Language personalityof suicident: linguodiscursive markers of ambivalence and demonstrability.pdf «Антропоцентрическая ориентация современной лингвистики определяет ее пристальное внимание к языковой личности. При этом интерес представляют как усредненные характеристики носителя языка, так и речевое своеобразие отдель-ной личности» [Черняк, 2003, с. 497]. Эти слова, прозвучавшие в работе В. Д. Черняк 2003 г., отнюдь не утратили актуальности сегодня, когда русистика располагает внушительным корпусом подробных и глубоких описаний большого разнообразия языковых личностей и лингвокультурных типажей [Башкова, 2018; Иванцова, 2002]. Однако языковые личности и лингвокультурные типажи, явно нарушающие институционально предписываемый аксионормативный порядок, - маргиналы, делинквенты, девианты, суициденты и т. д. - до сих пор по большому счету оста-ются за скобками лингвоперсонологической проблематики. Немногочисленность имеющихся исследований (см., например: [Черняк, 1994; Меркулова, 2006; Бард-никова, Толькова, 2017]) очевидно контрастирует с резко и стабильно возрастаю-щей общественно-культурной значимостью феноменов, трактуемых как проявле-ния социального зла. По-видимому, стигматизация и табуизация, свойственная советской и постсо-ветской традиции, демонстративно позиционирующей суицид «как антисоветский и антисоциальный акт, акт социального эскапизма» [Малышева, 2020, с. 128], распространилась и в сферу научной рефлексии. Так, приступая к осмыслению заявленной темы, и в процессе исследования авторы ощущали сильный психоло-гический дискомфорт и моральную подавленность. В то же время прогрессирующий рост самоубийств, интерпретируемый как болезнь цивилизации и острейшая социальная проблема, стал общим местом и в научном социологическом и психологическом нарративе, и в серьезной соци-альной публицистике и аналитике. Абстрагируясь от устаревших спекуляций и стереотипов, лингвистическая оптика может внести значимый вклад как в ком-плексное изучение суицидальной проблематики, как в профилактическую и пре-вентивную деятельность в данной сфере, так и в крайне необходимый процесс дестигматизиции и детабуизации суицида в общественном сознании, «повышения толерантности и эмпатии к суицидентам со стороны общества, прочувствен-ного признания и деликатности» [Давидовский, 2019]. Материалом исследования является корпус эго-документов - текстов, разме-щенных на персональной странице в социальной сети ВКонтакте, - мужчины, покончившего с собой в августе 2015 г. в возрасте 26 лет. Родился в 1989 г., окон-чил среднюю общеобразовательную школу, увлекался сочинением стихов и пе-сен, играл на гитаре, нигде не работал, не имел специальности. Страдал истериче-ским расстройством личности. Имел специфическую манеру речи и своеобразное поведение, приведшее к трагическим последствиям в виде попытки суицида и последующей смерти. По сравнению с трудами предшественников, рассматривающих преимущест-венно тексты предсмертных записок [Новикова, 2009; Литвинова, 2016], данное исследование значительно расширяет жанровую палитру изучаемых текстов, по-скольку анализируются как отдельные записи (посты), так и развернутые сетевые диалоги автора с различными виртуальными собеседниками. Всего проанализи-ровано 48 постов и диалогов, все тексты написаны в период с 21 сентября 2014 г. по 5 августа 2015 г. В основу избранной в работе комплексной методики лег активно применяе-мый в лингвоперсонологии метод составления фрагментарного речевого портре-та: лингводискурсивные маркеры амбивалентности и демонстративности как ключевые особенности суицидального поведения охарактеризованы в лингвопер-сонологическом аспекте, т. е. на материале индивидуальной речи конкретного человека. Разнообразие и специфика изучаемого текстового континуума позволи-ли дополнить методику различными приемами лингводискурсивного, включая интенциональный, лингвостилистического и контекстологического анализа. По мнению специалистов, одним из ярких признаков склонности к суициду является неадекватное демонстративное самооправдание с завышенным непри-ятием окружающих, стремление бежать от реальности в мир фантазий [Котова, 2008, с. 26]. Кроме того, утверждается, что у молодых людей с суицидальным по-ведением одновременно присутствует амбивалентное желание не жить и при этом не умереть [Дмитриева и др., 2015, с. 129]. Так, личность нашего информанта особенно характеризуют амбивалентность мировоззрения и