Slavonic-Greek Psalter of 1552 among the interlinear translations of the 15-16th centuries. Book review: The Interlinear.pdf Чтобы оценить издание, нужно представить себе значимость изданного памят-ника и авторитет его создателя. Псалтирь была в Древней Руси «эталоном книги», а перевел ее Максим Грек, знаменитый писатель XVI в. Православные люди знали Псалтирь наизусть. Болезненным стало для них известие, что на нее посягну- ли еретики, так называемые «жидовствующие». Еретики обвинялись в искажении тех пассажей, в которых христиане усматривали прообразовательные отсылки к событиям Нового Завета. С той поры церковные и светские власти хлопотали о создании правильного перевода библейской книги и теологически безукориз-ненной ее интерпретации. В русле этих забот в Москву вызвали с Афона опытно-го переводчика, прославившегося под именем Максима Грека. Писатель связывал свою миссию с созданием канона славянской Псалтири. Он запросился назад на Святую Гору в 1522 г., как только закончил перевод Толковой Псалтири, огром-ного свода с объяснениями отцов церкви к каждому из стихов. Просьба старца не была удовлетворена, вскоре он очутился в монастырской тюрьме. Несколько лет спустя, получив разрешение писать, Максим Грек вернулся к раздумьям над формой и содержанием псалтирного текста. Его обширное литературное наследие начинено ссылками на библейскую книгу, комментарии к ее образам и словам образуют самостоятельный раздел в его экзегезе, его рабочие материалы сведены в несколько специальных статей («Изъявление о псалмех» и др.), в 1540 г. он соб-ственноручно переписал греческую Псалтирь, снабдив ее ремарками. Синтезом псалтирных разработок Максима Грека стал ревизованный перевод, подготовлен-ный в процессе совместных занятий с иноком Троицкого монастыря Нилом Кур-лятевым в 1552 г. Именно эта редакция исследована и издана И. В. Вернер. Трудности, возникающие при изучении сочинений и переводов Максима Гре-ка, обусловлены тем, что в них нашли отражение плохо сочетавшиеся друг с дру-гом культуры - культура европейских гуманистов, среди которых писатель под-визался в юные годы, и культура московских начетчиков, с которыми ему при-шлось взаимодействовать до конца жизни. Издатель Псалтири 1552 г. рассматри-вает как ближайшую параллель к справе Максима Грека библейскую текстологию Эразма Роттердамского. Это несомненное преувеличение: афонский труженик должен был считаться с принятым на Руси подходом к сакральному тексту, вос-принимавшемуся как словесная икона, которая не подлежит модификации. Тем важнее перемены, допущенные в редакции 1552 г. В основу издания Вернер по-ложила два интерлинеарных списка перевода 1552 г. из числа рукописей Москов-ской духовной академии - № 8 и 9. Параллельно киноварным строкам перевода там приведен греческий текст, переданный кириллическими буквами. Об органи-зации работы сообщает предисловие Нила Курлятева, сопровождающее списки перевода: сначала, следуя инструкции мэтра, Нил записал греческий текст, потом, под диктовку мэтра, - перевод. Помимо № 8 и 9, отыскались и другие копии пере-вода 1552 г., но греческие строки в них опущены. Дополнительную ценность пе-реводу придает наличие в его списках глосс, которыми снабдил текст сам афон-ский старец. Глоссы содержат лексические варианты, омонимичные грамматиче-ские формы и т. д. Сложность заключается в том, что списки перевода поздние, переписчики греческим языком не владели, к тому же норовили убрать новации Максима и восстановить привычные для них слова и выражения. На познания Нила Курлятева тоже трудно положиться. Реконструкции архетипа в единстве его текста и глосс препятствует еще разный статус вынесенных на поле элементов в обиходе средневековых писцов. Увидев в антиграфе глоссы, копиист не знал, являются ли они равноправными синонимами к чтениям основного текста, пред-почтительными вариантами или исправлениями относительно дефектов основно-го текста? В переписываемой рукописи тождественные глоссы могли быть вос-произведены на том же месте, что и в антиграфе, могли заменить чтения основно-го текста, которые, в свою очередь, или помещались на поле, или вовсе исчезали со страниц рукописи, если их сочли ошибочными (с. 24-31). Посредством хитро-умных операций, сравнивая грекоязычную Псалтирь 1540 г., греческий пласт в переводе 1552 г., использованные Максимом Греком прежние славянские ре-дакции («киприановская» редакция в Толковой Псалтири и др.), издатель успеш-но добирается до старшего слоя в истории текста. Этот старший, авторский слой позволяет сделать интересные наблюдения о языковой и богословской позиции переводчика, добивавшегося точного соответствия славянской Псалтири греческо-му образцу, унифицировавшего лексику и грамматику. Помимо принципиальных выводов, исследователь проясняет некоторые нюансы в творческой лаборатории Максима Грека. Установлено, что с Псалтирью 1552 г. связана статья «Строки зде особь положены…», где сравниваются пять греческих переводов (с. 116-121). Доказано, что при работе над