Travel as a plot Russian memoirs of the XVIII century.pdf Сюжет любых мемуаров прост и всем понятен (воспоминания человека о себе, своих современниках, своей эпохе) и одновременно необычайно сложен, посколь-ку всегда рождает массу вопросов, касающихся документальности, достоверно-сти, степени художественности и т. п. К исследованию мемуарного жанра в русской литературе XVIII в. подходили в разное время и с разных позиций. Так, Г. Г. Елизаветина рассматривала автобиографию и мемуары с точки зрения ста-новления и эволюции жанра [Елизаветина, 1982]. А. Г. Тартаковский в своей мо-нографии представил русскую мемуаристику XVIII в. с историко-типологической точки зрения, выстраивая взаимосвязь между «пробуждением исторического са-мосознания» и «самосознанием самой мемуаристики», замечательно подсвечивая историко-культурным контекстом «процесс жанровой кристаллизации» [Тартаков-ский, 1991]. М. Я. Билинкис, говоря об эволюции мемуарного жанра в XVIII в., в качестве точки отсчета избирает соотношение «текст-автор» [Билинкис, 1995]. Генезис жанра, жанрово-видовое многообразие, фигура автора-мемуариста, соот-ношение документальности и фикциональности в мемуарном произведении - вот в общих чертах основные направления изучения мемуаристики XVIII в. в настоя-щее время. Собственно поэтика мемуарных тестов этого периода не часто стано-вится предметом исследования. Здесь следует указать работы А. В. Антюхова [2003], В. В. Муравьевой [2004], С. Ю. Антюховой [2005]. Отдельно необходимо отметить монографическое исследование Е. Е. Приказчиковой, в котором рассмат-ривается особенность репрезентации культурных мифов и утопий Русского про-свещения в мемуарно-эпистолярной литературе XVIII столетия [Приказчикова, 2010]. Сюжетография русской мемуаристики XVIII в. остается до сих пор обла-стью малоизученной, хотя исследование сюжетологии и сюжетографии русской литературы в целом становится в последнее время все более популярным направ-лением в филологической науке 1. 1 Доказательством этого могут служить ежегодные конференции «Сюжетология и сю-жетография», проводимые Институтом филологии СО РАН, а также одноименный журнал. Сам по себе сюжет воспоминаний всегда неоднороден. Он, как правило, скла-дывается из нескольких сюжетных линий: частная жизнь (семья), государственная жизнь (служба), события внеличностного порядка (повествование о людях, харак-теристика современной эпохи) и т. д. Каждая из указанных сюжетный линий может включать в себя разное количество сюжетных ситуаций в зависимости от целеполагания мемуариста. Часто в мемуарное повествование органично впле-тается рассказ о поездках-путешествиях (частным образом или по казенной на-добности). Следует отметить, что именно в русской мемуаристике XVIII в. повествования о путешествиях - явление довольно распространенное, что может быть связано со значительным увеличением числа путешествующих российских подданных в постпетровскую эпоху. Как отмечает А. Шёнле, «после указа 1762 г. о вольности дворянства, освободившего высший класс от обязательной службы, состоятельные дворяне, подобно Е. Р. Дашковой, воспользовались этим для путешествий на За-пад, во время которых делали иногда дневниковые записи» [Шёнле, 2004, с. 6]. Становление русской литературы путешествий, равно как и мемуарной прозы, приходится на вторую половину XVIII столетия. В контексте мемуаристики вполне уместно говорить и об аналогии путешест-вия как такового (в пространстве) «путешествию во времени» (в прошлое). Ретро-спективный нарратив мемуарного произведения предполагает наличие главного мотива, подчиняющего себе всю повествовательную структуру - мотива воспоми-нания. Индивидуально-личностное повествование (каким является мемуаристика) о собственном пути-путешествии строится, как нам представляется, на основании некоторых устойчивых компонентов универсальной модели, сложившейся в лите-ратурной и культурной традиции. С одной стороны, мемуарные тексты столь же уникальны, сколь и их авторы (по крайней мере, в XVIII в., когда мемуары не пре-вратились еще в явление массовое); но с другой стороны, абсолютно уникальными оказываются только «частности», которые укладываются в определенную универ-сальную матрицу. Совершенно очевидно, что существует инвариантная жанровая модель всех без