демонстративность речевого поведения, проявляющиеся на разных уровнях языка, текста и дискурса. Демонстративность проявляется как «стремление получить внимание окружаю-щих и похвалу» [Короленко, Дмитриева, 2010, с. 103-105], а амбивалентность - как двойственность, двузначность, противоречивость и в психологии означает «двойственное переживание, совместное присутствие двух противоположных, как будто несовместимых стремлений относительно одного объекта, например, сим-патии и антипатии» [Головин, 1998, с. 17]. Признаки амбивалентности и демонстративности уже были частично описаны нами при проведении анализа лексикона рассматриваемого информанта [Волкова и др., 2019]. Зафиксированы как обсценизмы, скатологизмы, жаргонизмы, так и высокая книжная лексика, причем в рамках одного высказывания, большое ко-личество эмоциональной лексики, с помощью которой выражаются чувства жало-сти к себе, страха и одновременно бравирования, отмечено как оскорбление, уни-жение адресата речи, так и демонстрация уважения, сочувствия. На данном этапе исследования целью является обнаружение маркеров амбива-лентности и демонстративности на уровнях интенциональной организации дис-курса, а также специфики используемых автором изобразительно-выразительных средств. Интенциональность мы понимаем вслед за Н. И. Клушиной [2008; 2012] как «способность текста отражать авторское коммуникативное намерение» [Клушина, 2012]. При этом мы солидаризируемся с идеей синкретизма когнитивной («на-правленность сознания человека на окружающую его действительность с целью познать») и коммуникативной («направленность сознания адресанта на достиже-ние замысленной им цели, ради которой он вступает в коммуникацию») интенций при дискурсопорождении, их взаимообусловленности [Там же]. При анализе материала были выделены следующие нацеленные на выражение амбивалентности и демонстративности проявления авторской интенции, связан-ные по преимуществу с такими паттернами отклоняющегося поведения, как нар-ко- и алкоголепотребление, тунеядство, самоповреждение, чрезмерная эксцен-тричность, агрессивность, склонность к насилию и т. д. (здесь и далее в диалогах суицидент обозначен буквой «А», другие собеседники имеют обозначение «Д»; примеры приводятся в исходном виде с сохранением орфографии и пунктуации источника). 1. Амбивалентная характеристика собственного поведения, образа жизни: Д.: возможно ты не камикадзе, а каскадер? А.: долбо** (неценз. ‘глупый человек’) ыы; ну это норм; мне вот 26 а я рас****** (неценз. ‘беспутный, необязательный человек’) злостный; Ай-яй-яй, я рас******; Записывай - я парень хороший. 2. Амбивалентная самохарактеристика внешности, эксцентричность во внеш-нем виде, желание нравиться: я нифига. бреюсь и моюсь раз в неделю, а стричься я не собираюсь долго; мне кстати идет небритым или нет?; да не, я ж панк, чу-мазым похожу. 3. Агрессивное поведение и его реабилитирующее обоснование: а че там вчера было? я запомнил что меня держали все, мол не подходи ко мне я оби-делась, меня держали а он бравировал. 4. Бравада самоповреждениями, театральность, позерство: был на диких, под- жег себя, спел песни свои, обоссал чувакам картошку в костре перед отъездом меня рефтамидом обрызгали а я взял и поджог. Д.: у тебя явно что то с чувством собственного сохранения))) как ты дожил вообще до сегодня?)))) А.: Да, нет его). 5. Восхищение, гордость своим творчеством и стремление получить обяза-тельные комментарии, зависимость от чужого мнения, преувеличение собствен-ной значимости: я, кстати много песен написал новых; не, меня вдохновляют ли-шения и голод); можно хотя бы пару слов о моем творчестве? я умею словами говорить. 6. Апология пьянства и его оправдание вплоть до бахвальства, бравада: а я чет кааак загулял, ух, ужас; а че мне еще делать, я уже месяц ни дня без пьянки, а то и полтора; легкомысленное и поверхностное восприятие алкоголя и наркотиков, резкая переменчивость отношения к ним: да я то че, то там клю-ну, то там. То пиво то еще че нить. На чем то долго висеть не интересно; да, я понял уже насчет допинга, фигня все это, дэмо версия, потом подсаживаешь-ся; Д.: а гепатита С у тебя нет после марафона белым?))) обычно он у всех есть, кто ширялся) А.: нет, чистый как лист; они меня заколебали эти вещества). 