Анализируются фразеологические единицы художественной речи на материале прозы, драматургии, поэзии. Описываются особенности формирования адгерентной выразительности фразеологических единиц, восходящей амплификации, приемы употребления фразеологических единиц для наиболее полного раскрытия их стилистического значения. Выявляется, что фразеологические единицы участвуют в формировании восходящей амплификации как при сочетании в одном контексте с синонимичными, антонимичными языковыми единицами, так и с единицами, не входящими в отношения синонимии и антонимии, при употреблении нескольких фразеологических единиц. Прием восходящей амплификации способствует усилению экспрессивности контекста, выполнению суггестивной функции. Рассмотрение художественных текстов позволяет сделать вывод о характере индивидуального стиля писателя, исходя из частотности употребления такого приема. Данный прием наиболее присущ художественному стилю, ибо автор имеет возможность обдумать языковые средства при написании произведения.
The ascending amplification in the literary style of the Buryat language (based on the phraseological units).pdf Бурятская фразеология вызывает все больший интерес у исследователей. Известны труды монголоведов Т. А. Бертагаева [1949], Ц. Б. Будаева [1970], Г. Ц. Пюрбеева [1972], Л. Д. Шагдарова [1974], Д. Д. Санжиной (2007) и др., на которые опираются новейшие исследования. Также научно-методической ба-зой для исследователей фразеологии служат труды А. И. Федорова, А. В. Кунина, В. Н. Телия, Т. Г. Винокура, А. М. Мелерович и др. В данной статье мы предпринимаем попытку анализа приемов усиления вы-разительности фразеологических единиц (ФЕ) в художественном тексте на при-мере различных жанров ввиду недостаточной изученности бурятской фразеоло-гии в стилистическом аспекте. По А. В. Кунину, первостепенное значение для теории и практики фразеоло-гии и фразеографии имеет исследование внутренней, содержательной стороны фразеологической единицы, определяющей в единстве с формальными аспектами ее своеобразие как особой раздельнооформленной, но семантически целостной единицы языка, в отличие от слова - цельнооформленного образования, наряду с которым ФЕ выступает конституентом лексико-фразеологического фонда языка [1969, с. 71-75]. При исследовании семантики ФЕ становится важным определение коннота-тивного компонента значения. Это связано с тем, что выразительность и стили-стическая окраска ФЕ складываются, в первую очередь, из экспрессивности и стилистической окраски входящих в ее состав компонентов, например: мотива-ция и образы таких фразеологизмов как тархяа залгиг ≈ черт с ним (букв. голову свою пусть проглотит), тархи дээрээ таряа тариха ‘навлекать на свою голо- ву беду’ (букв. на голове своей зерновые посеет), возникает за счет нестандартной сочетаемости слов тариха ‘сеять’, залгиха ‘проглатывать’, приводящей к необыч-ному, контекстуально обусловленному сочетанию слов. Так, в рамках адгерентной, связанной с определенным образом организован-ной последовательностью ФЕ и соседствующих с ними контекстных средств вы-разительности, по В. Н. Вакурову, нами сделана попытка рассмотреть такой стилистический прием, как амплификация. Амплификация выражается, в частно-сти, в повышении экспрессивности контекста. При выявлении амплификации важно определить также отношение синонимии как между фразеологизмами, так и между ФЕ и словами. Мы исходим из положения А. И. Федорова, заключающе-гося в том, что ФЕ создаются «для детальной, коннотативной характеристики уже известных представлений, т. е. они удовлетворяют главным образом потребность человека выражать экспрессивно-образные представления и поэтому в большин-стве случаев имеют не только различную валентность с денотативно-соотноси- мыми