«Armored Train 14-69» by Vsevolod Ivanov: a genetic dossier.pdf К столетию начала Гражданской войны в России в ИМЛИ РАН силами ученых из Омска, Новосибирска и Москвы подготовлено к печати научное издание классического произведения русской литературы ХХ в., в котором нашли отражение революционные и постреволюционные события, - «Бронепоезда 14-69» Всеволода Иванова. В книгу войдут повесть (1921), одноименная пьеса (1927) и киносценарий для неснятого фильма (1963). За прошедшее столетие историография много сделала для понимания переломного для русской и мировой истории периода: обнародованы неизвестные ранее архивные документы, опубликованы и прочитаны мемуары представителей как победившей, так и проигравшей стороны, откры та периодика 1917-1922 гг., в том числе и региональная. Наверное, символично, что именно сейчас «Бронепоезд 14-69» Иванова, на протяжении всей советской эпохи переиздававшийся и шедший на сценах театров на родине и за рубежом, будет издан без цензурных редакторских и режиссерских искажений, прочитан иосмысленв контекстетехмасштабныхисторических событий, которыми онбыл рожден. Опубликованная в 1921 г. повесть «Бронепоезд 14-69», принесшая славу Иванову, родилась не сразу. Генетическое досье этого произведения, то есть «со-вокупность всех черновых материалов и промежуточных печатных изданий, участвовавших в создании текста и классифицированных в соответствии с хронологическим, жанровым, содержательным, формальным и иными принципами» [Генетическая критика…, 1999, с. 284] включает целый ряд текстов, написанных в течение 1919 - начала 1920 г., в которых уже происходило творческое осмысление писателем событий Гражданскойвойны. Многое в изучении творческой истории «Бронепоезда» сделано исследователем творчества Иванова М. В. Минокиным. Именно он впервые заговорил о ранней повести писателя под заглавием «Фарфоровая избушка», которая была написана, скорее всего, в 1920 г. и в печати не появлялась [Минокин, 1966, с. 192-193]. Рукопись повести до настоящего времени не обнаружена, однако сохранились письма Иванова, свидетельствующие о том, что работа над ней была практически завершена. О повести Иванов сообщал А. М. Горькому 16 января 1921 г. из Омска: «Окончил недавно и теперь отделываю большую повесть (величиной в 200- 300 страниц) “из современной жизни”, как говорят, - “Фарфоровая избушка”» [Иванов, 1978, с. 536]. На основе выявленных текстов из фонда писателя А. С. Сорокина в ГИАОО Минокин попытался реконструировать содержание «Фарфоровой избушки», предположив, что это было произведение об «интеллигенции, которая вольно или невольно связала свою судьбу с Учредительным собранием, а потом с омским “правительством”, пережила разочарование, разделила с армией ужасы отступления, а с беженцами - все мытарства дороги и кошмары теплушек» [Минокин, 1966, с. 195]. К сожалению, возможные фрагменты повести «Фарфоровая избушка» слишком незначительны по объему и вызывают много текстологических вопросов, поэтому на сегодняшний день вряд ли можно строить какие-либо концепции содержания этого утраченного произведения. Думается, однако, что предыстория «Бронепоезда» началась на год раньше, в 1919 г., еще во время Гражданской войны, когда в периодической печати Омска и Кургана под разными псевдонимами стали появляться очерки молодого Иванова. В них еще не было глубокого осмысления событий этого времени, оно придет позднее. Короткие яркие зарисовки, в которых узнаются будущие эпизоды и персонажи «Бронепоезда 14-69», фиксировали отдельные факты действительности, увиденной писателем весной - осенью 1919 г. Можно выделить две группы таких текстов. Прежде всего это омские очерки: «Моль» (Заря (Омск), 1919, 23 февр., с. 3) и «Письма из Омска» (Земля и труд (Курган), 1919, 22 марта, с. 3), - подписанные сибирским псевдонимом Иванова - Всеволод Тараканов, а также впервые вводимый в научный оборот очерк «Господин Мартынов» (Вперед, 1919, 27 июля, с. 2. Подп.: Иван Лыков), представляющие отдельные черты жизни «третьей столицы». К этим документальным произведениям примыкает с 1919 г. не печатавшийся текст, озаглавленный «Атаман Вершинин (Из Иртышских казачьих сказаний)» (Единая Россия (Омск), 1919, № 6, с. 1-4. Подп.: Г. Тасин), который соединяет в себе типологические черты очерка и рассказа. Другая группа - «У черты (Очерки фронта)» (Сибирский казак (Омск), 1919, 13 сент. - 5 нояб.), также подписанные Вс. Тараканов. События на фронте нашли отражение и в тексте «Петропавловск (Стихотворение в прозе)» (Вперед, 1919, 22 авг., с. 1. Подп.: Вс. Иванов), в связи с которым возникает проблема авторства. В генетическое досье «Бронепоезда» мы включаем еще очерк «Из рабочих недр» (Советская Сибирь (Омск), 1921, 1 февр., с. 2. Подп.: В. Изюмов), описывающий встречу автораповествователя с типографским рабочим, после Гражданской войны принявшим коммунистическую веру. Очерки Иванова, как часто свойственно этому жанру документальной прозы, имеют автобиографический характер, автор в них «выступает и как лирический герой, и одновременно как герой-рассказчик, личность, которая объединяет разрозненные звенья живой действительности, наблюдаемой им» [Журбина, 1969, с. 41]. Молодой писатель и журналист, военный корреспондент, передает поведение во время Гражданской войны представителей разных социальных групп: интеллигенции, городских обывателей, «союзников», беженцев, крестьян, казаков, рабочих, - записывает их рассказы, разговоры, оценки происходящих событий, иногда с короткими комментариями. Автор-повествователь - фигура в целом пассивная: онслушательи наблюдатель, редко высказывающий своемнение. На улице сибирской столицы рассказчик по имени Всеволод встречает «талантливого поэта» М., с которым не виделся лет пять. Бывший знакомый получает прозвище Моль, давшее заглавие очерку. Это один из тех «интеллигентов», которые ярче всего будут выведены в сценарии «Бронепоезд 14-69» как кадетыкрестоносцы Таль и Каменский - корыстные, алчные, беспринципные. Война изменила поэта: в новые времена, «когда жизнь человеческая оценивается в один ружейный патрон», он занимается спекуляцией, оправдывая себя тем, что ею сейчас занимаются все: «семеновцы» - армия генерал-лейтенанта Г. М. Семенова: «порют, пьянствуют, торгуют железнодорожными билетами»; жители станции Маньчжурия за большие деньги предоставляют ночлег беженцам из России, у которых остались деньги, ит. п. [Неизвестный Всеволод Иванов, 2010, с. 127- 128]. В сценарии капитан Незеласов, не принимающий бесчестного поведения крестоносцев, тщетно пытается пристыдить их. Автобиографический герой очерка, не закончив беседы, поворачивается и уходит. Рукопись очерка «Письма из Омска» Иванов, вероятно, послал своему другу поэту К. К. Худякову, члену партии эсеров, секретарю курганской газеты «Земля и труд». Напечатали очерк с купюрой: от слов «…диктатура пролетариата» до «И временами кажется…» в газете пропуск текста. Статья сопровождалась примечанием: «Продолжение следует», однако, скорее всего, редакция газеты не предполагала в дальнейшем сотрудничать с Ивановым: следующее «Письмо из Омска», подписанное НИК, принадлежало другому автору и акценты в нем былирасставлены иначе. Вы выходите утром на Любинский проспект, главную улицу молодой сибирской столицы. Какое движение! Подняв воротники, спешат в свои департаменты и министерства чиновники. Проходят, отбивая, отряды солдат. Мчатся автомобили со «знатными иностранцами»1, - это описание столичной жизни отличается от нерадостной картины, представленной Ивановым: персонажи практически те же, а эпитеты другие. Канадцы, «с любопытными огоньками в глазах», спекулянты с «хищнической, спокойной походкой», «приезжий элемент», который «откровенно, до цинизма» «танцует, пьянствует, флиртует», - этот «кипящий жизнью Омск» [Неизвестный Всеволод Иванов, 2010, с. 129-130] во многом стал прообразом города, в котором происходит действие сценария «Бронепоезда». Не случайно, кстати, в его тексте упомянута Проломная улица - та, где жил в 1918 г. сам Иванов. Описание «квартирной нужды» в столице, когда бежавший из Центральной России писатель понимает 1 Земляитруд. 1919. 13 апр. С. 2. «прелесть теплой кухни», становится реальной основой для слов матери капитана Незеласова впьесе «Бронепоезд 14-69»: Дальше бежать некуда, а прибывают еще беженцы, теснота, а к городу еще, говорят, поезда идут и идут. И слава Богу, что мы в цветочном магазине поселились! Другие совершенно в неприличных местах живут [Иванов, 1931, с. 10]. С иронией охарактеризованы в очерке разнообразные омские газеты. Не вошедший в текст сценария «Бронепоезда» диалог секретаря газеты «Белое знамя» и офицераИванов, вероятно, писал, вспоминая ио них: - Варя! Мне знакомы все официальные сводки, но у вас, наверное, есть сведения со стороны? - Есть, - отвечает Варя, - наши на самом деле нанесли партизанам серьезное поражение. Первый и последний раз нашагазетане соврала2. Авторское отношение к упомянутой в очерке Советской России понять сложно (эпитетом «кошмарная» награждают ее беженцы), но, судя по отсутствию продолжения, звучащее в тексте ностальгическое воспоминание о ней редакции газеты «Земляи труд» близко не было. Время действия очерка «Господин Мартынов» - лето 1919 г. Передвижная военная газета «Вперед», где сотрудничает в это время Иванов, как показывают сохранившиеся в ГАРФ и РГБ экземпляры, возвращается из Екатеринбурга в Омск. Газета «Вперед» выходила с 4 марта 1919 г. под девизами: «Верьте в Россию!», «Все для спасения Родины!», «Честь бойцам, смерть врагам» и др. Редактировал ее полковник В. Г. Янчевецкий - будущий писатель В. Ян. Печаталась она то в Омске, то в Екатеринбурге, то в Петропавловске. Это был поезд, в вагонах которого помещалась типография, жили редактор с семьей, наборщики и сотрудники редакции с семьями, в том числе в течение лета - осени 1919 г. и Вс. Иванов с женой М. Н. Синицыной. О направленности издания можно судить по редакционным статьям, печатавшимся на первой странице без подписи или с подписью «В. Я.» (Василий Янчевецкий). Например: Большевики - болезнь русского народа, выросшая на русском невежестве, отсутствии государственной обязательной школы, отсутствии семейных крепких основ, при упадке веры и необязательности нравственности и честности и при нездоровых экономических условиях. Всем этим и воспользовались и фанатики социализма, и демагоги, и преступники, и просто жулики, выплывшие на поверхность взбаламученного революцией русского моря (Вперед, 1919, 18 июня)3. В опубликованном Ивановым очерке отражен период начавшейся в Омской столице паники: весеннее наступление колчаковских армий в марте - апреле 1919 г., вселившее надежды на успех «белого дела» в целом, сменилось контрнаступлением красных: 9 июня они заняли Уфу, 1 июля взяли Пермь и Кунгур, 13 июля - Златоуст, 14 июля - Екатеринбург, 24 июля - Челябинск. 25 июля выходитПриказВерховного правителя А. В. Колчака: Отход наших армий на уральском фронте вызвал… ложные и тревожные слухи об армии и правительстве. В среде тех граждан, которые 2 НИОР РГБ. Ф. 673. К. 21. Ед. хр. 7. Л. 39. 3 Далее материалы издания цитируются в тесте статьи с указанием названия газеты и датывыходаномера вскобках. никогда ни о чем не думали, кроме наживы за счет государственного бедствия, и утратили всякие представления о долге и чести… создалась животная трусливая паника. Появились отвратительные явления беженства здоровых сильных физически людей, неспособных с оружием в руках отстаивать даже себя… и уклонения под разными предлогами от величайшего долга перед Родиной - военной службы»4. ОчеркИванова становится прямым откликомна ситуацию. Подобных Мартынову господ, красиво говорящих о «любви к родине», «Возрождении» России, одновременно собирающихся в Японию, но представляющих свое бегство как некое самопожертвование («Что придется претерпеть - я не знаю…» - Вперед, 27 июля), Иванов опишет в сценарии «Бронепоезд 14-69», который был принят киностудией «Мосфильм» в 1963 г., а затем отвергнут, так как автор не захотел в угоду постановщикам изменить собственный текст в идеологически верном направлении. В сценарии, в сравнении с ранее написанными вариантами и редакциями, существенно расширена «городская» часть: выведены в качестве действующих лиц и генерал Спасский, и офицеры - товарищи капитана Незеласова, и молодые кадеты-крестоносцы. «Мы приняли крест», - воодушевленно говорит Спасский Незеласову, а затем, как и Мартынов, думая, что «все потеряно», собирается на пароходе союзников в Иокогаму. На вопрос: «А Россия?» - генерал цинично отвечает: «Что сделается России. Мы попутешествуем, она постоит, подумает, и мы вернемся». В реальности, как гласил приказ Колчака, создателям и распространителям ложных слухов» грозили «полевой суд и смертная казнь, как за измену»5. Персонажи сценария, офицеры «белой гвардии», понимая, что бесчестный поступок Спасского недостоин русского генерала, предлагают ему застрелиться: «Бежать с ними (союзниками. - Е. П.), покрывая нас несмываемым позором, мы не дадим»6. В очерке Иванова ситуация решена в ироническом ключе: автор-повествователь, проводив Мартынова на вокзал, садится кстолу ипишет следующее: Предлагаю каждодневно извещать, что красные взяли Омск, Новониколаевск, Томск и т. д. Каждый день по одному городу. Желающие пусть спасаются бегством. Отправить их всех во Владивосток и на особых плотах двинуть в море. Пусть собственными силами поучатся. Немедленно по проведении сей меры результаты оздоровления будут налицо (Вперед, 27 июля). Но никто ни истории с Мартыновым, ни проектане печатает: то ли по причине того, что редактор носит ту же фамилию, то ли понимая, что желающих спастись бегствомокажется слишком много. Если следовать хронологии, следующим был напечатан текст «Атаман Вершинин (Из Иртышских казачьих сказаний)». О рассказе «Атаман Вершинин», подписанном псевдонимом Г. Тасин и опубликованном в журнале «Россия» (Омск, 1919. № 6), впервые заговорил в 1960-е гг. Минокин, по понятным причинам изменив реальное название журнала «Единая Россия» на нейтральное «Россия» [Минокин, 1966, с. 196]. Еженедельный военно-литературный иллюстрированный журнал «Единая Рос-сия» выходил в Омске в 1919 г. Издавало его военно-экономическое общество, редактором являлся генерал-лейтенант С. А. Зубов. Текст «Атаман Вершинин», имевший подзаголовок «Из иртышских казачьих сказаний», открывал шестой - казачий - номер журнала, вышедший не ранее начала сентября 1919 г. 4 Сибирская речь. 1919. 