Polyphony of self-identity in the Life of Archpriest Avvakum.pdf Исследовательская перспектива изучения переходного периода в литературном процессе - XVII века - видится в обращении к авторскому началу, а именно в векторах репрезентации авторской идентичности, соотнесенной с появлением многогранного литературного героя в Новое время. Это предопределило упроче ние важнейшего сегмента литературного поля - автобиографического модуса, в рамках которого начинают формироваться новые черты в поэтике, причем в разных жанрах, предполагающих открытое внесение в текст авторского мнения, ведущие к осознанию читателем образа автора (эпидейктические: послания, проповеди, толкования; нарратологические: жития в разных модификациях, повести идр.) 1. Однако общее признание данной потребности развития литературы не означает, что до конца понятен исторический механизм, сделавший авторский голос необходимым элементом читательского интереса к произведению. Средневековое понятие личности в ее связи с Богом перерастает в установку запечатлеть самобытность индивида, «осознание им самоценности собственного ego», признание его своеобразия социальной средой [Гуревич, 2003, с. 261]. Протопоп Аввакум (1621/2-1682) - яркая историческая личность, противник церковных реформ патриарха Никона, идеолог старообрядчества и талантливый русский писатель. Одно было неотделимо от другого: талант, воспламеняемый глубинным процессом народного возмущения, находил выражение в художественной реальности, и созданные тексты способствовали вербализации и укреплению протестных настроений. На первом месте по значимости не только у соратников, но и у широкого круга читателей в последующие времена после публикации рукописного текста (1861) стоит «Житие», обусловленное агиографической традицией, но созданное вопреки канону героем повествования. Востребованный в средневековой литературе идеализирующий жанр, описывающий жизнь святого, преобразован Аввакумом в напряженное повествование, в котором знаменательные для автора биографические события, переживания и поступки оказывались связаны с конфликтами времени, предвещая появление романа. Выявляя свойственное литературе этого времени «открытие ценности человеческой личности самой по себе, независимо от ее официального положения на лестнице феодальных отношений», Д. С. Лихачев видел в этом «отдельные предчувствия открытий, к которым придет литература XIX века» [Лихачев, 1962, с. 36]. Житийный текст, сохраняя средневековые представления о святости как «причастности человека Богу, его обоженности, в его преображении под действием благодати Божией» [Живов, 1994, с. 90], начинает формировать перспективу понимания человека в его динамической многогранности. Аввакум транслирует свою концепцию мира на грани его гибели и спасения: гибели от предавших «древлее благочестие» никониан и спасения от хранящих традиционную, истинную веру старообрядцев. В определенном смысле Аввакум, противостоя, в его оценке, неправедной власти и неправедной церкви, ощущает связи с раннехристианским временем, когда апостолы и «апостольские мужи» подвергались преследованиям и казням. Протопоп и его сторонники после 1666 г. в одночасье оказались в кольце «противников веры» (в их трактовке), имеющих власть, что вызвало к жизни своеобразную тактику поведения и особенности творчества. Автор и его сторонники находились в сложной ситуации: неприятие церковной реформы привело к отказу от компромисса с церковной и светской властью в этот период. Ощущение конца «истинного» православия вызвала в писательском самосознании небывалый масштаб фигуры спасителя не только русского, но всего православия. Убедительные доводы, которые должны были придать энергию вектору движения к спасению, Аввакум находил как в историко-биографических событиях, так и в традиционных сочинениях патристики и Священном писании. Преодоление противоречия бытового 1 Длительный процесс формирования в русской средневековой словесности этого качества отмечался исследователями, начиная с произведений XII в. Но это было скорее не об-щепринятое качество текста, а проявление необычности и высокой талантливости авторов (ср.: Вл. Мономах, Епифаний Премудрый, Иван Грозный, ряданонимных авторов). материала и высокой всеобъемлющей цели спасения православного мира автор нашел в обращении к ролевой поэтической системе. Создание ролевой оптики, в которой картина мира конструируется в зависимости от ряда параметров, связано как с христианской иеротопией, так и с образами, функционирующими в национальной культуре 2. Выявить смысл