E. P. Kovalevsky and F. M. Dostoyevsky: social and literature connections.pdf Творчество Е. П. Ковалевского и Ф. М. Достоевского не становилось объектом пристального изучения в литературоведении. В комментариях к Полному собра-нию сочинений Достоевского указывается, что с Ковалевским он мог познако-миться «по вступлению в члены Литературного фонда» [Достоевский, 1985, т. 28, кн. 2, с. 573], т. е. в 1859 г. Но истоки этого знакомства, а впоследствии и дружбы, следует искать гораздо раньше. В 40-е гг. оба писателя посещали кружок Петра-шевского. Эта страница биографии Достоевского исследована достаточно под-робно [Бельчиков, 1971; Фридлендер, Осповат, 1994]. О деятельности Ковалев-ского в качестве петрашевца сведений совсем мало. Подтверждение этому факту находим в воспоминаниях племянника путешественника, П. М. Ковалевского: Кружок молодежи, только что успевшей встать со скамей корпусов и университетов, а не кружок сверстников, доставлял близких людей этому человеку, бывшему на 12-15 лет их старше. Сколько так называемых «пет-рашевцев» собиралось у него по вечерам, и какая совершалась тут уголов-щина, вроде чтения известного письма Белинского к Гоголю... Тогда это было преступно вообще; но если подпоручикам и коллежским регистрато-рам оно было просто преступно, то украшенному орденами штаб-офицеру, каким был Е. П., сугубо преступно. И, конечно, одна счастливая случай-ность борьбы двух соперничавших ведомств, - из которых одно, по обя-занности своей доносящее, не успело донести, а другое донесло из любви к искусству, - спасла нашего путешественника от поездки на ту сторону Не-вы, в место покрепче его киргизского укрепления... Шеф жандармов (граф Орлов) пообещал “согнуть в бараний рог” всякого, кто посмеет раздуть де-ло, открытое министром внутренних дел (Перовским); никто не усомнился, что обещание будет исполнено, - и дело раздуто не было [Ковалевский, 1928, с. 319]. О посещении Ковалевским пятниц Петрашевского в материалах следственного дела не упоминается. Лишь в показаниях А. П. Беклимишева встречается незна-комый ему человек: «высокий, худощавый, стройный офицер в серебряных эполетах (последнее слово подчёркнуто)» [Дело петрашевцев, 1941, т. 2, с. 365]. Внешнее описание очень точно подходит под портрет Ковалевского. Имя Ковалевского приводится еще в двух показаниях. В 1844 г., вернувшись после путешествия по Карпатам и Балканам, Егор Петрович познакомился с бу-дущими петрашевцами С. Ф. Дуровым и А. И. Пальмом. Молодые люди были симпатичны братьям Ковалевским и часто бывали у них в гостях, о чем и сооб-щили на следствии. Например, из показаний Дурова следует: Бывал же я по временам у гг. Ламанских, М. Достоевского, у пол-ковника горных инженер[ов] Ковалевского и у г. Петрашевского иногда по пятницам [Там же, 1951, т. 3, с. 194]. Подобные сведения обнаруживаются и в словах Пальма: Из людей истинно почтенных, знавших меня коротко в последнее вре-мя, может что-нибудь сказать обо мне сенатор Евграф Петрович Ковалев-ский, у него в доме я был принят как родной [Там же, с. 264]; Каждое воскресенье я проводил в доме сенатора Е. П. Ковалевского, где был принят как родной. Был в весьма коротких отношениях с братом его полковником горных инженеров Ковалевским [Там же, с. 269]. На вопрос о переписке из-за границы Пальм называет только «маленькую записку от полковника Ковалевского из Египта» [Там же]. Примечательно, что в донесе-нии П. Д. Антонелли тоже упоминается имя сенатора Ковалевского: Из сенаторов, известное лицо сказало, что дельные люди только Кова-левский, да может быть ещё человека два, прочие же не стоят ни гроша [Там же, с. 400]. «Известное лицо» - Петрашевский, его положительный отзыв свидетельствует об уважении к сенатору (Евг. П.) и косвенно подтверждает знакомство с братом. Факт личного знакомства Ковалевского с Достоевским не установлен доку-ментами дела. Но известно, что Достоевский часто посещал и кружок Петрашев-ского, и литературные собрания Дурова и Пальма. Взгляды молодых людей были созвучны Ковалевскому. Их дружба подтверждается письмами, в которых наряду с личными и семейными новостями дается характеристика и современной литера-турной ситуации: …о чём писать? На всём, чего нужно бы коснуться, лежит печать за-прещения - и пиши-знай сладенькие повести с их вечными, пошлыми лю-бовными интригами 1 (РО РНБ. Ф. 356. Ед. хр. 259. Л. 3 об.). 