«Avant-garde PR-discourse»: strategy of disphemisation in the agitation / propaganda texts of the 1920s.pdf Исторический авангард 1920-х гг. является одним из факторов, повлиявших на формирование современного политического PR-дискурса. Как отмечают ис-следователи, «левизна политическая была воспринята представителями «левого» движения в искусстве как явление, родственное по духу» [Сидорина, 2010]. Раз-ные аспекты сближения идеологии и эстетики русских футуристов с коммуниста-ми, а итальянских - с фашистами рассматривались и обосновывались в работах [Пунин, 1918, 1919; Salaris, 1986; Cordova, 2007; L' Italia, 2007; Николаев, 2010] и др. Эстетические и лингвистические принципы, направленные на взрыв преды-дущей культуры, пассивного, автоматизированного языка, культ скорости, дина-мики и ориентация на новаторство, будущее оказались чрезвычайно близки идеям коммунизма и фашизма. Уже в «Футуристическом манифесте» 1909 г. Ф. Т. Ма-ринетти восхваляет войну - «единственную гигиену мира» [Маринетти, 2008, c. 33], а в 1924 формулирует общность футуризма и фашизма, которые пробудили «итальянскую гордость… ежедневный героизм, любовь к опасности и насилию… религию скорости, новизну, оптимизм и оригинальность… Фашизм родился из интервенционизма и футуризма, он питал принципы футуристов» [Marinetti, 1924]. Несмотря на общность многих художественных и идеологических положе-ний, русский футуризм и коммунизм сошлись на других, отнюдь не милитаристи-ческих и националистических, основаниях: «жизнетворчество» авангарда 1910-х гг. было трансформировано в «жизнестроительство», на первый план ВЫШЛИ такие идеи, как «коллективизм», «целесообразность», «производственное движение»: «Революция выдвинула практические задачи - воздействие на психику массы, организации воли класса. Турниры на аренах эстетики кончились, надо было де-лать живую жизнь…» [Третьяков, 1923, с. 197]. Обращаясь к истокам формирования современного политического PR-дис- курса, важно сосредоточится на отдельных языковых приемах, разработанных в агитационных и пропагандистских текстах авангардистов 1920-х гг. В качестве материала исследования выбраны журналы «Леф» и «Новый Леф», редактором и идейным вдохновителем которых был В. Маяковский, объединивший бывших футуристов Н. Н. Асеева, О. М. Брика, С. М. Третьякова, Б. А. Кушнера и др. Важно отметить, что в этих текстах авангардный языковой эксперимент, постоян-ный поиск новых способов достижения коммуникативного эффекта совмещается с агитационно-политическими идеями того времени. Сочетание эстетических и агитационных стратегий оказало заметное влияние на формирование и развитие современного политического PR-дискурса. Учитывая пересечение в текстах авто-ров «Лефа» особенностей авангардного и политического PR-дискурсов, можно говорить о такой разновидности взаимодействия дискурсов, как «авангардный PR-дискурс». Отличительной чертой поэтического стиля футуристов является избегание эвфемизмов, что связано с ключевой задачей авангарда - сократить референци-альный разрыв между словом и вещью, «называть вещи своими именами». Для исторического авангардного мышления эвфемизм был практически не приемлем, тогда как дисфемизмы стали характерной чертой стиля: Пока выкипячивают, рифмами пиликая, / из любвей и соловьев какое-то варево, / улица корчится безъ-языкая - / ей нечем кричать и разговаривать…; Крик торчком стоял из глотки [Маяковский, 1955, c. 181, 182]. Стремление футуристов к антиэстетичности и эпатажности можно интерпре-тировать как реализацию установки на сокращение референциального разрыва между словом и действительностью, «возвращение» языка к действительности. Дисфемизация как способ сокращения референциального разрыва связана не с пониманием реальности как изначально грубой, но со стремлением поэтов пре-одолеть слащавость и эвфемистичность, принятые в качестве языковых и комму-никативных норм. Необходимо отметить, что для стиля футуристов была характерна контраст-ность, сочетание «сатирической “грубости” при обличении» оппонентов и «ли-ризма для передачи чувств» [Эвентов, 1954, c. 719]. В этом смысле показательна рефлексия В. Маяковского по поводу стилевой контрастности в поэме «Облако в штанах»: Хотите - / буду от мяса бешеный / - и, как небо, меняя тона - / хо-тите - / буду безукоризненно нежный, / не мужчина, а - облако в штанах! Одна-ко на