словами, но и речевую сферу употребления. Иначе говоря, слово и фразео-логизм, зачисляемые в синонимический ряд, имеют общий денотат, десигнаты же их существенно отличаются: во фразеологизме он указывает внутренней формой на представление, передавая через него оценку предмета мысли. Слово и фразео-логизм - единицы разных уровней, но между ними нет непроходимой границы: возможны их семантические связи, но это не делает их эквивалентными знаками языка» [Федоров, 1980, с. 129]. По языку и, в частности, по фразеологии драматического текста есть рабо- ты в русском языкознании, которые служат теоретической опорой для наших исследований. Это труды В. Сахновского-Панкеева [1964], А. Г. Ломова [1982], Г. Н. Щегловой [1984] и др. В анализе языковых особенностей произведения мы руководствуемся поло-жениями, высказанными Л. В. Щербой: «Речевая деятельность… в принципе яв-ляется речетворчеством, обусловленным правилами языковой системы» [1940, с. 104]; А. М. Мелерович: «При лингвостилистическом анализе речевые средства художественного произведения предстают как целостная система взаимообусловленных элементов, подчиненная авторскому замыслу. Содержание и стиль худо-жественного произведения неразрывны» [1979, с. 72-79]. Как известно, специфика языка драматического произведения заключается в том, что текст состоит из диалогов и монологов, речь персонажей является одновременно и действием. Поэтому речь героев характеризуется эмоционально-стью, высокой экспрессией, обилием восклицательных, вопросно-ответных кон-струкций, разговорных элементов, реплики, преимущественно имеют побуждаю-щую интонацию. Насыщение текста ФЕ, наблюдающееся в речи действующих лиц, связано со стремлением автора усилить эмоционально-экспрессивный тон реплик. Чрез-вычайно велика роль контекста в определении значения ФЕ, ибо в диалогической речи ФЕ в большой степени наполняются новым содержанием, отвечающим за-мыслам автора в одном конкретном эпизоде, раскрывающим характер персонажа, ситуации. На наш взгляд, буквальный перевод наиболее точно способствует передаче яркой образности, выразительности, национальной специфики ФЕ. Также наибо-лее полной семантизации способствует приведение эквивалентов русского языка, где отмечается преобладание неполных, частичных, эквивалентов в силу нацио-нальной специфики образности ФЕ. Материал показывает, что выразительность всего контекста с использовани-ем амплификации создается перераспределением коннотативных сем в стилисти-ческом значении всего фразеологизма в сторону интенсификации проявления ли-бо экспрессивности, либо эмоциональности, либо оценочности. В бурятском языке преобладают отрицательно-оценочные, разговорные ФЕ, семантика которых легко поддается интенсификации, сгущению в контексте. В связи с диалогическим строем речи пьес по сравнению с прозаическим текстом, здесь более интенсивно выражено установление связи с предыду- щим высказыванием, репликой. В немногих работах, посвященных бурятской поэтической речи, анализа ФЕ в поэзии до настоящего времени предпринято не было. ФЕ бурятского языка об-ладают большим экспрессивно-стилистическим потенциалом и в силу этого ак-тивно используются в современной бурятской поэзии. В поэтических текстах ФЕ способствуют повышению информативно-образного потенциала текста. В целом амплификация проявляется сходно в жанрах художественного стиля. Адгерентная выразительность ФЕ наиболее ярко проявляется в случаях со-положения с другими ФЕ или языковыми единицами: 1. С синонимичными ФЕ и словами в одном синонимическом ряду полнее раскрывается и значение, и внутренняя форма. Например в драматургии: …Υргөө хабшал даа! - Хэлээ хазал даа, золиг! Букв. челюсти зажми-ка! - Языке свой перекуси, золиг (или долиг - это самодельная куколка для совершения обряда выкупа от смерти больного человека). ≈ Заткнись! - Сам заткнись, чуче-ло! 1 [Батожабай, 1981, с. 70-71]. 