1 Известны 4 письма Пальма к Е. П. Ковалевскому: одно 1845 г. и три недатированных (по событиям, в них упоминаемым, можно примерно установить годы их написания - 1846-й и 1847-й). В этих же письмах упоминаются имена В. Г. Белинского и Достоевского: Читали Вы Петербургский Сборник? «Бедные люди» хорошая, хотя и тяжёлая, скучноватая вещь. Потом «Двойник» того же Достоевского, просто дрянь; на 180 страницах бред без толку и связи (РО РНБ. Ф. 356. Ед. хр. 259. Л. 4). Из писем Пальма к Ковалевскому можно вывести и умонастроение, характерное для молодежи 40-х гг.: …вот несчастье нашего поколения: есть головы светлые, талантливые, , есть идея о лучшем, - а нет поприща этим головам (РО РНБ, Ф. 356. Ед. хр. 259. Л. 3 об.). Спустя много лет Достоевский в «Дневнике писателя» за 1873 г. вспомнит о том времени: Мы заражены были идеями тогдашнего теоретического социализма. Все эти тогдашние новые идеи нам в Петербурге ужасно нравились, казались в высшей степени святыми и нравственными и, главное, общече-ловеческими. Мы еще задолго до парижской революции 48 года были охвачены обаятельным влиянием этих идей. Я уже в 46 году был посвящен во всю правду этого грядущего «обновленного мира» и во всю святость бу-дущего коммунистического общества еще Белинским [Достоевский, 1980, т. 21, с. 130-131]. Наибольший интерес у молодых людей вызывали споры о русской и европейской литературе, цензуре. На допросах следствия Пальм приведет рассуждения Петра-шевского, который говорил, «что цензура стала оттого строже, что литераторы хотят своими сочинениями заставить публику сделать скачок из понятий тепе-решнего русского общества в понятия современного европейского . В проти-воположность им указал он на Сю и Занда, которые берут содержание для своих романов из идей, волнующих окружающее их общество, и потому находят в нём отголосок» [Дело петрашевцев, 1941, т. 2, с. 164]. Петрашевский был убежден, что писатели должны чувствовать «себя в государстве деятелями, а не чем-то лиш-ним, какою-то роскошью, тогда цензоры не могли бы своевольно вымары-вать, но писатель вступался бы за вымаранные места и апеллировал бы в цензур-ный комитет» [Там же]. В 1840-е гг. и Ковалевский, и Достоевский находятся под влиянием идей пет-рашевцев, что не могло не отразиться на их творчестве и не проявить себя в соз-дании образа повествователя, типологии героев. Повесть Ковалевского «Люди странствующие - люди страждущие» была на-печатана в журнале «Библиотека для чтения» в январских номерах 1848 и 1849 гг. События, сначала разворачивающиеся в провинциальном городке, а затем в сто-лице, объединяет тема искусства и тема воспитания личности. «Небогатую собы-тиями провинциальную жизнь разнообразят происшествия. Их, особенно в ма-леньких городках, не так много, а потому они запоминаются» [Голубков, 2010, с. 111]. Таким событием в жизни провинциального городка становится появление труппы бродячих артистов. Обращение к этой теме было достаточно популярным в 1840-е гг. Это связано в том числе с произведениями Жорж Санд 2. «Творческое усвоение» идей французской писательницы проявилось в «социальности», симпа-тии к демократическому герою, ее талант «живописца природы и психолога» ока-зал огромное влияние на таланты «беллетристические» [Кафанова, 1998, с. 8]. По мнению Е. Н. Купреяновой, творчество Ж. Санд воздействовало на натуральную 2 В 1847 г. в № 1 «Отечественных записок» был опубликован роман Ж. Санд «Лукреция Флориани», в котором представлен мир артистов (плебеянка Лукреция) и мир аристокра-тов (Кароль). школу, «на её реалистические принципы, демократические устремления и социа-листические искания» [Купреянова, 1969, с. 105]. В повести Ковалевского рассказано, как девочка, выросшая в нищете, впервые оказавшаяся в доме правителя Каратабана, получает не только первые уроки ари-стократического воспитания, но и знакомится с искусством. Альпин, главный ге-рой произведения, развивает в ней артистический талант и, сам того не понимая, становится тем человеком, без которого теперь уже не мыслит своего существо-вания Ляля. В этом контексте