Motive components of the concept boredom in the narrative «A Boring Story» by A. P. Chekhov.pdf «Скучная история», по выражению Н. Е. Разумовой, «стала наиболее полным художественным высказыванием Чехова о своем мировоззренческом кризисе» [2001, с. 122], сопровождавшем его с середины 1880-х гг. Герой повести не может найти осмысленную связь между абсурдно разрозненными гранями бытия, как не находит сам Чехов, для которого в период создания повести отсутствие связи и смысла определяет трагизм положения человека в мире. По мнению Л. П. Яки-мовой, «скучная история» профессора Николая Степановича «представлена чита-телю как история жизни, восходящей к общим законам бытия и открывающей свой тайный смысл лишь в общем контексте творческих исканий писателя» [2010, с. 144]. Организующим началом повести является концепт скука / скучный, что пре-допределяется уже самим названием произведения. Благодаря вынесению в загла-вие повести ключевого мотива (скука / скучный / скучать) читательское внимание и мысль оказываются изначально особо активизированы и направлены на осмыс-ление феномена «скучности» в истории героя. Скука / скучный, таким образом, закрепляется в роли центрального концепта произведения, организующего чита-тельское отношение в плане не только интереса к сюжету, сопереживания герою, но и размышления над проблемой, которую воплощает его судьба для автора. С первой главы в повести воссоздается ощущение тяготящей героя скуки из-за монотонности жизни, переставшей приносить новые впечатления и эмоции. Это достигается посредством многократных лексических повторений, образую-щих мотив томительного однообразия повседневного существования. Так, неиз-менно-однообразное течение жизни героя характеризуется повтором выражения «одно и то же» и аналогичного по смыслу слова «одинаково»: «Каждое утро одно и то же» [Чехов, 1977, с. 254]; «Кончается наш разговор всегда одинаково» [Там же, с. 255] и т. д. Через употребление слов с основой обыкновен- в повести прочно закрепляет-ся семантика однообразного течения жизни: «Часто я забываю обыкновенные слова » [Там же, с. 252]; «Обыкновенно, после тревожных расспросов о моем здоровье, она вдруг вспоминает о нашем сыне офицере, служащем в Варшаве» [Там же, с. 254] и т. д. Господство «обыкновенности» и «обычности» иронически оттеняется по-средством прилагательных «необыкновенный», «необычайный» и их производных, которые представляют то, что или существует только за гранью действительно-сти, в некой идеальной сфере, или является сознательной фикцией: «Он может рассказать о необыкновенных мудрецах, знавших всё » [Там же, с. 259] и т. д. Через наречие «всегда» в повести закрепляется неизменность происходяще-го, наделенная в большинстве случаев негативной коннотацией. Н. В. Капустин отмечает, что слово «всегда» в значении некой однообразной длительности, по-стоянства и его аналоги для чеховского творчества в целом являются ключевыми [2007]. «Если исключить эти подробности, то в общем он почти всегда оказывает-ся правым» [Чехов, 1977, с. 258] и т. д. Применительно к своему прошлому герой использует слово всегда в пози-тивном значении: «Первое, что я помню и люблю по воспоминаниям, это - необыкновенную доверчивость, … которая всегда светилась на ее личике. …У нее всегда неизмен-но глаза выражали одно и то же, а именно: «Всё, что делается на этом свете, всё прекрасно и умно» [Там же, с. 268] и т. д. Однако разная смысловая нагрузка одного и того же слова, не замечаемая ге-роем, который резко противопоставляет «прежде» и «теперь», исподволь подры-вает его упрощенную оппозицию. За героем проступает более сложная и глубокая авторская точка зрения, не сводящая объяснение кризиса к болезненным измене-ниям Николая Степановича и деградации окружающей его жизни, а нацеленная на сущностные закономерности человеческого бытия как такового. Семантику однообразия жизни в повести также выражают слова «постоян-но» / «постоянный»: «Учится девочка в консерватории, постоянно в хорошем обществе, а оде-та бог знает как» [Там же, с. 256] и т. д. Мотив однообразия формируется и посредством употребления наречия «часто», заостряющего внимание на тех действиях и ситуациях, которые осозна-ются героем как признаки происшедших с ним изменений: «Часто пишу я не то, что хочу » [Там же, с. 252] и т. д. Однако слово «часто» употребляется героем в отношении не только