Artistic devices and stylistic tools in the translation of a folk text: the problem of the aesthetic function of a trans.pdf Эстетическая функция перевода фольклора важна для его восприятия: фольклорный текст чаще всего есть текст художественный 1 и в культуре, где он бытует, его художественная ценность осознается не меньше, чем практическая. Текст, не затрагивающий чувственную сферу, не будет запомнен и передан несмотря на всю его практическую нужность. Перевод фольклорного образца в идеале преследует три цели: ознакомительную (представляет читателю новую для него традицию), аналитическую (позволя ет исследователю работать с текстом, даже не зная языка оригинала) и эстетическую (передает художественное впечатление от текста). В научном фольклористическом переводе упор обычно делается на вторую функцию, первая нередко тоже имеется в виду, а третья не всегда осознается как возможная и/ или необходимая. Между тем наиболее удачные научные переводы вовсе не лишены эстетического компонента - примерами могут служить эпические тексты, изданные в серии «Эпос народов СССР» / «Эпос народов Европы и Азии», прозаические повествовательные тексты серии «Сказки и мифы народов Востока» и произведения, опубликованные в серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока». Последняя серия особенно интересна для переводчика фольклора, поскольку, во-первых, двуязычная (национальный и русский тексты представлены параллельно), во-вторых, публикует образцы всех жанров сибирского фольклора (поэтическихи прозаических), исключаямалые жанры. Стилевым характеристикам фольклорного текста как важной проблеме поэтики посвящено немало работ - это одна из наиболее изучаемых областей фольклористики. Характеристика стилевых черт фольклорных произведений дается во вступительных статьях к изданиям серий «Эпос народов Европы и Азии», «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока». Выделены и описаны конкретные поэтико-стилевые приемы народной поэтики, в том числе с точки зрения их перевода (см., например: [Гацак, 1977; Кидайш-Покровская, 1977; Пухов, 1977; Кудияров, 2002]. Собственно переводной фольклорный текст, в отличие от оригинала, своей стилистики не имеет; разница чисто научного (формального) и фольклористического (имеющего художественную функцию) переводов состоит не в их стиле как таковом, а в подходе к отображению стиля оригинала. Однако это не означает, что переводной текст должен быть безликим и формальным. Переводчик киргизской эпопеи «Манас» на русский язык Н. В. Кидайш-Покровская в статье, посвященной переводу эпоса, отмечает: «...перевод, сохраняющий характерные особенности подлинника, должен выполняться в том же стилистическом ключе, что и оригинальный текст, и при этом быть явлением русского языка» [Кидайш-Покровская, 1977, с. 129-130]. В задачи комплексного издания фольклорного текста, несомненно, входит публикация именно такого перевода, полноценного с точки зрения и русского языка, и стилистики оригинала. Приемам достижения этого эффекта посвящена настоящая статья, однако сохранение «того же ключа» в стилистическом плане во многих случаях затруднено по причинам, которые будут указаны ниже. Мы попытаемся описать доступные переводчику методы передачи эстетического воздействия, которые продиктованы природой оригинального фольклорного текста и требуют только осторожного вдумчивого применения, чтобы не уничтожитьхудожественный компонент народнойпоэзии и прозы. 1. На уровне лексики это, прежде всего, слова, маркированные стилистически, причем маркированностьможетбытьлюбой. 1.1. В переводе вполне органично могут смотреться как высокие архаизмы, так и просторечные, областные слова, даже бранные выражения, если того требует оригинал. Разнообразие примеров использования высокой, сниженной и просторечнойлексики дает перевод якутского сказания «Могучий Эр Соготох»: Баhынбдыктара сытан, ...