интерлинеарной Псалтирью использовалось грече-ское издание, выпущенное типографией Альда Мануция в 1498 г. (с. 52-61). Ос-новной объем книги занимает издание перевода 1552 г. по интерлинеарному спи-ску № 8, с учетом глосс и с разночтениями по остальным копиям. Строка в строку публикуются и славянская, и греческая составляющие памятника. Неясно, правда, почему из двух академических списков выбран младший, копированный, по-види- мому, с более раннего № 9 (с. 15). Отдельных размышлений требует вопрос о назначении Псалтири 1552 г., ко-торая с самого начала была задумана как билингва. В поисках ответа нужно взять в расчет два других интерлинеарных кодекса, оба латинско-русские: Псалтирь Чудова монастыря, № 53/29 [Ромодановская, 2004] и найденный недавно список «Грамматики Доната» [Tomelleri, 2002]. Объединяет три интерлинеарных памят-ника то, что они появились на свет в связи с кампаниями против еретиков (или, если угодно, псевдоеретиков). Разница лишь в том, что у борцов с ересью XV в. в чести был латинский язык, а ко времени соборов середины 1550-х гг. свои пози-ции восстановил греческий. Мнение, будто интерлинеары изготавливались с ди-дактическими целями - для обучающихся греческому и латыни, представляется несостоятельным. Во-первых, в Древней Руси никогда и никто не стремился рас-пространить знание иностранных языков, увлечение ими, случалось, даже пори-цали (ср. об одержимом бесом «полиглоте» в Киево-Печерском патерике). Во-вто- рых, вплоть до XVII в. на Руси отсутствовали как особый класс книги и тексты, созданные нарочито для учебных целей. В-третьих, и это подтверждает предыду-щие два довода, интерлинеары не получили признания у московских книжников. В Чудовской Псалтири на латинском языке, переданной кириллическими буква-ми, строки раздвинуты, чтобы вписать между ними пословный перевод. Но впи-сали их только в блок библейских песен, отражающий практику католической церкви. Геннадий Новгородский, главный обличитель ереси, и его сотрудники высоко ценили достижения в борьбе с еретиками латинской церкви. Занимаясь переводами, они неизменно обращались к латинским оригиналам. Как и некото-рые другие книги, латинская Псалтирь имела для них символическое, никак не учебное значение. «Грамматика Доната» переведена Дмитрием Герасимовым. Являясь плодом латиноязычных пристрастий геннадиевского книжника, она тоже косвенно отражает идеологические сражения XV-XVI вв. Герасимов добросове-стно пытался передать грамматическую терминологию и парадигмы средствами русского языка, но сам признавался в предисловии, что это у него плохо получа-лось. Если на Западе Донат был учебником грамматики, утверждать это по поводу перевода затруднительно. Из двух с половиной десятков списков строки оригина-ла, транслитерированные кириллицей, вписаны только в одном. Переписчикам не нужны были латинские эквиваленты, а без них книга теряла пропедевтическую ценность. Читателей это не смущало: грамматику в древности абстрагировали от конкретных языков [Буланин, 1995, с. 36], на Руси ее вообще рассматривали как «служанку богословия», причислив статью «О восьми частях слова» к сочинени-ям Иоанна Дамаскина. Издатель перевода 1552 г. не сомневается, что ее интерлинеар служил учеб-ным пособием, что с его помощью Нил Курлятев совершенствовал свои познания в греческом. Но в предисловии сказано, что обращение к Максиму Греку было продиктовано желанием постигнуть потаенный смысл псалмов, а не стремлением выучить греческий. Нил мог вовсе его не знать. От афонского старца потребова-лось только объяснить своему подопечному правила транслитерации («преже мне сказал и научил склад псалмом по-гречески»). Позднейших книжников билингва как средство самообразования не интересовала, изданная Вернер копия интерли-неара сохранилась только из уважения к памяти Максима Грека. Стоит задумать-ся, почему перевод 1552 г. не подвергся остракизму, хотя разительные отличия его от бытовавшей на Руси Псалтири не могли остаться незамеченными. Участ-ники псалтирного проекта бросали вызов русской традиции, и едва ли они сами этого не понимали. Удивительно не то, что сохранилось мало копий перевода, а то, что его вообще переписывали. В этой связи интересны списки Псалтири, из которых убраны греческие строки: за исключением одного, все они карманного формата. Можно предположить, что копирование перевода в таком виде мотиви-ровалось расподоблением Псалтири 1552 г. и ее списков с другими редакциями. Миниатюрный формат способствовал превращению книг для чтения в книги-фи- лактерии. Использование в этой функции Псалтири было широко распространено, и тогда нестандартность текста могла стать его достоинством. Проект 1552 г., скорее всего, родился в преддверии новых антиеретических соборов, в которые вовлечены были насельники Троицы и на которых активно использовались книги как магические предметы («Просветитель» Иосифа Волоцкого). Издание И. В. Вер- нер стимулирует дальнейшие разыскания в разных направлениях.

Скачать электронную версию публикации