Выявлены и объяснены особенности семантики и функций сенсорно-эвиденциальной граммемы «аудитива» в текстах обрядовых песен ненецких шаманов, документированных Т. Лехтисало в начале XX в. и опубликованных им позднее с переводом на немецкий язык. Установлено, что в текстах ненецких шаманских песен сохранилась древняя, диахронически ранняя семантика граммемы аудитива. Наряду с базовым значением - указание на слуховой источник информации - она включала два семантических компонента: 1) указание на невидимость ситуации, установленной только на слух, по ее акустическим признакам; 2) указание на особую интуицию камлающих шаманов, базирующуюся на приписываемых им сверхъестественных слуховых способностях. Оба выделенных семантических компонента сакральны. Это дало основание предположить, что именно в сфере сакрального общения исторически возникла коммуникативная потребность, обусловившая грамматикализацию аудитивной семантики, существенно отличающейся от лексической семантики глаголов слухового восприятия.
Semantic features of the sensory-evidential “auditive” grammeme in the Nenets shamanistic songs.pdf Введение. Постановка проблемы Существенной типологической особенностью эвиденциальных систем само-дийских языков является представленность в них глагольных форм со специаль-ными морфологическими показателями, выражающими сенсорно-эвиденциаль- ные значения, т. е. указывающими на незрительные чувственные источники сообщаемой информации: слух, осязание, обоняние и др. В самодистике эти гла-гольные формы традиционно обозначаются термином «аудитив», поскольку в подавляющем большинстве документированных контекстов указывают на слу-ховой, акустический источник получения сообщаемой информации [Прокофьев, 1935, с. 69-70; 1937, с. 44]. Морфологические показатели аудитивных глагольных форм самодийских язы-ков материально сходны (нен. =won(o)=, =mon(o)=; =wonon=, =monon=, =wanon=, =manon=; энецк. =onȯ=, =monȯ=; нган. =mini=, =munu=; сельк. =kunä=, =kuni =) и, вероятно, являются этимологически родственными [Кузнецова и др., 1980, с. 247]. Исследователями они обычно переводятся на русский язык с помощью слов ‘слыхать’, ‘слышно’, ‘слышится’ и т. п. [Прокофьев, 1935, с. 69; Вербов, 1973, с. 100; Терещенко, 1947, c. 224; 1973, c. 145; 1979, c. 220]. Для наглядной иллюстрации приведем несколько простых примеров употреб-ления форм аудитива в самодийских языках: ненецком, энецком, нганасанском и селькупском: (1) нен. Тюкохŏна то=вон=до’ (или то=вонон=до’) ‘Они, слыхать, сюда приехали’. [Терещенко, 1973, c. 145] (2) энецк. Мɛʒо” тахан тыа” яʒо=о ну=ʒу’ ‘За чумом олени ходят = слыхать’. [Там же, c. 145] (3) нган. Cылычекӱö туй=муну=чӱ ‘Кто-то приехал=слыхать’. [Там же, c. 146] (4) сельк. Мåтты тӱ=куны ‘К чуму пришел=слыхать=он’. [Там же, c. 146] На сегодняшний день многие важные проблемы структуры и семантики само-дийского аудитива, этимологии его показателей не ясны, дискуссионны и, следо-вательно, актуальны. Отметим, что по формально-структурным признакам аудитивные формы се-верносамодийских языков должны трактоваться как инфинитные посессивные формы отглагольных имен, а селькупский аудитив - как форма финитного глаго-ла. «По своей форме, - писал Г. Н. Прокофьев, - аудитив ненецкого языка (в от-личие от аудитива селькупского языка) не является формой спряжения, а относит-ся к отглагольным именным образованиям. Показателями действующего лица в формах аудитива являются суффиксы именительного и родительного падежей лично-притяжательного склонения» [1937, c. 44]. Но Г. Д. Вербов, опиравшийся на материал лесного наречия ненецкого языка, описал форму аудитива только как генитивную по происхождению, не выделив номинативной по происхождению формы [1973, c. 100]. Н. М. Терещенко так же объяснила происхождение лично-числовых показате-лей нганасанского аудитива, связав их с соответствующими