обращения к наиболее концептуальным ролям, осветить генезис и привлечь внимание к их художественной функции - цели, определяющие стремление авторов вписать еще одну страницу в осмысление ключевого текстарусскойлитературы. Историография «Жития» огромна, здесь мы затрагиваем только те исследования, в которых хоть в какой-то степени открывались грани представленной проблемы. Так, А. Н. Робинсон выделяет две «ипостаси» автора: грешный человек и пророк. Соответственно жанр «Жития» определяется им как «исповедь-пропо-ведь» ввиду того, что проповедническое начало уравновешивается в Аввакуме «покаянной исповедью» [Робинсон, 1967]. Своеобразное «режиссерство» Аввакума выявлено Д. С. Лихачевым, который отметил, что во многих комичных эпизодах «Жития» автор как бы разыгрывает своего рода спектакли, перекладывая события в комедийные и фарсовые сценки с использованием элементов скоморошьей буффонады; помимо обрисовки соб-ственной роли комментирует слова и действия других персонажей [Лихачев, 1984]. Наиболее близка по постановке проблемы статья Н. С. Демковой, где исследователь указывает, что на протяжении одного текста Аввакум обращается к нескольким ролям: богослова, пророка, сострадальца, «простеца-горемыки», духовного отца, наставника, соединяя задачи рассказчика и героя [Демкова, 1988]. Причины, побудившие автора драматизировать «Житие», видятся во влиянии поэтики устной народной прозы и художественных принципов народного театра - предельного оглупления отрицательного персонажа [Там же, с. 314]. Особенности обращения Аввакума к образу автора, выделение в нем апостольского начала и поведения по типу юродства прослежена в работе Н. М. Герасимовой [1993, с. 56-87] С идеей присутствия «авторской маски» в поэтике Аввакума выступила в докторской диссертации, а следом в монографии О. Ю. Осьмухина. Основной объект ее исследований - русская литература XX в. и массовая литература, но при этом она видит истоки обращения к приему литературной маски в древнерусской литературе и, в частности, в творчестве Аввакума [Осьмухина, 2008]. Следует заметить, что ролевой прием и авторская маска не равны по сути. Авторская маска, давая простор писательской фантазии, в то же время заранее предполагает ее семантику, не совпадающую с авторской личностью. Роль же позволяет воплотить собственную интерпретацию, внести особенности личного отношения и не скрывать лицо, а очертить «профиль» как можно ярче, используя общественно значимые ролевые установки. Фактически это путь к включению индивидуальности в систему оценок социума и выбор человеком тех моделей самопрезентации, которые помогают ему в поисках идентичности. Драматизация «Жития» под влиянием народной зрелищной культуры сопрягается с трагическим неприятием реформы. Следствием негативного резонанса существенной части русского общества стало формирование убеждения в необходимости собственного мира, отделенного от мира Никона - Антихриста (по возможности, географически отдаленного, социально замкнутого, культурно имманентного), вырабатывавшего в итоге собственный уклад жизни и стратегию 2 Под ролевым образом (ролью) мы понимаем модель поведения героя, реализуемую в конкретной ситуации для выполнения им какой-либо функции, признаваемую социумом общезначимой. поведения по отношению внешнему миру. Фигура Аввакума стоит в начале этой полной драматических коллизий истории борьбы за сохранение религиозной идентичности иотстаивания пути спасения в страдании засвои убеждения. Созревая в движение, староверие сформировало требования к функциональности его лидеров и рядовых членов; развитие структуры вызвало утверждение типических функций 3, что повлекло обращение к ролевой стратегии, обязывающей людей копределенноймодели поведения. Естьсмысл обратиться квысказыванию Й. Хёйзинга об особенностях игрового характера «отверженных» членов об-щества: «…узники совести [игроки, нарушающие правила игры] не мешкая образуют новое сообщество с новыми собственными правилами. Именно изгой, революционер, член тайного клуба, еретик - все они необычайно подвержены сплочению в группы и одновременно всегда почти обладают сильно выраженным игровымхарактером» [Хёйзинга, 1992, с. 27]. Стремление повлиять на умы и сердца соратников вызывает многовариантное поведение Аввакума - от крайнего самоуничижения и эпатажного юродства до декларации пророческого дара. На наш взгляд, авторская концепция Аввакума в использовании ролевого подхода в «Житии», помимо влияния зрелищности народной культуры, была вызвана эстетикой зарождающегося искусства барокко, для