прослеживаются аллюзии на незаконченный роман Достоевского «Неточка Незванова». Первые две части его были опубликованы в 1-м и 2-м номерах «Отечественных записок» за 1849 г., но еще в середине 1848 г., по воспоминаниям П. П. Семёнова-Тян-Шанского, автор «читал отрывки из своих повестей “Бедные люди” и “Неточка Незванова”» [Семёнов-Тян-Шан- ский, 1917, с. 197] на собраниях у Петрашевского. Проблемы, связанные со ста-новлением личности молодого человека (ребенка, девушки), гуманистическое отношение к страдающему человеку сближают оба произведения. Взаимоотношения Ковалевского и Достоевского найдут продолжение в рамках деятельности Литературного фонда. Ковалевский стоял у истоков его создания и долгие годы был председателем (с 1859 по 1868 г., за исключением выхода его по жребию из состава комитета). Достоевский был принят в члены общества 20 декабря 1859 г. и состоял в нем до самой смерти. За это время он был выдвинут в состав Комитета, а 2 февраля 1863 г. даже избран секретарем Литературного фонда 3. «С этого времени, - как пишет один из немногих исследователей жизни и творчества Ковалевского Б. А. Вальская, - связь между ним и Достоевским ста-новится более тесной и переходит почти в дружбу, которая продолжалась до са-мой смерти Е. П. Ковалевского» [Вальская, 1994, с. 244]. 3 Подробнее об этом см.: [Орнатская, 1987; Заборова, 1975; Якубович, 1987]. Ковалевский высоко ценил деятельность Достоевского в Фонде. Не так давно вернувшийся в Петербург писатель был непременным участником всех литера-турных чтений и спектаклей начиная с 1860 г. Ковалевский в официальном пись-ме к Достоевскому от 11 мая 1860 г. «от имени всего Общества и еще более от имени нуждающихся литераторов» писал: Комитет вменяет себе в неизменную обязанность выразить Вам свою чувствительную благодарность за труды Ваши по двум спектаклям, дан-ным в пользу Общества. Чистый сбор с этих спектаклей покрыл все расхо-ды на пособие нуждающимся литераторам и ученым за целое полугодие со дня открытия Общества. Этим блистательным результатом оно обязано трудам Вашим и сотрудников Ваших. Не жалея дорогого времени, Вы ра-душно жертвовали им на пользу ближних. Вы благодарно потруди-лись на общую пользу, и услуга Ваша Обществу никогда не изгладится из памяти всех, кто только сочувствует отечественной литературе [Орнатская, 1987, с. 241]. Писатель читал отрывки из произведений: «Униженные и оскорблённые», «За-писки из мёртвого дома», «Зимние заметки о летних впечатлениях», «Преступле-ние и наказание». Оказание помощи нуждающимся литераторам входило в обя-занности членов Комитета. Достоевский неоднократно «испрашивает» помощи собратьям по перу, уже в первый же год своего членства через Фонд помогает товарищу по ссылке, отбывавшему с ним вместе более четырех лет каторги, петрашевцу Дурову [Заборова, 1975, с. 160]. По поручению Ковалевского он «соби-рал и доставлял» сведения о тех, кто попал в «затруднительные обстоятельства» [Там же, с. 159]. Посещение «петербургских трущоб», подвалов, чердаков давало материал будущему автору «Униженных и оскорблённых», а активное и неравно-душное участие в делах Фонда, впоследствии и Комитета, не могло не импониро-вать его председателю. В указателе имен к Полному собранию сочинений Достоевского Ковалевский упоминается в качестве дипломата, путешественника, писателя: Как председатель Комитета Литературного фонда был постоянно вни-мателен и доброжелателен к просьбам Достоевского и первым пошел на нарушение принятого в Обществе для пособия нуждающимся литераторам и ученым правила не предоставлять ссуд членам Комитета [Достоевский, 1985, т. 28, кн. 2, с. 573]. Помощь Достоевскому в трудный для него период (прекращение выхода жур-нала «Время», смерть жены, тяжелая болезнь и смерть брата, закрытие журнала «Эпоха», огромные долги, состояние собственного здоровья) при непосредствен-ном участии председателя Фонда стала предметом пристального внимания как современников, так и некоторых исследователей его творчества 4. Достоевский дважды получал немалые займы в 1863 и в 1864 гг., и Ковалевский вынужден был отчитываться перед общим собранием Общества 17 апреля 1865 г., вызванным «особым мнением», которое подал П. Л. Лавров по поводу