лично-притяжатель- ными показателями для генитива [1979, c. 220-221]. Диктуемое формальной структурой северносамодийских аудитивных форм их этимологическое объяснение как отглагольных имен в генитиве лично-притя- жательного склонения может означать выполнение ими в диахронии синтаксиче-ской роли определения по принадлежности в соответствующей аналитической конструкции. В таком случае ее второй определяемый компонент либо был утра-чен, либо является невербальным и потому не выявлен лингвистами, вынужден-ными изучать самодийский песенный фольклор как прозаические тексты. Но именно определяемый компонент мог быть исходным носителем аудитивной семантики, индуцированной в итоге первому, определяющему компоненту, т. е. со-временному аудитиву. Эта гипотеза представляется значимой для решения дискуссионной проблемы происхождения показателей аудитива в самодийских языках. Но ее верификация требует специального исследования. Проблемы семантики самодийского аудитива, которым посвящена данная ста-тья, представляются не менее значимыми, сложными и дискуссионными, чем проблемы его формальной структуры и этимологии показателей. Г. Н. Прокофьев писал: «Аудитивом выражается действие, установленное на основании его слышимости. Напр., сидя в чуме, можно заключить о приходе кого-либо по шагам, по слышимому голосу и т. п. На русский язык формы аудитива могут быть переводимы с помощью ‘слыхать’» [1937, c. 44]. Г. Д. Вербов также отмечал, что «аудитив выражает действие, которое гово-рящий устанавливает на основании акустических данных» [1973, c. 100]. Н. М. Терещенко, однако, отметив обозначение аудитивом действий, устанав-ливаемых на основе их слухового восприятия как базовое, выделила и другие се-мантические компоненты: «Сказуемое в этой форме употребляется для обозначе-ния действий, воспринимаемых при помощи и других органов чувств (например, обоняния), для выражения чувства боли и пр.» [1973, c. 145]. С. И. Буркова, разделяя выводы А. Кюннапа [Künnap, 2002] о выражении аудитивом в энецком языке только значения действий, воспринимаемых на слух, пишет: «Аналогичное наблюдение сделали и мы, проанализировав довольно большой корпус текстов на ненецком языке. Поэтому мы, как и А. Кюннап, счи-таем, что форма -вон / -вонон / -ванон / -мон / -монон / -манон выражает только одно значение - указание на то, что информация получена путем слухового вос-приятия [Буркова, 2004, c. 363]. В. А. Плунгян, опираясь на анализ современных лингвотипологических знаний о грамматикализованной эвиденциальности, высказал сомнения в существовании сенсорно-эвиденциальной граммемы, указывающей только на слуховое воспри-ятие как источник информации, и в этой связи назвал традиционно используемый в самодистике термин «аудитив» неудачным [2011, c. 468-469]. Эти дискуссионные вопросы структуры и семантики самодийского аудитива предполагают дальнейшее исследование и обобщение. Познавательная проблема видится также в том, что основное грамматическое значение аудитива, абсолютно доминирующее на документированных срезах, по сути совпадает с лексическим значением самодийских глаголов слухового вос-приятия. Употребляясь в эвиденциальных высказываниях, эти глаголы указывают на слуховой источник получения сообщаемой информации, как и граммемы ауди-тива в основном значении. Поэтому на поздних документированных срезах само-дийский аудитив предстает как избыточный архаизм, не опирающийся на какую-либо актуальную коммуникативную потребность, а лишь на фольклорную тра- дицию. Ключевые глаголы слухового восприятия самодийских языков являются эти-мологически тождественными, т. е. восходят к прасамодийскому языку [Janhunen, 1977, S. 49-50]. Следовательно, не только на документированных срезах, но и в обозримой диахронической ретроспективе как будто бы нет явной коммуника-тивной потребности в грамматикализации основного значения