себя, но и окружающих людей - жены, дочери, Гнеккера, студентов, - что выводит его наблюдения за рамки своего единичного случая, способствуя формированию принципиально важного для повести обобщающего смысла. Однообразное течение жизни показано и через категорию привычности, доходящей до автоматизма: «Как и прежде, по привычке, ровно в полночь я раздеваюсь и ложусь в по-стель» [Чехов, 1977, с. 252] и т. д. Нужно отметить, что многие слова, формирующие семантику однообразия жизни, лишаются негативной коннотации, когда применяются к Кате. Положи-тельную окраску приобретают такие лексические мотивы, как «необыкновенный», «всегда», «непременно», «неизменно», «постоянный», «давно», «одно и то же», «привыкнуть» / «привычка»: «Первое, что я помню и люблю по воспоминаниям, это - необыкновенную доверчивость, с какою она вошла в мой дом, лечилась у докторов и которая все-гда светилась на ее личике» [Там же, с. 268] и т. д. Однако такая избирательность по отношению к Кате, очевидно выбиваю-щейся из господствующего в повести словоупотребления, в итоге лишь подтвер-ждает наличие иной смысловой позиции, чем та, которая доступна герою. Утрата Катей былой детской гармоничности, чистоты и наивности углубляет для него противопоставление «прежде» и «теперь». Причину ее изменения он связывает с ее роковой страстью к театру. Но на уровне авторского ви дения важно, что не-удачный опыт, не реализовавшиеся карьерные планы сыграли для Кати ту же роль, что болезнь и старость для Николая Степановича, поставив ее лицом к лицу с мучительными экзистенциальными вопросами. Эта параллель приводит к обоб-щению относительно закономерностей человеческого существования в мире, за-слоняемых для героя переживанием собственной ситуации. Однообразие жизни Николая Степановича проявляется и через цветовую гамму, в которой он видит мир и описывает его. Приглушенные цвета, преимуще-ственно серый, преобладают в «палитре» героя: «Вот большой серый дом с аптекой » [Там же, с. 257] и т. д. И даже когда герой не использует прямого цветового обозначения, в описа-нии предметов все равно ассоциативно актуализируется семантика серого: «А вот мрачные… университетские ворота…» [Там же] и т. д. Мотив серости представлен в повести и через Катино ви дение жизни. Нико-лай Степанович отмечает Катину «боязнь ярких цветов» [Там же, с. 274], которая соответствует ее разочарованию по отношению к обществу: «Все серо, бездарно, надуто претензиями…» [Там же, с. 287]. Ви дение мира героями в серых тонах соответствует как универсальному че-ховскому принципу сдержанности «красок», так и стабильной связи «бесцветно-го» серого цвета с представлением Чехова о небытии. С. А. Лишаев, анализируя характерную для чеховских произведений цветовую гамму, констатирует, что ей чужды яркие, броские тона. Исследователь отмечает, что «в чеховской палитре в принципе преобладает ахроматическая гамма (от белого до черного, с преобла-данием серого)» [1998, с. 33]. Таким образом, мотив однообразия представляет в повести свойственную для жизни черту - повторяемость, «ритуальность» каждодневных событий в от-сутствие чего-то нового, ранее неизведанного. Если семантика однообразия характеризует жизнь мира, который окружает героя, то семантика отчуждения характеризует его собственное самоощущение. Герой повести отмечает у себя утрату связи с близкими и с окружающим миром. Семантика отчуждения реализуется в ряде мотивов, прежде всего мотиве равно-душия, имеющем множество вариаций. Подготавливаемый первыми пятью глава-ми, этот мотив в полной мере реализуется в последней, шестой главе, где герой, подвергая рефлексии свое душевное состояние, определяет его как «паралич ду-ши, преждевременную смерть» [Чехов, 1977, с. 306]: «…В последнее время я так оравнодушел ко всему, что мне положительно все равно, куда ни ехать…» [Там же, с. 304] и т. д. Однако слово «равнодушен» вкрадывается и в воспоминания героя о про-шлой жизни, опровергая принятое им упрощенное противопоставление «преж- де» - «теперь» и побуждая читателя к выходу за рамки его точки зрения: «Прежде я любил обед или был к нему равнодушен, теперь же он не возбу-ждает во мне ничего, кроме скуки и раздражения» [Там же, с. 277]. Еще одним важным мотивом, формирующим семантику отчуждения, явля-ется лень. Этот мотив связан в основном с Катей, у которой лень служит выраже-нием апатии и душевного томления. В