которого существенны театральность и игровое начало [Рогов, 1979]. Если в народной культуре зрелищность ярко выражена в различных перевоплощениях, переодеваниях (ряженье) и связана с обрядовой сферой, а театральность выражается в распределении ролей участников драматизованного действа (подробнее об этом см.: [Ивлева, 1998]), то игровое начало и театральность в барокко часто не предполагают напрямую драматизации действия, а присутствуют в произведении имплицитно, на уровне поэтики текста. В творчестве Аввакума уникально сочетание генетически различных, но важных для него элементов как в архитектонике произведения, так и в поведении и поступках протопопа. Желание человека выйти за границы средневекового поведения требует осо-бого самовыражения, что усиливает интерес к драматическим постановкам [Кузь-мина, 1954], «театральность» проникает в повседневную жизнь, влечет к открытой публичности действий, приводящей к экстравагантности и крайней экзальтации в выражении эмоций 4. Автор выступает в двоякой ипостаси - как актор и как режиссер, в создании ролевого образа им задана не только определенная модель сюжетного поведения, но и другие уровни поэтики: стиль речи, цитаты, тип отношений между героем 3 Тема требует дополнительных изысканий, назовем здесь некоторые принятые в староверии: наставник, благодетель, скитник, учитель / «мастерица», чтец / чтица, странник, блаженный, молитвенник, нищий и т. п. Эти функции, будучи частично общими для иеротопии, присущи старообрядческому движению. 4 Принадлежность «Жития» к поэтике барокко вызвала активную полемику в филологических и культурологических работах. Относящий «Житие» к произведениям барокко А. А. Морозов указывает общие черты «Жития» и произведений западноевропейского барокко (риторические средства художественной выразительности, аллегоризацию жизненных отношений, использование будничных и натуралистических подробностей в сочетании с фантастикой и др.) [Морозов, 1967, с. 121]. Признавая наличие ряда качеств барокко в «Житии» (полистилистичность - «свободное» сочетании церковнославянской и русской («просторечной») лексики, характерные символы (корабль в видении Аввакума); визионерство (явление ангелов), экспрессивность (повышенная эмоциональность текста, связанная с напряженным переживанием эсхатологического смысла в событиях жизни автора), А. М. Ранчин [1999], тем не менее, выступает против отнесения «Жития» к поэтике барокко. Не относит окончательно «Житие» к барокко и Д. С. Лихачев. Он рассматривает противостояние Аввакума с государством и церковью как новый этап борьбы за освобождение человеческойиндивидуальности, носящий барочные формы [Лихачев, 1998, с. 192]. и обществом и т. д. Аввакум осуществляет выбор включаемых в повествование событий и лексики в зависимости от особенностей того ролевого поворота образа, в котором он презентует себя. Прихотливость стилевого плана «Жития» также определяется конкретной смысловой «нагрузкой» эпизода, гранью обличительного пафоса и тем, какие эмоции автору необходимо вызвать у читателя. Этот момент поэтики отмечает Д. Менделеева: «Аввакум, как бы постоянно играя на хорошем знакомстве своих искушенных читателей с церковной книжностью, стилизует рассказы о многих случаях из своей жизни по житийным образцам» [2008, с. 417] 5. В начале повествования Аввакум описывает сон, в котором видит корабль, направляющийся прямо на него: «яко пожрати мя хощет» [Пустозерский сборник…, 1975, с. 19] 6. Спрашивая себя: «“Что се видимое? И что будет плавание?”» (с. 19), Аввакум расшифровывает сон как предуготованный ему путь постоянных мытарств, странствий и ссылок вместе с женой и детьми. Читатель убеждается, что герой был избран Господом для совершения великих дел и мучительных испытаний за христианскую веру. В тексте выявляются следующие роли, узнаваемые читателемЖития. Законы подобия, важные для средневекового сознания, подталкивают его к прямому сопоставлению своего жизненного пути и выбора поведения с подвигом пророка Аввакума. Отождествление человека с «неким прототипом, будь то предок или патронирующий святой», присутствовало в сознании человека средневековой культуры и накладывало отпечаток на выбор поведения самой личности [Успенский, Литвина, 2005, с. 27] и на дальнейшую его оценку биографами [Михайлова, 2003]. Центральная роль, разыгранная писателем на сцене своей жизни - пророк. К этому его подталкивает носимое имя - Аввакум (из 12 малых ветхозаветных пророков 7). Семантика имени трактуется как «объятие» (Бога) [Суперанская, 2005, с. 20], что могло