аудитива - «указа-ние на слуховой источник сообщаемой информации». Однако без наличия сильной и долговременно действующей коммуникативной потребности грамматикализация данного значения, как и любого другого лекси-ческого значения, невозможна. Поэтому есть серьезные основания предполагать, что наблюдающаяся в само-дийских языках практически полная функционально-семантическая аналогия ос-новного грамматического значения аудитива и лексического значения глаголов слухового восприятия, употребляемых в эвиденциальной функции, - это относи-тельно позднее языковое явление, сформировавшееся в процессе функционально-семантической эволюции аудитива и отсутствующее в диахронической ретро-спективе. Задача данной статьи аргументированно выявить на материале наиболее арха-ичных текстов ненецкого традиционного фольклора, прежде всего текстов ша-манских обрядовых песен, диахронически ранние семантические компоненты значения аудитива, существенно отличающие его от лексического значения гла-голов слухового восприятия. Сакральные компоненты в базовой семантике аудитива В отечественной и зарубежной лингвотипологической литературе, посвящен-ной категории эвиденциальности (засвидетельствованности), сенсорно-эвиденци- альные глагольные формы, указывающие на незрительные чувственные источни-ки информации, в том числе на слуховые, акустические, рассматривались глав-ным образом на материале языков американских индейцев [Козинцева, 1994; Плунгян, 2011; Aikhenvald, 2004]. В Евразии сенсорно-эвиденциальные глагольные формы были до недавнего времени известны под термином «аудитив» только по материалам четырех само-дийских языков: селькупского, ненецкого, энецкого, нганасанского. Но есть осно-вания полагать, что в прошлом, в диахронии, грамматикализованная сенсорная эвиденциальность была и в других языках коренных этносов Северной Азии, осо-бенно в языках, исторически связанных с древней культурой охотников на дикого северного оленя [Симченко, 1976]. Так, в архаичных текстах традиционного фольк-лора колымских юкагиров, записанных В. И. Иохельсоном в конце XIX в., была выявлена грамматикализованная бивербальная аналитическая конструкция (фор-ма), вспомогательный (грамматический) компонент которой выражает сенсорно-эвиденциальную семантику и восходит к основе глагола мóдi= (мэдi=) ‘быть слышным’, ‘слышать’, ‘звучать’. Эта юкагирская форма обозначается термином «аудитив», хотя ее грамматикализованная эвиденциальная семантика не ограни-чивается указанием на слуховой, акустический источник информации и даже, в отличие от самодийских аудитивных форм, может выходить за пределы незри-тельного чувственного восприятия, указывая на неотчетливое зрительное воспри-ятие ситуации - издалека, смутно, в сакральном сне [Ильина, 2010]. Морфологические показатели аудитива самодийских языков, в отличие от юкагирского аудитива, не имеют на документированных срезах сколько-нибудь прозрачной внутренней формы, не мотивированы в синхронии какими-либо пол-нозначными словами. Но, вероятно, они так же, как и юкагирский показатель, генетически восходят к лексемам со значением слухового восприятия и / или зву-чания [Künnap, 2002]. В таком случае в самодийских, как и в юкагирских, языках генетически исходное значение граммемы аудитива должно было обязательно включать указание на слуховой, акустический источник информации. Но следует ли из этого, что, грамматикализовавшись в диахронической ретро-спективе, данное значение аудитива было аналогично лексическим значениям глаголов слухового восприятия, употребленным в эвиденциальной функции? Анализ употреблений аудитива в архаичных текстах ненецкого традиционного фольклора - эпических песнях и шаманских обрядовых песнях - позволяет пред-полагать, что грамматикализация аудитивной семантики была в диахронии обу-словлена не обыденной коммуникативной потребностью указания на