Sound iconic words in small genres of folklore (by the material of Finno-Ugric languages).pdf 1. Изобразительнаялексика Во многих языках выделяется класс лексики с особыми, подчас аномальными свойствами на всех уровнях языка. Этот класс носит название изобразительной (также подражательной, имитативной и пр.) лексики и объединяет слова, имеющие в своей основе непроизвольную, фонетически мотивированную связь между фонемами слова и полагаемым в основу номинации признаком денотата [Воронин, 1982]. В финно-угроведении изобразительными традиционно называют неизменяемые слова, образно передающие звуковые, зрительные и иные характеристики действий. В широком понимании изобразительная лексика включает такие группы слов, как звукоподражания, междометия, идеофоны, элементы зауми и некоторые другие, а кроме того, производные от таких слов. Все эти группы слов (далее будем называть их разрядами) роднит не только фонетическая и грамматическая аномальность, но и особенности функционирования в языке и речи. Так, все они принадлежат экспрессивному языку и, как следствие, употребляются более всего в художественной литературе и в живой народной речи, в том числе в самом выразительном еепроявлении - фольклоре. Изобразительные слова противопоставлены в языке обычной, нейтральной лексике. В частности, на семантическом уровне это выражается в чрезвычай-ной конкретности значений: в то время как нейтральные слова выражают более общие понятия, «обобщающая сила» изобразительных слов чрезвычайно мала. Как указывал Д. В. Бубрих, для изобразительных слов нет просто битья, падения, ходьбы и т. д., а есть «бесчисленное количество всяких способов» битья, паде-ния, хождения и т. д. [Бубрих, 1949, с. 91]. Кроме того, изобразительные слова почти всегда имеют экспрессивный, эмоциональный, субъективно-оценочный компонент в значении. Употребление подобных слов в повседневной речи не только служит для более точной, более яркой передачи образа той или иной ситуации, но и сигнализирует об отношении говорящего к этой ситуации; таким образом усиливается эффект воздействия на слушающего. Те же особенности определяют широкое употребление изобразительных слов в художественной литературе (при этом в политической или научной литературе они не встречаются вовсе). С помощью изобразительной лексики художник слова достигает эстетического эффекта - полноты и яркости передачи образа. Эта функ-ция отражена в самом слове «изобразительная». От прочих художественных средств, которыми может быть достигнут тот же эффект, изобразительную лексику отличает более непосредственная передача чувств и эмоций, за счет чего достигается эффект эмоционального воздействия на читателя. Можно сказать, обобщая, что основная функция изобразительной лексики в повседневной речи и в художественном тексте - экспрессивная; в это понятие мы включаем как образный («изобразительный»), так и эмоциональный компоненты, поскольку в данном случае они неотделимы друг от друга. Следует, однако, отметить еще одну функцию изобразительной лексики, а именно ее роль в звуковой организации текста; эта функция релевантна почти исключительно для поэтического текста 1. Не только авторские художественные произведения, но также и фольклорные тексты различных жанров богаты изобразительными словами. В данной работе будут рассмотрены особенности функционирования изобразительной лексики в фольклорных текстах так называемых малых форм; в основном речь пойдет о выражениях пословичного типа (включаем сюда поговорки и прочие подобные клише), загадках, детском фольклоре и песенных припевах. Мы используем прежде всего материал финно-угорских языков, а также русского и некоторых других языков. Уже самый беглый обзор фольклорных текстов на разных языках дает огромное количество примеров употребления изобразительных слов в их основной (экспрессивной) функции. Однако при более детальном рассмотрении отдельных жанров оказывается, что в каждом из них изобразительная лексика может служить для особых, определяемых самим этим жанром целей. Именно этим обстоятельством, в конечном счете, иопределяетсяактуальность заявленной темы. 1 Сказанное справедливо, если принять во внимание определение Е. Д. Поливанова: «К поэзии мы относим всякую пьесу, словесный материал которой обнаруживает организованность по тому или иному фонетическому (т. е. звуковому) моменту (помимо и независимо отсвоей смысловойорганизованности)» [Поливанов, 1963, с. 99]. 