In search of the lost Ithaca. Ulysses as a conceptual character in the art of Joseph Brodsky.pdf Иосиф Александрович Бродский создал двойную взаимопроникающую систему стандартов, которая представляло собой жизнь странника в незнакомых городах и жизнь странника в линейном мире знаков. Важно подчеркнуть, что Бродский выбрал Одиссея - персонажа с довольно богатым опытом в подобных делах - своим путеводным героем и выбранная греческая маска постепенно начала прирастать к лицу. Ведь Улисс как концептуальная фигура в творчестве Бродского не имеет определенной денотации, а скорее соткан из множество коннотативных значений термина «пространство» и связанных с ним предикатов. Бродский - поэт пространства, он наблюдатель, впитывающий окружающий его мир целиком. Место пребывания для него является катализатором творческой мысли, движущей силой, материалом для творчества. Сложившиеся жизненные обстоятельства вкупе с постоянным желанием смены обстановки привели к тому, что Бродский был поэтом-кочевником, давшим миру множество поэтических пейзажей. Эллинистическое начало и образ изгнанника, как ни странно, были заложены в родном городе Иосифа Александровича. Сам он отмечал, что «средоточием русского эллинизма был Санкт-Петербург» [Бродский, 2001, т. 5, с. 97]. В своем биографическом эссе он отмечает сходство петербуржской архитектуры с основными столицами древних цивилизаций, образы которых в последующем лягут в основу его поэтических пейзажей и рождественских стихотворений. «Надо сказать, что из этих фасадов и портиков - классических, в стиле модерн, эклектических, с их колоннами, пилястрами, лепными головами мифических животных и людей - из их орнаментов и кариатид, подпирающих балконы, из торсов в нишах подъездов я узнал об истории нашего мира больше, чем впоследствии из любой книги. Греция, Рим, Египет - все они были тут и все хранили следы артиллерийских обстрелов» [Тамже, с. 8]. Что касается поэтической идентификации, то впервые поэт представляет себя греческим персонажем в 1961 г. в стихотворении «Я как Улисс». Как большинство ранних стихотворений оно появилось, скорее, на основании прочтенного материала, нежели личных переживаний. При этом с большой долей вероятности можно говорить о знакомстве молодого Бродского с героем «Одиссеи» и «Илиады» не из трудов Гомера, а благодаря прочтению энциклопедических выкладок. Полное осознание сходства с древнегреческим героем произойдет более десяти лет спустя, а юношеский выбор Бродского можно связать с привлекательностью эпитетов, описывающих Одиссея. В частности, в «Илиаде» Гомер описывает Одиссея как многоумного, благородного, подобного богу, советами равного Зевсу, но важен факт, что Улисс не имеет равных в красноречии: Речи, как снежная вьюга, из уст у него устремлялись! Нет, не дерзнулбы никто сОдиссеем стязаться словами [Гомер, 1987, c. 42]. Любителю словесных баталий и изящной словесности, молодому Иосифу было приятно сопоставить себя с героем эпоса, ведь он еще не подозревал о схожести двух судеб. Первым его серьезным жизненным испытанием было заключение под стражу, где Бродский выводит следующую формулу тюрьмы: «недостаток пространства, возмещенный избытком времени» [Бродский, 2001, т. 5, с. 20]. Избирательность зрения помогла не только выжить, но и создать ряд стихотворений, которые в последующем были объедены в цикл «Камерная музыка». В данном цикле стихов звучат ноты эллинизма, упоминается Филомела, Аполлон, Геспериды, а высокий слог смежен с обсценной лексикой. Этот цикл возможно объединить с рядом произведений, написанных в тоже время, под одним названием «Реализм Улисса». В частности, к данной категории следует отнести: «Воротишься на родину. Ну что ж», «Люби проездом родину друзей», «Инструкция опечаленным». В последнем стихотворении Бродский пишет следующие строки, которые послужат основными принципами в изгнании: Не следует настаивать на жизни страдальческой из горькогоупрямства. Чужбина также сродственна отчизне, как тупикусоседствует пространство [Бродский, 2001, т. 1, с. 171]. Всю свою жизнь Бродский стремился показать эмиграцию не с точки зрения устоявшейся традиции изгнанника-страдальца, а с позиции человека, принимающего свое положение и готового к последующему движению. По прошествии лет в своем обращении к студентам Иосиф Александрович дает следующее наставление: «Всячески избегайте приписывать себе статус жертвы» [Бродский, 2003, т. 6, с. 116]. Он ставил пред собой целью быть ответственным за все свои поступки и четко осознавал «любая страна - всего лишь продолжение пространства» [Там же, с. 66]. До выдворения из Советского Союза ему пришлось пережить ссылку. Деревенские пейзажи он воспринял, опираясь на опыт прочтения стихотворений Роберта Фроста, у которого он перенял метафоричность пасторали. О творчестве Фроста Иосиф Александрович писал: «Природа для этого поэта не является ни другом, ни врагом, ни декорацией для человеческой драмы; она устрашающий автопортрет самого поэта» [Там же, с. 168]. Самое яркое сравнение у американского поэта Бродский перенял и выразил в своем стихотворении «Садовник в ватнике, как дрозд», которое перекликается также со стихотворением Пастернака «Дрозды». Сравнение сводится к тому, что поэт подобен птице и условия его пребывания не сказываются на звучащей песне. Бродский отстаивает позицию отсутствия корреляции между местом нахождения и творческим началом человека, но де-факто содержание стихов самого поэта зачастую отражает размышления о текущем моменте времени. Подобно Улиссу, Бродский чувствовал, что судьбу его возвращения на Родину решают «власть предержащие». Осознание данного факта позволило взглянуть на отчизну как на империю с присущими ей амбициями. Иосиф Александрович не писал стихотворения на политические темы, к числу диссидентов его отнести невозможно, он лишь пытался отразить текущий характер пространства имеющей статус империи. Сравнивая СССР с Pax Romana, Бродский сочинил ряд стихотворений на имперские мотивы: «Письмо генералу Z», «Post aetatem nostram», «Прощайте, мадемуазель Вероника», «Письма римскому другу (из Марциала)». Резюмировать отношения к империи возможно словами героя пьесы «Мрамор»: «Смысл Империи, Публий, в обессмысливании пространства» [Бродский, 2001, т. 7, с. 251]. Положительный момент в существовании империи Бродский видел в выходе к Мировому океану, иначе - наличие возможности созерцать водную гладь. Вода есть, в сущности, продолжение перспективы в бесконечность, некое смешение пространств, зеркальное отображение неба и образ времени. Для Бродского водное пространство это неизмеримый источник образов, и его местонахождение всегда было продиктовано близостью к воде. Даже при передвижении внутри империи Бродский предпочитал находиться поблизости к царству Посейдона. Во время пребывания в Паланге, как и в последующем в Ялте, в творчестве поэта появляются новые стилистические особенности в отношении к пространству. Если прочесть «В Паланге», «Элегия (Однажды этот южный городок)», «Зимним вечером в Ялте», «Второе Рождество на берегу», то заметно, что в отличие от предыдущих стихотворений происходит переход от общего кинематографического плана к перечислению деталей, составляющих пространство. Общее со-поставление находящихсяв поле зрения вещей: Итак - улыбка, сумерки, графин. Вдалибуфетчик, стискиваяруки, дает круги, как молодой дельфин вокруг хамсой заполненной фелюки. Квадрат окна. В горшках - желтофиоль. Снежинки, проносящиеся мимо [Бродский, 2001, т. 2, с. 416], - дает ощущение пребывания в данный момент в данном месте, иными словами - ощущение жизни. Именно по этой причине данное стихотворение заканчивается строчками Остановись, мгновенье! Тыне столь прекрасно, сколько тынеповторимо [Бродский, 2001, т. 2, с. 416]. Нахождение вещей именно в том состоянии и в том расположении дает право говорить об определенном времени пребывания в пространстве, иными словами, при условии воссоздания всех параметров пространства возможно будет возвращение в прошлое. Сиречь не только Время представляется формой памяти, но и Пространство. Поэзии Бродского свойственно опосредованное существование времени и пространства, что проявляется через попытку истолкования одного измерениячерез другое. Другая особенность в творчестве Бродского становится заметной перед эмиграцией, когдаон, подобно новейшемуАрхимеду, выводит формулу: Развалины есть праздник кислорода и времени. Новейший Архимед прибавить могбы кстарому закону, чтотело, помещенноев пространство, пространством вытесняется [Бродский, 2001, т. 1, с. 250]. В указанном стихотворении, несомненно, присутствует конвертация времени и пространства, взаимное влияние данных сфер, однако сложность заключается в том, что для Бродского пространство всегда субъективно и гипостазировано. Именно по данной причине стоило выделить концептуальный персонаж, связанный с пространством, обозначив его при этом именем собственным, нежели нарицательным. Для Бродского эмиграция значила отторжение одного пространства и перевод поэта в другое. Но прежде чем состоялся отъезд из России, Бродский осознал схожесть своей судьбы с судьбой гомеровского героя, приняв роль нового Одиссея. Ключевое стихотворение «Одиссей Телемаку» возвещает о начале отождествления себя с Улиссом. Окончательный разрыв с Мариной Басмановой, разлука с сыном Андреем, давление спецслужб, предчувствие эмиграции - данные условия заставляют Бродского спроецировать себя на Улисса. Для Бродского Одиссей служит опытом преодоления личной ситуации, ибо осознание, что подобные события были уже пережиты иным субъектом, дают представление о возможности выхода. В одном из интервью поэт утверждает следующее: «Когда попадаешь в беду, машинально начинаешь искать в истории кого-то, чья судьба похожа на твою, - если, разумеется, ты не настолько самоуверен, чтобы рассматривать себя как нечто уникальное, беспрецедентное» [Биркетс, 2000, с. 88]. Концептуальный персонаж поэта, вобрал в себя весь перечень переживаний гомеровского героя: расставание с сыном и любимой женщиной, вынужденная экспатриация, давление власть имущих, статус изгнанника, встреча с иными землями (пространствами), а также эллинистическое начало, заложенное