трактоваться как особая близость к Богу. Протопоп явно ощущает в себе пророческое начало: Аввакум обвиняет предавших «чистую веру» никониан по тому праву, что ему открыта божественная истина. С отступничеством Никона протопоп связывает бушевавший на Руси мор: «Богъ излиял фиял гнѣва ярости Своея на Русскую землю» (с. 14). Цитируя 16 главу Апокалипсиса, Аввакум помнит о диалоге, который состоялся между пророком и Богом о выборе наказания народу. В ветхозаветной Книге Пророка Аввакума предсказаны приход Мессии и пленение Иерусалима. Пророку в видении является Господь и возвещает о грядущем наказании за всеобщее нечестие, и по Божьему повелению он должен возвестить о разрушении Иерусалима халдеями - свирепым и необузданным народом (Авв. 1: 5-17) 8. Он оплакивает участь неправедных народов и получает ответ от Господа: все насилие врагов будет уничтожено, спасен же будет тот, кто верен Богу («праведник же отверы жив будет») (Авв. 2: 4). Втекстах церковной службы ветхозаветный Аввакум представлен как ревнитель закона и обличитель неправедных судей: «судъ неправедный зря, негодуетъ» (см.: [Православная энциклопедия, 2006, т. 12]). 5 Ср. с высказыванием А. Я. Гуревича о подражании: «…это не просто литературные заимствования или сравнения, это метод самоидентификации» [2003, с. 266]. 6 Здесь и далее цитаты из «Жития» приводятся этому изданию с указанием страниц в круглых скобках. Жанр статьи ограничивает обращение к текстам различных редакций Жития ик другим произведениям писателя. 7 Память пророка Аввакума падает на 2 декабря, день рождения протопопа - 25 ноября (по ст. стилю) 1620 г. Это соответствовало традиции наречения имени в честь святого на 8-й день от рождения. 8 Здесь и далее цит по: [Библия…, 1997]. Также символом кары Господней являются и два затмения. Первое, случившееся перед мором, связывается с Божьим гневом на проведение в то время «Никоном-отступником» церковных реформ. Другое, в 1666 г., - с лишением «протопопа Аввакума, бѣднова горемыки» духовного сана и последующим заключением в Никольский монастырь. Аввакум-пророк Нового времени проецирует на себя образ одноименного библейского персонажа и интерпретирует современные ему события как аналогичные библейским: халдейский народ - Никон и его последователи, ветхозаветный пророк - сам протопоп Аввакум, разрушение Иерусалима трактуется им как наказание реформаторов церкви за прегрешения (отступление от истинной веры). Этот разработанный в Средневековье прием поэтики расширяет содержание произведения. Автор, безусловно, рассчитывал на знание читателем подвигов и обличительного пафоса сочинений одноименного героя Ветхого Завета и других пророков, твердость в отстаивании веры, смелость и бесстрашие которых были их главными характеристиками. Из проклятий халдеям, которым предсказывалось наказание за жестокость, жадность, бесчеловечность (Авв 2: 6-20), Аввакум и его сподвижники могли извлечь пафос исторического оптимизма: преследователи имучители подвергались беспощадномусуду Божию. Ощущая себя в роли пророка, Аввакум как протагонист выводит героя-анти-пода - лжепророка и лжеучителя Никона, фарисейство которого разоблачается на протяжении всего текста памятника. Противостояние пророка и лжепророка выражено не столько вербально, сколько в символическом поле произведения, обнажающем мировосприятие Аввакума («Богъ отверъзъ уста мое грѣшные, и посрамил ихъ Христос устами моими» - с. 52). Топос «отверзнутых уст» присутствует во многих книгах Библии, знаменуя собой приобщенность пророка к истине. Кроме аллюзий к пророку Аввакуму, пафос разоблачения соотносит героя с жизнью Иеремии, проповедь которого «сделала его врагом в глазах всего народа, предметом злобы и насмешки. В родном городе против него составляют заговор и ему говорят: «…да не пророчествуй во имя Господа, чтобы не умереть тебе от рук наших» (Иер 11: 22). В Иерусалиме Иеремия терпит побои и преследуется как богохульник и изменник, за то что предсказывает падение царства и разрушение храма» [Рыбинский 1907, с. 605]. Центральный в творчестве пророка лирический плач о погибшем Израиле соединял в себе обличения и надежду на возрождение (см.: [Православная энциклопедия, 2009, т. 21, с. 253-258]), т. е. те переживания, которые явственно внушал своим читателям Аввакум. Аввакум не ограничивается только сюжетным сопоставлением своего подвига с эпизодами ветхозаветной истории, но и прямо именует себя пророком. Вспоминая, как дочь помогла ему, когда он подавился, Аввакум восклицает: «…приказал Богъ робенку, и онъ, Богомъ подвизаем, пророка