1 Здесь и далее перевод наш - Т. Т. В приведенных контекстах үргөө хабша (букв. рот, челюсти сомкни), хэлээ хаза (букв. язык прикуси) - синонимы и соответствуют русск. ≈ рот заткни. Их объединяет одно значение - ‘замолчать’. Отметим, что последняя ФЕ выражает наиболее интенсивное, сгущенное значение (ср. сомкнуть челюсти и прикусить язык). А также ср. амаа тагла - рот заткни. - …Υбгэн толгоймнай хүдэлдэшоо. Эндэхи шүрэбүүдынь hуладашоо! [Бато-жабай, 1981, с. 136] ≈ На старости лет головой тронулся. Шарики за ролики зашли! Здесь толгой хүдэлдэшоо (букв. голова сдвинулась), шүрэбүүдынь hуладашоо (букв. шурупы расслабились) также представляют восходящую ам-плификацию. Последняя ФЕ воспринимается как имеющая значение угрозы какой-то аварии, поэтому усиливает экспрессию предыдущей ФЕ. Наглядному представлению внутренней формы ФЕ помогает и ремарка: говорящий стучит пальцем по голове. - Гэм зэмэтэмнай балшыса баригдашабал! Мэхэнь мэнгээрhэн хоолойдоо торошобо. …Ши энээгээр хүнэй нюдэ халхалхагүйш! [Батожабай, 1981, с. 204] - Преступник пойман с поличным! Раскрылся его обман. …Ты этим глаза не за-стишь! Фразеологические единицы балшыса баригдаха ‘быть пойманным с по-личным’, мэхэнь мэнгээрhэн хоолойдоо торошобо ≈ поперхнулся от своей хитро-сти (букв. обман в дыхательном горле застрял), нюдэ халхалха ‘глаза застить’ принадлежат одному семантическому полю «обман». Мэхэнь мэнгээрhэн хоолой-доо торошобо также усиливает экспрессию яркой образностью - картиной зады-хающегося лгуна. - Арад зонойнгоо хүзүү мүлжэhэнтнай багадаад, шуhыень hорохоёо hанаа гүт? [Батожабай, 1981, с. 221] - Мало грызли шею народа, хотите кровь высо-сать? Синонимичны ФЕ хүзүү мүлжэхэ эксплуатировать (букв. шею грызть) и шуhыень hорохо беспредельно издеваться над кем-либо (букв. кровь сосать), где последняя ФЕ более экспрессивна (потеря крови представляется опаснее для жиз-ни, чем покусанная шея). В языке прозы наблюдается такое же усиление экспрессивности контекста: … Бата, Цыремпил, Янжама гурбан, унаhан малгайгаа абангүй, хамараараа газар хадхатараа ажаллаhан байгаа [Намсараев, 1990, с. 168] ≈ Бата, Цыремпил, Янжама, головы не поднимая, до упаду (букв. не поднимая упавшей шапки, уты-каясь носом в землю) работали. Восходящая амплификация видится в большей экспрессивности второй ФЕ - хамараараа газар хадхатараа, т. е. до упаду. Ср. ‘шапку упавшую не поднять’ или ‘в землю носом ткнуться’ (упасть самому). В следующем примере глагол маажуулжа ‘будучи исцарапанным’ интенси-фицирует, усиливает экспрессивность значения ФЕ гар хүргүүлжэ ‘будучи поби-тым’ в первой половине контекста Хүн түрэл болоhоор хүндэ гар хүргүүлжэ үзөөгүй аад лэ, харин Эрдэни гулваагай галзуурhан hамганда маажуулжа, эгээн түрүүн иимэ юумэ үзэбэб [Намсараев, 1990, с. 87] - С тех пор как родился чело-веком, не был бит, но впервые почувствовал, что это такое, когда взбесившаяся баба главы Эрдэни расцарапала меня 1. 1 Глава - начальник, старший по положению. «…Торхо соо дабhалаад даражархиhан загаhан шэнги, үхэhэн амиды хоёрой хоорондо хэбтэнэб» [Намсараев, 1990, с. 33] - …Словно засоленная в бочке рыба, между жизнью и смертью лежу. Здесь дабhалаад даражархиhан загаhан шэнги ≈ как селедки в бочке (калькированная ФЕ) выражает тяжелое положение заклю-ченного в тюрьму, үхэhэн амиды хоёрой хоорондо ≈ между жизнью и смертью. Представляется, что вторая половина выражает состояние человека более экс-прессивно по сравнению с первой, так как речь идет о состоянии, близком к смер-ти. Можно отметить функцию уточнения контекстуальных синонимичных ФЕ. Вкладывается в уста героини эмоциональное высказывание, где