27 июля. С. 2. 5 Тамже. 6 РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Ед. хр. 2498. Л. 1-124. В «Единой России» Иванов напечатал только одно произведение, «Атаман Вершинин», и псевдоним Г. Тасин больше никогда не использовал. Однако стиль молодого автораузнаваем. Композиционно «Атаман Вершинин» представляет собой, как и некоторые другие произведения Иванова 1916-1917 гг., например «Рао», «Золото», «Сны осени» и др., рассказ в рассказе. Повествование ведется от первого лица. Романтически настроенный юноша, странник, слышит от своего собеседника, старого казака, историю об атаманах-разбойниках Селезне и Вершинине. В финале старик досказывает, что на том самом утесе Вершинин Бык, где атаман бросился в Иртыш, и его собственный сын, «сбитый с толку бергалами - ребятами молодыми и позарившийся на чужое добро», «покончил с собой, с тоски да с горя» [Тасин, 1919, с. 4]. Рамочная часть текста достаточно объемна, в отличие от названных рассказов 1916-1917 гг., напоминает путевые заметки или этнографический очерк и, возможно, имеет истоки в реальной биографии Иванова, много лет странствовавшего по Сибири. Возможно, встреченный рассказчиком опытный рыбак, движения которого «обличали большую физическую силу», с уважением говорящий о хозяйстве и рассказывающий историю атамана Вершинина, мог послужить прообразом «рыбака больших поколений» [Иванов, 2012, с. 16], хозяйственного мужика Никиты Вершинина в повести «Бронепоезд 14-69». Описание сибирской природы, носящее в «Атамане Вершинине» подробный, достаточно традиционный характер, можно увидеть также в раннем варианте одной из глав повести, обнаруженном Минокиным в архиве ленинградского коллекционера Ф. В. Грошикова - заместителя редактора журнала «Красный командир», куда в мае или начале июня 1921 г. Иванов принес рукопись [Минокин, 1970]. Вот описание партизанского лагеря из этого текста: …Крутые обнаженные скалы гранитов. В глубоких и узких падях тем нели дубы, желтел орех и совсем по-осеннему прозрачно блестел листвой ясень. Далеко, внизу, на узенькой, отсвечивающей почему-то плесенью тропе кучалюдей. Кругом сопки - горы, похожие на муравьиные кучи. На подолах их дикая яблонь, бархатное дерево, выше - береза, липа, а на вершинах - лиственница, сосна [Там же. С. 154-155]. Здесь представлен такой же, как в «Атамане Вершинине», принцип употребления диалектных слов - разъяснение их в самом тексте. Сравним в «Атамане Вершинине»: «Рыбак стоял на корме, во весь рост, крепко упираясь шестом в речное дно и удерживая лодку, уткнувшуюся носом в прибрежные “гольцы”, т. е. мелкие, отшлифованные течением камни, которыми покрыто все русло горной реки» [Тасин, 1919, с. 1]. В журнальном варианте повести и впоследствии в отдельных изданиях значения многочисленных диалектизмов даны в подстраничных примечаниях. Минокин отмечал, что «в ранней редакции картина партизанского лагеря была совершенно лишена динамики». Но «в опубликованном варианте партизанская масса находится в движении» - делал справедливый вывод исследователь [Минокин, 1970, с. 155]. Это изменение повествовательной манеры Иванова становится еще более очевидным при сравнении текста «Атаман Вершинин» с повестью «Бронепоезд 14-69». Другими станут ритм и интонация повествования: из эпически спокойной, воскрешающей старинное предание, она станет взвихренной, стремительной: Мужик с перевязанной головой бешено выгнал обратно из переулка своюигренюю лошадь. Тело его влипло в плоскую лошадиную спину, лицо танцевало, тряслись кулаки и радостно орала глотка [Иванов, 2012, с. 19]. Заканчивался «Атаман Вершинин» пейзажной зарисовкой: Туман клубился и поднимался все выше и выше. Мы были еще на вершине горы, но ни острова, ни Иртыша, ни утеса атамана Вершинина уже не было видно. Все потонуло в молочно-белой мгле утреннего тумана» [Тасин, 1919, с. 4]. Смутное ощущение остается по прочтении у читателя. С одной стороны, автор-повествователь, подобно молодому Горькому, восхищается гордой фигурой Вершинина, его мятежной душой, его стремлением к