Colloquial speech in the novel «The Nurse from Moscow» by I. S. Shmelev: stylometrical analysis of corpus data.pdf И. С. Шмелев был признанным знатоком русского слова и прекрасным сти-лизатором, умевшим совладать со множеством языковых приемов. З. Н. Гиппиус и Г. В. Адамович отмечали даже избыточность стилистических средств в текстах художника: «Страница Шмелева необычайно насыщена, порой даже чересчур… читатель, слишком уж обильно угощаемый, иногда жаждет отдыха - ну хотя бы на полстранички побледнее, посуше, попроще!» [Адамович, 1996, с. 237]. И в на-стоящее время исследователи творчества Шмелева указывают на необходимость более детального изучения языка писателя и его художественного метода [Шешу-нова, 2002; Ковалева, 2011]. Известно, что для воспроизведения дореволюцион-ной российской жизни Иван Сергеевич, будучи в эмиграции, активно пользовался формой сказа, которая позволяет персонажам разных возрастов и социального статуса, «заговорив по-своему», поведать о пережитом. Однако роман «Няня из Москвы» (1933 г.) отличается от других сказовых произведений писателя и жанром, и отбором использованных в нем стилистических средств. Речь глав-ной героини - московской няни Дарьи Степановны Синицыной - представляет собой яркий пример стилизованного под народную речь монолога, той разновид-ности устной разговорной речи национального характера, которая образуется на сты-ке просторечной, диалектной и связанной с ними фольклорной форм речевого поведения (подробнее о понятии «народная речь» см.: [Войналович, 2012]). Целью данного исследования стало выявление состава приемов стилизации, использованных писателем для достижения эффекта спонтанности и достоверно-сти народной речи главного персонажа. Исследование выполнено на основе стилометрического анализа построенных конкордансов текста издания 1936 г. Обработка текста прошла три этапа: лемматизацию, теггинг (грамматическую и семантическую разметку), тематическое и лексико-семантическое классифици-рование. Текст романа был лемматизирован с помощью программы «Lemma- tizator» (автор - канд. физ.-мат. наук А. А. Соколов). Омонимия всех уровней снималась вручную. Полученные рейтинги лемм в их контекстном окружении позволили точно определить текстовые стилистические приоритеты. Подобный метод применяется для анализа языка как авторских художественных текстов (см.: [Мухин, 2011] и др.), так и анонимных фольклорных [Русские…, 2005; Бобу-нова, Хроленко, 2007; Ефремова, Лагута, 2009]. В результате исследования было установлено, что в романе задействована активная и пассивная лексика различных языковых страт: общелитературные единицы, диалектизмы, связанные с ними фольклоризмы и т. д. Рассмотрим их подробнее. Во-первых, кроме общерусских слов, писатель включил в монолог рассказ-чицы, родившейся, по сюжету, в Тульской губернии (разговоръ у меня такой, тульской все), глагольные диалектизмы: жилять, калить, палять, шурхнуть. Од-нако такие единицы составляют менее 0,06 % (процентное соотношение высчи-тывалось от общего количества лемм): и мухъ этихъ… терпѣнья нѣтъ, какъ жи-ляли; шурхнуло по платочку даже; Катичка тогда изъ себя вышла, калила ихъ калила. Их относительно малое количество можно объяснить сюжетным преоб-ладанием описаний городской эмиграционной жизни и, конечно же, языковым вкусом самого писателя, его авторской установкой на образованного читателя. Диалектизмы в романе тесно переплетены с просторечными и разговорными единицами (35 %), главной стилистической функцией которых является выраже-ние коннотативных смыслов (экспрессивные и оценочные единицы составляют 8 %). Частеречные ограничения в отборе такой лексики практически отсутствуют: используются глагольные (надоумить, очухаться), субстантивные (вздоръ, по-скребушки), адъективные (ахтительный, блажной, самовольный), адвербиальные (вживѣ, по дешевкѣ), местоименные (ихнiй, энтотъ, куды), служебные слова (дес-кать, окромя). При характеризации отрицательных и неприятных няне персона-жей, их внешнего вида, характера и поведения, а также при передаче диалогов героев, находящихся в крайне негативном эмоциональном состоянии, писателем используется грубо-просторечная лексика, в большинстве случаев - оценочные субстантивы: я ему всю