исключения путешествий (и литературных, и документальных): она может быть сформулирована почти с математической точностью - путь героя из пункта А в пункт Б с определенной целью, остановками и встречами в пути. Наполнение же этой схемы каждый раз индивидуально. Путь может быть выписан довольно подробно или состоять из некоторого ряда эпизодов, особо запомнив-шихся автору. Повествование о путешествии может иметь фабулу или быть бес-фабульным, если, как отмечал Б. В. Томашевский, «оно повествует только о ви-денном, а не о личных приключениях путешествующего» [Томашевский, 1925, с. 136]. Зависеть это может от целеполагания автора и той жанровой формы, в рамках которой описывается ситуация путешествия. Нам представляется, что можно говорить как минимум о трех жанровых вариантах описания путешествия: условно-документальный травелог, травелог литературный и рассказ о путешест-вии внутри мемуарного повествования. Специфика последнего составляет пред-мет интереса в данной статье. С точки зрения травелога как такового (документального или же литературно-го) объектом наррации является сам процесс путешествия (путь), но в мемуарном повествовании о путешествии на первый план выходят факт присутствия/пере- мещения автора-героя в ином пространстве и переживание им этого события. Тра-велог как таковой - не самоцель мемуарного повествования. Сюжетная ситуация путешествия встраивается в общий мемуарный сюжет как одно из воспоминаний в череде других. Так, например, в «Записках» Е. Р. Дашковой довольно объемную часть повест-вования занимает описание ее путешествия по Европе, куда, как известно, она отправилась с целью завершить образование сына. Но, поскольку перед нами именно мемуарное произведение, европейские страны предстают в нем не столько как пространства путешествий Дашковой, сколько как часть ее прошлой жизни. Ретроспективный нарратив в данном случае обеспечивает сюжетную недискрет-ность, включая путешествие в общий контекст воспоминаний. На первом месте здесь не описание достопримечательностей или фиксирование увиденного, но, как уже говорилось, сам факт личного впечатления, опыта или, точнее сказать, воспо-минание о впечатлении. Л. Я. Гинзбург сравнивала литературу воспоминаний с поэзией, поскольку и той и другой свойственно «открытое и настойчивое при-сутствие автора» [Гинзбург, 1999, с. 118]. В «Записках» Дашковой авторское «я» мемуариста выходит на первое место. Личное впечатление от событий оказывает-ся в контексте ее мемуаров иной раз значительнее самого события. Например, из-лагать свое впечатление от собора Святого Петра в Риме 2 Дашкова начинает не с описания самого собора, как это делали другие путешественники, а с фикса-ции того, что произошло именно с ней в этом пространстве: «В соборе Святого Петра я беседовала с папой. Он разговаривал со мной очень милостиво и, каза-лось, был доволен, услышав от меня заслуженную похвалу его благородному (и осуществленному) замыслу» [Дашкова, 1987, с. 132]. В двух предложениях вполне четко обозначено, кто является безусловным центром рассказа Дашковой. Путешествие по Европе, описанное в ее «Записках», представляет собой, по сути, череду воспоминаний о встречах. В мемуарах Дашковой Европа - это не только и не столько памятники культуры, сколько люди, которых она встречает, ее преж-ние и новые знакомые. 2 Отметим, что описание собора Святого Петра - обязательная часть всех без исключе-ния путевых записок, журналов и писем русских путешественников, посетивших Рим в XVIII в. Ср., например, «Журнал путешествия» В. Н. Зиновьева, письма из Италии Д. И. Фонвизина и др. Отметим, что принцип «случайной встречи», как организующее повествование начало, характерен прежде всего для литературного травелога. Автор моделирует такие встречи для своего героя, создавая тем самым, с одной стороны, иллюзию достоверности описываемого, а с другой - способствуя «раскрытию» героя (как это происходит, например, в «Путешествии из Петербурга в Москву» А. Н. Ради-щева). В мемуарном же тексте достоверность повествования в подтверждении не нуждается: она предопределена самим жанром, автор пишет о том, что происхо-дило с ним самим, или о том, свидетелем чему он был. Достоверная, объективная реальность, преломляясь сквозь призму сознания автора-мемуариста, определен-ным