от смерти избавил!» (здесь и далее курсив наш. - Л. С., М. Г.) (с. 75). Входя в роль пророка, Аввакум включает в «Житие» эпизоды, в которых он как посредник между Богом и людьми предрекает исход земных событий, предсказывая, например, неудачу похода сына Пашкова: «Иные, приходя ко мнѣ, прощаются, ая говорю имъ: “Погибнете тамъ!”» (с. 39). Аввакум идентифицирует себя с новозаветными апостолом, в его поведении усматриваются черты апостольского служения. Апостолы, как известно, несли «благую весть», распространяли христианское учение среди язычников. Аввакум так же пишет о себе: «И взад и вперед едучи... слово Божие проповедал и, не обинуяся, обличал никониянскую ересь, свидетельствуя истину и правую веру о Христе Исусе» (с. 51). Модель апостольского поведения включает в себя не только функцию благовестника, учителя и наставника, но и борца с вероотступниками. Аввакум реализует эту функцию, отстаивая «чистоту веры»: «До Никона-отступника у наших князей и царей все было православие чисто и непорочно, и церковь была немятежна» (с. 52-53). Патриарх Никон представлен как обладатель ложной мудро-сти - лжепророк. Во втором послании коринфянам апостол Петр остерегает людей от влияния лжепророков, так как их предсказания произносятся не по Божьему призванию, а по собственной воле. Лжеучителей ожидает скорая погибель за искажение божественной истины и отвержение «искупившего их Господа» (2 Пет. 1-21; 2: 1). Аввакум, видя в Никоне лжепророка, предрекает ему и последователям его учения муки после смерти: «Послушай их, кому охота жупела и огня, соединись с ними в преисподний адъ!» (с. 48). Обличая лжеучение Никона, Аввакум разрушает «кромешный мир» антихриста, тем самым спасая православный мир. Писателем выдвигается необычайно смелая концепция, в которой он называет патриарха православной церкви Никона отступником, приравнивает его религиозное учение к католическому, а реформы связывает с проявлением «папской гордыни». Таким образом Аввакум находит выход из непростой ситуации противостояния православному церковному институту, заставляя читателя вспоминать временаримского императора IV в. Юлиана-отступника иего попытку отвергнуть христианство и вернуться к поклонению языческим богам [Поснов 1964, с. 273- 276; Православная энциклопедия, 2006, т. 12, с. 50-69]. В современной действительности Аввакум видит повторение ситуации: до вступления Никона в патриарший сан православие было «чистой верой», теперь же подверглось еретическомувлиянию. Наказания, которым подвергается автор, переводятся писателем в ранг мученика за веру, отсылая читателя к раннехристианскому времени и времени отступничества. Первые века христианства были временем гонений на прозелитов, которые подвергались множественным жестоким пыткам со стороны римских императоров и заканчивали жизнь, оставшись верны христианской религии. Подробно разрабатывается Аввакумом тема неправедной власти. Пребывая в условиях ссылки, писатель находится под надзором различных «начальников», которые не только осуществляют контроль, но и активно вмешиваются в жизнь Аввакума, усугубляя и без того непростое существование протопопа и его семьи. Аввакум отмечает бесчеловечность издевательств, совершаемых над ним воеводами, несправедливость их упреков. Мученический путь Аввакума начинается еще до его ссылки, когда он претерпевает побои за то, что защищает слабых. Заступившись за дочь вдовы, Аввакум испытывает на себе гнев «начальника»: «...пришед во церковь, бил и волочил меня за ноги по землѣ в ризах, а я молитву говорю въ то время» (с. 19). Не отвечая на нанесенную ему обиду, соблюдая заповедь христианской терпимости, Аввакум перекодирует обиду и боль в мученичество, которому он подвергается и со стороны толпы, подобно Христу («Дьяволъ научил попов, и мужиков, и бабъ… человѣкъ с тысящу и с полторы их было, - среди улицы били батожьемъитоптали» - с. 22). Мученичеству подвергается семья протопопа, что также напоминает о жизни ранних христианских общин, страдавших семейным кругом: «…что у волка осталось, то мы глодали… Два уменя сына в тѣхъ умерли нуждах» (с. 34). Аввакум, помимо предназначенной для него роли мученика, прописывает и роль главного мучителя - Пашкова, описание которого сопровождается глагольным рядом: «...