морду исполосую; «Теперь вижу, какая ты дрянь ни-чтожная!» - въ голосъ закричалъ. Барыня на него - «самъ ты мразь ничтож-ный!» Баринъ на нихъ съ кулаками, исказился весь: «Въ гробъ вогнали! печенки отъ васъ болятъ, подохну скоро!..». Просторечие видно и в отборе грамматиче-ских форм: большевики всѣхъ офицерей пожгли; войска не помѣшаетъ, она на Севастополѣ садится; за ихняго солдата его призналъ; графьевъ не люблю; не хочу слушать дерзостевъ; мы вами не брезговаемъ. В романе встречаются сло-воформы бойкой, долгой, одинокой, русской (м. р. ед. ч. Им. / Вин. п.), отражаю-щие устаревшую для нашего времени московскую произносительную норму: Ей, говоритъ, долгой спокой требуется. Использованы и деепричастия на -мши, перешедшие из говоров в городское просторечие: выпимши, устамши, раздѣмши (бацъ въ печку, не распечатамши). Разговорный пласт лексики помогает писате-лю поддерживать читательские внимание и интерес. Во-вторых, Шмелев вводит в монолог няни фольклоризмы (2 %) и фольк-лорные формулы (По горамъ ѣздили, по лѣсамъ), которые способствуют созданию сказочного колорита. Встречаются постоянные эпитеты: Вотъ и повезъ насъ Гартъ въ дремучiе лѣса, на край свѣта…; Погубилъ я васъ, окаянный. Сказочный подтекст описываемых в романе событий, характеров, параллели со сказочными и фольклорными персонажами подробно исследовали [Сорокина, 1994; Шешуно-ва, 2002]. В-третьих, единицы, как правило, церковнославянского происхождения (2 %), включены в описания няней сильного эмоционального подъема: Она мнѣ про-свирку дала успенскую, тѣлесныя узы отверзаетъ; Скажу ей строго - «въ Гос-подень ликъ плюешь, Боженька накажетъ!». Церковнославянизмы привносят в речь героини оттенок архаичности и присутствуют в тех частях текста, в кото-рых выражается ее мировоззренческая позиция: возгордѣться, вострепенуться; здравiе, одежа: васъ я признаю-уважаю, наша вы, расейская барышня… не мо-жете возгордѣться; Молюсь за него…: «о здравiи морского генерала…». В-четвертых, использование в тексте многочисленных фразеологизмов (380 единиц, 500 употреблений), пословиц, поговорок важно для воссоздания образа настоящей няни, идеалом которой для Шмелева была, конечно, пушкинская Ари-на Родионовна и няня сына писателя Сережи: «Очень живая. Масса напевов, бауток, загадок, “крылатых словечек”… Очень быстро схватывала все. Ум-ная» [Шмелев и Бредиус-Субботина, 2003, с. 97]. У 60 % фразеологизмов главный компонент - субстантив (И смѣхъ, и грѣхъ; ни словечка). 22 % от общего количе-ства фразеологизмов в исследуемом тексте составили сочетания с соматизмами: въ голову прийти кому; высуня язык; глазки закрыть. При описании эмоциональ-но-психологических состояний няня-рассказчица часто использует устойчивые выражения с компонентами сердце (4 %) и душа, духъ (3 %): сердце вотъ подка-тилось; въ душу глядѣть; въ духѣ. Наиболее употребительным в тексте романа стал фразеологизм сходить / сойти съ ума (18 раз в трех значениях), поскольку в период сильных исторических потрясений стирается четкая граница меж- ду условно нормальным сознанием и подсознанием: И говоритъ ему: «Новости у насъ, няничка наша съ ума сходитъ, въ Парижъ собирается». Кроме того, по мнению няни, частная и общественная жизнь людей, живущих без Бога, лише-на какого-либо разумного основания. Устойчивые выражения обусловлены язы-ковой традицией, однако и к таким сочетаниям писатель подошел творчески. Две трети фразеологизмов «адаптированы» под конкретный контекст, органично встроены в монолог, что отражено в их обновленном составе: мамай и мамай по-шелъ вм. ‘прошел’; на сердцѣ кошки скребутъ ← ‘кошки скребут на душе у ко- го’ + ‘скребет на сердце у кого’ (подробнее см.: [Войналович, 2011]). В романе использовано также 45 паремий, или, как их называет няня, «бауточек»: въ Москвѣ у насъ говорили, бауточка такая. Они в большинстве сконцентрирова-ны в своеобразном «эпилоге», где описывается второе посещение няней госпожи Медынкиной: у рассказчицы приподнятое настроение, и это отражено в ее слово-охотливости. Анализ их лексико-семантической наполненности показал, что часть паремий посвящена народному, социальному (все у насъ по закону будетъ: и зѣвать, и чихать, и щи лаптемъ хлебать!) и религиозному осмыслению