среди докладов которой «Текст и дискурс как слова обыденного языка и как термины» (В.З. Демьянков); «Дискурс как высшая реальность языка» (Е.С. Кубрякова, О.В. Александрова) и др. Человечество на протяжении тысячелетий использовало и использует язык в качестве инструмента речевого общения. Но иногда человек, пытаясь обособить-ся, отгородиться от прямого изложения фактов действительности, прибегает к такому говорению, которое понятно однозначно лишь ему одному. Таким обра-зом, мы констатируем наличие в коммуникации понятий общения и разобщения, которые коррелируют друг с другом, расширяя, тем самым, коммуникативное пространство. Речевое отгораживание не есть замкнутая система с определенным набором стилистических приемов, наоборот, эта система открыта, подвижна, до-полняема, вмещая в себя все поле речевого дискурса и трансформируя его в эле-менты незаконченных, до конца не осознанных суждений. Коммуникация может быть как полной, так и незавершенной. Под незавер-шенной коммуникацией нами понимаются здесь не такие лингвистические про-цессы, как скажем, «внезапная немота», «бегство, исчезновение коммуниканта», а такие, где высказывание построено как раз полно в звуковом и текстуальном от-ношении, но неполно либо по степени достоверности, событийности, либо нахо-дит несоответствие грамматических форм при передаче чужой речи. Само обще-ние, как мы знаем, бывает вербальным и невербальным. Последний вид общения не может считаться полнозначным, так как невербальные средства мы относим к паралингвистическим факторам, т.е. к таким явлениям, которые лишь дополняют общение. Для нас важен тот факт, что независимо от того, используем ли мы невер-бальные средства в общении или нет, коммуникация может быть как полной, так и незавершенной. В обследованных нами материалах отчетливо профилируются два этапа: ис-торико-лингвистический и теоретико-лингвистический. Под древним процессом следует понимать, прежде всего, явление косвенной речи в древних индо-европейских языках, особенно в языках широко изученных и обладающих разви-той системой средств: латинское oratio obliqua со «школьно известным» accusati-vus cum infinitivo и сопоставимые древнегреческие и др. В современных языках культуры эта система утрачивается. Сравним в со-временном русском языке прямую речь: Я говорю: «Брат пишет письмо»; и не-прямую речь: «Я говорю, что брат пишет письмо»; в латинском же языке (фраг-мент цельной древней системы) имеем: прямая речь - «Frater epistulam scribit» и косвенная - «Dico fratrem epistulam scribere». Ярким живым примером может служить современный литовский язык, где исторически унаследованная система непрямой речи дополнена тончайшими морфологическими и семантическими нюансами и разветвлениями, напр., Jis sakė visada tuo keliu važiuodavęs. Он говорил, что всегда ездил по той дороге (букв., «всегда ездивший»). Это так называемые «изъяснительные причастия» (формы непрямой речи), выражающие содержание глаголов речи физического или умст-венного восприятия, - эквивалент придаточного сложноподчиненного предложе-ния «говорил, что…» [Грамматика литовского языка, 1985, с. 314]. Градация высказывания наблюдается также и при отрицании. Особенности использования отрицаний восходят еще к древности и прослеживаются в их чет-кой дифференциации. Этот факт имеет место, прежде всего, в латинском языке. Так, для выражения отрицательного приказания, первая форма императива почти не употребляется с отрицанием ne. Вместо этого используются обороты: noli, no-līte с инфинитивом (не желай); perfectum или praesens conjunctivi с ne; cave с con-junctivus (остерегайся, как бы не…); vide ne с conjunctivus (смотри, чтобы не…); nolim с conjunctivus (я не хотел бы, чтобы…); а вот futurum I употребляется с от-рицанием non. Из современных языков, обладающих развитой системой передачи мысли, следует назвать грузинский. Остановимся, как и следовало ожидать, на различных видах отрицания при глаголе. Обычно используется отрицание ar, например, ar mova - не придет. Параллельно существует и отрицание ver, придающее высказы-ванию