слуховой источник информации (она вполне удовлетворялась глаголами слухового воспри-ятия), а коммуникативными потребностями сакральной сферы деятельности и общения. Это, во-первых, потребность четкого выделения в речи сообщений о невидимых ситуациях и противопоставлении их сообщениям о ситуациях, от-четливо видимых, что отражало в языке фундаментальную оппозицию древнего мифологического типа мышления - оппозицию видимого и невидимого; во-вто- рых, потребность в специальном указании на особые сверхъестественные слухо-вые (шире сенсорные) способности шаманов и других «посвященных» и противо-поставлении их слуховым способностям обычных «непосвященных» людей. Выделенные сакральные компоненты (созначения) базовой и диахронически ранней семантики аудитива - «указание на невидимость ситуации, установленной на слух, по ее акустическим признакам» и «указание на сакральный, сверхъесте-ственный слух» - ниже дополнительно обосновываются теоретически и фактоло-гически. Оба диахронически ранних компонента (созначения) граммемы аудитива наи-более информативно представлены в документированных Т. Лехтисало в начале ХХ в. текстах ненецких шаманских обрядовых песен. Преимущественно они были записаны от информантов-имитаторов, воспроизводивших обрядовые песни вы-сокостатусных шаманов, в том числе уже ушедших из жизни. Эти ненецкие песни были опубликованы Т. Лехтисало с переводом на немецкий язык [Lehtisalo, 1947, S. 469-546]. В приведенных ниже примерах сообщений ненецких шаманов представлен их перевод Т. Лехтисало на немецкий язык, но на русский язык они переведены нами с языка оригинала с сохранением порядка слов ненецких сообщений. (5) нен. Контекст. Ненецкий шаман высокого статуса, обращаясь в начале камлания к своим многочисленным духам-помощникам, призываемым им к участию в об-ряде, говорит: е ň eň n a ň i” uň n a ň n a ň i” şo mţaβa ň i” ma l l eŋkaň n ә e dә m mī ŋa в”n aň i” βī βr ш ” ţ =β βa ņo ņ =ţu” (прийти, прибыть=AUD=3PL). Fhüher irgendwann, zur Zeit meines Gutwerdens (d.h. als ich Zauberer wurde), in meinem Traume ihr Rauschen hörte man kommen. [Ibid., S. 474] ‘В моем прошлом когда-то, когда я окончательно окреп (как шаман), в моем сне ваши шумы (звуки) пришли=слышно.’ Анализ этого сообщения позволяет сделать следующие выводы: 1) шаман по-лучает непосредственную информацию о своих духах-помощниках не на основе зрительного восприятия, а на основе слухового восприятия акустических призна-ков духов-помощников, их звуков, «шумов»; 2) способностью слышать «шумы» духов-помощников шаман обладает не изначально, а приобретает ее в процессе своего обучения, «укрепления» в статусе шамана; 3) эту приобретенную способность, отличающую шамана от обычных «непосвященных» людей, он реализует только в особом состоянии - сакральном сне. Таким образом, в примере (5) форма аудитива конечного предиката сообщения ţ =β βa ņo ņ =ţu” ‘пришли=слышно=они многие’ одновременно указывает на неви-димость ситуации, установленной шаманом только по ее акустическим призна-кам, и на сакральное сверхъестественное слуховое восприятие шамана. Эти же два сакральных созначения граммемы аудитива кумулятивно выраже-ны морфологическими показателями аудитивных форм и в других документиро-ванных Т. Лехтисало сообщениях ненецких шаманов о действиях и состояниях их духов-помощников. Даже речевые сообщения духов-помощников, цитируемые шаманом, вводятся речевыми глаголами в аудитивной форме, указывающей, что говорящий дух невидим, а его речь слышит только шаман, но не другие участни-ки обряда. Среди документированных Т. Лехтисало сообщений ненецких шаманов о дей-ствиях и состояниях их духов-помощников наиболее высокочастотны сообщения о прибытии духов-помощников, призванных шаманами для участия в обряде. Приведенные ниже примеры употребления форм аудитива в таких сообщениях шамана призваны фактологически обосновать