7. Характеристики измененных состояний сознания, например особого со-стояния психики, обусловленного приемом наркотиков, и восхищение таким состоянием: Д.: фиг-то там, ты постоянно под наркозом. ) А.: фиг то там) надо еще; да, надо практиковаться) у меня вот такое было, я видел себя со стороны в тот момент когда видел себя изнутри, и причем звуки были странные; А.: я пережил такой а*** (неценз. ‘некое необычное состояние’). Д.: добро пожа-ловать в реальный мир. А.: кажется ща что я сгорел. Д.: сгорел? А.: да все пере-вернулось вообще все что я о жизни думал. Д.: мда... понимаю. для личности это удар); Д.: смотрел / пробовал что-нибудь? Расскажи). А.: я ощутил грави-тацию, и вообще вокруг меня были люди, которые со мной говорили, но я был один. 8. Пребывание в состоянии неприятия окружающих, в том числе семьи, и в то же время восхищение чужими любовными отношениями: только в людях я не хочу ничего видеть, моя идея солипсизм, мира внутри меня хватит мне надолго; да вот ща у бати, не принимаю новую семью; я саше и киму /имена девушки и молодого человека/ прям радуюсь что вы такие клевые. 9. Демонстрация заинтересованности в сексе и высокомерное, часто циничное отрицание его значимости в собственной жизни: я с аленой насчет девченок рас-трещался (‘разговорился’), она мне типа подругу нашла; ну я и не графоман, и не п******с (неценз. ‘гомосексуалист’), просто асексуал мне секс не важен; а то вокруг думают что я гомосек, че за фигня?; Д.: /девушка/ На недельке. Обяза-тельно /встретимся/ А.: ахаха, прям как месячные закончатся чтоли. 10. Отрицательное отношение к трудовой деятельности, поощрение праздно-го времяпровождения, жалобы на необходимость зарабатывать тяжелым трудом и в то же время хвастовство, бравада реальным или вымышленным престижным местом работы: Д.: То есть пока безработный? А.: нафига работать когда мож-но слушать музыку за бабло; ну да, балду пинаю так, свадьбы, корпоративы. Ле-то же, отдыхать надо); да не, я летом кайфую так; хайфай, да норм дела, суб-лимирую, на мотике катаюсь); бомжую, кайфую) живу в гараже; а я тут на жаре стекловату катаю) тоже кашляю и чешусь, пот ручьем, все кругом, там без вариантов, кашлять и чесаться; А.: ну и я прилетаю где то в ноябре а уле-таю через неделю. Д.: куда? А.: космодром «Восточный». Д.: нафига? А.: работу работать. Д.: крутой. А.: всегда). Д.: а то. А.: ну дык. Амбивалентность и демонстративность как аутентичные черты личности суи-цидента ярко проявляются в наборе и конфигурации используемых выразитель-ных средств и фигур речи, включая прецедентные тексты. Посты и сетевая переписка информанта изобилуют разнообразными изобрази-тельно-выразительными средствами (так, среди тропов зафиксированы метафора и сравнение, гипербола, рифма и ритмизация в прозаическом тексте, оксюморон, каламбур и другие разновидности языковой игры), что свидетельствует о его не-заурядной способности облекать собственные когнитивные и коммуникативные интенции в слово и определенной лингвокреативной одаренности. Другое дело, что попытки описать детали своеобычного деструктивного, дисгармоничного, исполненного отрицания и отчаяния внутреннего мира, болезненные чувства, эмоции и переживания на лингводискурсивном уровне выражаются в использова-нии лексики и идиоматики социальной деградации - и по тематической приуро-ченности, и по стилистической окраске. Так, если говорить о метафоре и сравнении, то глагольные переносы отражают по преимуществу негативные процессы разрушения, агрессии, нарушения куль-турной нормы и последствий этого нарушения (чет далеко зашел; сгорел; раздул; висеть; подсаживаешься; платить приходится; завязал с гадостями; раскатал бы как шлюху по бетону). Нередки анималистические образы - или с отрицательными коннотациями, описывающими неприглядные (животноподобные), с точки зрения автора, че- ловеческие черты и качества (А.: я енот. жывотные какие то, жЫвотные. Д.: Енот?) почему? А.: ну типа очкарик и тоже хитер немного); А.: ну раз спро-сил ответь, не молчи, карась пузыри пусти), или используемые с целью профана-ции традиционной позитивной значимости образа, иронизирования над ним и над собой (я тачку не так давно в хлам разбил и продал) жив, цел, орел). Большое количество метафор и особенно гипербол связано с описанием нар-котического и алкогольного опьянения и отчаянной демонстративной бравады этим состоянием: Готов всегда, упарываюсь до безобразия (жаргонное слово упарываться, обозначающее сильную степень опьянения, сочетается с выражени-ем до безобразия - т. е. чрезвычайно, до потери человеческого образа); ну мы зна-комы давно, тебя не удивит что