голову своювысунул, Айаҕын дьаллас гыннаран баран, пасть широко разевая, Саҥалаах-иҥэлээх человеческим голосом Киhилии кэпсэллээх стал говорить, Буола сыппыта. в море полёживая. [Якутский героический эпос, 1996, стк. 5893-5897] Отмеченные слова в современном русском языке стилистически маркируются как просторечие (пасть, полёживая) и грубое просторечие (разевая). Применительно к персонажу эпоса - духу-хозяину моря - эти слова характеризуют как принадлежность его Нижнему миру, так и его неполное человекообразие, чудовищность. Аай ийэ дойдубун Когда изначальную мать-землюмою Аанбастаанайаркүннэригэр Впервые сотворяли, - Аҕыс иилээх-саҕаллах восьмиободной-восьмикрайней, Атааннаах-мөҥүөннээх с треволнениями-беспокойствами, Айгырдаах силиктээх в роскошном наряде-убранстве - Аҕа бараандойдубун отчую почтенную странумою Сол курдук айбыттарэбит. вот такой сотворили, оказывается. [Якутский героический эпос, 1996, стк. 131-137] Слова изначальный, треволнение в словаре маркированы как книжные [Ожегов, Шведова, 2003, с. 241, 809], сотворить - как слово высокого стиля [Там же, с. 791], слова убранство и отчий, хотя они и не имеют специальных стилистических помет в словаре, мы выделили как редко употребляемые в современной книжной и разговорной речи. С помощью этих слов передается общий торжественный стиль фрагмента описания Средней земли. 1.2. В этом же фрагменте используются вновь созданные слова по образцу якутских: восьмиободная-восьмикрайняя (земля). Этот сильный прием сразу обращает на себя внимание читателя, и тюркские языки дают немало возможностей для такого конструирования. На этот интересный момент следует обратить специальное внимание. С точки зрения языка оригинала никакой стилистической маркированности здесь нет - это просто фольклорное слово, встречающееся во множестве эпических текстов. С точки зрения же русского перевода здесь возникает стилистический акцент - необычное для русского читателя слово становится приметой эпического стиля. При соблюдении чувства меры переводчик может пользоваться приемами словотворчества или калькирования, чтобы создать определенную атмосферу. Еще одним удачным примером такого калькирования может служить парное слово зверовать-птицевать в значении ‘охотиться на зверей иптиц’: Jуу ползо, jууга да jÿрер Случится война - моглавоевать, аргазыпар, Аңдап-куштап та jÿретен [Но] зверовать-птицевать - салымыпар. [такую] судьбу имела. [Алтайские героическиесказания, 1997, стк. 168-169] Слово зверовать - само по себе не калька, оно известно в русском языке, в том числе в сибирских говорах [Даль, 1994, с. 674; Словарь говоров..., 1999, с. 172] в значении ‘охотиться на зверя’. Парное слово аңдап-куштап калькируется в переводе с опорой на реально существующее русское слово - второй компонент кальки создается по модели первого. Примеры словотворчества по образцу языка оригинала встречаем в томе, посвященном обрядовомуфольклору эвенков: Чӣе чӣечэми, Хвоинки отхвоились, Дэкта дэначāми... Листочки отлиствились... ...Ирэктэ ирэллэкин, ...Когда лиственница залистивится, Болгиктал болгӣллактын, Стланик застелется, Чāлбāр чāлбāлдялдактын... Берёзки заберёзятся... [Обрядовая поэзия…, 2014, с. 208-211] В эвенкийском языке от основ существительных с помощью глагольных формантов легко образуются глагольные формы. В русском языке такие формы образовать сложнее, но возможно; моделью их образования в приведенном примере можно считать слово застелется - это не продукт индивидуального словотворчества, а литературное русское слово (от него и образовано слово стланик). По этой модели образованы формы залиствится, заберёзятся. Формы прошедшего времени отхвоились, отлиствились образованы по модели типа «отвоеваться», «отстреляться», «отмучиться» в значении ‘закончить делать что-либо’. Формы из эвенкийского текста воспринимаются как необычные, но вполне возможные с точки зрения системы русского языка; в русском переводе они отчетливо маркированы как выразительноесловотворчество. Похожий пример встречаем в другом эвенкийском обрядовом тексте - в запеве кругового танца «Дэвэ»: Дэвэ-дэвэ, дэвэксэе! Дэвэ-дэвэ, охру дайте! Дэвэдэгэт сигӣлэ! Пойдем охрить в чащу! [Там же, с. 294-295] Название танца дэвэ происходит от эвенкийского дэвэ-ми, букв. ‘что-либо делать охрой’. Как пишет составитель эвенкийского тома Г. И. Варламова, «с уверенность можно утверждать, что дэвэ был связан с ритуалом, где главным являлось действие - рисование охрой» [Варламова, 2014, с. 25]. В современном танце охра уже не используется, поэтому точное значение формы дэвэдэгэт истолко-вать сложно. В переводе выбран способ передачи этого довольно расплывчатого значения с помощью образования русского глагола по образцу эвенкийского: охрить. 