Semantics of the cemetery chronotope in the novel «Laurus» by E. Vodolazkin.pdf Категория хронотопа в романе Е. Г. Водолазкина «Лавр» в настоящее время не исследована, а часть работ, посвященных «Лавру», сепаратно касается только категории времени ([Архангельская, 2013; Вежлян, 2013; Солдаткина, 2013; Жучкова, 2015; Калдыбекова, 2015; Маглий, 2016] и др.). По словам М. М. Бахтина, «всякое вступление в сферу смыслов совершается только через ворота хронотопов» [Бахтин, 1975, с. 406], а потому семантизация хронотопов в литературных произведениях является обязательной частью анализа художественного произведения. Цель данной работы заключается в семантизации кладбищенского хронотопа в романе Е. Г. Водолазкина «Лавр». Опираясь на определение М. М. Бахтина («Существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе, мы будем называть хронотопом» [Бахтин, 1975, с. 234]) и учитывая частоту употребления этого термина в кругу гуманитарных дисциплин, мы делаем вывод оментальнойосновехронотопа. В нашей статье под хронотопом будем понимать архетипический образ, имеющий ассоциативную валентность с категориями времени, пространства, состояния. Ассоциативная валентность (способность понятия сочетаться в сознании с другими понятиями), с одной стороны, задает ряд характерных параметров хронотопа, с другой же - семантически связывает функционально схожие хронотопы синтагматически, парадигматически или иерархически. Например, говоря о «больших объемлющих и существенных хронотопах», М. М. Бахтин указывает на то, что «каждый такой хронотоп может включать в себя неограниченное количество мелких хронотопов, ведь каждый мотив может иметь свой особый хронотоп» [Тамже, с. 400]. Одним из «существенных хронотопов» в пространственно-временной структуре романа «Лавр» представляется кладбищенский хронотоп. Его ассоциативные валентности составляют смысловой каркас первой части романа и остаются важными в контексте романа в целом. Кладбищенский хронотоп в социопсихологическом аспекте определяет характерные особенности коммуникативной ситуации, реализующиеся на кладбище, что выражается в кладбищенской культуре. Поскольку кладбищенская культура в силу своей специфичности входит в ядро социокультурного кода любой нации, то автор, задействующий данный хронотоп, воссоздает значимую часть картины мира определенной нации. Е. Г. Водолазкин воссоздает картину мира русского человека XV в. Кроме того, кладбищенская тема шире темы смерти вообще и отличается табуированностью, а потому использование данного хронотопа всегда имеет особое значение: сакрализующее или, наоборот, десакрализующее. Кладбищенский хронотоп в «Лавре» имеет два варианта реализации, т. е. концептуально распадается на два хронотопа (кладбище и скудельница), каждый из которых в свою очередь имеет по две локализации: деревенское кладбище имонастырский кладбище-сад; деревенская скудельница и захоронение Лавра. В статье П. В. Федорова приводится описание хронотопа кладбища [Федоров, 2013, с. 17-19]. Резюмируя описание, отметим ряд существенных характеристик, которые понадобятся при анализе хронотопа в романе: во-первых, кладбищенское время сакрализовано, т. е. соотносится с вечностью, противопоставляется суетному, мирскому времени; во-вторых, кладбищу присуща мнемоническая функция (вплоть до значимого отсутствия); в-третьих, кладбище обладает собственной пространственной структурой; в-четвертых, кладбище является потусторонним, медиаторским пространством. Применительно к роману «Лавр» следует отметить полное соответствие всемобозначеннымпунктам. Деревенское кладбище не имеет в романе описания, единственной его характеристикой является тишина. Это и природная тишина, и безмолвие (как следствие отсутствия людей, а значит, и звучащей речи). Именно тишина характеризует кладбищенское время как сакральное, соотносящееся с вечностью и противопоставленное бытовому. Так, время на кладбище практически бессобытийно. Можно отметить лишь три эпизода, разворачивающиеся на кладбище, да и то частично: чтение «Александрии», похороны Христофора и появление Устины. Эти события на фонеобщей бессобытийностикладбища представляются особозначимыми. Симптоматично авторское оформление первого такого эпизода: чтение «Александрии». Сначала сообщается, что Александрию Арсений