гипотезу о вероятной грамматика-лизации аудитива именно в шаманских обрядовых песнях. Прежде всего обращает на себя внимание однотипность таких сообщений, их высокочастотность в обрядовых песнях, неоднократная повторяемость в каждом обряде и высокорегулярная воспроизводимость в долговременной исторической проспективе. Эти характеристики мы рассматриваем как важные условия грамма-тикализации аудитива. (6) нен. jām iň e χ ā a k kō m m i’’ t a è =β βoņ =ţə (прийти, прибыть= AUD=3SG). Die Erdalte, meine Grossmutter, hörte man kommen [Lehtisalo, 1947, S. 479]. ‘Земля-мать, бабушка моя, пришла=слышно’. (7) нен. βa rk k ·’’ ņ ēв e χ ā a k kō m m i’’ t a è =β βoņ =ţə (прийти, прибыть=AUD=3SG). Die Bärenmutter, meine Grossmutter, hörte man kommen [Ibid., S. 480]. ‘Мать медведей, бабушка моя, пришла=слышно’. (8) нен. jā t t s a l l e χ ā ª k kō m m i’’ t a è =β βoņ =ţə (прийти, прибыть=AUD=3SG). Meine Grossmutter von jā t t s a l l e hörte man ihn kommen [Ibid., S. 479]. ‘Бабушка моя с мыса Оби пришла=слышно’. (9) нен. kās ә ·mn ā j χ ā a k kō m m iיי t a è =β βoņ =ţə (прийти, прибыть=AUD=3SG). Das Weib vom Kazym, meine Grossmutter, hörte man kommen [Ibid., S. 480]. ‘Женщина с Казыма, бабушка моя, пришла=слышно’. (10) нен. ma еł ła β β ēj jērβ t a è =β βoņ =ţə (прийти, прибыть=AUD= 3SG). Die Fee der Paarungsstätte hörte man kommen [Ibid.]. ‘Хозяйка-дух места спаривания пришла=слышно’. В примерах (6)-(10) представлены духи женского пола, восходящие к древне-му культу «Матерей природы» и «обнаруживающие исключительную древность и крайнюю стабильность» [Симченко, 1996, c. 8]. В следующих ниже примерах (11)-(18) представлены духи мужского пола, имеющие, вероятно, более позднее происхождение в культуре оленеводов. (11) нен. jil l eв ۦe·mвۦa e rt t e jir ìk kō m m i’’ t a è =β βoņ =ţə (прийти, прибыть=AUD=3SG). Den Lebensmittelspender, meinen Grossvater, hörte man kommen [Lehtisalo, 1947, S. 479]. ‘Дух-даритель съестных припасов, дедушка мой, пришел=слышно’. (12) нен. ìβ ārβ āmt l ō ә jir ìk kō m m iיי t a è =β βoņ =ţə (прийти, прибыть=AUD=3SG). Den Sitzenden von sieben Lärchenbaumen meinen Grossvater, hörte man kommen [Ibid., S. 480]. ‘Дух семи лиственниц, дедушка мой, пришел=слышно’. (13) нен. s ērיי jāň iיי āmt l ō ә t a è =β βoņ =ţə (прийти, прибыть=AUD= SG). Den sitzenden Geist meines Eislandes hörte man kommen [Ibid.]. ‘Дух моей Ледяной страны пришел=слышно’. (14) нен. t o t't' īň ' iיי āmt аl ō ә jir ìk kō m m iיי t a è =ββoņ =ţə (прийти, прибыть=AUD= 3SG). Den Sitzenden des t o ò t ś e-Stammes, meinen Grossvater, hörte man kommen [Ibid.]. ‘Дух рода Тохо, дедушка мой, пришел=слышно’ (15) нен. t 'īв i·t 't īň ' i’’ āmt al l ō ә t a χ ββā ә t a è =β βoņ =ţə (прийти, прибыть=AUD= 3SG). Den Sitzenden (Geist) des t 'īв i·t 't ś e-Stammes hierauf hörte man ihn kommen [Ibid., S. 479]. ‘Дух рода Тибице наконец-то пришел=слышно’. (16) нен. mān t ū·k kă e ә jir ìk kō m m iיי t a è =ββoņ =ţə (прийти, прибыть=AUD=3SG). Den Geist des māntū-Stammes, hörte man kommen [Ibid., S. 480]. ‘Дух рода Манту пришел=слышно.’ (17) нен. ja вt t i·k ă š jir ìk kō m m iיי t a è =β βoņ =ţə (прийти, прибыть=AUD=3SG). Den ja вt t i·k-Geist, meinen Grossvater, hörte man kommen [Ibid.]. ‘Яптик-хэхэ (дух), дедушка мой, пришел=слышно’. (18) нен. ŋā jjērβ jir i·kkō m m i’’ t a χ ββā ә t a è =β βoņ= ţə (прийти, приблизиться=AUD=3SG). Den Todesgeist, meinen Grossvater, darauf hörte man kommen [Ibid., S. 479]. ‘Дух подземного мира, дедушка мой, затем пришел=слышно. Призванные шаманом духи-помощники прибывают по воздуху, т. е. прилета-ют. Они сначала находятся вне чума, внутри которого осуществляется обряд, и уже из-за визуальной замкнутости чума не могут зрительно восприниматься участниками обряда, включая шамана. Но невидимыми духи-помощники шамана являются не поэтому, а по традиции духовной культуры