2. Изобразительнаялексика впословицах ипоговорках Пословицы и поговорки, по мнению Г. Л. Пермякова, суть «не что иное, как знаки определенных ситуаций или определенных отношений между вещами» (разрядка автора) [Пермяков, 1988, с. 21]. По форме же пословицы и поговорки представляют собой устойчивые сочетания слов (клише), «в яркой, чеканной форме обобщающие (а точнее, моделирующие) факты самой действительности» [Там же, с. 14]. При этом пословицы, отсылающие к одной и той же ситуации, у разных народов могут иметь совершенно различный облик: их образный строй отражает этническую, географическую, языковую специфику, основывается на местных реалиях и понятиях. Образный характер изречений пословичного типа определяет простор для использования изобразительной лексики в ее основной функции: изобразительные слова участвуют в моделировании образов соответствующих ситуаций, делая эти образы более яркими и полными. Пословицам и поговоркам присуща, кроме прочего, и поучительная функция (знакомство с картиной мира, нормами поведения и т. п.); эта функция привносит в изречение эмоциональный и субъективно-оценочный компонент, что также является предпосылкой использования изобразительной лексики. Примеры употребления изобразительных словв пословицах и поговоркахсм. в (1)-(9). (1) Мар. Йочырий пушеҥге кочыртата да шога [Китиков, 2004, с. 34]. ʻСкрипучее дерево скрипит, дастоит.ʼ (2) Мар. Онтон тоҥ-тоҥ, пырня вуй тоҥ-тоҥ [Там же, с. 86]. ʻАнтон тон-тон, конец бревна тон-тон (т. е. тупой).ʼ (3) Удм. Чильк-вальк тылыё атас но жугиськись луэ [Перевозчикова, 1987, с. 62]. ʻС блестящимиперьями петух драчлив бывает.ʼ (4) Удм. Конгылё писпулэн вужерез но кингыль-конгыль [Там же, с. 152]. ʻУкривого дереваитень кривая.ʼ (5) Мокш. Тупор-тапор туят, стане тевге муят [Самородов, 1986, с. 138]. ʻНехотя (кое-как) пойдешь - дела не найдешь.ʼ (6) Мокш. Кля-мля, нинге весть кля - ста и лиси куля [Там же, с. 166]. ʻТары-бары, еще тары-бары - таки выйдет сплетня.ʼ (7) Рус. Ни птру, ни ну [Даль, 1862, с. 29]. ʻНи назад, ни вперед; ни с места.ʼ (8) Рус. Нукать нукай, да не пришлось бы птрукать [Там же, с. 615]. (9) Рус. По бороде хоть в рай, а по делам - ай-ай! [Тамже, с. 770]. Как можно видеть из приведенных примеров, мы рассматриваем не только собственно изобразительные слова (обычно неизменяемые и морфологически неоформленные), но и все производные от изобразительных основ части речи (глаголы, прилагательные и т. д.) 2. Собственно изобразительных слов в пословицах 2 Впроизводных словахполужирным шрифтомвыделяетсяизобразительная основа. и поговорках немного по сравнению с производными, что можно отнести к особенностям данного жанра. Рассмотрим подробнее пример (2). Перевод дается в данном случае по источнику [Китиков, 2004, с. 86]. Употребление слова тоҥ-тоҥ в обеих частях изречения обеспечивает сравнение Антона с концом бревна: Антон тупой, как конец бревна 3. В то же время само звукоподражание тоҥ-тоҥ передает звук от удара по дереву, что, в свою очередь, усиливает сравнение с деревом. Изобразительные слова в пословицах и поговорках часто оказываются вовлечены в различные языковые игры 4. Часто такие игры построены на созвучии звукоподражанийили междометий сдругими словами. (10) Удм. Коӵо котьку «ӵок!» шуэ [Перевозчикова, 1987, с. 76]. ʻСорокавсегда «пусть!» говорит.ʼ (11) Удм. Ыгы но «уг, уг» шуэ но, кечез нош ялан кутэ [Там же, с. 81]. ʻФилин «нет, нет» говорит, но зайцеввсегда ловит.ʼ Игра слов в (10) построена на созвучии слова ӵок ʻпусть, ладноʼ и крика сороки (ср. коӵо коӵыртэ ʻсорока стрекочетʼ, т. е. издает звук коӵ-коӵ или ӵок-ӵок). В (11) используется созвучие отрицания уг иуханья филина. Подобная игра слов встречается и в других жанрах фольклора. На такого рода созвучиях иногда построены целые сказки [ГСУЯ, с. 363-364]. В (12) приводится пример такой игры в загадке: подражание «голосу» синицы в несколько измененном виде (обычное - тинь-тинь) участвует в языковой игре, построенной на созвучии «звукоподражания» пинь-пинь (< тинь-тинь) ислова пинь ʻзубʼ. (12) Удм. Пинь! пинь! карэ но - пиньыз ӧвӧл. (Пислэг) 5 [Перевозчикова, 1982, с. 181]. ʻПинь-пинь (досл.: зуб-зуб) говорит, а зубов нет.ʼ (Синица). (13) Мокш. Работамста «вай», а ярмакнень «дай» [Самородов, 1986, с. 70]. ʻНаработе «ой-ай», а денежки «дай».ʼ (14) Мокш. Аньцек кие шачи - «вай, вай!», а попсь - «дай, дай!» [Тамже, с. 229]. ʻТолько кто родится - «ай, ай!», а поп - «дай, дай!»ʼ В (13) и (14) обыгрывается (несколько иным образом, нежели в (10) и (11)) сходство междометия вай (примерно соответствует русскому ой; в (14) может также интерпретироваться как подражание крику новорожденного) и слова дай, заимствованного из русского в форме повелительного наклонения и в том же значении - ʻдай, подайʼ. Пример (14) можно понимать так: только ребенок родится и начнет кричать, как поп уже требует что-то дать ему (т. е. попу, - по-видимому, в качествеблагодарностизакрещение). Обилие элементов языковой игры в пословицах и поговорках определяется, как кажется, особенностями самого жанра. Завершая обзор игровых приемов 3 Семантический перенос ʻтупойʼ > ʻглупыйʼ в марийском языке возможен: ср. токмак ʻтупой, тупоконечныйʼ и перен. ʻтупой, неразвитый, слаборазвитыйʼ. 