страницах журнала «Леф», призванного реализовать стратегию ликвидации противника с помощью тактики разрушения его положительного образа, получи-ла развитие тенденция дисфемизации. По словам Н. Д. Арутюновой, «в процессе формирования значений действи-тельность «давит» на язык, стремясь запечатлеть в нем свои черты; в ходе осуще-ствления референции язык ищет путь к действительности, актуализируясь в речи» [1982]. Если не-авангардная поэзия стремится абстрагироваться от прагматиче-ского фактора, то для исторического авангарда приоритет языка над действитель-ностью неразрывно связан с освобождением от «давления» действительности на язык 1, с нахождением кратчайшего пути от слова к вещи и преображением действительности. 1 Ср. супрематизм К. Малевича как освобождение от внехудожественных элементов и выявление беспредметности. 2 Например, у А. Крученых: «Мысль и речь не успевают за пере-живанием вдохновенного… Лилия прекрасна, но безобразно слово лилия захватанное и «изнасилованное». Поэтому я называю лилию еуы - первоначальная чистота восстановлена» [Крученых, 2001, с. 17]. Сокращение референциального разрыва - это преодоление лакуны между словом и реальностью, к которому стремятся авангардисты. В их понимании нор-мативное употребление слова привело к утрате всякой связи с реальностью в силу «захватанности» и «стертости» слов 2. В русле авангардного дискурса расширение словаря, создание окказионализмов равнозначно деформации искусственной, «безжизненной» и созданию новой, «чистой» реальности. Учитывая тенденцию к отрицанию эвфемизмов и использованию дисфемиз-мов, можно говорить об определенном сходстве авангардного и политического PR-дискурсов. Как известно, политический дискурс характеризуется внутренней противоречивостью, совмещая черты политической корректности (выражаемой с помощью эвфемизмов) с полемичностью и агональностью (формой реализации которой являются дисфемизмы). В. З. Демьянков отмечает, что свойственная этому дискурсу агрессивность выражается в выборе слов и «представляет собой перенесение военных действий с поля боя на театральные подмостки полемичность политической речи - своеобразная театрализованная агрессия» [2003, с. 125]. О различных способах выражения интенции автора (замена нейтральных слов, «снижение темы» и т. д.) на «смешение дискурсов» пишет И. В. Силантьев, отмечая, что в современном контексте это может привести к выходу за границы политического и смене поли-тического дискурса неконтролируемым дискурсом повседневности [2006, с. 65-66]. В зависимости от цели высказывания и от интенции автора, «эвфемизмы и дисфемизмы коррелируют с двумя особыми риторическими стратегиями, харак-терными для идеологических текстов - стратегиями мобилизации и демобилиза-ции общественного мнения», пишет Е. Я. Шейгал [2000, с. 242]. Данные языковые средства направлены на референциальный сдвиг (refe- rential shift) [Winston, 1991; Engberg-Pedersen, 1995], т.е. такой механизм речевого воздействия, под которым понимается смена самого референта, когда адресат ошибочно устанавливает референт для определенного сообщения (например, ав-торы открытого письма хотели, чтобы виновники были наказаны. Они совер-шили злодеяние с целью наживы) либо смещение прагматического фокуса. Таким образом, эвфемизм и дисфемизм являются, образно говоря, двумя сторонами одной медали, поскольку реализуют тенденцию к изменению способов концептуализации референта с помощью различных оценочных признаков и сме-щения прагматического фокуса (они оба смещают фокус - от нейтрального к «мягкому» или к «жёсткому»: сумасшедший - не в себе - бешенный). Характеризуя дисфемистические замены, связанные с повышением инфор-мационной, экспрессивной и прагматической категоричности сообщения, мы бу-дем различать два вида лексических трансформаций в авангардных агитационных текстах: трансформации, связанные с реализацией стратегии свободы от ограни-чений и трансформации, вызванные повышением категоричности информации. Свобода от ограничений конвенционального или эвфемистичного слово-употребления достигается с помощью перифрастических обозначений и разверну-тых определений; употребления окказионализмов и актуализации фоносеманти-ческих элементов. Обострение конфронтации осуществляется посредством перифрастических обозначений и развернутых определений, которые могут быть оформлены как словарные