образом перестраивается, создавая единый сюжет воспоминаний. Дашкова, вспоминая и описывая свое европейское путешествие, очевидно, включает в пове-ствование не все встречи, а только те, которые помогают ей создать законченный образ своего прошлого, себя и своей жизни. Таким образом, эти встречи так же, как и в литературном травелоге, совершенно неслучайны, а напротив, тщательно отобраны автором. Как, например, встреча Дашковой с прусским королем Фрид-рихом Великим, который, несмотря на то, что «во время смотров никогда не при-нимал дам», сделал исключение для княгини Дашковой: «За ужином принцесса сказала, что я войду в историю как личность, для которой король сделал исключе-ние из правила» [Дашкова, 1987, с. 140]. Встреча за встречей Дашкова выстраива-ет маршрут своего путешествия (и своей жизни в целом); путь, совершает кото-рый исключительная личность, жившая в исключительную эпоху. Сочетание невымышленности и субъективности - вот один из главных прин-ципов повествования в мемуарном произведении. Безусловно имевший место ис-торический факт, попадая в контекст индивидуальных воспоминаний мемуариста, приобретает совершенно личностное звучание. Как, например, это происходит в другом автобиографическом сочинении XVIII в. - «Похождении прапорщика Климова», относящемся ко второй половине 90-х гг. Путешествие А. Я. Климова представляет собой значительный фрагмент его мемуаров, в котором описывается долгий путь автора на родину после тридцатилетнего прусского плена. Повество-вание Климова отличает вектор движения путешественника: конечной целью ста-новится не посещение и открытие для себя иных земель, но возвращение на роди-ну. Центральная идея, которой подчиняется все повествование, - «надежда быть в России». Это - главный выбор, который делает автор мемуаров, это - конечная цель его пути-странствия. Именно эта цель, как отмечает Т. Е. Автухович, придает «сюжетную завершенность его мемуарам» [Автухович, 2014, с. 153]. Аналогично «Запискам» Дашковой в «Похождении» Климова описаны встречи мемуариста с самыми разнообразными персонажами. Но с кем бы не свела его «злая судь- ба», - встреча каждый раз становится своего рода испытанием/искушением для героя-мемуариста. При этом в соответствии с законами жанра, как и в «Запис-ках» Дашковой, авторское «я», личные переживания мемуариста всегда оказыва-ются на первом плане. Даже в ситуации встречи его с королем прусским Фридри-хом или австрийской императрицей Марией-Терезией. В мемуарном повествовании Климова сочетаются традиции агиографической литературы, жанра хожений, черты авантюрного романа. Дорога домой изобража-ется почти как паломничество в Святую землю. Череда разного рода испытаний, которые выпадают на долю автора, выстраивается, в конечном итоге, в разверну-тую сюжетную ситуацию жизненного пути как постоянно совершаемого нравст-венного выбора: бежать от наказания за непредумышленное убийство командира или остаться и принять все, что выпадет; принять католичество и остаться в «ка-медулском» (камальдульском. - О. Ф.) монастыре или, не имея ни гроша, двигать-ся дальше; остаться в Пруссии или, несмотря ни на что, возвращаться в Россию. Для Климова выбор очевиден. Более того, свой путь он осмысляет именно как служение России, борение «слабого духа» против «злобы судьбы», противостояние, в котором дух одерживает победу именно потому, что цель была велика. Именно это позволяет Климову написать в финальном акростихе: «О, как я счаст-лив, что в отчизне умираю! / Всем потомкам пример я оставляю. / Видишь, чита-тель, предложенные мною вести, / Которые приношу я России к чести» [Похожде-ние, 2011, с. 177]. В отличие от большинства мемуарных текстов, в составе которых присутствует рассказ о путешествии, в «Похождении» Климова финал пути на родину совпадает с финалом основного сюжета мемуаров - достижение желаемой цели, возвращение в Россию. Специфика жанра мемуаров такова, что прошлое не просто выстраивается как череда неких картин-воспоминаний, но картины эти автором-мемуаристом осмыс-ляются как единый сюжет, которому свойственны завершенность, целостность, очерченность осмысливаемых фрагментов мемуарного материала. Вот к чему, в конечном итоге, тяготеет любой мемуарист, воссоздавая образ своего прошлого, отбирая материал и