архитектурой Петербурга. Однако не стоит забывать, что концептуальный персонаж Бродского является попыткой инсталляции в уже сложившийся образ. Одиссей Гомера - целостный герой, а принцип Бродского всегда заключался в постоянном избежание клише. Бродский видоизменяет своего героя, ибо сама история странствий их различна и потому что принцип функционирования их в творчестве авторов различен. Именно по данной причине был использован латинский вариант именования персонажа, дабы избежать полного равенства с греческим гомеровским эквивалентом. Основной концепт, который желает передать Бродский, заключается в следующем пассаже: «Цель эволюции - хотите верьте, хотите нет - красота, которая переживает все иное и порождает истину просто потому, что она есть слияние разумного и чувственного. А поскольку красота всегда - в глазах того, что смотрит, во всей полноте она не может быть воплощена иначе как в словах. Вот здесь на сцену и выходит стихотворение, которое столь же безнадежно семантично, сколь и эвфонично» [Бродский, 2003, т. 6, с. 168]. Бродский описывает принцип влияния пространства на сознание, частный случай которого заключен в формуле: «эстетика - мать этики» [Там же, с. 47]. Концептуальный персонаж Улисс призван передать всю смысловую нагрузку данной формулы с целью сделать читателя свободным. Бродский искренне верил, что «чем богаче эстетический опыт индивидуума, чем тверже его вкус, тем четче его царственный выбор, тем он свободнее - хотя, возможно, и не счастливее» [Там же]. Поэт осознавал, что эстетическое восприятие переходит в последующем в этические принципы, возможно упуская значимость соотношения формы и содержания, но четко придерживаясь принципа, что имманенциясубъективирует сознание. После эмиграции в 1972 г. Бродский не отступает от принципа описательных стихотворений, он по-прежнему поэт пространства, а весь цикл стихотворений, описывающих пейзажи зарубежных стран и городов, можно озаглавить «Странствия Улисса». Если представить, что данный сборник существовал, в него бы вошли следующие стихотворения: «Роттердамский дневник», «Литовский ноктюрн: Томасу Венцлова», «Барбизон Террас», цикл стихов «Мексиканский дивертисмент», «Темза в Челси», «Шорох акации», «В окрестностях Александрии», «Колыбельная Трескового Мыса», «Осенний крик ястреба», а также стихи, посвященные Италии: «Декабрь во Флоренции», «Лагуна», «В Италии», «Пьяцца Матте'и», «Прилив», «Венецианские строфы» и другие. Основной принцип, которым пытается руководствоваться поэт, - это античный взгляд на вещи с его характерной сдержанностью и адекватностью восприятия. «Античности присущ прямой - без посредников - взгляд на мир: взгляд никакой оптикой не вооруженный, когда единственная призма, в которой мир преломляется, - ваш собственный хрусталик, когда даже слеза сознательным усилием из ока вашего удалена, чтоб избежать расплывчатости» [Вайль, Генис, 2000, с. 241]. Бродский очень трепетно относится к помещениям, домам и комнатам в которых существует, иными словами, к домашнему пространству жизни. Это проявлялось еще в Ленинградский период, быт которого стал основополагающим для сравнения с последующими местами проживания. Стихи данной тематики: «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку», «В этой комнате пахло тряпьем и сырой водой», «В этой маленькой комнате все по-старому», «Небольшой особняк на проспекте Сарданапала», «Постоянство суть эволюция принципа помещенья», «Взгляни на деревянный дом», «Наряду с отоплением в каждом доме». Через ленинградские «полторы комната» Иосиф Александрович проводил деление на внешний и внутренний мир, полярность миров была представлена, с одной стороны, теплом очага, любовью семьи, дружескими встречами, а с другой стороны, постоянной борьбой, непрерывным скитанием и встречей с политическими и мирскими реалиями. Самое большое отражение данного отношения было выражено в стихотворении «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку». Помещения после эмиграции будут сравниваться с отчим домом, ставшим эталоном жизни, которая могла бы быть наполнена семейным счастьем, но которой никогда не было. Именно поэтому примечательно стихотворение 1983 г. «В этой комнате пахло тряпьем и сырой водой» - некая поэтически выраженная возможная потенция существования вразных помещениях. Бродский, в отличие от Одиссея, не вернулся на родную землю, а создал свою Итаку в Новой Англии с новой семьей и в новой Империи. Изредка писал стихотворения о Петербурге и посвящал их Евгению Рейну, своему другу, - человеку, которому, возможно, Улисс обязан своим ощущением пространства. В конце своих странствий Бродский написал стихотворение, представляющее собой советы путешествующим, назвав его «Назидание». Итог странствия литературного персонажа поэт подвел в 1993 г. в стихотворении «Итака». Здесь Улисс представлен вернувшимся на родину после двадцати лет странствий и не нашедшим того, что искал. Возможно, именно поэтому Бродский так и не вернулся на родную Итаку, а решил создать свой дом в новом пространстве.

Скачать электронную версию публикации