незаконной, по его мнению, выдачи двух больших ссуд суммою в 1 500 руб. члену Комитета Досто-евскому. Ковалевский выступил на этом собрании с речью в защиту писателя: 4 Подробнее об этом см.: [Вальская,1994, с. 248-251]. Было бы довольно странным отказывать в пособии литератору вполне заслуживающему этого пособия и по своим литературным трудам, и по по-ложению, до которого он доведён случайными обстоятельствами, потому только, что он не желает принять это пособие БЕЗВОЗМЕЗДНО (строчное выделение автора. - Е. А.), обязуясь возвратить его в известный срок, и по-тому ещё, что буква устава не ясна, таковою осталась и после долгих пре-ний (цит. по: [Вальская, 1994, с. 250-251]). И хотя «общее собрание вотировало Комитету доверие, Достоевский всё же счел себя обязанным выйти из Комитета» [Достоевский, 1985, т. 28, кн. 2, с. 420]. Сле-дует отметить, что Достоевский и прежде несколько раз подавал прошение о вы-ходе из Комитета (см. письма Ковалевскому от 20 июля 1863 г. и от 9 мая 1865 г.), но принимать его отставку председатель не хотел, и только после замечаний реви-зионной комиссии пришлось согласиться с его уходом. Достоевский и несколько лет спустя с горечью вспоминал об этих событиях. В письме к А. Н. Майкову от 13 апреля 1871 г. он писал: В 64 году я выпросил себе вспоможение за границу по болезни. (Иначе что бы я стал делать с тогдашнею моею падучею, да еще в петербургском климате.) Из-за этого Лавров и с ними 100 человек подняли такой гам, что я должен был выйти из членов Комитета. Будь пострадавший - больной, искалеченный физически и нравственно - вечный труженик, они плюнут, а не помогут. А будь нигилист, сейчас вспоможение дадут. Вы вспомните, из кого там состоит Комитет! С позором откажут [Достоевский, 1986, т. 29, кн. 1, с. 195]. Очевидно, что мнение о деятельности Общества у Достоевского изменилось. В этот период в число членов Литературного фонда входили сотрудники журна-лов «Отечественные записки», «Дело», «Вестник Европы», которые Достоевский считал «рассадниками нигилизма и либерализма» [Там же, с. 466]. И хотя писа-тель состоял в Обществе до самой смерти, годы его активной деятельности в Ли-тературном фонде до момента выхода из Комитета совпали «с самой плодотвор-ной полосой во всей истории его существования» [Орнатская, 1987, с. 238] и были тесно связаны с именем Ковалевского. Подтверждение этому находится в много-численных документах, подписанных председателем Фонда и его секретарем, а также в переписке Достоевского 5. 5 См.: [XXV лет…, 1884; Достоевский, 1985, т. 28, кн. 2, с. 36, 37, 123, 125-126]. Известно четыре письма Достоевского к Ковалевскому. Все они касаются фи-нансовых вопросов, и два из них неоднократно комментировались в связи с выде-лением ссуд. Представляют интерес два неопубликованных письма Ковалевского Достоевскому, которые хранятся в Рукописном отделе Российской государствен-ной библиотеки. Оба письма без даты, но установить год первого из них не слож-но. Речь идет о предстоящих выборах в члены комитета, которые приходились на 2 февраля 1863 г. Ковалевский обращается с настоятельной просьбой дать свое согласие: …для того, чтобы иметь право внести Вас в список, необходимо иметь Ваше на то согласие. Позвольте Вас убедительнейше просить не отказы-вайтесь: занятий немного; иметь же Вас членом - честь для комитета, а со-членом - особенное удовольствие для меня лично. В ожидании не иначе как удовлетворительного ответа, остаюсь душевно Вам преданный Кова-левский (РО РГБ. Ф. 93. К. 5. Ед. хр. 80. Л. 1 об.). Тон послания не позволяет усомниться в характере отношений двух писателей - дружеском и уважительном. Второе письмо представляет собой небольшую записку с просьбой: Сделайте одолжение, уважаемый Фёдор Михайлович, соберите имею-щиеся у Вас оттиски моих путевых записок (Италии, Швейцарии и проч.) и потрудитесь вручить их подателю этой записки. Мне понадобились на-званные вещи, а Вы их конечно давно пробежали. Душевно Вам преданный Ковалевский. Понедельник (РО РГБ. Ф. 93. К. 5. Ед. хр. 80. Л. 2). Это письмо также датируется, предположительно, 1863 г. В комментариях к Пол-ному собранию сочинений указывается, что Ковалевский давал читать Достоев-скому «Путевые записки». Под таким названием