дефиниции: Древние делили художественную литературу на поэзию и прозу. / И поэзия, и проза имели свои языковые каноны. / Поэзия - засахаренные метры… Проза - особо-ходульных героев (он + она + любовник - новеллисты; интеллигент + девушка + городовой - бытовики; некто в сером + незнакомка + христос - символисты) [Маяковский, Брик, 1923, с. 40]. Реализуя стратегию мо-билизации, отправитель использует средства, направленные на активизацию адре-сата с помощью информативно-экспрессивных средств (развернутых определе-ний, терминологических дефиниций, диалогических конструкций). Агональные жанры, распространенные в «Лефе», оформлены в виде статей-ответов на нападки оппонентов, в которых тактика экспрессивных ударов (пейо-ративная лексика) сочетается с информационными ударами (терминологические дефиниции, перифразы). Авторы «Лефа» отвечают на обвинение оппонента его же оружием. Например, в ответ на обвинение В. Полонского, сопоставившего слова Леф и блеф, В. Маяковский дает дефиницию лексем Леф и блеф: «Леф» - это слово на 100 % советское, то есть оно не могло быть составлено иначе, как только после Октябрьской революции, когда было узаконено слово «Леф» , когда после войны и революции вступило в свои права слово «фронт» и когда получило узаконение составление слов посредством складывания первых букв нескольких в него слов. «Леф» - это левый фронт искусств, - слово совет-ское. В противовес ему слово «блеф» - типичное карточное. «Блеф» - это слово английских покеристов, которое показывает, что человек, не имеющий карты, запугивает, блефирует своего противника, своего партнера. «Блеф» предполагает полную пустоту за этим словом [Маяковский, 1959, с. 325-326]. Важно подчеркнуть, что, в отличие от эвфемистической стратегии нейтрали-зации, характеризующей современный политический PR-дискурс, авангардный дискурс претворяет стратегию конфронтации, заостряя оппозицию и четко разво-дя понятия. Здесь проявляется черта, объединяющая авангардистов с формали-стами и структуралистами, для которых чрезвычайно важно показать, «как / из чего сделан» текст, достичь максимальной референциальной определен- ности. Употребление окказионализмов связано с отказом от неопределенности, нейтральности и позволяет маркировать уникальность референции. Окказиона-лизмы могут быть связаны отношением референции только с одним предметом или объектом, номинация которого таким образом заостряется: капиталист, ко-нечно, никогда не меценировал наши хлысты-строчки, наши занозы-штрихи [Арватов, Асеев, Брик, 1923, с. 3]; акстарье, брюхастый выцилиндренный за-казчик и т. д. Актуализация фоносемантического компонента приводит к оживлению внутренней формы слова, что позволяет расширить объем значения и способству-ет стереоскопическому преувеличению масштабов события: Российские футури-сты окончательно разодрали с поэтическим империализмом Маринетти, уже раньше просвистев его в дни посещения им Москвы (1913 год) [Там же, Арватов, Асеев, Брик, 1923, с. 4]. Вместо умеренно-негативных лексем разорвали и осви-став в тексте используется агрессивно-экспрессивные формы разодрали и про-свистев. В случае разорвали и разодрали прагматическим фокусом, мотивирую-щим отрицательную оценку, в обеих номинациях является сема «резкого разделения, нарушения цельности». Помимо этого определенные компоненты («резкость», «насильственность») переходят из ядра интенсионала в вариатив- ную часть импликационала, что способствует увеличению объема негативной оценки. Повышение экспрессивно-прагматической категоричности сообщения осуществляется с помощью употребления пейоративов, использования градации, конкретизации, нейтрализации и т. д. Пейоративы могут по-разному функционировать в тексте. Они маркируют вербальную агрессию и способствуют дискредитации личности оппонента: Рево-люционные партии били по бытию, искусство восстало, чтоб бить по вкусу [Там же, с. 3]; Рядом с людьми будущего шли и молодящиеся, прикрывающие ле-вым флагом эстетическую гниль [Там же, с. 4]; Символизм русский… выродился в акмеизм, в скульптурную окаменелость, - футуризм одухотворил ходячий труп художества небывалыми звуками [Чужак Н. Ф. Под знаком жизнестроения // Леф. 1923 г. № 1, с. 19]. Стратегия дискредитации оппонентов, реализуемая с помощью вербальной агрессии, развивается как в манифестах и статьях «лефов», так и в поэтических текстах: Карманьолу в кварталы! И - в порох / Разлетится обрюзглый Версаль [Асеев, 1923, с. 10]; Рур! / Чахоткою харкая / Греешь страну… [Крученых, 1923, с. 51]. «Перевод» рекламного текста на язык целевой аудитории с помощью пейо-ративов: Против старья озверев, - / ищите «Леф». / Витрину оглазев, - / поку-пайте «Леф»… ; У «Лефа» / неповоротливая нога,/ громок у «Лефа» рот, - / наше дело - вперед шагать, / и глазеть, / и звать вперед [Маяковский, 1957, с. 253-254]. Самопрезентация в рекламных стихотворениях В. Маяковского осу-ществляется с помощью дисфемизмов, которые используются не для дискредита-ции, но для реализации фатической функция: установление контакта с адресатом происходит за счет «перевода» текста на язык целевой аудитории (просторечный, разговорный). Маркеры дисфемии способствуют дифференциации целевой ауди-тории, противореча либо согласуясь с точкой зрения адресата. Градация позволяет преувеличить степень признака и повысить роль оце-ночных значений слова с помощью дисфемизмов: Футуристам отвечали цензур-ными усекновениями, запрещением выступлений, лаем и воем всей прессы… [Арватов, Асеев, Брик, 1923, с. 3] (цензурные усекновения ‘публикация с купюра-ми’; лай и вой всей прессы ‘негативные статьи’); Ясно - при виде пяток улепеты-вающей интеллигенции… [Там же, с. 4] (пятки улепетывающей интеллигенции ‘эмиграция интеллигенции’). Градация может быть выражена с помощью диминутивов, обращенных в ад-рес оппонентов, и аугментативов, характеризующих «лефов» и из сторонников. Диминутивы (художественные школки) и аугментативы (силища коллектива) способствуют наглядной реализации оппозиции «свои» - «чужие» как одного из главных концептов массового, национального мироощущения: «концепт, со-стоящий в противопоставлении ‘Свои’ - ‘Чужие’ находится в самой тесной связи с сознанием этноса и его стереотипом поведения» [Степанов, 1997, с. 485]. В авангардных агитационных текстах диминутивы связаны с негативной презентацией «чужих» (семантика мелкости, мелочности, незначительности, ме-щанства, стилистика прошлой культуры), в то время как аугментативы придают позитивную окраску лексемам, обзначающим «своих» (семантика весомости, огромности, значимости, современности). Распространенность аугментатива в языке футуристов связана с его принадлежностью к разговорному стилю, а так-же со стремлением к нарушению конвенциальных правил: Ломайте границы «красоты для себя», границы художественных школок! / Влейте ваши усилия в единую силищу коллектива! [Товарищи - формовщики, 1923, с. 4]; человечьей кровищей вымочили весь его; Дымным хвостом по векам волочу / оперенное по-жарами побоище!; С днищ океанов и морей; Смотри, / мои глазища - / всем от-крытая собора дверь [Маяковский, 1955, с. 225, 232, 241]. Самопрезентация авангардистов с помощью аугментативов направлена на выражение мировых, вселенских масштабов описываемых событий. В проти-вовес самопрезентации, презентация противников осуществляется с помощью диминутивов: Не для того был дан художникам лозунг «в производство» чтобы господа эстеты со всеми своими навыками, красочками, кисточками, рамочками, вкусиками перекочевали из комнатушек-мастерских в просторные залы фабрик и заводов… пишут статьи, брошюрки… с новыми словечками сби-вая с толка доверчивых, не искушенных читателей [Брик, 1923, с. 92]. Конкретизация приводит к повышению информационной упорядоченности и смысловой концентрации сообщения благодаря замене лексемы с более широ-ким предметно-логическим значением на слово с более узким значением: Все аб-солюты полетели к чорту, и разве-что молодящиеся старички, из категории читающих «по богатым покойникам», только и шамкают еще о «вечной кра-соте», театре, как приюте «отдыха» и «сна», да пролеткультные конторщики, учась на прогнанной эстетике, все еще мечтают о реставрации Надсона и Пушкина [Чужак, 1923, с. 18]. Обозначение оппонентов наделяется негативной оценкой, которая усиливается благодаря концентрации смыслового содержания и предельной конкретизации определенной социальной группы, подвергающейся критике «лефов». Поклонники классики определяются как молодящиеся старич-ки, участники Пролеткульта как пролеткультные конторщики. Одним из важнейших вопросов, часто освещаемых на страницах «Лефа», была эстетическая позиция авторов журнала. Так, Н. Ф. Чужак в свойственной ему пейоративной манере акцентирует базовые