воле. Однако рыбак иначе трактует «вольное житье», вспоминая своего погибшего сына: Захотелось ему тоже вольное житье испытать, да не те ноне времена. Не чаял я греха, чтобы мой сын на такое дело пошел. Упокой Господь его душу грешную [Тамже]. Символическийобразтуманапереходитв повесть: Беспорядку много. Народу сколько тратится, а все в туман… У меня, Сенька, душа пищит, как котенка на морозе бросили… да-а… Мост вот взорвем, строить придется. Ну вас к черту!.. Никто не знат, не понимат… Разбудили, побежали, а далее что?.. [Иванов, 2012, с. 37] - говорит партизанский командир Вершинин. В пьесе «Бронепоезд 14-69» реплика его немного отредактирована, но смысл сохранен: Шуму много, сколько народу тратится - и все в туман. У меня, Знобов, душа пищит. Как котенка на мороз бросили. Не понимат. Мост вот взорвали, новый строить придется, пошто так? С родителями вот своими я не простился [Иванов, 1931, с. 51]. Образ тумана переходит и в сценарий и вроде бы разъясняется в заключительной предсмертной реплике председателя ревкома, но читателю по-прежнему есть о чем задуматься: Помните, Никита Егорыч, - шепчет Пеклеванов, закрыв глаза, - помните, мы плыли в тумане… и казалось, плохо видели, что впереди. А теперь? Глаза у меня закрываются, я вроде засыпаю от слабости, - и все-таки вижу восход солнца… восход, светозарный восход…7 В жанре очерка, также от первого лица, осенью 1919 г. будут написаны Ивановым и «очерки фронта» «У черты», печатавшиеся в сентябре - начале ноября в омской газете «Сибирский казак». Об этих очерках, перекличках их текстов с текстом повести «Бронепоезд 14-69» нам уже приходилось писать [Папкова, 2015, с. 17-26]. К очерку «Осень» тематически и стилистически примыкает еще один текст, по поводу авторства которого нет единой точки зрения. Это «Петропавловск (стихотворение в прозе)» (Вперед, 1919, 22 авг., с. 1. Подп.: Вс. Иванов). Известно, что в Омске летом 1919 г. находилось два Всеволода Иванова: Вс. Вяч. Иванов и Всеволод Никанорович Иванов (1888-1971) - прозаик, поэт, журналист, философ, культуролог, рассказавший об этом периоде своей жизни в книгах «В граждан 7 РГАЛИ. Ф. 2453. Оп. 4. Ед. хр. 2498. Л. 124. ской войне: Из записок омского журналиста» (1921) и «Крах белого Приморья: Из записок журналиста» (1927). Выпускник Санкт-Петербургского университета, участвовавший в Первой мировой войне, он приезжает в Омск в мае 1919 г. и активно включается в культурную жизнь третьей столицы: становится заведующим газетным отделом в Русском бюро печати, главным редактором «Нашей газеты» - органа партии кадетов, печатается в омских периодических изданиях. В ноябре 1919 г. уезжает на восток, долгое время живет в Харбине. Если верить автобиографии Вс. В. Иванова 1922 г., путаница с фамилиями едва не стоила ему жизни зимой 1919 г. Такая путаница продолжалась и после смерти Иванова. Об этом говорил в своем докладе 1972 г. его друг, сибирский писатель Н. И. Анов (Иванов), опровергая факт из воспоминаний Г. Ф. Дружинина, где Вс. В. Иванов назывался в числе людей, сопровождавших адмирала А. В. Колчака на фронт осенью 1919 г. Анов категорически утверждал, что это был не наборщик Всеволод Вячеславович: «любая охрана не допустила бы его на пароход». Напротив, «Всеволод Никанорович Иванов, в то время возглавлявший Прессбюро Верховного правителя, по долгу службы был обязан освещать поездку Колчака на фронт» (цит. по: [Лощилов, 2017, с. 43]). Не пытаясь подтвердить или опровергнуть слова Анова, стремящегося защитить доброе имя друга от порочащих его фактов, добавим, что инспекционная поездка Колчака была совершена 20-25 августа в район Петропавловска, куда 19 августа выехала редакция газеты «Вперед» и где она находиласьдо 31 августа8. Современные исследователи истории литературы периода Гражданской войны не столь категоричны в противопоставлении двух Ивановых. Так, С. И. Якимова пишет об общении различных писателей в Омске в 1919 г., «несмотря на разницу формировавшихся тогда их общественно-политических позиций» [Якимова, 2013, с. 144]. Теперь, когда нам известны военные публикации Вс. В. Иванова в газетах «Сибирский казак» и «Вперед», становится очевидно, что разница эта не была так уж велика. Стихотворение в прозе «Петропавловск» Якимова рассматривает как произведение Вс. Н. Иванова, отмечая «метафорический смысл» эпитета «серый», который «“обнимает” целый мир, вбирая его в себя», указывая на созвучие его стихотворению А. Ахматовой «Все расхищено, предано, продано…» [Там же, с. 143]. Думается, однако, нельзя однозначно утверждать, что «Петропавловск» принадлежит перу именно Вс. Н. Иванова. С одной