у путешественника существуют «Путевые записки о Славянских землях», но они были опубликованы еще в 1859 г. К тому же в них речь не идет о Швейцарии, а об Италии упоминается только в описании города Триеста, который в период посещения его Ковалевским был «самым космополитическим городом в Европе». Триест более не итальянский город; итальянцу здесь всё чужое - и пра-вительство, и законы, и язык, на котором распоряжаются австрийцы. Еще менее можно назвать Триест городом немецким: здесь ничто не любит немцев, и самое небо голубое и ясное, небо итальянское, стало чаще хму-риться в последнее время [Ковалевский, 2017, с. 99-100]. Италия будет присутствовать в другом произведении, напечатанном в 1864 г. в журнале Достоевских «Эпоха»: «Эпизод из войны Черногорцев с австрийцами. Из воспоминаний очевидца о войнах за независимость Черногории и Италии». Учитывая, что Ковалевский в начале июля 1862 г. был в Баден-Бадене, и первая поездка Достоевского за границу состоялась в 1862 г., о чем он позже напишет в «Зимних заметках о летних впечатлениях»: «Я был в Берлине, в Дрездене, в Висбадене, в Баден-Бадене, в Кельне, в Париже, в Лондоне, в Люцерне, в Жене-ве, в Генуе, во Флоренции, в Милане, в Венеции, в Вене, да еще в иных местах по два раза, и всё это, всё это я объехал ровно в два с половиною месяца» [Достоев-ский, 1973, т. 5, с. 46], вполне возможно, что писатели могли обсуждать впечатле-ния о путешествиях. Факт работы над «Зимними заметками» подтверждается и чтением 10 апреля 1863 г. на литературно-музыкальном вечере в зале Благород-ного собрания отрывков из них. Тон этого письма несколько отличается от пре-дыдущего. При соблюдении вежливой формы («душевно Вам преданный») появ-ляются канцеляризмы «сделайте одолжение», «потрудитесь вручить их подателю этой записки», что можно объяснить либо требованиями официальной почты, ли-бо тайным смыслом: обыграть официоз ввиду их дружеского общения. Еще одно письмо из архива Достоевских подтверждает факт заинтересованно-го участия Ковалевского в судьбе писателя. Это письмо Ковалевского А. С. Эн-гельгардту в Императорскую Российскую Миссию в Константинополе: Передаю вашему обязательному покровительству, многоуважаемый Александр Сергеевич, члена нашего Лит. Комитета, в котором некогда вы принимали такое живое участие. Достоевский, известный литератор. Вы крайне меня обяжете, если обставите его путешествие своим дружеским участием (РО РГБ. Ф. 93. К. 5. Ед. хр. 81. Л. 1, 1 об.) Факт заинтересованности Ковалевского в судьбе Достоевского очевиден. «Обя- зательное покровительство» исключает всякое равнодушное участие. Но их свя-зывали не только дружеские отношения. Ковалевский ценил талант Достоевского. Последний в «Дневнике писателя» за 1871 г. в главе «Нечто личное» вспоминает: Раз весной поутру я зашел к покойному Егору Петровичу Ковалевско-му. Ему очень нравился мой роман «Преступление и наказание», появив-шийся тогда в «Русском вестнике». Он с жаром хвалил его и передал мне один драгоценный для меня отзыв одного лица, имени которого не могу выставить. Именно Ковалевский предложил писателю выступить на вечере в пользу Литера-турного фонда 18 марта 1866 г., где и состоялось первое публичное чтение отрыв-ка из «Преступления и наказания» (разговор Мармеладова с Раскольниковым из II главы первой части) 6. 6 См. об этом переписку Достоевского с Я. К. Гротом, Е. П. Ковалевским: «Я говорил Егору Петровичу, что буду читать 2-ю главу первой части моего романа “Преступление и наказание”, - так как тут отдельный эпизод. Егор Петрович это одобрил. Вставок не сде-лаю ни одного слова, но сокращения некоторые сделаю, что, конечно, возможно». 