видим воз-растающую амплификацию: Хара Арсаланай тэрэ үбэштэй шалхагар, нойтон мунса Жамбалда ошобоб гэжэ, тэдэнэрэй зараса болонхаар, үхөө hаам дээрэ! [Галанов, 2002, с. 224]. - Чем идти за дубину стоеросовую, дурака жирного Жам-бала, сына черного Арсалана, и стать их служанкой, лучше умереть! Последнее слово наиболее сильно выражает накал чувств разгневанной девушки. ФЕ нойтон мунса ≈ дубина стоеросовая (букв. мокрая дубина) поддерживается в контексте синонимичными лексемами үбэштэй (глупый) и шалхагар (обрюзгший). Данные лексемы являются контекстуальными синонимами, выражая неприязнь героини к описываемому лицу, который представляет общий денотат. ФЕ более экспрес-сивна чем лексемы. 2. ФЕ включается в окружение с не синонимичными словами и словосочета-ниями: - Гэрэлэй үгэ юумэндэ бү тооло! hагшуурта уhа хэhэнhээ өөрэгүй hарьяжал ябаа бэзэ! [Батожабай, 1981, с. 32] - Не принимай всерьез слова Гэрэл! Не хуже сита воду льет. ФЕ юумэндэ бү тооло (букв. не считай за что-то стоящее) указы-вает на то, что следующее высказывание выражает пренебрежительное отноше-ние к персонажу-пустослову, hагшуурта уhа хэhэнhээ өөрэгүй - то же, что нали-вать воду в сито (о болтовне). Здесь можно предположить, что hарьяжал представляет собой компрессию, результат усечения ФЕ хамар доро хахархай аман байнал гэжэ hарьяха ≈ трепаться благо язык без костей (букв. болтать, что есть рваный рот под носом). Вторая половина предложения поясняет первую че-рез образное сравнение. Можно отметить соотносимость данных единиц к одному семантическому полю - ‘говорить’. - Тэдэ хоёртнайл хүнэй нюдэ далдалжа хэрэлдээд, үнэн дээрээ үлхөөтэй хо-ёр бөөрэнүүд байhан байха [Батожабай, 1981, с. 41] ≈ Они двое, застив глаза лю-дям, сделали вид, что поссорились, на самом деле, пара сапог, наверняка (букв. связка пары почек). В художественном контексте могут выступать в роли сино-нимов ФЕ, которые в узусе таковыми не являются. Здесь, думается, отрицательно-оценочные ФЕ нюдэ далдалха ‘застить глаза’ и хоёр бөөрэ ‘две почки’ в данном контексте выражают понятия, относящиеся к се- мантическому полю «обман». Образность второй ФЕ придает большую экспрессивность контексту. Здесь воз-можно соотнесение к семантическому полю ‘обман’. В языке поэзии автор также прибегает к амплификации, используя разговор-ную, эпатажную в какой-то степени ФЕ: Хэн нэгэнэй нялуунда таараагүйб / Хүнэй бүгсэ тонгойжо байжа таалаагүйб [Халзанов, 1991, с. 35] ≈ Я не люблю слаща-вую лесть / Не был лизоблюдом никогда (Букв. Мне не подходит чья-то слаща-вость / Не целовал ничей зад наклоняясь). Здесь первая половина контекста со-держит часть ФЕ гашууниинь нялуунhаа дээрэ ‘лучше горькое, чем приторно сладкое’, вторая половина - бүгсэ таалаха - ‘подлизываться, быть подхалимом’ (букв. зад целовать). В состав ФЕ введено два деепричастия, одно из которых тонгойжо значит ‘наклоняясь‘, второе в функции вспомогательного глагола (от байха ‘быть’), придающего дополнительное значение протяженности действия во времени. Семантическое поле - ‘обман’ (лесть). 3. ФЕ ставятся в соседство с антонимичными языковыми единицами, кото-рые усиливают, интенсифицируют значение: - Ши хороной хорондо… hайнаар ажалла! Υлүү газар үргөө бүлюудэшэдэй амыень тагла… [Батожабай, 1981, с. 30] - Ты назло всему на этом заводе работай лучше всех! Заткни рот тем, кто слишком много точит лясы… С помощью ФЕ амынь тагла ‘заткни рот’ ставится цель герою. Предваряется это выражение антонимичной ФЕ үргөө бүлюудэхэ ≈ ‘лясы точить’ (букв. челюсти точить). Здесь наблюдается также возрастающая амплификация, т. е. явление уси-ления напряжения содержания, начиная от хороной хорондо ‘назло всем’, далее ‘лясы точит’, и в конце резкое - ‘заткнуть рот’ им. Слова hайнаар ажалла ‘хоро-шо работай’ способствуют усилению экспрессии контекста. На наш взгляд, в следующих строках Г. Раднаевой также можно определить возрастающую амплификацию на основе антонимии: Үгэеэ hөөргэнь эдеэд тур- ша - / Тугаар гараhан нарай тугал болохоб…/ Үнөөрэнь юумые хэлээд үзэ - / Тэжээhэн буруу тэргэ эбдэбэ гүүлэхэб… [Раднаева, 1993, с. 56] - Слова свои по-пробуй назад взять - / Стану только что родившимся теленком…/ Правду сказать попробуй - / Скажут - подросший бычок телегу поломал… ФЕ тугаар гараhан тугал ≈ как будто вчера родился и тэжээhэн буруу тэр-гэ эбдэбэ ≈ ответить черной неблагодарностью. Семантика второй ФЕ отличается динамичностью и экспрессивностью. В отношениях антонимии находятся образы только что родившегося теленка и вскормленного, выросшего, теленка 1. 1 Буруун - теленок на втором году жизни. Употребление ФЕ с градацией помогает поэту в малом объеме выразить большое содержание, при этом отношения антонимии просматриваются в составе одной ФЕ: «…Долоо бүдэржэ, найма бодохо» гэдэгтэл, / Жолоо гээшэеэ шанга адхаад, / Унажа, бодожо ургажа,/ Уншажа, бэшэжэ хүн бологдоо [Улзытуев, 1974, с. 88]. - Семь раз споткнувшись, восемь раз встанет, говорят, поводья креп-ко держа, падая, поднимаясь, вырастая, читал, писал, человеком стал. В данном примере ФЕ в первой половине высказывания выступает в роли сравнения, связы-ваясь со второй половиной союзом гэдэгтэл ‘подобно тому, как говорят’. А вто-рая половина в свою очередь раскрывает значение первой ФЕ. Это ФЕ долоо бүдэржэ, найма бодохо (букв. семь раз споткнувшись, восемь раз подняться) и жолоо шанга адхаха (букв. поводья крепко держать). 4. Употребление больше двух ФЕ может быть приемом возрастающей ам-плификации при выражении причинно-следственной связи: …Та, Морхой, хүнжэ- лэйнгөө хэмжүүрээр хүлөө жиижэ hурагты. Тэрэ суглаан дээрэшни шинии гуули-ие гаргаа hаамни, морхогор хамар дээрэшни хүн бүхэн хадааhа сэхэлхэнь сохом [Батожабай, 1981, с. 36] - Вы, Морхой, по размеру одеяла ноги протягивать учи-тесь. Если бы я на том собрании открыл твой истинный облик, то на твоем горба-том носу уж точно каждый выпрямлял бы гвозди. В данном примере ФЕ: хүнжэлэйнгөө хэмжүүрээр хүлөө жиихэ ≈ ‘ножки протягивай по одежке’ (букв. одеяла по размеру ноги протягивай), гуули гаргаха ≈ ‘открыть всю подноготную’ (букв. латунь вывести, т. е. вывести скрытый за позолотой сплав более низких по качеству и ценности металлов) и завершающая контекст ФЕ хамар дээрэ хадааhа сэхэлхэ ≈ ‘садиться на голову (шею или верхом)‘ (букв. на носу гвозди выпрямлять), усиливающая экспрессивность всего высказывания. - Υтэлhэн үлэгшэн, үргөө хабша! - Хабшахагүйб! Бури бухалышни бултынь гаргахаб. …Энэтнай нюуртаа үhэтэй, нюдэндөө хоротой хүн. hайнда hайбар жороо, мууда модон мунса гээшэ. Тиигээд лэ мухар мунса гэжэ нэрэтэй ха юм! [Батожабай, 1981, с. 197] - Старая сука, челюсти сомкни! - Не сомкну! Я тебя на чистую воду выведу. … У этого лицо заросло волосами, а в глазах яд. Перед сильными иноходью, а над слабыми - дубиной. Поэтому-то его зовут комолой дубиной!.. ФЕ үргөө хабшаха заткнуться (букв. челюсти сомкнуть), трансформи-рованные бури бухалынь гаргаха от булхайнь булшангаар гараба ≈ шила в мешке не утаишь (букв. обман через мышцы вышел), нюуртаа үhэ ургуулха всякий стыд потерять (букв. на лице волосы отрастить), модон мунса (букв. деревянная дуби-на), мухар мунса (букв. комолая, безрогая дубина) о туповатом и грубом человеке (от нойтон мунса букв. мокрая дубина). Напряженность реплике придает исполь-зование нескольких ФЕ, способствующих разоблачению отрицательного героя. Здесь ответная реплика отличается богатством фразеологического состава. Речь героини полна негативно-оценочных ФЕ, что вызвано неприятием недопус-тимых по отношению к людям старшего поколения