выстраивая сюжетную линию своих воспоминаний. По этой причине в мемуарном повествовании о пути-путешествии героя зачас-тую происходит обусловленное жанром «редуцирование» сюжетной ситуации пу-тешествия, воспроизводится только то, что в памяти автора прошло проверку вре-менем. Здесь также нельзя не отметить, что мемуарное повествование склонно к преувеличению, преуменьшению или идеализации описываемого. Примером этого могут служить «Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгору-кой», написанные ею в 1767 г. (впервые опубликованы ее внуком князем Иваном Долгоруким в 1810 г.), где большую часть повествования занимает драматическое описание вынужденного путешествия в ссылку вместе с семьей мужа [Долгору-кая, 1991]. Несмотря на безусловную эмоциональность автора, драматическое пе-реживание происходящего и обусловленную этим некоторую сбивчивость повест-вования, в нем есть все компоненты травелога: сборы в дорогу, расставание с домом (с прошлым), сама дорога со всеми перипетиями, финал пути. Мемуарист не имеет возможности подробно описать абсолютно все, что с ним происходило в прошлом, он может вспомнить, отрефлексировать и записать толь-ко те события, которые, как уже было отмечено, особенно «врезались» в память, то, что произвело сильное впечатление. В «Записках» Долгорукой особое место занимают повествования о буре, застигшей ее и ее опальных родственников на реке, и о пути по «каменной дороге». Это, по сути, самостоятельные ситуации нравственного выбора, испытания и преодоления себя внутри основной сюжет- ной ситуации путешествия. По сути, весь текст «Записок» состоит из череды таких эпизодов. Жизненный путь Н. Б. Долгорукой сформулирован ей самой: «за 26 дней благополучных, или сказать радошных, 40 лет по сей день стражду» [Там же, с. 259]. Дорога в ссылку, занимающая большую часть повествования «Записок», по сути является отражением всего жизненного пути автора, который, совершенно в традициях агиографической литературы, может быть описан имен-но как путь добровольного страдания и сострадания, которое необходимо смирен-но принять. Читать полностью: ht Путешествие как часть автобиографического сюжета сопоставимо с путешест-вием как сюжетом литературным. В последнем герой претерпевает внутреннюю эволюцию (откровение, перерождение), он не может закончить путешествие та-ким, каким его начал. В этом, по сути, квинтэссенция литературы путешествий - путь, дорога как поиски истины, себя, мира 3. Для автора-героя мемуарного пове-ствования воспоминание о путешествии и рассказывание о нем имеет, как нам представляется, аналогичное семантическое звучание, усиленное спецификой са- 3 Таковы, например, самые известные русские литературные травелоги XVIII в. - «Пись-ма русского путешественника» Н. М. Карамзина и «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева. мого жанра. Прошедшая весь долгий и мучительный путь в ссылку, оказавшаяся в сибирском Березове, Наталья Долгорукая мало похожа на ту девушку, какой она изображает себя в начале «Своеручных записок». Е. Анисимов сравнивает Наталью Долгорукую с женой протопопа Аввакума, смиренно принимающей испытания. Однако в комментариях к «Своеручным за-пискам» он указывает на характерную черту не только мемуаров Долгорукой, но и всех текстов этого жанра - субъективный, продиктованный разными причи-нами, но зачастую не вполне соответствующий действительности, взгляд: «Факты свидетельствуют о другом, далеком от благонравия образе жизни и поведении И. А. Долгорукого в Березове, что в немалой степени стало причиной последую-щих несчастий всего клана Долгоруких» [Анисимов, 1991, с. 358]. Этот коммента-рий относится к тому месту «Своеручных записок», где Наталья Борисовна пре-возносит добродетельность своего мужа в ссылке: «Я не постыжусь описывать его добродетели, потому что я не лгу» [Долгорукая, 1991, с. 278]. Такое утверждение автора может быть объяснено тем, что образ прошлого, который воссоздает ме-муарист в своем «автобиографическом самосознании» (термин М. М. Бахтина), осмысливается им как совершенно достоверный. Достоверность истории, рассказываемой мемуаристом, обеспечивается, поми-мо всего прочего, самой структурой повествования и мемуарного сюжета, главной линией которого является воспоминание о том, что было. А