1.3. Некоторые элементы образности оригинального фольклорного текста, сохраненные в точном (иногда и буквальном) виде в переводе, также придают окраску переводному тексту, хотя «тон» этой окраски будет иным, чем в оригинале. Подобныйпример дает тексталтайскогогероическогосказания: Азулудаң адынмÿнген, Ездила на коне из клыкастых, Эргектÿдиңтилин пÿлер... Зналаязык когтистых [зверей]... [Алтайские героическиесказания, 1997, стк. 163-164] Образ клыкастого коня - примета эпического стиля знаменитого алтайского сказителя Алексея Калкина, свойственная именно его исполнению (см.: [Алтайские героические сказания, 1997, с. 92-93; Маадай-Кара, 1973, с. 74, 258; Алтай баатырлар, 2013, с. 98-99]). Кони богатырей обычно имеют неземное происхождение, поэтому обладают необычной внешностью и удивительными способностями. В алтайском тексте это сочетание маркировано как чисто фольклорное выражение; тем более оно оказывается маркированным в переводе. В этом случае все, что требуется от переводчика, чтобы сделать текст выразительным, - это не потерять образ ипередать его как можно ближе коригиналу. Вообще, всякое слово, не типичное для нейтрального стиля речи, в переводном фольклорном тексте получает стилистическую нагрузку, будь то архаизм, необычный эпитет, калька лексической единицы из сибирских языков, продукт словотворчества, книжное, диалектное или просторечное слово. 2. На уровне синтаксиса изобразительные возможности перевода весьма широки с учетом того, что синтаксическая структура языков оригинала и перевода, как правило, сильно различается. Поэтому насколько бессмысленно и даже вредно имитировать синтаксис исходного языка, настолько гибкое использование возможностей русского синтаксиса позволяет достигать эстетического эффекта в переводе, не искажая сути оригинала. Особенно заметен такой эффект в переводе поэтических произведений, где каждая строка с ее четкой синтаксической структурой самобытна и сама по себе, и в составе комплексов вариаций, где строки имеют параллельное строение. Имеется три основных способа достичь художественного эффекта с помощью синтаксических средств: нарочито сложное, нарочно неполное строение предложения и разные виды синтаксической вариации. Если сложная организация предложения (повторяющая оригинальную конструкцию) - обычно примета высокого стиля (преимущественно в эпосе и некоторых обрядовых текстах), то нарочито неполные предложения в оригинале встречаются, как правило, в текстах разговорного, обыденного стиля, включая и тексты лирических песен. 2.1. В повествовательном фольклоре приметами высокого стиля обычно отмечены легенды и предания о давних временах, иногда - мифы цикла творения (наиболее священные); предания и мифологические рассказы о повседневности, как правило, носят чертыразговорнойречи, иногда ипросторечия. Характерной чертой тюркского синтаксиса являются длинные сложные предложения с нанизанными независимыми оборотами. В русском переводе их часто приходится разбивать на более короткие и простые по структуре (иначе такую сложную конструкцию не сделать понятной), но увлекаться этим не следует, чтобы не отходить слишком далеко от принципа эквивалентности на уровне предложения. В русском предложении, сохраняющем осложнение (пусть и другой природы, чем тюркское), сложный синтаксис маркирован как отступающий от нормы и служит приметой стиля. В примере из тувинской легенды, выдержанной в торжественном стиле, оригинальный текст осложнен однородными деепричастными оборотами с формами на -уп. В переводе эти формы передан разными форма-мирусских глаголов: Ол хэвээр-ле аал-коданы чок, С тех пор аала-усадьбы не имеющим, аалдар аразынга аян тудуп, тоткан между аалами поющим Белобородым старичеринге тос хонуп, аштаан черинге ком его звать стали. [Он] людей радовал, алды хонуп, Хемчик дургаар чор-на музыкальном инструменте играя, где натуп чоруур Ак-Сал ирей дирти едался - девять дней, где голодал - шесть берген. дней гостил, вдоль [реки] Хемчик ездил. [Мифы, легенды…, 2010, с. 92-93] В примере одно тувинское предложение передано двумя русскими, и все же во втором из них (более длинном) сложный, иногда не вполне литературно правильный синтаксис указывает как на строение оригинальной фразы, так и на эпическую неторопливость повествования, его замедление во времени. В цитиро-ванном тексте эта неторопливость с повторами и вариациями противостоит энергичному началу текста, где