тончайший смысловой оттенок: ver mova - не сможет прийти. На этом воз-можность дальнейшей дифференциации не исчерпывается. Так, формы сострада-тельно-желательного будущего времени имеют отрицание ar: ar gavaketot! Не сделаем! ar daceros! Не напишет! Для форм же изъявительного наклонения на-стоящего и будущего времени имеем отрицание nu, выражающее характер менее категоричного запрещения, соответствуя приблизительно русск. «не делал бы ты», «да не сделаем»: nu davcert! Не напишем! nu avušenebt! Не будем строить ему! nu vberdebit! Да не состаримся! nu gaaketebs! Пусть не делает ему! Для представителей многих культур и, в особенности, британской наиболее характерны иносказание (circumlocution), парафраза, расплывчатые смыслы (ambiguity), двусмысленность (double meaning), уклончивые речи (double talk), эвфемизация, сдержанная оценка, недосказанность и недоговоренность (understatement), а также их более узкая разновидность - мейосис, ирония, сар-казм. Уже на первом этапе анализа грамматик это становится очевидным. Рас-смотрим для примера градацию отрицания в английском языке. В связи с вопросом об оттенках смысла, передаваемых конструкциями с двойным отрицанием, интересно провести анализ выражений, встречающихся в известной статье Д. Болинджера [Bolinger, 1983]. Этот американский лингвист, с одной стороны, в качестве иллюстративного материала использует значительное количество выражений типа a not erroneous/ incorrect assessment, a not superlative achievement, a not presumptuous request, a not excruciating failure и т.п., поскольку именно конструкции такого рода составляют материал, по поводу которого разво-рачивается полемика, а с другой, включает их в свою собственную речь, т.е. соб-ственно текст статьи, например: their attempt... makes the not uncommon mistake... Прилагательное должно иметь смысл, допускающий градуирование (grading), иначе говоря, это должно быть качественное прилагательное: a not reprehensible desire (непредосудительное желание); a not preposterous assumption (не совсем бессмысленное предположение / предположение, не так уж и противоречащее здравому смыслу) и др. Итак, можно сказать, что некоторые типы двойных отрицаний могут добав-лять в высказывание важные оттенки значения. Двойное отрицание позволяет «градуировать» смысл высказываний, которые не вполне отчетливо укладывают-ся в утвердительные либо отрицательные. * * * Немецкий язык располагает термином «Hecke, Heckenausdruck («hedging»)» и относит его к области семантики и лексикографии. «Hedging», таким образом, можно рассматривать в первую очередь как текстуальный феномен, но не харак-теризующий текст, ибо текст не содержит «hedging» сам по себе, но реализует это явление в результате замысла автора. Поэтому многие слова и фразы выглядят как «пустые фильтры» или «дыры». Эта способность «hedging» предоставляет воз-можность для видоизменения текста в том отношении, что слушатель или чита-тель теряется в догадках, кто же ответствен за степень достоверности высказыва-ния. Если исходить из этой функциональной стратегии, то получится, что явлени-ем «hedging» можно обозначить огромное количество лингвистических выраже-ний. Немецкий лингвист С. Дариан выделяет следующие части речи, входящие в состав «hedging»: существительные (the view that); модальные глаголы (it may con-tribute to…); глаголы (we infer); наречия (presumable); прилагательные (current opinion favors…); функциональные существительные (some feel that…); и даже артикли (one solution is…) [Darian, 1995, р. 83-108]. В соответствии с этим должно быть подчеркнуто, что не все лингвистиче-ские выражения сводятся непосредственно к «hedging», но могут приобретать это качество в зависимости от сопутствующего контекста. Таким образом, невозмож-но составить четкий список выражений для явления «hedging». И все же мы по-пытаемся представить некоторые выражения, не претендуя на полноту охвата всевозможных конструкций: a) знание и вера: believe, think, realize, understand, guess; denken, glauben, ver-stehen, vermuten, annehmen; b) степень