обстановке ее квартиры Николай Степано-вич отмечает именно господство лени: «Для ленивого тела - мягкие кушетки, мягкие табуретки, для ленивых ног - ковры, для ленивого зрения - линючие, тусклые или матовые цвета…» [Там же, с. 273]. С ленью тесно связана и небрежность, которая отмечается только в отноше-нии Кати. Мотив лени также реализуется через семантику глагола «лежать», ассоциирующегося в контексте «Скучной истории» не просто с отдыхом, необхо-димым для восстановления сил, а с бесцельным и бездеятельным времяпрепрово-ждением. С самим Николаем Степановичем один раз соотносится слово «ленивый». Однако при всем внешнем несходстве между главным героем, прожившим полную труда жизнь, и Катей, смолоду опустившей руки, их роднит экзистенци-альный характер пассивности. В словесной ткани повести они объединяются бла-годаря общему мотиву, что в очередной раз ведет к расширению ситуации глав-ного героя за пределы отдельной судьбы. Семантика отчуждения, будучи принципиально важной для повести, реали-зуется последовательно. Николай Степанович «помещен в предельно сконцентри-рованную экзистенциальную ситуацию, когда он уже не столько живет, сколько рефлектирует о своей жизни, которую рассматривает как практически завершен-ную, в целом и почти со стороны» [Разумова, 2001, с. 111], что в принципе воз-можно лишь из-за ее пределов: «…Если оглянуться назад, то вся моя жизнь представляется мне краси-вой, талантливо сделанной композицией» [Чехов, 1977, с. 284]. В первоначальном варианте повести семантика отчуждения была заявлена уже в такой сильной позиции, как заглавие произведения: «Мое имя и я». Несмот-ря на выбор другого названия, тема отчуждения героя от своего имени сохрани-лась и проходит через всю повесть. Николай Степанович с мрачным юмором от-мечает, что его имя «принадлежит культуре и в этом качестве живет свободной, не знающей границ жизнью», в отличие от него самого, с его «физической немо-щью, несомненной близостью к смерти» [Разумова, 2001, с. 111]. Отчуждение героя от своего имени прямо реализуется через суждения о нем как о чем-то по-стороннем, чуждом «обладателю». В последней главе Николай Степанович делает парадоксальный саркастический вывод о разобщенном существовании «имени» и «тела»: «Очевидно, громкие имена создаются для того, чтобы жить особняком, помимо тех, кто их носит» [Чехов, 1977, с. 308]. Семантика отчуждения тесно связана с мотивом одиночества, который вво-дится в самом начале произведения через замечание героя, что дружить ему те-перь не с кем. Практически полное отсутствие социальных связей, значимого для него общения является одним из ключевых моментов в пространственной органи-зации «Скучной истории»: Николай Степанович замкнут в кабинете, где ведет свои записки, в спальне, где остается наедине с собой во время бессонницы, в гостиничном номере, находящемся в чужом незнакомом городе. «Герой все больше замыкается в своем обреченном одиночестве» [Разумова, 2001, с. 113], а его по-пытки выйти из «кабинетного» жизненного пространства (в первой главе - в уни-верситет, в третьей - в общение с Катей, в четвертой - в сопереживание близким) лишь усиливают его чувство одиночества, становящегося необратимым в послед-ней главе повести, где оно непосредственно смыкается со смертью. Мотив одиночества реализуется в конце повести через изолированное поло-жение всех героев: Николай Степанович остается в Харькове, его жена находится дома, дочь тайно обвенчалась с Гнеккером, Катя уезжает «в Крым… то есть на Кавказ» [Чехов, 1977, с. 310]. Таким образом, заглавный концепт «скука / скучный» является смысловой основой чеховского произведения, которое разворачивается как повествование о клонящейся к закату жизни старого ученого, а по сути представляет трагиче-скую бессмысленность человеческого существования как такового, «универсаль-ную бытийную ситуацию» [Разумова, 2001, с. 115], которая в этот период виде-лась Чехову тупиковой. Трагический смысл повести реализуется через сложную систему словесно-образных мотивов, организованных стержневым концептом скука / скучный. Его основные семантические составляющие - ощущение утомительного однообразия жизни и отчуждение, которые постепенно выявляют свою экзистенциальную суть. Все эти мотивы, развиваясь и взаимодействуя в тексте, формируют семанти-ческое поле концепта скука / скучный.

Скачать электронную версию публикации