динамично, в форме диалога, описывается действие, например: - Мен база сыгыртыр кижи бол-- Я ведь тоже умею сыгыт исполнять, гай мен, ол ойнап орар чүвеӊ унүнүӊ как красив звук предмета, на котором [ты] деп чүвезин, мени өөредип каайт, - играешь, меня научи, - сказал. дептир. - Что ж, это легко. На, попробуй-ка по - Мында чүү болор, белен чүве. играть, - сказал тот парень и вручил [инстМа, ойнап көр даан - дээш, ол кижи румент]. тутсуп берген. [Мифы, легенды…, 2010, с. 90-91] Другой пример из того же источника показывает еще более сложную конструкцию (в переводе также разбитую на две части). Одно тувинское предложение, переведенное двумя русскими, занимает целый блок текста: Эртен ойнааш, Ак-Ой чуртунуӊ С утра, играя, богатства страны Ак-Ой, бай-байлаан, аӊын-меӊин, арга-зверей-птиц, леса-деревья, травы-сено, ыяжын, оът-сигенин, аржан-суун, ара-аржааны-реки, множество подданных албатызыныӊ, хөйүн мактап, угаан-прославляя, ум, мощь-силу [хана] просарыылын, күчү-шыдалын мактап, славляя, большой страны народ, богатстулуг чурттуӊ чонун, байлаан удуртуп вом управляющего отца, красоту-доброту баштаар адазыныӊ соон салгаар сал-молодой ханши, подарившей отцу, стране, гакчы оолду адага, чуртка, чонга народу наследника, потомка-мальчика, шаӊнаан аныяк кадынныӊ чараш-прославил. [Когда] молоко двух материнчаагайын мактапиениӊ ийи эмииниӊ ских грудей, во всей Вселенной людей сүдү бүдүн өртемчей кырында кижи вскормившее-вырастившее, прославил, үрезин тоттуруп-өстүргенин мактап, сказку рассказал, солнце взошло, когда тоолдап келир орта, хүн хөрееп, дүъш время подходило к обеду, ханша всплакнуүези четкелек чорда, кадын ыглай ла, из колыбели сына взяв, стала кормить каапкаш, кавайда оглун ап эмзире грудью, в это время хан пожаловал, оказыберген орда, хаан-авыгай кире моор-вается. лапкелгенчүвеңиргин. [Там же, с. 96-97] Периодические повторы нарушают литературную русскую норму, однако здесь служат действенным средством объединения длинного предложения, чтобы его смысл не ускользал от читателя. Длинный ряд вариаций в первой части предложения, переданный по-русски (как и в оригинале) однотипными конструкциями, несколько нарушает литературный порядок слов: в русском деепричастном обороте деепричастие обычно стоит первым, а зависимые от него слова - за ним, в переводе сделано наоборот. Постановка глагольной формы в конце синтагмы имитирует тюркский синтаксис и, не мешая понимать смысл фразы, задает ритм всего длинного предложения. Огромная по сравнению с тюркскими языками свобода русского порядка слов позволяет создавать художественные обороты большой выразительности, при этом сохраняя некоторый аромат иноязычия. 2.2. Следуя за синтаксисом оригинала (в той мере, в которой это возможно без нарушения смысла), русский перевод может стать и более лаконичным, чем нормативная русская речь. Во многих языках Сибири именные и глагольные формы полностью включают в себя значения личности и притяжательности, поэтому местоимения при них не нужны; в русском языке употребление местоимений - литературная норма, а их отсутствие (допустимое с точки зрения сохранности смысла) воспринимаетсякак маркированность: Бэюнэ-гу вамӣ, hуҥтуе-гу бакамӣ - Лося ли добыл, другого ли кого натоговӣ имтыдиҥэс, тадӯ гуннэкис... шел - огоньсвойугостишь, тут скажешь... [Обрядовая поэзия…, 2014, с. 150-151] Опущенное в русском переводе местоимение «ты» придает всему предложению разговорный оттенок, что характерно и для текста оригинала - описание обряда угощения огня исполнено обыденным, простым языком без каких бы то ни было изобразительных средств. Для русского перевода намеренное опущение понятных по контексту слов - стилистический прием, имитирующий разговорную речь. Пример синтаксической неполноты, не связанной с эффектом разговорной ре чи, - песня о верховом олене: Сӣммарӣм сурукъявӣ, Выбрала в приданое Багдамава, алава, Белого, пегого, Һалгарин ҥонимил - Ноги длинные - Аямама ичэдэн. Красивый на вид. [Обрядовая поэзия…, 2014, с. 200-201] Контекст позволяет восстановить и опущенное местоимение «я», и определяемое слово «олень», к которому относится описание. Другой аналогичный пример, где действующее лицо и объект действия устанавливаются только по контексту: Вамӣ, эмэнэ, эвэдюлелин Добыв, приходишь, передбабушкой нодаҥнанны. бросьего. [Там же, с. 160-161] Из текста в целом мы узнаем, что речь идет о добыче соболя, поэтому «он» - это соболь во всем тексте. Для эвенкийского языка употребление личных и притяжательных местоимений необычно, они встречаются в речи в основном тогда, когда нужно подчеркнуть, кто именно выполняет действие: Сурукол мōннӣсинови, / Бӣ нян - мэннӣшинэви ‘Уходи к себе, / Ая - к себе’ [Там же, с. 172-173]. 