4 Под языковой игрой понимаются «те явления, когда говорящий “играет” с формой речи, когда свободное отношение к форме речи получает эстетическое задание, пусть даже самое скромное» [Земская и др., 1983, с. 172]. 5 Здесь и далее в скобках дается отгадка на приводимую загадку: на языке оригинала в строке текста ина русском языке в строкеперевода. с использованием изобразительной лексики, рассмотрим пример (15) из немецкого языка, в котором мы имеем дело с двойной языковой игрой. Во-первых, на морфологическом уровне: Kuh ʻкороваʼ - мн. число Kühe и по этой же модели muh ʻмуʼ (подражание мычанию) - «мн. число» mühe; во-вторых, на уровне созвучия гипотетического «мн. числа» mühe со словом Mühe ʻзаботы, хлопотыʼ. Если принять во внимание только игру на морфологическом уровне, то (15) воспринимается как скороговорка, если же учесть эффект созвучия, то (15) превращается в пословичное изречение, ср. аналог в (16). (15) Нем. Eine Kuh macht muh, viele Kühe machen Mühe. ʻОдна короваделает «му», много коров создают хлопоты.ʼ (16) Нем. Wenig Kühe, wenig Mühe [Петлеванный, 1990, с. 34]. ʻМало коров, мало забот.ʼ 3. Изобразительнаялексика взагадках Жанр загадки очень тесно связан с жанром пословиц и поговорок. В рассматриваемых языках часто наблюдается параллелизм между жанрами, ср. загадка в (17) и пословица в (18). (17) Мокш. Вечна карай, а мастяркс аф арай. (Шякшатась) [Самородов, 1987, с. 65]. ʻВечно стукает, амастеромне станет.ʼ (Дятел). (18) Мокш. Шякшатась векозонза карай, а мастяркс аф арай [Самородов, 1986, с. 58]. ʻДятелвекдолбит, амастеромне станет.ʼ В то же время имеются и существенные различия между этими жанрами. Эти различия касаются прежде всего семиотической природы изречений: пословицы и поговорки «являются знаками тех или иных типических (разрядка наша. - В. И.) (жизненных или мыслимых) ситуаций» [Пермяков, 1970, с. 63], загадки же «являются знаками отдельных вещей», т. е. требуют в качестве отгадки название какого-либо конкретного предмета или явления [Там же, с. 77]. Еще одно важное отличие загадки касается ее функционирования: ситуация загадывания предполагает двух участников, второй из которых - отгадывающий - должен найти ответ. Эти отличительные черты загадки определяют, кроме прочего, особенности функционирования изобразительной лексики в рамках данного жанра. Загадки часто изобилуют как собственно изобразительными словами различных разрядов, так и словами, производными от изобразительных основ. Рассмотрим сначалазагадки, содержащие звукоподражательные слова (19)-(25). (19) Мокш. Вярьге лиендихть куцькатт, синць морайхть «Пуц-цяп», пяше пряса тумот шадыхть. (Тингсь и тяляматне) [Самородов, 1987, с. 91]. ʻВверх взлетают ястребы, они поют: «Пуц-цяп», на липе дубинки мотаются.ʼ (Токи цепы). (20) Мокш. Цят-цят цятади, выж-выж выжоди, инголь кужи вякужи, ме ковасу каямась. (Котфвасттне) [Там же, с. 98]. ʻЦят-цятстучит, выж-выжшумит, челнокходит, ниткиводит.ʼ(Ткацкийстанок). (21) Коми-з. Вучки-вачки му вывті, йӧла кылӧ ва вывті. (Вартӧм) [Плесов ский, 1975, с. 73]. ʻСтук-ток на земле, эхо раздается на воде.ʼ (Молотьба). (22) Коми-з. Рытъя шлёп-шлёп, а асъя бот-бот. (Няньшом) [Тамже, с. 75]. ʻВечеромшлёп-шлёп, аутром хлоп-хлоп.ʼ (Квашня). (23) Карел. Čiu, čoi čolovannikka, vaskine kabakka [Лавонен, 1977, с. 54]. ʻЧик-чирик 6 целовальник, медный кабак.ʼ (Рукомойник). (24) Карел. Nipšau, napšau, käyvä kapšau tiheässä viitakošša [Там же, с. 62]. ʻХлопает-щелкает, идет-спешитвгустыхзарослях.ʼ(Ножницыдлястрижкиовец). (25) Рус. Летели птицы, несли в зубах по спице: «Тилипи, тилипи!» (Цепы) [Даль, 1862, с. 1073]. Функция звукоподражаний здесь очевидна: звук рассматривается как свойство загаданного предмета и призван подсказать отгадывающему правильный ответ. Ряд предметов и ситуаций особенно часто кодируется в загадках с помощью звукоподражаний: например, молотьба, ток и цепы, ср. (19), (21), (25); много загадок такого рода об отбивании льна, конопли, о пахтанье масла и т. п. Некоторые целиком построены на звуковом образе (22), а есть и такие, которые состоят только из звукоподражаний, ср. (26), (27). (26) Ханты (казым.). Ptu! // Tpu! // T́ pu! (Лeśtan) [Хелимский, 1994, с. 258]. ʻТьфу!ʼ (Точильный брусок). (27) Манси. Ам а̄ мщум 7: Тьфу! (Лэ̄ стан) [Кумаева, 2015, с. 63]. ‘Моязагадка: Тьфу!’ (Точильный брусок). В (26) через двойную косую черту приведены фонетические варианты одного и того же звукоподражания и, соответственно, варианты одной и той же загадки. По-видимому, в (26), как и в (27), речь идет о подражании плевку, ср.: «При заточке мужчина делает слегка мокрым лезвие, плюнув на него, это действие помогает быстрейи лучшесделатьострым точимый предмет» [Там же]. Изобразительная лексика в загадках может кодировать не только звуковые, но также зрительные, тактильные, двигательные образы, связанные с загаданными предметами. В этом случае употребляются образные (образоподражательные, образно-подражательные, наречно-изобразительные) слова, см. (28)-(31). (28) Коми-з. Керкаын луйк-лайк, ывлаын гунь-гонь. (Би, тшын) [Плесовский, 1975, с. 16]. ʻВизбеедваколыхается, анаулицесразунавиду.ʼ (Огонь, дым). (29) Коми-з. Чукыль-мукыль, кытчӧ мунан? - Шырӧм бурысь, мый тэд могыс? (Ю да берег) [Тамже, с. 74]. ʻИзвилина-излучина, куда идешь? - Стриженая грива, какое тебе дело?ʼ (Река и берег). 6 Подражание čiu, čoi заменяет название воробья, что ясно из близкой русской загадки: Медный кабачок, воробушка целовальничек [Лавонен, 1977, с. 54; Садовников, 1876, с. 29]. 7 Ам а̄ мщум ‘Моя загадка’ - стандартная вводная формула любой мансийской загадки, к содержательнойчасти онанеотносится. (30) Удм. Читыр-чутыр, кытчы мынӥд? - Мар ужед, ӵышкем йыр? (Сюрес но возь) [Перевозчикова, 1982, с. 130]. ʻИзвилистая, куда пошла? - Какое твое дело, бритая голова?ʼ (Дорога и луг). (31) Мокш. Пиндолды-вандолды, целай пакся вчколды. (Пеелемсь) [Саморо дов, 1987, с. 92]. ʻБлестит-сверкает, целое поле расчищает.ʼ (Коса). Функция образных слов здесь, по сути, та же, что и функция звукоподража-ний в примерах (19)-(25): они должны навести отгадывающего на соответствующийобразипомочь найтиответ. В примерах (32)-(36) мы видим использование в загадках слов еще одного изобразительного разряда - подзывных слов для животных (общее название «подзывные слова», «подзывы» распространяется также на слова отгона и прочие команды для животных). (32) Удм. Ыштре! Кечтре! Бадӟым гидысь пичи гидэ! (Бадӟым гурысь учоге эгыр кыскем) [Перевозчикова, 1982, с. 25]. ʻЫштре! Кечтре! Из большого хлева в маленький хлев!ʼ (Из большой печи в загнетокугли выгребают). (33) Мокш. Вирьса пяшеста керса, кудса мяндьса кярста, кучкасонза - тпру. (Дугась) [Самородов, 1987, с. 94]. ʻВ лесу с липы сдеру, домаслубка согну, посередине - тпру.ʼ (Дуга). (34) Мокш. Вирьса керса, кудса мяндьса, кучкасонза - тпру. (Сифтемсь) [Тамже, с. 148]. ʻВ лесу срублю, дома согну, посередине - тпру.ʼ (Сито). (35) Рус. В лесу тяп-тяп, дома ляп-ляп, по краешкам тпрусеньки, в середке ну-ну. (Сито) [Рыбникова, 1932, с. 19]. (36) Рус. Свят, свят, с осинки снят, по середке - «тпрук». (Сито) [Тамже, с. 329]. Подзывные слова ыштре, кечтре используются в (32) для моделирования ситуации выгона скота, посредством которой в данной загадке кодируется ситуация перемещения горячих углей из печи в загнеток 8. В (33) слово тпру - команда для лошади - заменяет само слово «лошадь» (мокш. алаша), несколько усложняя таким образом загадку о предмете лошадиной упряжи. В (34) тпру воспринимается носителями языка 9 в качестве изобразительного слова, выражающего зрительномоторный образ процесса просеивания через сито; возможность такого восприятия обусловлена, вероятно, артикуляционными характеристиками губно-губного вибранта, входящего в состав слова тпру. При такой трактовке загадки (34) мы имеем пример сближения двух изобразительных разрядов - подзывов и образных слов. Однако, по-видимому, тпру в (34) может иметь и другую интерпретацию, ср. уМ. А. Рыбниковой о загадке (35): срубили дерево в лесу (в лесу тяп-тяп), до́ма обделали (дома ляп-ляп) - здесь полное совпадение с мокшанской загад- 8 Загнеток, или загнетка - место на шестке или площадка перед устьем русской печи, кудасгребаются горячие угли. 9 Некоторые мокшанские загадки обсуждались автором статьи с носителями мокшанского языка в ходе экспедиции 2015 г. вс. Лесное Цибаево Темниковского района Республики Мордовия. кой (34), в которой эта часть показана явно, а не изобразительными словами вроде тяп-тяп и ляп-ляп; далее, натянули внутрь конский волос (в середке ну-ну), закрепили телячьей кожей (по краешкам тпрусеньки) [Рыбникова, 1932, с. 19]. То есть тпру в (34) может указывать на конский волос, как и ну-ну (команда для понукания лошади) в (35), тпрук в (36). Использование в (35) тпрусеньки для указания на телячью кожу не вносит противоречия: подзывы с губно-губным вибрантом типа тпр-могут использоваться какдля лошадей, такидля коров. Интересно, что лексические звукоподражания - вовсе не единственное средство построения звукового образа в загадке. Составители сборников (см.: [Самородов, 1987, с. 13-14; Перевозчикова, 1982, с. 25-26; Китиков, 1967, с. 26-27] и др.) выделяют загадки, построенные на выразительном повторе определенных согласных (аллитерация), гласных (ассонанс) звуков или наособойритмике. (37) Эрз. Човак, човак, эйднем, човак, човак, левкскем; тусь чова пиземе, совась чова каль алов. (Сувтемесь) [Самородов, 1987, с. 13]. ʻМели, мели, мой ребенок, мели, мели, мое дитятко; пошел мелкий дождичек, зашел под тоненький ивнячок.