14 марта 1866 г. Я. К. Гроту [Достоевский, 1985, т. 28, кн. 2, с. 153]. Ковалевский старался поддержать журнал Достоевских «Эпоха», что очевидно из переписки Достоевского с Тургеневым. В письме от 20 сентября 1864 г. чи- таем: Любезнейший и многоуважаемый Иван Сергеевич, Егор Петрович го-ворил мне, что Вы, во-1-х, хорошо расположены к нашему журналу, а во-2-х, рассказывал мне, что и Вы, и он в Бадене были в некотором недо-умении насчет имени Порецкого, объявленного нашим официальным ре-дактором. Из слов Ковалевского я понял (если не ошибаюсь), что если Вы и дали бы нам, может быть, Вашу повесть или роман в «Эпоху» (то есть в будущем, когда напишете), но незнакомое имя Порецкого теперь Вас способно отчасти остановить [Достоевский, 1985, т. 28, кн. 2, с. 102]. Достоевскому необходимо заручиться поддержкой именитого писателя 7: 7 В первом номере «Эпохи» была опубликована повесть Тургенева «Призраки», о чем М. М. Достоевский писал в письме к Ф. М. Достоевскому от 11-12 января 1864 г.: «Турге-нев уже более недели как в Петербурге, и нынче он отдал мне свою повесть. Стало быть, первая книга явится с его именем. Он и не думал отдавать ее в “Р вестник”» [Дос-тоевский, 1985, т. 28, кн. 2, с. 516]. Ваше участие для нас слишком много значит. Если нас поддержите - не раскаетесь [Там же, с. 103]. Следующее письмо от 14 декабря 1864 г. свидетельствует, что Ковалевский по-прежнему содействует Достоевскому в привлечении Тургенева к сотрудничеству с «Эпохой»: Вы обещали, в случае если у Вас будет повесть, не забыть нас. Теперь, для журналов, время самое критическое. Если б можно было в январе по-местить хоть что-нибудь Ваше, - было бы великолепно. Не претендую ни на что; к тому же Вы сказали, чтоб Вас не беспокоить. Но здесь говорят и даже печатали, что у Вас начат ряд рассказов и некоторые окончены. Го-ворил об этом мне и Ковалевский [Там же, с. 108]. Тургенев в ответных письмах Достоевскому пишет: …от всей души готов содействовать его [Вашему журналу] успеху, по мере сил - и даю Вам обещание первую написанную мною вещь поместить у Вас; но определить срок, когда эта вещь будет написана, мне невозмож-но… [Там же, с. 411]. В ответ на декабрьское письмо Тургенев сообщает (28 декабря 1864 г.), что рас-сказ «Собака», «о котором была речь в разных журналах, действительно сущест-вует, но я решился, по совету всех моих приятелей, не печатать этой бездел-ки» [Там же, с. 415]. Через два месяца, в феврале 1865 г., журнал был закрыт, и надеждам Достоевского не суждено было сбыться. Участие самого Ковалевского в делах журнала подтверждается и публикацией в 3-м номере «Эпохи» за 1864 г. очерка «Эпизод из войны черногорцев с австрий-цами. (Из воспоминаний очевидца о войне за независимость Черногории и Ита-лии)». В. С. Нечаева в книге «Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских “Эпоха”. 1864-1865» в главе IV «Политическое обозрение. Очерки иностранной жизни» в числе прочих останавливается на произведении Ковалевского, обращая внимание только на его общественно-политическую сторону: «Его острие направлено против Австрии, ее политики в славянских землях и оккупации итальянских владений. Геройству черногорцев, итальянцев, борющихся за свободу родины, автор противопоставляет, отрицательно характеризуя их, немецко-австрийских офице-ров в роли завоевателей» [Нечаева, 1975, с. 92]. Известно, что Ковалевский «был сторонником проведения Россией активной политики в Восточном вопросе и ока-зания военной помощи южным славянам в их борьбе за освобождение от осман-ского гнета» [Там же], он всегда открыто высказывал свою позицию по отноше-нию к предательству Австрии в период Восточной войны. Участник Дунайской и Крымской кампаний, Ковалевский в своих произведениях «Три главы из поли-тической и военной истории 1853, 1854 и 1855 годов» (опубликовано в ноябрь-ском номере «Отечественных записок» за 1856 г.) и «Война с Турцией и разрыв с западными державами в 1853 и 1854 годах» (1866 г.) дает аргументированное объяснение причинам, по которым Россия вступила в войну, оправдывая полити-ку Николая I в вопросе освобождения христианских народов. Николай I был уве-рен в поддержке Австрии, так как именно России она была обязана подавлением венгерского восстания 1848-1849 гг. Рассчитывая на союз с Францем-Иосифом, русский царь не учел выгоду, которую сулил австрийскому императору Наполе-он III. Разногласия в оценке поступков австрийского императора и роли России в освобождении славянских народов от турецкого ига стали предметом дискус-сии, развернувшейся в официальных и неофициальных кругах. В статье «Восточ-ный вопрос с русской точки зрения 1855 года», которая распространялась во время Крымской войны в рукописном виде, автор (Б. Н. Чичерин, а не Т. Н. Гра-новский, как полагали тогда многие) подвергает