я в говно (метафора в говно также означает крайнюю степень опьянения); я был пьяный в три дуги (фразеологизм, обозначает избыточное количество чего-либо); в моем спирту крови не обнаружено (шут-ливый квазипрецедентный афоризм, пародирующий официальный текст меди-цинского заключения). Развитое воображение, способность к нестандартным и порой парадоксальным смысловым сочленениям и сравнениям в сочетании с незаурядными лингвокреа-тивными способностями объясняют появление в текстах авторских оригинальных и смысловое обновление узуальных метафор, нестандартных оксюморонных коллокаций: бесплатный доступ (свободное получение метафизической инфор-мации); кал у меня на душе; Но звонок был (предупреждение высших сил о пред-стоящих трагических обстоятельствах); это дико отлично; видать у меня тол-стое тонкое /эфирное тело/, раз еще не рухнуло. При этом любопытно, что основания метафоризации отражают исключительно ассоциативное сопряжение явлений, прямое подобие как повод для тропеизации не отмечено. Рифма и ритмизация как средства выразительности и языковой игры - яркие признаки демонстративности языковой личности, желания показать свой талант адресату. Рифмуются узуальные и жаргонно-просторечные лексические единицы, часто это физиологизмы и скатологизмы: расскажи покажи; пот ручьем, все кру-гом; ну мы знакомы давно, тебя не удивит что я в говно; дык скакать по газелям это вам не срать под елью /о девушке, которая каталась на крыше автомобиля/; лучще в речке лещь чем в анале клещь. В последнем примере автор играет и с на-писанием слов, повторяя букву щ, ориентируясь на фонетическое звучание. Пока-зателен фрагмент, в котором он передразнивает собеседника при помощи языко-вой игры, вызывая его таким способом на диалог: Д.: я тоже так думаю. Зря. Зря. А.: кря. /На следующий день/ А.: Кря. Д.: мне на самом деле хреново очень)) кря кря ага. Отмечено коммуникативно и стилистически уместное использование антони-мов (полегчать должно от понимания проблемы непонимания), многозначных слов (Д.: аа ну я на смену вышел. щас думал немного поработать. А.: зачем? я вот не вышел. не вышел ни умом ни фантазией), игра с внутренней формой сло-ва и окказиональное словотворчество (суперклей суперменам не помеха; улетаю до ноября работать на кошмардром (космодром)). Всё это насыщает дискурс нестандартными авторскими выражениями и каламбурами, раскрывающими не-однозначную травматизированную личность автора во всей ее сложной противо-речивости: но пауки все равно те еще твари, особенно пушистые которые. Пти-це**ы и тарантины. Здесь арахнофобия информанта посредством языковой игры с заменой элемента в составе узуального птицеед на обсценный, а также с куль-турными смыслами в фонетическом обыгрывании тарантины - тарантулы (фильмы культового режиссера-постмодерниста Квентина Тарантино известны эстетизацией насилия и одновременной абсолютизацией и десакрализацией тра-гического) предстает символом тотального зла. В диалогах использовано значительное количество устойчивых выражений, включая прецедентные тексты. Они также являются важной составляющей дис-курса, ярко выражают амбивалентное мировоззрение личности с доминирую- щими чертами демонстративности и отражают следующие семантические и праг-матические установки: забота о здоровье в соседстве с мыслями о смерти и на- хождением в состоянии опьянения (я не враг своему здоровью; человек смертен, причем внезапно); нежелание трудиться как все, предпочтение необычных усло-вий работы (поднимать космическую промышленность /в связи с гипотетической перспективой работы на космодроме «Восточный»/); представление о себе как о красивом, умном, неординарном, но запустившем себя несчастном человеке (Хасе /сетевое прозвище информанта/ вангует. мне на драку экстрасенсов надо; потому что не на помойке себя нашел, хоть и выгляжу стремно); уход от от-ветственности за собственную жизнь, надежда на помощь близких, а также внеш-них сил и обстоятельств (надо меня сначала отмыть и постричь, не давать бухать, а там глядишь все само срастется); выражение бурных эмоций, само-восхваление и одновременно ёрничество (оу, я прям воспрял духом и прочими эмоциями, победитель по жизни, альфа самец и все такое; король артур); про-тиворечивое отношение к противоположному полу, создание романтического ореола вокруг собственной личности за счет акцентирования своей экстраорди-нарности и экстремальности (просто мозги не парьте парням, вот мой совет; йа