ʼ (Решето). (38) Мар. Кычи-качи, кычи-качи, айык-майык, айык-майык, сита-тиз, ситатиз. (Загадкао процессеобработки конопли) [Китиков, 1967, с. 27]. (39) Мар. Туп-туп, рошт-рошт, маҥли-маҥли. (Шуар - Ступа) [Тамже, с. 109]. Пример (37) демонстрирует возможность выстраивания звукового образа без использования звукоподражательных слов, а (38) и (39), наоборот, состоят только из звукоподражаний. Тем не менее чаще всего изобразительная лексика (как звукоподражания, так и междометия и образные слова) вводится в текст загадки для поддержаниясоответствующегоэффекта. (40) Эрз. Лыким-лаким Олдаким, илямак тока - лавон прыть. (Сувтемесь) [Самородов, 1987, с. 13]. ʻЛыким-лаким Евдоким, не троньменя - отрубимои выпадут.ʼ (Решето). Загадка (40) построена на звуковом образе, в основе которого лежит аллитерация (повторы л, к, м), и слово лыким-лаким является частью этого образа. Кроме того, слово лыким-лаким выражает образ покачивания из стороны в сторону - движения, характерного для работы с решетом; ср. также глагол лыкамс ʻколыхаться, качаться, шевелитьсяʼ. Существуют в то же время такие загадки, в которых изобразительное слово представляет собой лексический раритет (т. е. встречается только в загадках или даже только в данной конкретной загадке). В (41), как кажется, слово тренти-пенти никак не характеризует загаданный предмет и даже не может быть проинтерпретировано носителямиязыка. (41) Мокш. Тренти-пенти, парьхци руцят келепни. (Атякшсь) [Самородов, 1987, с. 68]. ʻТренти-пенти, шелковые платки раскладывает.ʼ (Петух). Подобные загадки нередко переходят в категорию, которую А. И. Кузнецова обозначила как «неразгадываемые загадки» (неразгадываемые для современных носителей языка - см. подробнее [Кузнецова, 2014, с. 602-603]). Однако у некоторых народов встречаются загадки, состоящие из одного-единственного никому не понятного слова (42); никто не знает значений слов сисикод и дебод (они встречаются только в этих загадках), и при этом загадки остаются известными и разгадываемыми. (42) Кози (< банту < нигер-конго; Камерун). Сисикод. (У всякой переправы естьсвоя гора) [Журинский, 2007, с. 103]. Дебод. (Муравей никогда не попадетв капкан) [Там же]. К категории неразгадываемых, вероятно, относилась бы русская загадка (43), если бы не воспроизводилась постоянно в различных сборниках и не оставалась бы поэтому известной. В самом деле, непонятно, кто такой тур-потутур, с трудом можно осмыслить глагол потутуриться (кроме того, непонятно, почему гости должныприбыть именно из Нова-города). (43) Рус. Тур-потутур, потутурившись сидит: ждет гостей из Новагорода. (Кот и мышь) [Садовников, 1876, с. 111]. Подобные немотивированные (на первый взгляд, по крайней мере) элементы часто встречаются в загадках о животных. Синтаксическую структуру (41) и (43) можно проинтерпретировать так, что слова тренти-пенти и тур-потутур окажутся в позиции подлежащего, как бы замещая названия загаданных животных 10 (запятые в таком случае, конечно, излишни). С табуированием названий животных мы сталкиваемся во многих языках, причем часто замещение бывает характерно именно для фольклорных текстов. Существуют примеры замещения названий животных изобразительными словами в загадках: ср. хотя бы (23), (33), а также румынские загадки о волке и овцах (44), (45). (44) Рум. Tinghi-linghi o ia pe vale, şoldu-boldu îi iese-n cale. (Oaie, lup) [Свеш никова, 1994, с. 250]. ʻТинги-лингиидетподолине, шольду-больдувыходитейнаперерез.ʼ(Овца, волк). (45) Рум. Cinghi-linghi pe cărare, hurdu-burdu şede-n vale. (Oaie, lup) [Там же, с. 251]. ʻЧинги-линги на тропинке, хурду-бурдусидит в долине.ʼ (Овца, волк). В румынском сборнике, содержащем загадку (44), предложена интерпретация выделенных слов: tinghi-linghi подражает звону овечьего колокольчика, şolduboldu изображает позу волка, поджидающего овцу, ср. şold ʻбедроʼ, boldi ʻтара-щить глазаʼ; hurdu-burdu в (45) интерпретировать не удается [Свешникова, 1994, с. 250-251]. Однако эта интерпретация не учитывает русский материал, ср. (46). (46) Рус. Шла шалда-балда, ее поймали чики-брики, увидали мякинники, сказали хлебакам: «Хлебаки, хлебаки, садитесь на овсянников, берите шалдаки, догоняйте шалду-балду, бейте чики-брики. (Овцы, волки, собаки, мужики, лошади, ружья) [Рыбникова, 1932, с. 13]. Шалда-балда почти в точности повторяет румынское şoldu-boldu, но при этом в русской загадке относится к овце, а не к волку. Учитывая бытование загадки (46) в основном на Урале, интерпретировать румынский текст (44) исходя из дан 10 Ср. замещения названий загаданных предметов антропонимами (Стоит Антошка на одной ножке. (Гриб)), этнонимами (мар. Ик руш кок окна гыч ончен кия. (Авагашта). - ʻОдин русский смотрит в два окна.