выражений отрицательного героя пьесы с говорящим именем Мухар Мунса (‘комолая дубина’ ≈ дубина сто-еросовая). «Одоо даа, Эрдэни гулваа гээшэмнай хониндо ороhон шоно шэнгеэр арад зо-ниие улаа зуража, үрэ голдонь хүрэдэг, жэрхэдэhэ хүрэхөөр хүн гээшэ hэн» [Нам-сараев, 1990, с. 91] - Наш Эрдэни-глава, словно волк в овчарне, народу крови вы-пустил, жилы вытягивает, вызывающий отвращение человек. Хониндо ороhон шоно ≈ волк в овчарне, улаа зураха ≈ пустить кровь (букв. красноту чертить), үрэ голдонь хүрэдэг ≈ жилы вытягивает (букв. семени, аорты достигает) - ФЕ также участвуют в создании возрастающей амплификации, завершающейся наиболее экспрессивной үрэ голдонь хүрэдэг (достичь аорты - ‘лишить жизни’) 1. 1 Ср.: голынь таhалха букв. аорту порвать - способ умерщвления барана у бурят-монголов. Таким образом, разговорной речи свойственно употребление ФЕ в основном в узуальном значении, с исконной выразительностью, для художественного же стиля характерна адгерентная выразительность ФЕ. Писатель, имея возможность обдумать все фразы, все художественные средства, используемые в стилистиче-ских целях, для создания наиболее выразительного текста, трансформирует их, ставит в особые позиции. Авторы интенсифицируют образно-метафорическое и эмоционально-оценочное значение ФЕ, конкретизируют фразеологическое зна-чение применительно к теме, к уникальной ситуации. Наибольшим количеством приемов восходящей амплификации отличаются произведения Д. Батожабая, вы-деляющиеся общей динамичностью, экспрессивностью текста. Постановка ФЕ по восходящей амплификации нацелена на усиление экс-прессивности контекста, выражение оценки объекта и выполняет суггестивную функцию. Думается, рассмотренная проблематика перспективна в аспекте такого направления, как лингвистика текста бурятского языка.
Бертагаев Т. А. Об устойчивых фразеологических выражениях. На материалах современного бурят-монгольского языка // Тр. НИИКиЭ БМАССР. Вып. 2. Улан-Удэ, 1949. С. 64-119.
Будаев Ц. Б. Фразеология бурятского языка. Улан-Удэ, 1970.
Вакуров В. Н. Основы стилистики фразеологических единиц. На материалах советского фельетона. М., 1983.
Винокур Т. Г. Закономерности стилистического использования языковых единиц. М., 1980.
Дампилова Л. С. Язык бурятского поэтического текста // Языки и письменные источники монгольских народов: Материалы междунар. науч. конф. в рамках конвента монголов мира. Улан-Удэ, 2010. С. 216-219.
Кунин А. В. Основные понятия фразеологической стилистики // Проблемы лингвистической стилистики: Тез. докл. науч. конф. / 1-й МГПИИЯ. М., 1969. С. 71-75.
Ломов А. Г. Фразеология в рукописях А. Н. Островского (1 часть): Тексты лекций. Самарканд, 1982.
Мелерович А. М. Проблема семантического анализа фразеологических единиц современного русского языка: Учеб. пособие. Ярославль, 1979.
Пюрбеев Г. Ц. Глагольная фразеология монгольских языков. М., 1972.
Санжина Д. Д. Бурятская лингвостилистика. Стилистические средства лексики. Улан-Удэ, 2007.
Сахновский-Панкеев В. О комедии. М.; Л., 1964.
Телия В. Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М., 1996.
Федоров А. И. Сибирская диалектная фразеология / Под ред. К. А. Тимофеева. Новосибирск, 1980.
Шагдаров Л. Д. Функционально-стилистическая дифференциация бурятского литературного языка. Улан-Удэ, 1974.
Щеглова Г. Н. Жанрово-стилевое своеобразие драматургии Леонида Леонова. М., 1984.
Щерба Л. В. Опыт общей лексикографии // Изв. АН СССР, отд-ния лит. и яз. 1940. № 3.
Бабуев С. Д. Мэлс Самбуевай шүлэгүүдэйнь хэлэнэй шэнжэнүүд // Буряад хэлэнэй шухала асуудалнууд: статьянуудай согсолбори. Улаан-Үдэ, 2007. С. 25-32.
Шагдаров Л. Д. Поэт Д. Дамбаевай зохёолнуудай хэлэн тухай // Буряад хэлэнэй шухала асуудалнууд: статьянуудай согсолбори. Улаан-Үдэ, 2007. С. 168-178.