критике действия царского пра-вительства в противовес «официальной и славянофильской пропаганде», оправ-дывая действия Австрии боязнью «движения западных славян за своё освобождение». Поэтому Австрия «не могла не действовать против нас, и упрёк неблагодарности здесь неуместен» [Достоевский, 1981, т. 23, с. 383]. Характерно, что позиции Ковалевского по отношению к славянам и преда-тельскому поступку Франца-Иосифа будет придерживаться и Достоевский. В его полемических статьях из «Дневника писателя» за июль-август 1876 г. «Идеали-сты-циники» и «Постыдно ли быть идеалистом?» подвергаются критике суждения Грановского-Чичерина прежде всего с точки зрения славянского вопроса и оправ-дания политики «текущей выгоды». …с признанием справедливости плевка на честь и на совесть, лишь бы сорвать шерсти клок, ведь с этим можно очень далеко зайти… Напротив, не лучшая ли политика для великой нации именно эта политика чести, ве-ликодушия и справедливости, даже, по-видимому, и в ущерб её интересам [Там же, с. 65]. Возмущение «коварством» политики Австрии по отношению к России читаем в произведениях обоих авторов. Е. П. Ковалевский: После того, как диван отказался принять ноту, составленную союзными державами, Венские конференции были закрыты, и австрийский кабинет увлекался, всё более и более уклоняясь от вековых преданий своей политики 8. Морские державы с упорством следовали принятому ими плану, не сводили глаз с поступков австрийского двора и употребляли все усилия, чтоб привлекать его на избранный ими путь. Страх внутренних потрясений, страх революций постоянно представлялся взорам австрийского прави-тельства, и, как злой дух, как кошмар, преследовал и подавлял ее даже то-гда, когда вокруг всё было спокойно и, по-видимому, счастливо. 8 Здесь и далее курсив мой. Этим страхом, этим направлением успели ловко воспользоваться запад-ные державы, угрожая Австрии то восстанием Ломбардии, то волнением в Венгрии, то неудовольствием славянских племен, связанных кровными узами с Россией. Таким образом, Австрия, несмотря на вековой и натуральный союз с Россией, несмотря на недавние обязательства с нею, подписала сначала протокол 27 ноября / 9 декабря, потом 1 / 13 января, наконец, 27-го февраля (9 апреля) [Ковалевский, 1856, с. 243]. Ф. М. Достоевский: Он, например, совершенно отрицает даже возможность благодарно-сти к нам Австрии за то, что мы ей помогли в ее споре с венгерцами и бу-квально спасли ее от распадения. И не потому отрицает, что Австрия «ко-варна» и что это нам следовало предугадать; нет, он не видит никакого коварства и прямо выводит, что Австрия не могла поступить иначе. Но это-го ему мало: он прямо выводит, что она и не должна была поступить иначе, что она, напротив, должна была поступить именно так, как поступила, - и что, стало быть, надежды наши на ее благодарность составляют лишь не-простительный и смешной промах нашей политики. …оправдывать с таким жаром поступок Австрии, и не то что оправды-вать, а прямо доказывать, что и не должна была она поступить иначе, - во-ля ваша, это как-то режет ум пополам. Что-то есть тут такое, с чем никак нельзя согласиться, с чем претит согласиться… [Достоевский, 1981, т. 23, с. 65]. Очерк Ковалевского написан в период Крымской кампании 1853-1855 гг., ста-тьи Достоевского - накануне Русско-турецкой войны (1877-1878), в период Вос-точного кризиса, вызванного усилением национально-освободительных движений на Балканском полуострове. Но их объединяет неравнодушное отношение к сла-вянским народам. В «Дневнике писателя» Достоевский продолжает свои критиче-ские рассуждения, обращаясь к теме взаимоотношений с Европой: …вот перед нами славянский вопрос: вот бы нам бросить теперь славян совсем! Хотя Грановский и настаивает на том, что мы хотим славянами только усилиться и действуем только для нашей практической выгоды, но, по-моему, он и тут обмолвился. Ну, какая с ними практическая выгода, да-же в будущем-то, и чем тут усилишься? Средиземное-то море когда-нибудь или Константинополь, «которого нам никогда не дадут»? С славянами только возня и хлопоты; особенно теперь, когда они ещё не наши. Из-за них на нас уже сто лет косится Европа, а теперь и не косится только, а - при малейшем нашем шевелении - тотчас же выхватывает меч и наводит на пас пушку. Просто - бросить их, да и навсегда, чтоб успокоить раз навсегда Европу. Да и не просто бросить их: Европа-то, пожалуй, и не пове-рит теперь, что мы бросили, стало быть, бросить надо с доказательствами: надо нам же самим наброситься на славян и передавить их по-братски, чтоб поддержать Турцию: «Вот-де, милые братцы славяне, государство не част-ное лицо, ему нельзя из великодушия жертвовать своими интересами, а вы и не знали этого?» И сколько выгод, практических, настоящих и уже не-медленных выгод, а ни мечтательных каких-то в будущем, получила бы тотчас Россия! Тотчас же бы кончился Восточный вопрос [Достоевский, 1981, т. 23, с. 66-67]. Ироничный комментарий статьи Чичерина созвучен взглядам Ковалевского, ко-торый всю свою жизнь боролся за независимость славян против турецкого ига и фактически, сражаясь в Черногории на стороне славян, и «теоретически», свои-ми произведениями, хорошо известными Достоевскому. В письме от 30 сентября 1868 г. А. Н. Майков сообщает Достоевскому о смер-ти Ковалевского: На днях схоронили Е. Петр. Ковалевского. Очень жаль этой потери; ко-нечно, не для Литер фонда только, но по влиянию его на нашу славянскую и азиатскую политику, по влиянию на общественные высокие сферы, где он сильно ратовал в прояснении русской идеи... (цит. по: [Валь-ская, 1956, с. 181]). Ответ Достоевского известен и неоднократно цитировался в работах о Ковалев-ском: Мне жаль Ковалевского, - добрый и полезнейший был человек, - так полезен, что, может быть, только по смерти его это совершенно почувству-ется [Достоевский, 1985, т. 28, кн. 2, с. 324]. Но важны не только слова, подтверждающие отношения двух писателей, но и тот контекст, в котором они употреблены. В этом письме Достоевский делится с Майковым самым сокровенным. Вспоминает, как познакомились («в первый раз у Белинского, помните?»), признаётся, как дорог ему Майков («почти как покой-ный брат был для меня», «человек, в душу и сердце которого я верю и которого я люблю и с которым идеи наши, и убеждения наши сошлись в одно»), жалуется на тяжесть жизни вдали от Родины («нет русской жизни, нет впечатлений русских кругом», «ничего русского, ни одной книги и ни одной газеты русской не читал уже вот уже 6 месяцев», «русского воздуха нет и людей нет»). Рассуждения о сла-вянах приводятся в контексте известия о новом журнале («желательно русского духа и не чисто славянофильским») и характеристики Славянского съезда в Москве. После чего Достоевский делает вывод: «…гоняться-то бы подождать за славянами. Изучать их - дело другое; помочь тоже можно; а брататься лезть не надо, но только лезть, потому что братьями их считать и как с братьями поступать с ними, несомненно, должно». Рассуждает о политике нового журнала: «литера-торов надо бы взять наконец в руки и за одно имя не платить, а только за дело» [Там же]. Завершает письмо Достоевский снова словами о России: «При-дёт и для меня рассвет, а главное, хотелось бы мне в Россию». Передавая привет от себя и Анны Григорьевны супруге и родителям Майкова, он добавляет: «А от меня тоже и всем меня помнящим» [Там же] - и только после этого пишет о Ко-валевском. Казалось бы, значимость этих слов нивелируется важностью всего сказанного ранее и носит характер учтивости. Но именно в них проявляется всё, что сближало с Ковалевским Достоевского. И их молодость, участие в кружке Петрашевского, где за чтение письма Белинского к Гоголю Достоевский получил такое суровое наказание, а Ковалевский и братья Майковы его избежали (млад-ший за два года до следствия умер, а старший был отпущен, но с тайным надзо-ром); и смерть очень близких людей - братьев Михаила и Евграфа; и рассуждения о славянах 9; и размышления о литературе и литераторах, что всегда было для Ковалевского очень важно. И словно прощальный привет Достоевского звучит в словах: «…всем меня помнящим». 9 Газета «Москва» подчеркивала близость Ковалевского к славянским народам юго-восточной Европы: «Всё, что сближало, всё, что развивало взаимную дружбу, всё, что устанавливало солидарность между Россией и славянами, было для него радостно и драго-ценно» (цит. по: [Вальская, 1956, с. 182]).

Скачать электронную версию публикации