ʼ (Матица) [Китиков, 1967, с. 24]) ит. п. ных только лишь румынского языка, как кажется, необоснованно. Происхождение единиц типа рус. шалда-балда и рум. şoldu-boldu требует дополнительных разысканий (отдельного ответа требует и вопрос о причинах сходства русского и румынского материала). Подобные единицы могут представлять собой слова, некогда полнозначные, но на синхронном уровне утратившие значение и бытующие вфольклорных текстах в качестве реликтов. Возможна и обратная ситуация, когда единицы, изначально звукоподражательные или заумные, в результате «народной этимологии» сближаются со значимыми словами. Как бы то ни было в конкретном случае, с функциональной точки зрения слова вроде рум. şoldu-boldu, мокш. тренти-пенти и рус. тур-потутур близки к фольклорной зауми, представленной особенно широко впесенных припевах идетскомфольклоре. 4. Изобразительнаялексика в песенных припевах идетском фольклоре Различные песенные жанры обычно не относят к малым формам фольклора. В данной работе, однако, мы считаем целесообразным рассмотреть в качестве отдельного жанра песенные припевы (рефрены). Хотя припевы - органичная составляющая песен, в то же время одни и те же припевы и элементы припевов повторяются в песнях различных жанров, что дает основание исследовать их независимо от самих песен. В песенных припевах часто используются элементы зауми, иногда припев целиком представляет собой заумный текст, ср. (47). (47) Эрз. Я еёх ваёх ваяень / ва еёх ваёх ваяень [Поливанов, 1963, с. 101]. В то же время существуют стандартные (можно сказать, лексикализованные) элементы песенных припевов, ср. хотя бы рус. лай-лай, тарьям-пам-пам, треньбрень ит. п. Такие элементы становятся объектом лексикографии (например, фиксируются в «Словаре русских народных говоров»). Их можно считать подражаниями звукам музыки и пения, а в таком случае они должны занять свое место в системе изобразительной лексики языка. В качестве припевов используются и настоящие звукоподражания - подражания звукам окружающего мира, ср. удм. жин-жин - подражание звону косыприкосьбе (48). (48) Удм. Ойдолэ мыноме бусые, / Ойдолэ мыноме бусые… / Жин-жин! Мусо нылъёс! / Жин-жин! Чебер нылъёс! / Бусые… [ГСУЯ, с. 360]. ʻДавайте пойдемте на поле, / Давайте пойдемте на поле… / Жин-жин! Милые девушки! / Жин-жин! Красивые девушки! / На поле…ʼ Некоторые звукоподражания особенно часто используются в припевах; таково, например, удм. жин-жин в (48), ср. также (50). При этом отдельные звукоподражания иногда теряют свое первоначальное значение и воспринимаются уже исключительно как элемент припева. Например, так обстоит дело с комиижемским зиль-зёль (подражание звону), которое в ряде говоров понимается теперь только как припевноеслово 11. Элементы припева часто сопровождаются эмоциональными междометиями, ср. рус. ой, люли, люли и то же в (49). (49) Коми-п. Поди, локта, поди, ог. / Ой-люли, поди, локта, / Ой-люли, поди, ог. ʻМожет, приду, может, нет. / Ой-люли, может, приду, / Ой-люли, может, нет.ʼ 11 Полевые материалы автора, с. Восяхово Шурышкарского района Ямало-Ненецкого АО, 2012 г. У бесермян 12 и северных удмуртов распространен специфический музыкально-фольклорный жанр - крезь. Это напевы на ряд фиксированных мелодий, тексты которых состоят из «припевных слов»: в основном это междометия, звукоподражания, служебные слова (частицы, союзы), формы глаголов речи шуыны, вераны ʻговорить, сказатьʼ и отдельные смысловые вставки (чаще всего сочетания-клише) [Ходырева, 1996, с. 9]. Бесермянские крези не имеют устойчивых текстов: тексты меняются от случая к случаю и от исполнителя к исполнителю. При коллективном пении каждый певец может пропевать свой текст, подчас импровизируя. (50) Удм. бесерм. Жын-жын, жын-жын, э, шуса. / Э, бен но, эй-я. / Э, бен но, э, ялэ, я [Шаховской, 1992, с. 166]. (51) Удм. бесерм. Жаль, жаль, жаль, э, я бен но. / Эй-я, верало бен, бен [Там же, с. 167]. В (50) и (51) только одно слово полнозначное - верало ʻговорятʼ. Все слова, выделенные в (50), (51) полужирным шрифтом, - звукоподражания либо междометия. При этом бен ʻдаʼ, я ʻнуʼ, ялэ ʻдавайте, нутеʼ тоже относятся к междометиям, но не сферы эмоций, а сферы волеизъявлений; но - сочинительный союз или частица. Среди припевных слов встречаются элементы, которые нельзя отнести к известным категориям (таким как звукоподражания, междометия, служебные или знаменательные слова). Некоторые из них, возможно, были когда-то