стороны, Вс. В. Иванов, живя в Сибири, только самые первые свои произведения 1916-1917 гг., написанные еще в Кургане, подписывал «Всев. Иванов» или «Вс. Иванов». В 1919 г., о котором идет речь, он использовал псевдоним Вс. Тараканов или соединял фамилию и псевдоним - Вс. Иванов-Тараканов (см. рассказ «Анделушкино счастье», очерк «Отверни лицо свое», печатавшиеся в газете «Заря», и др.). Но и Вс. Н. Иванов не подписывал свои произведения «Вс. Иванов» - а именно так подписан «Петропавловск», - а ставил только первую букву имени: «В. Иванов». Так подписаны его публикации в газете «Сибирская речь» августа - сентября 1919 г.: «Политические чистюльки» (14 авг.), «Мирное житие» (17 авг.), «О Горькой истине» (26 авг.), «Вошь» (6 сент.), «Похвала филистерам» (11 сент.) и др. Номера «Нашей газеты» подписаны: «Редактор - В. Н. Иванов». С газетой «Вперед» Вс. Н. Иванов не сотрудничал, произведений своих в ней не печатал. Отметим также, что стихотворение в прозе «Петропавловск», судя по его содержанию, написано человеком, находящимся на фронте и реально наблюдающим, как «маленькие кони гривы разметали; серые острые глаза хозяев смотрят сердито на запад», как «подпрыгивает таратайка извозчика, а в ней измученное лицо в бледно-зеленой гимнастерке, на погоне звездочка» (Вперед, 22 авг.). Тематика текста военная, в то время как 8 ГАРФ. Ф. Р952. Оп. 1. Ед. хр. 245. Л. 7-10. содержание указанных публикаций Вс. Н. Иванова этого периода ничем не подтверждает, что автор находится на фронте. Статьи Вс. Н. Иванова показывают широкое гуманитарное образование автора - историка, философа, некоторое время учившегося в Германии и знакомого с европейской культурой. Он цитирует стихи А. А. Блока, комедию «Ревизор» Н. В. Гоголя, эпиграмму Ф. Шиллера на кантианцев, его «Песню о колоколе» и другие стихотворения, басню И. А. Крылова и пьесу А. Н. Островского «Гроза», немецкие газеты, упоминает «краткую, но выразительную формулу» императора Вильгельма 1900 г., включает в тексты слова на немецком языке и т. п. Ничего подобного нет в стихотворении в прозе «Петропавловск», описывающем, как «дождик накрапывает. Серая пыль к земле прижалась. Из окон выглядывают обыватели, в их глазах ты читаешь страх: “Идут красные!” А на белой стене магазина кричит плакат: - Все на борьбу с большевизмом!..» (Вперед, 22 авг.). На авторство Вс. В. Иванова указывает, наконец, прямое совпадение в текстах «Петропавловск» и «Осень». Сравним. «Петропавловск»: «Видишь: ртутью брызнули в небо шашки - солнце целует сталь» (Вперед, 22 авг.). «Осень»: «Точно ртутью в небо брызнуло! Это шашки» (Сибирский казак, 1919, 13 сент.)9. Однозначно признать авторство Вс. В. Иванова мешает, пожалуй, только лирическая часть текста, включающая образы, не типичные для этого писателя: «Каким плачем плакать мне, о Господи! Прекраснейшему цветку моему как поклонюсь? Как расскажу о его муках, о его страданиях - не могу» (Вперед, 22 авг.). Тем не менее, хотя и с оговорками, мы также включаем стихотворение в прозе «Петропавловск» в генетическое досье «Бронепоезда 14-69». Очерк «Из рабочих недр» (Советская Сибирь, 1921, 1 февр. Подп.: В. Изюмов) стал одним из последних произведений, написанных Ивановым в Сибири. На этот раз автор-повествователь передает свои впечатления от встречи с молодым рабочим Ванькой, с которым когда-то вместе служил в типографии, ныне - коммунистом. В этом тексте, как впоследствии во всех редакциях «Бронепоезда», революция представлена автором как «новая вера»: Главное, вера! Как потеряет человек веру, крышка, пропал! Коли в себя не веруешь, так хоть в черта верь, а держись. А мы, Васька, веруем. И пусть мне теперь кишки по одной вытянут, ая, брат, пропал ни за што (цит. по: [Папкова, 2012, с. 342]). За понимание революции как новой народной веры Иванову в 1922 г. досталось от критика П. Когана: «Иванов не знает и не хочет или не способен узнать, что… эти смутные представления о революции как о новой вере… что все это будет рассеяно пролетариатом и его идеологией» [Коган, 1922]. Можно понять критика, если вспомнить, что знаменитое «упропагандирование» американца во всех редакциях «Бронепоезда» происходит на «святых книгах». В повести 1921 г. это «Учебник Закона Божия для сельских школ». На божественных картинах - принесение Авраамом в жертву Исаака - Знобов и разъясняет понятия «пролетариат», «буржуй» и др. В пьесе добавлена реплика Бабы о картине: «Она хоть и святая, да и тут святое дело» [Иванов, 1931, с. 54]. Фраза без изменения перенесенаавтором в сценарий. Назовем еще один символический образ, который перейдет из очерка в текст «Бронепоезда». Есть такие дураки, которые обижаются: вот, мол, комиссары на автомобилях раскатывают да папиросы курят, - говорит Ванька. - А, по-моему, плевать. Это ведь так - пришло, покипит - пена похлещет, да и в сторонку. 