Рассматривается монография американского литературоведа Н. Перлиной, посвященная художественной специфике представления живописных полотен и визуализированных сцен в романе Ф. М. Достоевского «Идиот». Автор, проводя краткий экскурс в историю понятия «экфразис» и осмысления его места в риторике, семиотике и теории литературы и современной коммуникации, определяет задачи и приемы введения живописного полотна, фотографии и иных объектов в текст словесного произведения. По ее мысли, экфразисы виденных Ф. М. Достоевским картин играют важную роль в общем замысле, поэтике, самой структуре «Идиота», организуя отдельные эпизоды и даже сюжетные линии романа, придавая особую символику его образам.
Painting with the word: ekphrasis strategies in F. M. Dostoevsky’s “Idiot”. Book review: Perlina N. M. Teksty-kartiny i .pdf Российским литературоведам американский славист Нина Перлина известна прежде всего как автор биографии О. М. Фрейденберг и многочисленных статей о русской литературе XIX в., Н. В. Гоголе, Ф. М. Достоевском, наследии М. М. Бахтина 1. Интерес к научной концепции О. М. Фрейденберг и европейской античности, русской классике и карнавально-смеховому миру славянского фольк-лора, идеям М. М. Бахтина и современной западной теории во многом определяет подходыавторав рецензируемой книге. 1 О вкладе ученого см. посвященный ей юбилейный сборник: Indiana Slavic Studies. Volume 18: From Petersburg to Bloomington: Studies Presented in Honor of Nina Perlina. Bloomington, Indiana: Slavica Publishers, 2012. 376 p. Нельзя сказать, что рассматриваемая проблема является однозначно новой и не исследованной. Литература об экфразисе насчитывает десятки томов, сотни статей, впрочем, исследовательница и не претендует на теоретическую новизну заявленной темы, четко обозначая круг авторов, чья интерпретация экфразиса созвучна ее пониманию этого непростого явления. Следует отметить, что для Н. Перлиной характерна довольно редко, увы, встречающаяся в наше время науч-ная корректность в обращении с текстами коллег. Оттого прилагаемая к книге библиография может служить своего рода путеводителем и по современной тео-рии экфразиса (от Н. Баргинской до О. Коваля, Д. Токарева и др.), и по проблеме экфрастичности у Ф. М. Достоевского (Е. Новикова, Т. Касаткина, К. Степанян и др.). Н. Перлина почти минимизирует стоящую перед книгой задачу, предпола-гая лишь дополнить уже сказанное разбором конкретного произведения: «Среди работ по экфразису мне не удалось найти ни одной монографии, в которой бы рассматривался вопрос о роли экфразиса в одном конкретном романе. Это укрепило меня в решении написать об экфразисе в романе Достоевского “Идиот”» (с. 5-6). Именно этим обусловлено обращение автора к историко-и теоретико-литера-турному аспектам экфразиса. Опираясь на известные работы Н. Брагинской, она прослеживает историю интерпретации этого явления от поздней античности, прежде всего Филострата Старшего, до новых литературных эпох. Нельзя не за-метить определенную субъективность в подходе автора, из всего многообразия имен теоретиков нарративного экфразиса выбравшей О. М. Фрейденберг, однако для развития научного сюжета этот выбор оказывается оправданным. «С установ-лением границы между субъектом и объектом речи, появление просителя, обра-щающегося к милости божества, его мольба-обращение превращалась в “косвен-ный рассказ” о перенесенных претерпеваниях, - пишет она вслед за автором «Поэтики сюжета и жанра». - “Sta, Viator!”, - в этой афористической формуле античной эпитафии-эпиграммы содержится эмбрион и экфразиса, и рассказа-нар-рации» (c. 15). Само сближение экфразиса с иными формами наррации в процессе становления повествовательных жанров примечательно: в дальнейшем оно по-зволит Н. Перлиной использовать максимально широкое понимание экфразиса как способа воспроизведения в литературном тексте не только живописного полотна, гравюры и других объектов искусства, но и любой «живой картины», массовой сцены, диалога или воспоминания, имеющих оттенок «срежиссирован-ности». Именно поэтому в «теоретическом экскурсе» представлено довольно подробное обоснование экфразиса не только как «косвенного рассказа», но и как «конструктивной модели повествования», а глубокое знание работ М. М. Бахтина позволяет ей не без оснований определить экфразис как одно из проявлений бах-тинского «чужого слова» и согласиться с формулой «диалогического экфразиса». «Непосредственный или воображаемый контакт с созерцаемым объектом искус-ства, всегда внутренне