значимы, но ныне их значение забыто, они никому не понятны. Пример такого реликта дают нам, возможно, напевы северных удмуртов. Так, И. М. Нуриева этимологизирует рефрен ай дон / ай дой (52), (53) и возводит его к обращению к ТворцуСоздателю, см. [Нуриева, 2000]. (52) Удм. Жингыр, пе, жингыр, пе, верай (й)э гинэ но, ай дой (йэ) шуи ук… [Там же, с. 283]. ʻДзынь, мол, дзынь, мол, сказал (й)э датолько, айдой (йэ) сказалведь…ʼ (53) Удм. Ай ды гинэ ми дай дон ай дон [Там же]. Данный рефрен может в действительности являться междометно-подражательным, но в целом переход полнозначных слов в припевные элементы хорошо согласуется с общим свойством изобразительных разрядов «затягивать» в себя слова неизобразительного происхождения; см. об этом свойстве, например, в работах [Дыбо, 2004; Jarva, 2001]. Вместе с песенными припевами разумно рассмотреть «зачины» заумного или изобразительного характера. «Зачины» такого типа могут быть у самых разных фольклорных текстов, начиная от детских считалок и заканчивая фрагментами эпических текстов. Ср. текст коми-ижемской народнойбаллады (54). (54) Коми-з. Сирчинь-бирчинь, / Нылiс бӧрдэ: / Джуджыд карэ, / Паськыд ыбе, / Тотарина пи саяс [Микушев, 1973, с. 180-181]. ʻСирчинь-бирчинь, / Девушка плачет: / В высокое городище, / В широкое поле, / За сына татарского [отдают].ʼ 12 Бесермяне - коренной малочисленный народ РФ; проживают компактно на севере Удмуртской республики, говорят на бесермянском наречииудмуртскогоязыка. В других текстах сходного содержания встречаются варианты виричунь-си-ричунь, шырчинь-бирчинь, сырики-бирики. Похожие элементы встречаются в детской дразнилке (55). (55) Коми-з. Вира-чунь, сири-чунь, вири-вара, сириньыс висьӧ, сиринь дзулля чеччыштӧма [Микушев, 1973, с. 181]. ʻВира-чунь, сири-чунь, вири-вара, вертлюг-то заболел, вертлюг-то соскочил.ʼ Народная этимология допускает сближение сирчинь и сир чунь ʻщучий палецʼ, бирчинь и вир чунь ʻокровавленный палецʼ. На такое понимание ориентировался Ю. Вихман, записавший следующий вариант песни (54): (56) Коми-з. Вир чунь, вир чунь, нылыд бӧрдӧ, / Тотара жӧ пи сайӧ эн сет / Джуджыд карӧ, паськыд ыбӧ [Там же]. ʻBlutfinger, Blutfinger, deine Tochter weint, / Gieb sie dem Tatarensohn doch nicht (zum Weibe) / In die hohe Stadt, auch die weiten Felder.ʼ (ʻКровавый палец, кровавый палец, твоя дочь плачет, / Не отдавай же ее татарскому сыну (в жены) / Ввысокийгород, да [в] широкиеполя.ʼ) 13 Однако В. И. Лыткин высказал предположение, что сирчинь-бирчинь/сирчуньвирчунь является искаженным словом татарского языка, сохранившимся как напоминание о временах монголо-татарского влияния [Там же, с. 180-181]. Вообще, не является новостью, что «особенно хорошо поддаются затягиванию в имитативные (т. е. изобразительные. - В. И.) группы слова, вновь попадающие в язык, то есть заимствования» [Дыбо, 2004, с. 69]. Сходный пример нам дает, возможно, коми-зырянская детская считалка (57). (57) Коми-з. Атэ катэ, кирмэ лёле, / Чибэ чане, рие рае, / Кали пути кики воты, / Шӧрэм притон, / Вэсь вом так кӧр кись [Панюков, 2010, с. 93]. Ее «зачин» атэ катэ, кирмэ лёле происходит, возможно, от хантыйского ит, кăт, хуԓəм, њоԓ ʻодин, два, три, четыреʼ. Детский фольклор чрезвычайно богат не только заумью, характерной более всего для считалок, но также изобразительными словами других разрядов. К категории детского фольклора относят, во-первых, произведения, созданные взрослыми специально для детей (колыбельные, пестушки, потешки и др.); во-вторых, произведения, которые создают сами дети, играя или подражая взрослым (считалки, дразнилки, заклички и др.). В детских колыбельных песнях в качестве рефренов или зачинов используются детские слова (типа рус. баю-бай), которые служат специально для баюканья ребенка (58), (59). Те же слова обычно могут пропеваться отдельно, вне колыбельной песни; в таком случае они фиксируются в словарях как специальные детские междометия. (58) Ханты. Тёй-тёй, рапс-рапс / Пухием энма. / Тёй-тёй, рапс-рапс / Щущи ем энма [Молданова, 2008, с. 29]. ʻТёй-тёй, рапс-рапс / Сыночек, расти. / Тёй-тёй, рапс-рапс/ Младенецмой, расти.ʼ (59) Ханты. Эвием тёй-тёйи / Тёй-тёй-тёй-тёйи. / Эвием бай-байи / Бай бай-бай-байи [Там же, с. 32]. ʻДоченька, тёй-тёйи/ Тёй-тёй-тёй-тёйи. / Доченька, бай-байи/ Бай-бай-бай-байи.