и мифологического ми-ровоззрения самодийцев. Именно этот этап прибытия духов-помощников шамана отражен в сообщениях (6)-(18). Роль конечного (вершинного) сказуемого во всех этих сообщениях вы-полняет глагол to= ‘прийти, прибыть’. Он употреблен в аудитивной форме, кото-рая указывает на невидимость прибывших духов и на установление факта их при-бытия шаманом по их звукам, которые способен непосредственно воспринимать только шаман. Шаман, как правило, дополнительно оповещает участников обряда: (19) нен. j ·ī ε ī! tā a вā œ tō=ββa nōn=tu ’’ (прийти, прибыть=AUD=3PL) s a łnē r ī u ’’ mim =m ē·nōn=tu’’ (идти=AUD=3PL). Jehei! Hehei! Dennoch hört man sie kommen, ihre fröhlichen Stimmen hört man gehen [Lehtisalo, 1947, S. 471]. ‘Jehei! Hehei! Все же они пришли=слышно, их веселые голоса идут=слышно.’ В дальнейшем прибывшие духи-помощники шамана проникают в чум сверху, через дымовое отверстие, спускаются вниз по священному шесту - симзы, распо-лагаются внутри чума и присоединяются к участникам обряда, оставаясь при этом невидимыми и распознаваемыми непосредственно только шаманами и только по звукам. Это отражено ниже в примерах (20)-(24) шаманских сообщений. (20) нен. Jē‹ē‹ēi! s iβ m’’ tōt tœ m in ľeì mok kō àn in s ārman’’ ā a=βōn= a (сесть, усесться=AUD=3SG). Jē‹ē‹ēi! Siebenflügligen Minlei an die Bindestelle der Rauchöffnung hörte man sich setzen [Ibid., S. 531]. ‘Jē‹ē‹ēi! Семикрылый «минлей» (священная птица) на шест к дымовому отвер-стию чума сел=слышно.’ (21) нен. id d e ìβ βī t t a n n ә ims i a t u” ja mв rìn ” t a t u” amt ə δa =ββa n o n =t u” (при- сесть=AUD=3PL). Zwei(mal) sieben Schneidegeister die -Zeltstange entlang, wie es sich gehört, hörte man sich setzen [Ibid., S. 474]. ‘Дважды семь духов-«выдутана» вдоль нижнего края симзы (священного шес-та чума) присели=слышно.’ О количестве духов-помощников шамана Т. Лехтисало писал: «их число - семь, дважды по семь, даже четырежды семь» [Лехтисало, 1998, с. 127]. (22) нен. mik ku ·l e‹e jir i·k kō m m i’’ βī β r ә χ ām m=βōn =t ə (спуститься=AUD=3SG) āmt ш·ş em m i’’ m ā‹ ņ s īņt э’э. Meines Grossvaters Mikkula Rauschen liess sich hörbar herab hinten im Zelte, wo ich sitze [Lehtisalo, 1947, S. 478-479]. ‘Шум, (звук, шорох, шелест) моего дедушки Миккулая позади меня в чуме, где я сижу, cпустился=слышно’. (23) нен. Контекст. Шаман, камлая, цитирует своего вызванного и прибывшего духа-по- кровителя (предка-великана), который невидим. s и (а ) b е i jirikow(а ) а ni tar em ma =mono n=ta (сказать=АUD=3SG): «s а mt(a ) a e ora namna!» Meinen riesenhaften Grossvater wieder so hörte man sagen: «Rauchig gewordener Stier im zweiten Jahr!» [Ibid., S. 471]. ‘Мой великанский предок (букв. дедушка) так сказал=слышно: «Дымным ставший олень-самец, бычок-второгодок!»’ (Шаман, цитируя невидимого духа, вероятно, сообщает «непосвященным» участникам обряда о жертве, требуемой духами, и указывает масть, пол и возраст жертвенного оленя). В следующем примере шаман также цитирует своих духов-покровителей: (24) нен. t i χ ” amGe ” n a s s rm īn n i” ma n ‹t s e t ar em” χa n n a=ββo n =t u” (заговорить, по- вести речь=AUD=3PL): “po e d ш dar n e k k łk kar”! Jene meine Geliebten, so sagend trugen sie vor: “Hole doch für dich Atem!” [Ibid., S. 477]. ‘Те мои дорогие (духи-покровители) так повели речь=слышно: «Переведи дух! Отдышись!»’ Если шаман непосредственно воспринимает и распознает своих невидимых духов-помощников, их действия и состояния на основании присущих им звуков, то другие «непосвященные» участники обряда узнают об этом опосредованно - из речевых сообщений шамана и, вероятно, по особенностям мелодики шаман-ских песен и звукам их музыкального сопровождения. Известный специалист по музыкальной культуре самодийцев О. Э. Добжан-ская пишет: «Сакральная роль звука в культуре самодийцев ярко проявляется в шаманском обряде, где звук является средством коммуникации людей с миром духов, средством манифестации шаманских духов-помощников, имеет целитель-ную силу. Другими словами, существует прямая корреляция звучащее / сакраль-ное» [Добжанская, 2008, c. 11]. Эти выводы О. Э. Добжанской дополнительно обосновывают и положительно верифицируют нашу гипотезу о том, что коммуникативная потребность, обусло-вившая грамматикализацию семантики аудитива в диахронии самодийских язы-ков, исторически сформировалась в сакральной сфере деятельности и общения самодийцев. Выводы Информативно документированные Т. Лехтисало тексты обрядовых песен не-нецких шаманов дают лингвофактологические и историко-этнологические осно-вания предполагать, что самодийский аудитив первоначально грамматикализовался в сакральной коммуникативной сфере и его диахронически ранняя се- мантика отразила особенности сакрального общения камлающих шаманов с их невидимыми духами-помощниками. Поэтому диахронически ранняя грамматика-лизованная семантика аудитива была специфической и не совпадала с лексиче-ской семантикой глаголов слухового восприятия. Во-первых, аудитив указывал на слуховое восприятие не любой ситуации, а только ситуации невидимой. Во-вторых, аудитив указывал не на обычное слуховое восприятие, доступное простым «непосвященным» людям, а на особое сверхъестественное слуховое вос-приятие, доступное только шаманам. Список условных обозначений и сокращений AUD - форма аудитива; нган. - нганасанский язык; нен. - ненецкий язык; сельк. - селькупский язык; энецк. - энецкий язык; SG - единственное число; 2SG - личный аффикс 2 л. ед. ч.; 3SG - личный аффикс 3 л. ед. ч.; 3PL - аффикс 3 л. мн. ч.
Буркова С. И. Эвиденциальность и эпистемическая модальность в ненецком языке // Исследования по теории грамматики. М.: Гнозис, 2004. Вып. 3: Ирреалис и ирреальность. C. 353-374.
Вербов Г. Д. Диалект лесных ненцев // Самодийский сборник / Ин-т истории, филологии и философии. Новосибирск, 1973. C. 4-190.
Добжанская О. Э. Шаманская музыка самодийских народов Красноярского края. Норильск: Апекс, 2008. 271 c.
Ильина Л. А. Самодийская глагольная граммема аудитива и ее юкагирский аналог // Материалы III Междунар. науч. конф. по самодистике (Ин-т филологии СО РАН, 26-28 октября 2010 г.) / Отв. ред. С. И. Буркова. Новосибирск: Любава, 2010. C. 99-106.
Козинцева Н. А. Категория эвиденциальности (проблемы типологического анализа) // Вопросы языкознания. 1994. № 3. С. 92-104.
Кузнецова А. И., Хелимский Е. А., Грушкина Е. В. Очерки по селькупскому языку (тазовский диалект). М.: Изд-во МГУ, 1980. 407 c.
Лехтисало Т. Мифология юрако-самоедов (ненцев) / Пер. с нем. и публ. Н. В. Лукиной. Томск: Изд-во ТГУ, 1998. 135 c.
Плунгян В. А. Введение в грамматическую семантику: грамматические значения и грамматические системы языков мира. М.: Изд-во РГГУ, 2011. 672 с.
Прокофьев Г. Н. Селькупская (остяко-самоедская) грамматика. Л.: Изд-во Ин-та народов Севера ЦИК СССР, 1935. 131 c.
Прокофьев Г. Н. Ненецкий (юрако-самоедский) язык // Языки и письменность народов Севера. М.; Л., 1937. Ч. 1. C. 5-52.
Симченко Ю. Б. Культура охотников на оленей Северной Евразии: Этнографическая реконструкция. М.: Наука, 1976. 311 с.
Симченко Ю. Б. Традиционные верования нганасан. М.: Изд-во Ин-та этнологии и антропологии РАН, 1996. Ч. 1. 216 c.
Терещенко Н. М. Очерк грамматики ненецкого (юрако-самоедского) языка. Л.: Учпедгиз, 1947. 271 с.
Терещенко Н. М. Синтаксис самодийских языков. Л.: Наука, 1973. 323 c.
Терещенко Н. М. Нганасанский язык. Л.: Наука, 1979. 322 c.
Aikhenvald A. Y. Evidentialiti. Oxford: Oxford Uni. Press, 2004.
Janhunen J. Samojedischer Wortschatz: Gemeinsamojedische Etymologien. Helsinki, 1977. 186 S.
Künnap A. On the Enets Evidential Suffixes // Linguistica Uralica. XXXVIII. 2002. № 2. P. 145-153.
Lehtisalo T. Juraksamojedishe Volksdichtung. Helsinki, 1947. 615 S.