проис-ходящего (На тихаго Богъ нанесетъ, а бойкой самъ себѣ натрясетъ). Использо-вание фразеологизмов не только украшает монолог и делает его неповторимым, но и выражает наличие у няни житейской мудрости, меткости речи, умения убеж-дать собеседника. В-пятых, для большего эффекта речевой спонтанности Шмелев применяет графические средства как отражение фоностилистических особенностей народной речи: иликтрическiй, параходъ; отражены и сочетание [шн], изначально присущее старомосковской произносительной норме (0,3 %: бутылошный, лавошница, сер-дешный, сливошный, спишешный, юбошникъ: И все-таки я къ тебѣ привышна; …кричитъ - «нянь, сливошное мое давай!»), и переход жч → щ: складный такой мущина. Используются метаплазматические средства (1,4 %): синкопа (комби-зонъ, патретъ, швицарскiй); синереза (выгрышный, еропланъ, одержка); синице-за (акваримъ, альхерей, зологическiй, сацалистъ); протеза (вабрикосъ, вострень- кiй, выстерика, заарестовать, економка); эпентеза (бараслетъ, ндравиться, страмница, совусъ, хавосъ); антистекон (астеричный, варкизочка, виблiя, какетъ, ланпадочка, прынцеса, сантажистъ, синаторiя); ламбдаизм (алистократъ, коли-дорный, ламбалаторiя, левизоръ, леригiя, ливорюцiя); звуковая метатеза (гарцiозный, крутизана, порститутъ): изъ юлирнаго магазина несмѣтной цѣны жемчугъ принесли; Прибѣгаетъ - чурекъ мнѣ горячiй принесла. И. С. Шмелев активно пользуется приемами графической стилизации, в том числе дефисной «разбивкой» (0,6 %: а-пендецетъ, иван-тюристы) и метаплазма-тическими средствами (0,8 %), часто употребляемых при передаче на письме «не освоенных» няней заимствований: названий людей (адъютантъ, професоръ / професыръ), артефактов, в том числе предметов одежды (буа, комбизонъ), еды (биштексъ, сашлыкъ, шиколатъ / шикалатъ); построек, предметов обстановки и устройств (клазетъ, кумполъ, порсигаръ, радиа); событий (лиминацiя, ливо- рюцiя, рацея); транспортных средств (автомобиль, такся). Большинство заимст-вований французского, голландского, итальянского, немецкого, польского, редко персидского, тюркского происхождения: Двѣ комнаты забралъ, съ терасами, въ бинокъ все глядѣлъ на море. Заимствования в речи няни могут менять род, иметь грамматические и лексические инварианты: въ пенснѣхъ; передъ трюмой; купятъ мою буу; кофю пустого выпила; наняли таксю. Встречаются и варвариз-мы: красоту дѣлать обучается… боту дѣлаютъ (фр. beauté ‘красота’); губки ружой этой навела (фр. rouge ‘красный’); слышу - антре! (фр. еntrez! ‘войдите’); хорошо ей сказала - «мамзель рюсь»! (фр. mademoiselle russe ‘русская ба- рышня’). Использование в тексте романа перечисленных выше стилистических прие-мов позволяет писателю создать живой речевой портрет рассказчицы и придает тексту мощный эффект речевой спонтанности, неподготовленности, при этом верно транслируя авторскую идею. Отметим, что интуитивно писатель макси-мально верно отобрал средства, поскольку в целом стилистический облик текста романа близок уже исследованному на основе корпусных данных стилистическо-му облику текстов легенд из собрания «Народные русские легенды А. Н. Афа-насьева» [Ефремова, Лагута, 2009]: в этих текстах наиболее яркими и часто упот-ребимыми ресурсами стали разговорные и просторечные единицы, а для создания экспрессивных речевых портретов были использованы грубо-экспрессивные, фа-мильярные слова. Кроме того, как в легендах, так и в романе, эклектичность речи возникает благодаря употреблению слов «высокого» стиля (книжных, заимство-ванных, церковнославянизмов) наряду с нейтральной и сниженной лексикой. Большее количество заимствований в шмелевском романе объясняется специфи-кой романного сюжета - своеобразным эмигрантскими «хожением за три моря» и «хождением по мукам». «Няня из Москвы» и легендарные тексты сопоставимы и по наличию фольклоризмов, фольклорных формул, что продиктовано сказочным подтекстом романа и жанровой характеристикой легенд. Однако приемы графической стилизации в исследуемом романе более разнообразны. Таким обра-зом, можно сделать вывод об общих лексико-стилистических приоритетах естест-венной и стилизованной народной речи середины XIX - начала XX в. в фольк-лорной и шмелевской прозе соответственно.

Скачать электронную версию публикации