читал постоянно. Он читал ее сидя на лавке и лежа на печи, зажав руками между колен и навалившись головой на ладони, утром и вечером. Иногда - ночью, при свете лучины 1 [Водолазкин, 2016, с. 42]. После чего следует краткий пересказ собственно повести и следующая за ним фокализацияперсонажа: Арсений закрыл книгу, которую читал на кладбище в лучах уходящего солнца [Там же, с. 43]. Таким образом, вставочный эпизод с пересказом повести оформляется как медиаторское пространство, переносящее героя из пространства избы в пространство кладбища, из быта к вечности. Автор рисует становление личности Арсения путем аллюзии на Александра Македонского в качестве персонажа «Александрии», в которой походАлександраявляется попыткой познания мира. Второй кладбищенский эпизод - это похороны Христофора. Центральное место в немзанимают словастарцаНикандра: Проводивший дни жизни своей в доме у кладбища, дни своей смерти он будет проводить на кладбище у дома. Убежден, что подобная симметрия покойным только приветствуется [Там же, с. 61]. «Симметрия», подмеченная старцем, намекает на глубинную связь Христофора с миром мертвых. Само желание не жить в слободке, а поселиться в избе возле кладбища говорит о потребности покоя, отречении от мирского, то есть Христофор изначально в романе не принадлежит обыденному пространству в полной мере. Похороны, по сути, не отражают настоящего положения дел, их значение для пространственной «прописки» Христофора неважно, однако Арсений еще не готов понять и принять это, а потому главным посылом эпизода и становятся словастарца Никандрао том, что в смертиХристофоробретает жизнь. Третий эпизод - это появление Устины. Началом его служит надмогильная «беседа», обращенная Арсением к Христофору. «Беседа» не доводится до конца, так как Арсений чувствует на себе посторонний взгляд и обнаруживает Усти-ну. Ее взгляд «мерцал из-за дальних надгробных камней» [Там же, с. 67]. Устина впервые появляется в тексте на территории кладбища, она оказывается единственной выжившей в своей деревне после мора - все это позволяет трактовать ее образ как изначально связанный со смертью. Избежание смерти от мора в данном случае вовсе не отменяет связи: наоборот, на ней по определению лежит печать смерти, потому Устинуи прогоняют из Рукиной слободки. Мнемоническая функция кладбища в романе отлична от современной. Так, там нет надгробных надписей - ни имен, ни дат, ни эпитафий. Кладбище обезличено, что только усиливает образ тишины и безмолвия: на кладбище отсутствует не только звучащая речь, но и письменная. Именно мнемоническая функция отражает культурный код средневековой Руси, отношение кБогу иусопшим: Почему на могилах нет имён, спросил однажды Арсений. Потому что Господу они и так известны, ответил Христофор. А потом кам имена без надобности. Через сто лет уже никто не вспомнит, кому они принадлежали. Бывает, что и через пятьдесят. А может быть, даже через тридцать. Так помнятво всем мире или только в Рукиной слободке? 1 При цитировании сохранено авторское оформление текста по изданию [Водолазкин, 2016]. Пожалуй, что во всем мире. Но особенно - в Рукиной слободке. Мы не строим мраморных склепов и не высекаем имён, ибо нашим кладбищам дано право превращаться в леса и поля. Что отрадно [Водолазкин, 2016, с. 43]. Можно утверждать, что мнемоническая функция закреплена не за людьми, а за Богом как высшей инстанцией: так как людская память быстротечна и не имеет значения для вечности. Показательным в приведенном отрывке является и то, что сама территория кладбища оказывается способной диахронически интегрироваться в природу. Таким образом, кладбище вписывается в космос посредством превращения «в леса и поля». Время в романе обладает категорией перспективы, то есть будущее не скрыто от настоящего, а может быть явлено некоторым героям в видениях. Так, в пламени печи Арсений видит себя стариком, а Амброджо обладает даром предвидения. Но в самом начале романа присутствует эпизод, описывающий, что будет происходить с территорией кладбища вплоть до конца XX в. Предвидение принадлежит Христофору, и оно иллюстрирует процесс интеграции территории кладбища не только в природу, но и в исторические процессы. Пространственная структура кладбища в романе имеет следующий вид: территория кладбища, расположенные