и ударил меня по щоке и паки по другой, и в голову еще; и збилъ меня с ногъ, ухватил у слуги своево чеканъ и трижды по спинѣ лежачева зашибъ» (с. 29). Протопоп вспоминает, что во время наказания от Пашкова ему «на ум взбрело» укорять Господа этими незаслуженными страданиями: «За что Ты, Сыне Божий, попустил таково больно убить-тово меня? Я веть за вдовы Твои сталъ! Кто дастъ судию между мною и Тобою? Когда воровалъ, и Ты меня такъ не оскоръблялъ, а нынѣ не вѣмъ, что согрѣшилъ!» (с. 30). Аввакум выражает глубокое недоумение, ведь, совершая тяжкие грехи («воровалъ»), он не получал от Господа таких страданий («Ты меня такъ не оскорблялъ» 9), которые испытывает сейчас, являя пример богоугодного поведения. Восклицание Аввакума является реминисценцией библейского текста (Иов 31: 16- 20). Сам Аввакум не претендует на первенство мысли, он ссылается на ветхозаветный рассказ об Иове, который возроптал на Бога из-за своих страданий. Бог сходит к Иову и упрекает его в том, что Иов пытается состязаться с Вседержителем и обличает Его, тогда как человеческая природа не сопоставима с божест-венной. Аввакум, сопоставляя себя с Иовом, проводит разграничение между «непорочным Иовом» и греховным собой, ослепшим духовно - данное различие подчеркивается бытовой деталью в тексте: «А я таковая же дерзнухъ от коего разума? ... самъослѣп извнутръ; какъдощенник-отъ не погряз со мною?» (с. 30). Один из приемов, используемых Аввакумом для изображения себя в роли мученика, - контрастное изображение себя и «мучителей». Описание «начальника» напоминает описание рассвирепевшего зверя. Для характеристики своего противника Аввакум использует «животную» лексику: «яко пес, огрыз персты», «испустил из зубов своих моих руку», «он меня лает». Если поведение гонителей сравнивается Аввакумом с поведением неразумных животных, то его поведение истинно человеческое. Глаголы, характеризующие поведение начальника и Аввакума, противоположны как ‘быстро - медленно’: «прибежав» (о начальнике) - «прилежно идучи» (о себе), «наскочил» -«поклонился», «лает» - «говорю». Создавая образ смиренного, не смеющего роптать заключенного Пустозерского острога, автор «Жития» использует особую лексику и уменьшительные суффиксы. Кормят его «хлебцем», «ветчинкой»; смотрит он в «щелку» (а не в щель) и видит «собачку» (а не собаку). Таким способом он не только вызывает жалость читателя, но и объясняет участие к нему других людей, проявленное во время его мученического подвига. То «воеводина сноха», Фекла Симеоновна, тайно пришлет им продукты; то «Терентьюшко з братьею… всего надавали много»; даже мучитель Пашков, сжалившись, «коровку-ту было дал, кормила с робяты годдругой» (c. 75). Стиль Аввакума выдает эпический настрой его повествования («год-другой»), придание страданиям семьи масштаб общей трагедии. Таким образом, приверженность староверию его соратников становится результатом его личной стойкости ихристианского терпения. Как идеолог староверия Аввакум берет на себя роль вероучителя. В начале Жития следуют пространные рассуждения протопопа на тему религии, значения православия и последствий церковной реформы. Отстаивая истинность дореформенного православия, Аввакум продумывает логику аргументации: сначала обращается за благословлением к старцу Епифанию; далее обращается с молитвой о помощи к Богу. Рассуждая об истинной и ложной вере, Аввакум опирается на авторитет Дионисия Ареопагита. В конце «Жития» приводится фрагмент «О сложении перъст». На протяжении всего «Жития» роль вероучителя проявлена в небольших наставлениях Аввакума, завершающих какой-либо эпизод из его жизни (структура притчи). Так, после излечения заболевшего «начальника» и его просьбы о прощении за несправедливое обращение Аввакум произнес в назидание читателю библейскую цитату: «Так-то Господь гордымъ противится, смиренным же даетъ благодать» (Иак 4: 6) (с. 21). 9 Слово «воровал» используется в значении совершения греха и преступления. То же смысловое расхождение присутствует ив слове «оскорблять», т. е. вводить в скорбьистра-дание. Своего рода «извинение» за более чем смелую попытку написать автоагиографический текст воплощается в роли Аввакума как кающегося грешника: «Простите же и молитеся о мнѣ, а я о вас, чтущихъ сие и послушающих» (с. 59). Часто после грозных и ругательных обличений никониан в монологах Аввакума следуют «оговорки», извинения за грех сквернословия: «Простите мя, аз согрѣшил паче всѣх человѣк» (с. 42). Но роль кающегося не только гибкая авторская «уловка», не позволяющая обвинить автора в грехе гордыни. Во вступлении к «Житию», перед началом собственно автобиографической части, Аввакум пишет: «Сице аз, протопоп Аввакумъ, вѣрую, сице исповѣдую, с симъ живу и умираю» (с. 17). Подобная «формула» напоминает прижизненный манифест, своеобразное завещание в предчувствии смерти, исповедь. Это глубокое