воспоминание о себе и воспоминание о мире неотъемлемо в контексте мемуарного текста одно от дру-гого. В «Записках» Евграфа Федотовича Комаровского, которые считаются ценным и достоверным источником для изучения истории России конца XVIII - нача- ла XIX в., для реконструкции дворянского домашнего и придворного быта не только России, но и ряда европейских государств, есть несколько фрагментов с описанием путешествий самого автора и других лиц, о которых он, служа по дипломатической части, не мог не упомянуть. Так, Комаровский описы- вает, в частности, таврическое путешествие Екатерины II: «Вояж сей импе- ратрицей Екатериной предпринят был для обозрения присоединенного полу- острова Крыма и Тавриды к России князем Потемкиным, которому и дан был титул Таврического. Назначено было также иметь свидание с римским императо- ром Иосифом II во время плавания ее величества на галерах по Днепру, по случаю предполагаемой тогда войны у обеих империй против Порты Оттоманской. Импе-ратор Иосиф приехал под именем графа Фалькенштейна. Сей вояж по Днеп- ру и по Крыму описан принцем Делинем и графом Сегюром. Путешествие представляло торжественное шествие» [Комаровский, 1990, с. 3-4]. Обращает на себя внимание абсолютная документальность повествования, для подтверждения достоверности которого автор прибегает к свидетельствам из других источников, тщательному прописыванию маршрута «вояжа», старается сделать как можно более полным список лиц, сопровождавших императрицу. Этот небольшой, «бессюжетный», по определению Б. В. Томашевского, фрагмент по стилю и манере описания явно контрастирует со следующим далее повество- ванием о собственном пути Комаровского в Париж, куда он был послан как дип- курьер. И здесь, когда описываемые события представлены как лично пережитые, возникает развернутая сюжетная ситуация: «Из Киева в конце марта того же года отправлен я был курьером в Париж с подарками к министрам французского дво- ра… Подарки сии уложены были в двух ящиках и посланы по случаю заключен- ного с Францией первого торгового трактата, я поехал в перекладной повозке. Не доезжая до первой станции - Василькова, я сбился с дороги, ибо уже смерка- лось; повозка моя завязла и с лошадьми в большую лужу. К несчастью моему, ямщиком был со мною мальчик, который в первый раз, по словам его, ехал по этой дороге. Я не знал, что мне делать, послать ли ямщика на следующую станцию… или самому ехать. Я решился на последнее; вооружив ямщика моими двумя пистолетами и саблей, сел верхом на отпряженную лошадь и поехал, сам не зная, куда. К счастью, я выбрался на большую дорогу и приехал на станцию. Тотчас была заложена повозка, в которой я поскакал отыскивать завязшую в грязи. Каково же было мое положение - я знал, что со мной отправлено на не- сколько сот тысяч рублей драгоценных вещей и что сие непременно дойдет до сведения императрицы, и, сверх того, первое сделанное мне поручение оказа- лось бы так неудачно, за что бы я мог подвергнуться строгой ответственности. Я пришел в такое отчаяние… Проехав несколько верст назад, я увидел влево небольшую дорогу и приказал ямщику туда повернуть, но он мне сказал: - Там, барин, не проедешь, там топь ужасная. - Да может быть, там-то мы и увязли, - отвечал я ему. И точно, сделавши версты с полторы, я громко назвал по имени прежнего ямщика, и он мне откликнулся. Я не могу изъяснить тогдашней моей радости...» [Комаровский, 1990, с. 5-6]. Это дорожное приключение образует достойную авантюрного романа сюжет- ную ситуацию внутри большого мемуарного текста и, по сути, заменяет собой полноценное и подробное описание всего пути Комаровского до Парижа. Яркое эмоциональное личное переживание «перекрывает» в памяти автора мемуа- ров другие события, ситуации и впечатления, которых наверняка было немало в дороге. Таким образом, анализ даже некоторого числа мемуарных текстов XVIII в., включающих рассказ о путешествии мемуариста, позволяет говорить о том, что, не будучи основным объектом мемуарного нарратива, путешествие тем не менее является важной составляющей единого сюжета воспоминания. Сюжетная ситуа-ция путешествия, встраиваясь в рассказ о жизненном пути автора, «подсвечивает» его, подчеркивая прихотливость и исключительность судьбы мемуариста.

Скачать электронную версию публикации