одинокий бродяга любви казанова; головой пробил стекло, взял удар на себя). Состав устойчивых выражений разнообразен с точки зрения происхождения. Например, встречены цитаты из русской классики (человек смертен, причем вне-запно; ты че как живешь, подруга дней моих суровых?), но преобладают контексты из произведений массовой культуры, например, популярных песен (ахаха, оппагангнамстайл; доброе утро, последний герой). Большое количество как книжной, в том числе научной, так и в большинстве своем разговорной и жаргон-но-просторечной идиоматики (примеры см. выше) создает эффект яркого стили-стического контраста, причем зачастую на уровне микроконтекста или даже внут-рисловного: пьянки, драки и сублимирование; я по секрету скажу с прошлого ле-лета никого не пенетралил. Что касается синтаксиса, то закономерно, что автор предпочитает структуры, выражающие в широком смысле противительные отношения, когда вторая часть конструкции отрицает то, о чем говорилось в первой, или противоречит этому: скажем из всех насекомых эти /пауки/ мне наиболее неприятны хотя членисто-ногие это не насекомые; я кстати как машину разбил, в бензовоз врезался) да, машине конец пришел, а бензовоз даже не загорелся ага. не зря камикадзе на пле-че) или зря; уже год и 2 месяца у меня не было девушки. не считая шлюхи за день-ги в ноябре. Имеются и собственно антитезы, а также противительные компарати-вы, дополненные в большинстве случаев антонимичными противопоставлениями или отрицательными местоимениями, вообще количество отрицаний явно выше среднего: ну а какую тачку я могу еще продать ё моё, у меня не автопарк); я ко-нечно не богат, но и не урод); да после всего хорошего становится хуже; Д.: чет ты то у дилера живешь, то в гараже а зимой где? А.: а зимой под снегом впадаю в спячку. так что жизнь у меня только летом; а я вообще кроме 11 классов ниче-го не закончил, был в политехе, в шараге, и нигде нет диплома. Несмотря на ясно осознаваемую и неоднократно акцентируемую собственную маргинальность и социальную депривацию, информант положительно оценивает свои способности к владению языком, считая себя талантливым сочинителем, что отчасти, как мы показали выше, соответствует действительности: я умею словами говорить, ты как филолог тоже, я хоть и химик, а после химии у меня открылись филологические таланты; фиксирует нарушение языковой нормы и демонстра-тивно критикует других: с точки зрения наблюдателя есть пошлость а есть вульгарность, зпт специально пропустил перед «А»; Нет, отношений вот он и страдает. надо писать «нет отношений, вот он и страдает»; Хоть кто-то за грамматикой следит; демонстрирует знание лингвистической терминологии: я бы тебя на мотоцикле прокатил. да не, я перед другими ответственность чув-ствую. Д.: а за других? А.: ну это вроде бы синонимы. Подведем итоги. Рассмотрение различных лингводискурсивных проявлений амбивалентности и демонстративности как доминантных черт личности суици-дента позволяет обобщить основные характеристики образа мыслей и внутренне-го мира автора. Интенциональный анализ обнаружил свойственный данной языковой лично-сти сложный комплекс противоречивых эмоций и чувств, оценок и смысложиз-ненных установок: одновременное существование положительного и отрицатель-ного отношения к разным объектам, в том числе к себе, ярко выраженное стремление оценивать, быть на виду, шокировать окружающих экстремальными занятиями, осознание своих творческих способностей, в том числе сочинитель-ских, и желание признания этих способностей, категоричность в оценках, презре-ние к чужому мнению и зависимость от него, нежелание жить и желание быть здоровым, цинизм по отношению к девушкам и желание общаться с ними, брави-рование пьянством и наркоманией, осознание их губительности и надежда на не-кие обстоятельства, которые помогут избавиться от них. Образные средства наиболее полно отражают внутренний мир человека. Для данной языковой личности это душевное состояние смятения, переворота, опус-тошения, тотального отчаяния, неприятия себя, окружающих и мира, ощущение трагичности и бессмысленности бытия. На лингводискурсивном уровне это выражается в сопряжении контрадик- торных когнитивных и коммуникативных интенций, использовании лексики и идиоматики социальной деградации, обилии семантических и стилистических контрастов, афористичности и каламбуристичности манеры письма, языковых экспериментах и играх.

Скачать электронную версию публикации