9 Далее материалы издания цитируются в тексте статьи с указанием названия газеты и датывыходаномера вскобках. А потом придут времена, что на автомобиле всякий катайся… (цит. по: [Папкова, 2012, с. 342]) В заключительной главе повести «Бронепоезд 14-69», названной «Пена», описана победа восстания в городе. Горячее, хмельное, ликующее настроение охватывает всех. Председатель ревкома Пеклеванов, уже предвидя мировую революцию, «куда-то пытается прыгнуть и телом, и словами: - В Америке - со дня на день!» [Иванов, 2012, с. 81] Партизаны захватили огромный стальной бронепоезд - и теперь «вся линия знает, город знает, вся Россия… Ага!» [Там же, с. 83]. По улицам идет манифестация, а на автомобиле впереди пастухов, рыбаков икрестьян, с «ровным, каку усталого стада, шагом», едет Вершинин с женой: Горело у жены под платьем сильное и большое тело, завернутое в яркие ткани. Кровянились потрескавшиеся губы и выпячивался, подымая платье, крепкий живот. Сидели они неподвижно, не оглядываясь по сторонам… [Там же, с. 88-89] На шествие смотрит «чистый и гладкий» американский корреспондент. Вопреки общему радостному возбуждению, наблюдающий за всеми тщедушный солдатик испытывает странное чувство: «…И было ему непонятно стыдно не то за себя, не то за американца, не то за Россию, не то за Европу» [Там же, с. 89]. Финалу повести сложно дать однозначную трактовку. Слова Иванова о солдатике, который «устал и привык к манифестациям», парадоксально перекликаются с репликой капитана Незеласова: «Стекаем: гной из раны… на окраины… Мы! Все - и беженцы, и утонувшие в снегу правительства» [Там же, с. 3] в начале повести. На смену Временному правительству, первой Советской власти, Временному Сибирскому правительству, Всероссийскому Временному правительству (Директории), Российскомуправительству адмирала Колчака, которые видели иперсонажи повести, и ее автор, торжествуя, приходит еще одно. Какова будет его судьба? Станет ли оно истинно народным? Возможно, об этом заставляет задуматься финальная глава повести - «Пена». Рассматривая очерки и близкие к ним произведения Иванова 1919 г., отметим в них особую роль автора-повествователя, существенную для понимания авторского взгляда на события Гражданской войны в «Бронепоезде» - как в повести, так и в пьесе и сценарии. В очерках, не описывающих военные события: «Моль», «Господин Мартынов», «Из рабочих недр» - автор-повествователь выступает как слушатель и свидетель, иногда ироничный, происходящего, который не высказывает напрямую своей оценки. Нет четкой оценки и в текстах «Писем из Омска» и «Атамана Вершинина», где представлены внутренне противоположные точки зрения. Роль автора-повествователя в военных текстах на первый взгляд другая: в «Петропавловске» ярко выражено лирическое начало, а в первом «очерке фронта», «Осень», он - действующее лицо и, как его дядя и сводный брат, выступает в походпротив «красных». В очерке «Болтушка» автор такжекакбудто находится среди казаков, переловивших красных, «как щенят» (Сибирский казак, 19 сент.). Однако уже начиная с третьего очерка и до конца публикации автор выступает только как наблюдатель и слушатель, сам не участвующий в боевых действиях, а передающий рассказанные ему истории об атаке на красный бронепоезд, о встрече двух солдат, белого и красного, из одной деревни, о жуткой расправе китайцев из интернациональных частей над пленным казаком и др. Практически везде автор только просит солдат или офицеров рассказать подробнее о том или ином событии, иногда задает вопросы, лишь изредка встречаются его реплики, передающие отношение к происходящему, например сомнения в победе («…сломим мы их к октябрю. - Я высказываю сомнение». - Сибирский казак, 30 сент.). Чувства его чаще всего двойственны. Так, от встречи с беженцами «веет чем-то древним и радостно-дорогим», но это чувство тут же сменяется другим. Садится солнце, «на серые лица беженцев ложатся красные пятна, и вскипевший котел бурлит алой, точно кровь, водой. “Россия - ты!” - мелькает мысль…» (Сибирский казак, 4 окт.). Очерки фронта, как впоследствии повесть «Бронепоезд 14-69», демонстрируют размытость традиционной для военной публицистики оппозиции свой/чужой. В очерках, открывающихся ярким противопоставлением «наших» и «красных», образы последних постепенно трансформируются. Один из диалогов показывает, что жестокость Гражданской войны не укладывается в сознании ее участников: «…Ранили, брат, ногу черт один