уверенности, сомнения: allegedly, arguably, appear, apparently, as-sume, assumption, (un)likely, maybe, obviously, perhaps, possibly, presumably, pro-bably, probable, suggest, suspect; angeblich, fraglich, annehmen, Annahme, vermuten, vermutlich, (un)wahrscheinlich, voraussichtlich, vielleicht, offensichtlich (abschwa-chend), möglich(erweise), scheinen, anscheinend, vorschlagen, hindeuten auf, schlieβen lassen auf; im Prinzip wahr; c) предположительная необходимость: must have, must be, ought to have, should; muβ/muβte haben/sein, sollte sein; d) предположение субъективного прогноза: expect, project, foresee, erwarten; e) запланированная неясность посредством выражений качества и количества: about, around, approximately, almost, in some cases, few, fewer than, nearly, often, many, more/less than; ungefahr, in etwa, circa, einige, mehr / weniger als; f) отношение говорящего к сказанному (пропозиции): surprising(ly), regretta-bly, luckily, admittedly, (un)fortunately, I am afraid, I’d rather, I hope, suitable/suitably, good, significant, important, surprised, in my opinion, in my view; überraschenderweise, glücklicherweise, wichtig, bedeutsam; g) модальные частицы: nur, ja, denn, doch, eigentlich; only, ever, well. Обратим внимание на то, что выражения jemand, etwas, irgendwann, einmal, irgendwo, irgendwie, irgendein Mann, точно так же, как и «Ходят тут всякие», и т.д., не есть «hedging», так как эти слова и высказывания являются первично неопределенными. А выражения типа der und der, da und da, die und die, das und das относятся к вторично неопределенным и, следовательно, могут рассматриваться нами как «hedging». Но и это возможно лишь в редуцированной речи, т.е. речи воспроизводимой. Нельзя сказать Der Zug kommt dann und dann или Das und das mag ich nicht, но можно Ich erinnere mich, dass Karl sagte: “Der Zug kommt dann und dann” [Харвег, 1978, с. 388-402]. Таким образом, преимущество функционального определения «hedging» в том, что оно делает возможным выразить отношение к важному аспекту комму-никативного поведения. В результате того, что «hedging» не только представляет понятия «расплыв-чатыми», но и само в себе содержит неясность [Clemen, 1997, р. 235-248], можно выявить следующие его характеристики: 1) неопределенность - добавление неясности простым словам или частям текста; 2) определенность - возможность избежать прямого суждения, используя местоимение «мы» или слово «автор»; 3) субъективный характер - использование сочетаний «I think, suppose» и т.д., чтобы подчеркнуть, что высказывание носит личностный характер и поэтому необязательно правда; 4) сигнализирует об отношении говорящего к пропозиции. Последний момент концепта «hedging» был существенно расширен, когда обнаружилось, что «hedging» есть индикатор степени достоверности всей пропо-зиции, а не только отдельной ее части. «Hedging» может, таким образом, воспри-ниматься как некий «оператор», который присоединяется к пропозиции, в кото-рой он изменяет или весь ряд предикации, или один из ее компонентов. Теоретико-лингвистический аспект, как и следовало ожидать, оказался свя-занным, прежде всего, с новейшей литературой как источником языковых средств. Ограничимся одним примером. Великий теоретик театра Б. Брехт гово-рит, что одним из самых трудных для постановщика явлений оказывается такое, когда нужно выделить не содержание (смысл, семантику) говоримого, а сам факт иного говорения, напр., «он сказал не то-то, а то-то». Стоит отметить, что исследовательским центром для нас, как и для многих обследованных нами авторов, стал не буквальный отказ от коммуникации, а не-сколько иное, хотя и близко родственное членение - «градуальная, неявная, не-прямая коммуникация». Следовательно, понятие «разобщения» фиксируется нами как факт «иного» говорения, существующего параллельно акту полной коммуни-кации, а не абстрагировавшийся от нее. И мы вправе утверждать, что непрямая коммуникация занимает одно из центральных мест в лингвистике текста, речевом дискурсе и логическом анализе языка.

Скачать электронную версию публикации