ʼ 13 Комиинемецкий текст приводятся по [Микушев, 1973, с. 181]. Пер. с нем. наш. В отличие от колыбельных, склоняющих ребенка ко сну, пестушки и потешки сопровождают бодрствование ребенка, а именно специальные физические упражнения. Эти упражнения способствуют физическому развитию, а сопутствующие им тексты отвечают за эмоциональное состояние ребенка. В пестушках используются специальные изобразительные слова, которые соответствуют разным видам пестования и сопровождают различные движения. Например, «тютюшканье» (покачивание или подкидывание ребенка) сопровождается в русском языке словами тюшки-тютюшки, в мордовских дюгу-дюгу, дёголь-дёголь ит. п., ср. (60), в марийском учики-вачики, ср. (61), ит. д. (60) Эрз. Дёге, дёге, дёкшке, / Монь тейтерем покшке, / Покш васень чак шошка [Таракина, 1978, с. 65]. ʻДёге, дёге, дёкшке, / Моя дочкаужебольшая, / Ростомонасбольшойгоршок.ʼ (61) Мар. Учики-вачики, / Учики-вачи, / Изи пси ӱлнӧ, / Изи Мичу кӱшнӧ [Петухова, 2002, с. 99]. ʻУчики-вачики, / Учики-вачи, / Маленькая кошка внизу, / Маленький Мичу наверху.ʼ Эти специальные слова в пестушках передают, по-видимому, моторный образ соответствующего движения, что подтверждается близостью по крайней мере некоторых таких слов к общеупотребительным изобразительным словам: ср. учики-вачики, учики-вачи в (61) и марийск. учик-учик, изображающее качание на качелях, в колыбели, на ногах, атакже подбрасывание на рукахвверх. Потешки предназначены для детей чуть более старшего возраста, когда ребенок понимает уже несколько больше, чем в период пестования. Для текстов пестушек важнее прочего оказывается благозвучие, ритмический рисунок (с точки зрения формы) и добрые пожелания, установка на благополучие (с точки зрения содержания). Потешки более непосредственно обращены к ребенку, в их содержании больше выражены игровая (развлекательная) и познавательная (поучительная) функции. Этим, в частности, объясняется появление в потешках подражаний звукам животных (взрослые вообще довольно рано начинают показывать детям «голоса» зверей и птиц), ср. (62). В то же время изобразительные слова могут так же, как в пестушках, сопровождать соответствующиедвижения, ср. (63). (62) Манси. Каткасы луйги: Тив-тив-тив! / Турап хотал вари ке, / Ам хоталь исапегум? / Ам хоталь щалтапегум? / Ам тыг ты исапегум! / Ам тыг ты щалтапегум! [Кумаева, 2012, с. 269]. ʻСиничка щебечет: Тив-тив-тив! / Если наступит день ненастный, / Куда же сяду я? / Где же спрячусь я? / Вот куда я сяду! / Вот куда я спрячусь!ʼ (При произнесении двух последних фраз ребенкущекочутладошку, улоктя ипод мышкой). (63) Манси. Хоталакве посты, хоталакве посты, макве регылтты, макве регылтты. Аквмат та раквалтахтас: ракв-ракв-ракв [Там же, с. 270]. ʻСолнышко светит, солнышко светит, землюшку греет, землюшку греет. Вдруг дождь полил: кап-кап-кап.ʼ (При произнесении слов о дожде указательным пальцем тихонько постукиваютпо ладошкеребенка, изображая падение капель). К детскому поэтическому творчеству относятся обращения к животным (иногда называемые приговорками). Вполне естественно, что в таких текстах широко используются подражания звукам животных, особенно птиц, ср. (64). Таким же естественным кажется употребление слов подзыва, ср. (65), или отгона животных, ср. (66). (64) Удм. Куд-кудак, куд-кудак, / Кудыын ӧй пукы так. / Мон пуки, кукей пузай, / Со понна сезьыдэ вай [Долганова, 1981, с. 12]. ʻКуд-кудах, куд-кудах, / В лукошке не сидела так. / Я сидела, яйцо снесла, / За этодаймнеовса.ʼ (Обращение ккурице). (65) Удм. Дӥго-дӥго, дӥго-дӥг, / Шуре мын-ай, нянь сёто [Тамже, с. 40]. ʻТега-тега, тега-тег, / Нарекуиди-ка, хлебадам.ʼ (Обращение к гусю). (66) Удм. Пси, мани, пси, мани, / Пирыс гур вылад, пирыс! [Там же, с. 41]. ʻКис, киска, кис, киска, / Брысь на печку, брысь!ʼ (Обращение к кошке). К приговоркам (обращениям к животным) близки заклички - обращения к вре-менам года, солнцу, дождю и другим явлениям природы. Эти явления мыслятся как живые: к ним обращаются с просьбами, пожеланиями, сетованиями и т. п. Для таких текстов характерно употребление подражаний звукам окружающего мира, ср. (67), (68). Заклички обычно сопровождаются жестами и действиями, которые вкупе с соответствующими звукоподражаниями должны усилить «заклинательный» эффект. (67) Манси. Тур вит, Ас вит, поть-поть-поть [Кумаева, 2012, с. 270]. ʻОзерная вода, Обская вода, кап-кап-кап.ʼ (Обращение к духу воды: весной, первый раз сажая кого-либо в лодку, нужно намочить его голову водой, говоря эти слова). (68) Ханты. Хатл ими, хар, хар, / Хатл ими, хар, хар, / Вой кушин куштум, / Нехс кушин куштум. / Венум пущинг ернаса муя танемасын? [Кашлатова, 2008, с. 98]. ʻСолнце женщина, хар, хар, / Солнце женщина, хар, хар, / Звериными когтями царапаю, / Соболиными когтями царапаю. / В штаны грязные зятевы зачем спряталось?ʼ (Обращение к солнцу: вытянув руки к небу, в сторону солнца, просят солнце появиться). Наконец, в различных жанрах детского фольклора мы ожидаемо встречаем так называемые детские слова - слова, употребляемые взрослыми исключительно в разговоре с детьми и принадлежащие, по меткому выражению Г.

Скачать электронную версию публикации