рубанул. - Красный? - А то что? Да ведь наш, сызранский. Вот он» (Сибирский казак, 23 сент.), - рассказывает автору «знакомый солдатик». «Оборванные, худые да сухие», красные при встрече на расстоянии десяти шагов вызывают жалость казаков: «Господи! Плюнули мы да и разъехались…» (Там же, 30 сент.) Автор замечает, что не все крестьяне настроены враждебно к красным: «Судя по с. Омутинскому, красные еще не смогли внушить здесь к себе ненависти населения. Говорят о них спокойно, и хотя не хвалят, но и не бранят» (Там же, 4 нояб.). В повести, где оппозиция свой/чужой усилена: представлены партизаны, рабочие и ревком, с одной стороны, и команда белого бронепоезда - с другой, неочевидность противопоставления и противоречивое отношение автора, видящего, как жестоко истребляют друг друга русские люди, подчеркиваются другимихудожественнымисредствами. О неоднозначности авторской оценки событий критики писали с момента появления повести «Бронепоезд 14-69». Так, критик русского зарубежья П. Пильский в рецензии на номера 1 и 2 журнала «Красная новь», давая характеристику «лучшим рассказам»: «Недавние дни» А. Аросева, «Бронепоезд 14-69» Вс. Иванова, «Голый год» Б. Пильняка, - выделял «объективность» Иванова: Как ни вуалирует автор (Аросев. - Е. П.) своих симпатий к чекисту Бертеневу, они угадываются. Как ни старается он быть объективным, это не достигается… В искусстве есть нечто более сильное, чем воля и намерение, и эта сила - искренность. Вс. Иванов - тоньше. Он и объективней. …Он умеет быть экономным, остерегаясь неосторожной грубости, тщась остаться только живописующимнаблюдателем [Пильский, 1922]. «Объективность» была тут же поставлена в вину Иванову советским критиком. Комментируя статью Пильского в рижской белогвардейской газете, И. Садофьев отмечал, что тот ругает всех советских писателей, кроме Иванова: Иванов Пильскому любезнее потому, что «он остерегся от слишком явных проявлений своей вражды к белому капитану Незеласову, начальнику колчаковского бронепоезда № 14-69». А это для Пильских самое главное. Вс. Иванов больше всего, разумеется, заслужил себе у Пильского… снисхождения и внимания… Что же, - ласковый теленок двух маток сосет [Садофьев, 1922]. Отметим, что Пильский, а впоследствии Р. Гуль, обратили внимание на общую для всех персонажей ивановской повести «тоску» и «упадочность»: «У Всев. Иванова она говорит всеми фигурами белого бронепоезда, но проступает и в “товарище Пеклеванове”, начальнике подпольного революционного комитета, и в деревенском парне Ваське» [Пильский, 1922, с. 2]. Думается, мы не ошибемся, если скажем, что отношение к событиям автораповествователя из очерков 1919 г. доверено в повести 1921 г. солдатику в голубых обмотках и английских бутсах. Критики категорически не принимали этот образ. М. Гельфанд писал в 1928 г.: Вспомним хотя бы… композиционно второстепенный, но сам по себе весьма значительный образ «тщедушного солдатика в голубых обмотках», который во всей этой катавасии только и делает, что пассивно, но радостно ощущает свое бытие… никак не осмысливая происходящих на его глазах грозных событий (цит. по: [Папкова, 2012, с. 474]). Ив «Бронепоезде» в целом критик справедливо усмотрел «местами нотки скептического отношения» к происходящему: …Характерна концовка повести. Тщедушный солдатик несет караульную службу в очищенном от белых городе. Кругом еще кипит борьба, на улицах медленно высыхает свежепролитая кровь, в календарь революции внесен еще один значительный факт, но у солдатика, как мы видели, своя позиция: «…И было солдатику непонятно стыдно, не то за себя, не то за американца, не то за Россию, не то за Европу» (цит. по: [Папкова, 2012, с. 474-475]; курсив М. Гельфанда). Рискнем высказать предположение, что солдатик - образ столь же автобиографический, как и автор-повествователь в очерках 1919 г. По воспоминаниям В. А. Каверина, сам Иванов приходил к Серапионам в солдатских английских ботинках с зелеными обмотками [Каверин, 1975, с. 29]. Слова солдатика: «Земли я прошел много и народу всякого видел много» [Иванов, 2012, с. 85], - также совпадают с фактами биографии Иванова. Ни один из критиков не обратил внимания на то, что солдатик изначально - «белый»: во второй главке повести он отдает честь капитану бронепоезда Незeласову. На протяжении всего 1919 г. Иванов сотрудничает в «белых» изданиях. Солдатик «устал и привык к манифестациям» [Там же, с. 89], как и Иванов, за короткий срок пережив смены разных правительств в Сибири. В написанных позднее пьесе и сценарии «Бронепоезда» образ солдатика не сохранится, но появитсяблизки

Скачать электронную версию публикации