2.3. Одно из универсальных средств организации фольклорного текста - вариация и параллельные конструкции, создаваемые за счет вариаций. Изучению вариаций в фольклоре (особенно в эпическом и обрядовом тексте) посвящено немало работ, в том числе совсем недавних (см., например: [Кудияров, 2002; Лиморенко, 2006а; 2006б; 2007; Конунов, 2013; 2014; Ойноткинова, 2014; Гриневич, 2016]. Передача вариации самой по себе - задача достаточно очевидная, но подходы к этой задаче могут быть весьма различны. Можно формально передать строение варьирующихся фрагментов, не учитывая ни относительной длины строк, ни стройности синонимического ряда; полученный текст будет (возможно) понятен, но не эстетичен. К счастью, в серийных изданиях фольклора такой подход не встречается - в них переводчики бережно относятся к эстетической функции текста, вдумчиво подбирая языковые средства и создавая по-настоящему поэтические переводы. Покажемэто напримере. Один из признанных образцов удачного поэтического (не рифмованного) перевода эпоса, богатого вариациями, - алтайские сказания «Очи-Бала» и «КанАлтын», изданные в переводе З. С. Казагачевой [Алтайские героические сказания, 1997]. Важным условием успешности в этом случае была предварительная тщательная текстологическая работа, проделанная составителем тома. Все случаи вариации были исследованы с точки зрения языковых средств [Каташев, 1997, с. 30-33], ив переводе их выбор был также подчинен строгимпринципам. Доля варьирующихся фрагментов в текстах алтайских сказаний необычайно высока, блоки вариаций могут насчитывать 20-30 строк подряд, поэтому точность передачи поэтического стиля здесь особенно важна. Jер ӱстиниҥ jетен каан jерин пӱлер, Зналаона на земле владения семидесятикаанов, Алтайӱстиалтанкаан ЗналаонанаАлтаеземли алтайынпӱлер. шестидесятикаанов. Аткан огыташтаҥ jанбас - Пущенная ею стрела и камень солоон пӱткен, пробьет - [такою] меткою рождена, Айткансӧзи пийдеҥ jанбас - Словоееи пия проймет - чечен пӱткен. [такой] речистоюрождена. Кирбиги jок паатыр полды, Богатыркойбез ресниц была, Киндиги jоккесер полды. Кесером без пуповины была, Айткансӧзиот-алмыстый Речь ее - какалмазныйвысверк, мысылдаган, Кӧргӧнкӧзикӧрнӧӧдийпучагылган. Видящие глаза ее - как всполохи пламени. [Алтайские героическиесказания, 1997, стк. 205-212] Можно видеть, что в переводе не только весьма точно передана структура алтайских варьирующихся строк, но уделено большое внимание выбору языковых средств. В строках присутствует ритмизация: в полустроках [такою] меткою рождена - [такой] речистою рождена количество слогов равное (за счет использования форм такой / такою), а поскольку эти полустроки конечные, то и полные строки, несмотря на различие количества слогов, ритмизируются этими равными по длине окончаниями. Вообще по этому примеру видно, что в ритмизации и подчеркивании сходства варьирующихся строк конечные полустроки играют более существеннуюроль, чем начальные. Удачный подбор слов на одинаковых синтаксических (варьирующихся) позициях создает русскую внутреннюю рифму пробьет - проймет (в оригинале она тоже присутствует, но эта рифма тюркская). Соседство редких слов высверк и всполохи, семантика которых связана со светом, дополнительно усиливает сходство строк. Кроме того, оба этих слова воспринимаются как стилистически маркированные (обэтом говорилось вышев разделе 1). В переводном тексте гибкость русского синтаксиса позволяет сделать его выразительным средством для передачи эстетического впечатления с помощью усложненных конструкций или подчеркнуто неполной структуры предложения, а также за счет богатства вариаций (в последнем случае большую роль играет такжевдумчивый подбор варьирующих синонимов). Указанные приемы достижения эстетического впечатления не только доступны в рамках научной публикации, но и желательны с точки зрения передачи эстетической функции фольклорного текста, которая часто не получает достаточного отражения в научных публикациях.

Скачать электронную версию публикации