диалогичный по смысловому наполнению, - поясняет она, - лежит в основе экфразиса» (с. 18). Экскурс в теорию подкрепляется выразительными историко-литературными примерами. Так, подтверждением широкого поля возможностей, открываемого для писателя диалогизмом экфразиса, служит отчасти пародийная, отчасти траве-стийная интерпретация в «Идиоте» образов и сюжетов и их визуального контек-ста из «Дамы с камелиями» А. Дюма-сына. Проникновение в теоретический раз-дел конкретного материала более чем оправдывает себя: читатель сразу получает возможность от «сухой» теории перейти к конкретике текста. Подобная диалоги-ческая связь присутствует и в ситуации перехода от «практики» к «теории», и в следующем разделе, размышляя о специфике экфразиса в связи с фотографи-ческим портретом Настасьи Филипповны, Н. Перлина обращается к семиотике фотографии Р. Барта. Естественно, что основное внимание литературовед уделяет тому, как и для чего возникают словесные образы тех или иных картин, известных сюжетов в романном пространстве. В четко структурированной монографии этому посвя-щены пять разделов, в которых последовательно анализируются различные фор-мы и форматы представления экфразисов и текстов картин в «Идиоте»: «Встречи с лицами и портретами», «Картины смертной казни и разговоры о вере», «Сер-вантес - Достоевский, Мышкин - Дон Кихот», «Треугольник Настасья Филип-повна - Мышкин - Аглая: Картины борьбы душевных сил», «Косвенные расска-зы-экфразисы четвертой части романа». Погружаясь в детали биографии писателя, представленные в его переписке, воспоминаниях А. Г. Достоевской и других современников, исследовательница убедительно реконструирует его отношение к тем самым полотнам, экфразисы которых так по-разному воспроизведены на страницах романа. Каждая из виден-ных Ф. М. Достоевским картин становится своего рода ключом к соответствую-щим частям «Идиота»: это и «Три сестры» и «Мистическое обручение святой Екатерины» Дж. Пальма Веккьо, и «Христос в могиле» Г. Гольбейна-младшего, и «Усекновение главы Иоанна Крестителя» Г. Фриса. Обращаясь к картине, писа-тель не просто вступает в творческий диалог с художником и создает атмосферу фрагмента, эпизода или главы, но и обозначает некий модус разворачивающегося повествования - от насмешливо-иронического до бесконечно трагического. Так, веселая юность трех очень живых героинь Дж. Пальма Веккьо отзывается в из-вестном портрете Александры, Аделаиды и Аглаи Епанчиных: «Все три девицы Епанчины были барышни здоровые, цветущие, рослые, с удивительными плеча-ми, с мощною грудью, с сильными, почти как у мужчин, руками» (с. 36). Картина Г. Гольбейна становится во многом определяющей для важнейших разговоров о боге и смерти, которые ведут Мышкин, Рогожин, Ипполит и другие персона-жи. Впечатление, произведенное этой картиной, по воспоминаниям жены, на Ф. М. Достоевского, передано многим героям, и не случайно копия этого полотна оказывается в доме Рогожина. «Мистическое обручение святой Екатерины», по мнению Н. Перлиной, может быть интерпретировано как иллюстрация исто-рии Аглаи Епанчиной и представлено в романе рядом «мини-экфразисов», соот-ветствующих конкретным событиям в жизни героини. Подчеркнем еще раз, что характерное для исследовательницы расширительное толкование экфразиса в значительной степени облегчает ей визуализированную интерпретацию фигуры главного героя. Сформулированная писателем задача по-казать явление «положительно прекрасного лица» решается соединением в князе Мышкине черт Христа и Дон-Кихота: «Как создатель романа о положительно прекрасном лице, автор апеллирует к ответным чувствам и восприятию читателя, таким образом, установка на экфразис оказывается заданной по отношению и к создаваемому, и к созданному тексту» (с. 159). При этом Н. Перлина имеет в виду не конкретные картины, связанные с Христом или героем Сервантеса, но общую сюжетную канву и логику поступков князя, обретающих под пером писа-теля почти иконическую выразительность. В заключение предположу, что в книге обозначен путь, которым на смену «да-геротипному реализму» натуральной школы и ее прямых последователей прихо-дит «реализм в высшем смысле». Нет сомнений, что исследовательнице удалось показать одну из важнейших особенностей писательского видения Ф. М. Досто-евского. Более того, очевидно, что эти черты имеют место и в других его произ-ведениях, и предложенный американским славистом подход мог бы найти про-должение в анализе ранней прозы писателя, повестей и рассказов зрелого пе-риода, других романов.