воплощение самосознания протопопа как спасителя и избавителя. Аввакум как будто кается от имени всех предавших «древлее благочестие» и готов искупить их вину собственным мученическим подвигом ради спасения мира, ибо никониане «не ведают, что творят»: «Богъ их простит в сийвѣкъи в будущий, неихъ то дѣло, но дьявольское» (с. 21). Демонстрируя благочестие героя, писатель использует прием лексически обратного именования, называясь грешником, «треокаянным врачом». Соответственно, и тип событий, избираемый автором «Жития», - самоистязание за богопротивные помыслы и действия. Усиливая покаяние, Аввакум предается воспоминаниям о грехе блудного помысла: во время наставления им «духовной дочери» в нем вспыхивает страсть, от которой он «внутрь жгом огнем блудным». Аввакум осознает нечестивость своего состояния и истязает себя, держа руку в огне до тех пор, пока в нем «угасло злое раззжение» 10. Аввакум соединяет высоту подвига мученика и человеческие страдания «горемыки» от невыносимых условий в тюрьмах и острогах. Помещения, в которых проводит заключение протопоп, описываются им как совершенно не пригодные для жилья; а равнодушие и жестокое обращение надзирателей еще более усугубляют нелегкую жизнь заключенного, толкая его к проявлению человеческой слабости. В Братском остроге уже изнемогающий от холода и постоянного недоедания Аввакум, находясь в пограничном между жизнью и смертью состоянии, готов просить, чтобы его отпустили: «Хотѣл на Пашкова кричать “Прости!”, да сила божия возбранила, велено терпѣть» (с. 32). Номинацию «горемыка» использует по отношению к себе сам Аввакум: «Протопопа Аввакума, бѣднова горемыку, в то время с прочими в соборной церкви власти остригли и на Угрѣше в темницу, проклинавъ бросили» (с. 14). Аввакумовский образ схож с образом героя демократической повести XVII в. «Азбука о голом и небогатом человеке». Герой «Азбуки», вынужденный скитаться и горевать о своей судьбе, пишет от первого лица: «Аз есмь голоден и холоден и наг и бос, и всем своим богатеством недостаточен» [Адрианова-Перетц, 1937, с. 21]. Образ, как показало исследование В. П. Адриановой-Перетц, близок реальным судьбамчитателей XVII в. [Там же, с. 15- 21], чтоявно учитывал Аввакум. Следуя агиографическому канону, Аввакум открывает в себе возможности чудесного исцеления людей по своей великой вере. Вводя функцию целителя и спасителя - «врачевания душ и телес», писатель имплицитно приближает читателя к убеждению в особой силе своего героя. В интерпретации автора «Жития» Бог карает людей болезнями за то, что они ссорятся с Аввакумом. На Иргень-озерах боярыня Евдокия Кирилловна, не найдя Аввакума, обратилась к «шептуну», чтобы тот исцелил ее больного младенца. Узнав об этом, Аввакум рассердился на малодушную, после ухудшения состояния ребенка боярыня просит прощения, 10 Известный эпизод, читаемый, например, в Прологе на 27 декабря (см.: Пролог. Перваяполовина (сентябрь - февраль). М.: Печатный двор, 1696. Л. 529 об. - 530 об.). и Аввакум исцеляет больного помазанием маслом и молитвой. Еще более невероятные чудеса происходят, когда Аввакум является во снах как святой целитель келарю Никодиму, не разрешившему ранее Аввакуму посидеть на пороге монастырской кельи в праздник. Господь наказывает Никодима болезнью, и его исцеляет явивший ему во сне «муж» в образе Аввакума. Помогает Аввакум Еремею (которому изначально предрекал неудачу в походе), указывая ему путь: «…моимъ образом человѣк ему явилъся во снѣ, и благословил, и путь указал, в которую сторону идти» (с. 40). Функция исцеления продолжается и в другой роли Аввакума - борца с бесами. В конце «Жития» Аввакум приводит восемь поучительных повестей о борьбе с бесами и совершаемых чудесах. Изгоняя бесов, Аввакум исцеляет не столько тело, сколько дух человека, согрешившего в своих помыслах и действиях. Во время пребывания Аввакума в Тобольске чудесное исцеление получает одержимый бесами Федор. Явившись к Аввакуму «целоумен», Федор поведал о чудесном избавлении от мучавших его бесов: «Бѣжалъ-де я по пустыни третьева дни, а ты-де мнѣ явилъся и благословилъ меня крестом; бѣси-де и отбѣжали от меня» (с. 66). «Научением и кознями бесовскими» напал на Аввакума дьяк Иван Струна, ре-шивший побить дьяка Антония. Не останавливает Струну даже то, что он находится в храме Божьем - «Один онъ, Струна, вертится, что бѣсъ, во церквѣ» (с. 26). Исцеление от бесов происходит, когда Аввакум добивается от Струны покаяния за «церковный мятеж». Наказание загрехиполучает исам Аввакум, когда бесы входят в окружающих. Автор вспоминает, как, будучи