на ней обезличенные могилы и одна важная для Арсения могила - Христофора, чья «бытийность» подчеркивается наличием возле нее лавки. Границы кладбища обозначены забором, отделяющим избу, и лесом. Сама изба поделена на две половины: жилую комнату и холодную. Такое разделение семантически обосновано, поскольку отражает идею границы, то есть в тексте задействуется хронотоп порога, также имеющий отношение к медиаторству. Изба в романе обладает амбивалентным значением: это и бытовое, приватное, пространство Арсения и Устины, но и чужое лиминальное пространство, где люди могут получить исцеление. Каждый персонаж, вхожий в избу, несет в себе признаки медиатора: это больные люди, старики, дети, роженица. Кладбище (в качестве потустороннего пространства) обосновывает возможность контакта с умершими, что в романе отражается в надмогильной «беседе» Арсения, обращенной кХристофору. Другой вид реализации хронотопа кладбища - это скудельница, то есть место хранения трупов самоубийц, некрещеных людей и умерших не своей смертью, в том числе и от мора (так называемые заложные покойники). Роль скудельницы объяснена автором непосредственно в тексте романа, а потому ограничим ее описание функциональными отличиями от кладбища. Во-первых, скудельница лишена сакральной функции: это не просто потустороннее пространство, но - враждебное пространство. «Заложные покойники» способны принести вполне ощутимое зло живым: например, наслать неурожай. Во-вторых, скудельница не выполняет мнемоническую функцию: здесь по определению не может быть никаких надписей, это место не предназначено для посещений, а значит, тут не производятся должным образом обряды [Зеленин, 2012]. В романе нигде не говорится, где похоронены родители Арсения, но неупоминание их захоронения на кладбище и смерть от чумы напрямую свидетельствуют об их захоронении в скудельнице. Вынужденное согласие на захоронение в скудельнице Устины и младенца является переломным моментом в судьбе Арсения. Наставления старца Никандра определяют его дальнейшую жизнь - проживание земной жизни за Устину и спасение ее души, то есть задают событийный вектор от завязки романа к его развязке. Вариант локализации монастырское кладбище - сад нивелирует все характеристики кладбищенского хронотопа, кроме пространственной структуры. Само кладбище здесь воспринимается скорее в качестве сада, а не места захоронения умерших и задает собственную ассоциативную валентность (рая, Агора), имеющую преобладающеезначение во второй книге романа. Мотив смерти проходит через весь роман. Ее определение актуализируется самими героями. Так, Христофор объясняет маленькому Арсению, что такое смерть: «Смерть - это когда не двигаются и молчат…» [Водолазкин, 2016, с. 21] Наивное объяснение может показаться желанием не пугать ребенка, но, по сути, Христофор просто обозначает «симптомы», формальные признаки смерти, отменяющие функциональность тела, но не души, иначе упомянул бы про отсутствие мыслительной деятельности. Позже старец Никандр говорит Арсению: «Для Бога все живые» [Там же, с. 38]. Данный оборот и проясняет концепцию смерти в романе: земная смерть - не смерть души. Так актуализируется христианская тема. Кладбище - лишь отправная точка по направлению к вечной жизни. Деятельность Арсения носит сугубо христианский характер: исцеление, преодоление искушений, подвиг юродства, самоотречение, паломничество, пострижение в монахи и отшельничество. Похороны Лавра совершаются необычным способом: его тело волокут до болота и оставляют на растерзание животным, что соответствует обхождению с «заложными покойниками» при отсутствии скудельницы. Такова последняяволясамогоЛавра. Семантика кладбища и скудельницы в романе Е. Г. Водолазкина «Лавр» имеет не архетипическое, а контекстуальное противопоставление: конфликт заключается в нелегитимности захоронения без христианского обряда, но Лавр разрешает конфликт. Собственным захоронением он утверждает подвиг самоуничижения, тем самым приравнивая скудельницу к захоронению мученика. Построение конфликта на контекстуальном противопоставлении вариантов кладбищенского хронотопа свидетельствует о том, что семантическая ассоциативная валентность данного хронотопа лежит в основесобытийной конструкции романа.

Скачать электронную версию публикации