молодым, обменял книгу Ефрема Сирина на лошадь, за что его брат был неотступно терзаем бесами. Вселился бес и в немощного Филиппа, жившего в доме Аввакума, после того как тот побранился на жену и прислужницу. Бесы часто «запугивают» Аввакума: то шевелят на мертвом саван, то играют в «гутки и в домры». Но протопоп не страшится нечистых, а, напротив, помолясь, продолжает путь. Тем самым нашествие бесов является проверкой Аввакума на веру в силу Бога: «Господь же ево, бѣднова, и простил, бѣсов отгналъ» (с. 25) 11. Основная цель земного пути протопопа Аввакума как служителя церкви и глубоко верующего человека - борьба с церковными реформами, сохранение «истинной веры», которым следовали почитаемые «отцы церкви» и предки. Но общественное служение соединяется с темой индивидуального спасения, ключом к которому является праведность героя. Есть смысл напомнить, что мы не считаем, что Аввакум, выполняя функции определенных жизненных ролей, играет, скрывая свое естество. Но соотношение себя с ними позволяет ему ввести самооценку и позволить читателю «увидеть» те грани его жизнедеятельности, которые оправдывают его лидерство. Праведность многогранно понимается уже в древней Руси, включая приравнивание к святости, и в то же время стремление человека кдобру, справедливости, истине (см.: [Срезневский, 1895, т. 2, стлб. 1360-1361]). Второй аспект актуализируется с приближением Нового времени: праведным считается человек, живущий по христианским законам, но не канонизированный в ранге святого. Аввакум утверждает возможность праведности в мирской жизни, что соответствует вниманию кобыденности, свойственной литературе XVII в. 11 Образ раннехристианского святого, физически противостоящего бесам, Никиты Бесогона, известен с средины XI в., в XVII в. оживляется обращение к демоническим образам в народной культуре. О популярности темы сражения с бесами свидетельствуют изображения на иконах, включая литье, великомученика Никиты [Антонов, Майзульс, 2011, с. 13, 56, 75]. Аввакум использует целый комплекс средств, позволяющих одновременно выразить восхищение своим героем (собой) и при этом не преступить границу скромности и не впасть в гордыню. К подобного рода «стратегии» поведения героя-праведника можно отнести внутренние монологи героя, где высказана преданность истинному дореформенному православию: «…вскочил во ужасѣ велице и палъ предъ иконою: “Господи, не стану ходить, гдѣ по новому поютъ!”» (с. 44). Участвует в создании образа праведника восхищение других персонажей подвигом Аввакума. Дьякон Козьма, приезжавший агитировать протопопа за новую веру, втайне подкрепляет его: «Протопопъ, не отступай ты старова тово благочестия! Велик тыбудешьуХриста человекъ, какъ до конца претерпишъ!» (с. 46). Мысль о значимости героя преподносится читателю намеком, из уст очевидца событий, следовательно, читатель не может обвинить автора в самохвальстве, ведь он выступает всего лишь пересказчиком. О правильности учения Аввакума свидетельствуют сами верующие, получившие, по рассказу Жития, божественный знак. Во сне Анне являются ангелы, ведущие девушку мимо богатой палаты, которая принадлежит ее духовному отцу Аввакуму. Ангелы наказывают Анне: «Слушай ево, так-де и ты будешь с ним. Крестися, слагая перъсты так, и кланяйся Богу, какътебѣон наказываетъ» (с. 68). Имплицитным доказательством правильного пути героя Жития становятся эпизоды, где проявляются его характеристики как чудотворца, по молитве которого происходят чудеса. Переходя через замерзшее озеро, Аввакум, «гараздо от жажды томим», молит Господа о том, чтобы Он послал ему воды: «Затрѣщал лед, яко громъ, предо мною… и разступилъся сюду и сюду… А мнѣ оставил Бог пролубку» (с. 44). И здесь Аввакум ставит себя в один ряд с праведниками и пророками, по своей великой вере живущими с божественным благословлением и чудесной помощью, начиная с Моисея. Возможность такой «коммуникации» с Высшими силами становится маркером избранности героя для совершения миссии. Помимо общественно-политических отношений, Аввакум включен в отношения семейные и здесь проявляет себя как любящий глава семьи, который заботится не только о бытовом положении семьи, но и о ее душевном здоровье. Оставляя семью в Юрьевце, он эмоционально высказывает по этому поводу слова сожаления: «А жена и дѣти, и домочадцы, человѣкъ з дватцеть, въ Юрьевце остались, невѣдомо - живы, невѣдомо - прибиты. Тут пакигоре!» (с. 22). Религиозные ценности Аввакум ставит выше семейных. Поэтому нередко он называет свою супругу

Скачать электронную версию публикации