принципы футуризма - «осязае-мость», «жизненность», «коллективизм», «действенность»: больше всех заботится о том, чтобы образы его, при всей их запугивающей «чудовищ-ности», были и наиболее «мясными», наиболее осязаемыми. В этом-то и есть «общение» футуризма «с людьми», в этом - его и «сплачивание» людей, сшиба-ние их лбами с жизнью, но - жизнью «огромно несущейся», жизнью диалектиче-ски развивающейся… [Там же]. Конкретизация приводит к экспликации наиболее радикальных периферий-ных сем, замене родовых терминов, ставших ярлыками и утративших эффект воз-действия на сознание (борец, революционер, оппозиционер), на более действенные, шокирующие лексемы (могильщик): Леф - могильщик буржуазного искусства [ЛЕФ к бою!, 1923, с. 3]. Генерализация значения связана с его расширением и размыванием. Спо-собность генерализации нейтрализовать отрицательные компоненты семантики широко используется в современном политическом PR-дискурсе (подробнее см.: [Шейгал, 2000, с. 262]). В авангардных агитационных текстах нейтральные лексе-мы (монархия, классика) заменяются словами с более широкой семантикой (ста-рье, мертвые), что способствует мобилизации адресата на борьбу с оппозицией, которая «мимикрирует» под новейшее революционное искусство: ...Одни герои-чески стараются поднять в одиночку непомерно тяжелую новь, другие еще напильником строк режут кандалы старья… Леф должен собрать воедино левые силы. Леф должен осмотреть свои ряды, отбросив прилипшее прошлое; Леф должен объединить фронт для взрыва старья, для драки за охват новой культу-ры [Арватов, Асеев, Брик, 1923, с. 6]; Но мы всеми силами нашими будем бороть-ся против перенесения методов работы мертвых в сегодняшнее искусство [В кого вгрызается ЛЕФ? // Леф. 1923 г. № 1, с. 8]; Мы развеяли старую словес-ную пыль, используя лишь железный лом старья [Маяковский, Брик, 1923, с. 40]. «Ухудшение» денотата происходит с помощью референциального сдвига, что связано с взаимодействием интенсионала и отрицательного импликационала исходного наименования. Генерализация приводит к тому, что позитивные семан-тические компоненты заменяются на негативные: семы «бессмертие», «вечность» отодвигаются на задний план, а семы «смерть», «старый», «несовременный» из слабого импликационала переходят в ядро значения. Референциальный сдвиг может возникать благодаря оформлению категории дистанцирования с помощью дейктических маркеров (этот): Мы не собираемся выпалывать этого момента путем искусственной кастра-ции человека [Чужак, 1923, с. 13]; И какая же благоуханная - не американская, а общечеловеческая пошлость окружает, как воздух, этих американских «busimsmen»ов с квадратными челюстями... [Левидов, 1923, с. 45]. Стратегия дисфемизации как деавтоматизации сознания адресата реализует-ся с помощью лексических маркеров так называемый, грамматических ли, кавычек, служащих разноуровневыми языковыми маркерами разоблачения про-тивников, внушения неприязни к ним. Имплицитно выраженная семантика отри-цания объекта способствует привлечению адресата как «соучастника», восприни-мающего описываемую картину с точки зрения говорящего: Так называемые режиссеры! / Скоро ли бросите, вы и крысы, возиться с бутафорщиной сцены? [Товарищи - формовщики, 1923, с. 3]; Все неточно, ненаучно, иррационально в темной области искусства. Здесь еще рано говорить даже о «Царстве необхо-димости»: душа художника-творца-ли, потребителя-ли искусства - жалкое ристалище, где «первозданная стихия» справляет свою вольную, слишком воль-ную игру... [Блюм, 1923, с. 138]; Мы будем бороться и с противниками новой культуры, и с вульгаризаторами Лефа, изобретателями «классических кон- структивизмов» и украшательского производственничества [Редакция, 1927, с. 2]. Выражение недоверия, несогласия с оппонентом может осуществляться с помощью «разоблачающих», «полемических» кавычек (термин Анны А. Зализ-няк [Зализняк, 2007]), которые указывают на восприятие данного утверждения как ложного: Много надо выдержки и силы воли, чтобы не вернуться в тихое лоно канонизированного художества, не начать «творить», как художники «чистовики», или стряпать орнаменты для чашек и платков, или малевать картинки для уютных столовых и спален… [О.Б., 1923, с. 108]. Стратегия дисфемизации реализуется в агитационных текстах авангардного дискурса с помощью различных языковых средств на лексико-семантическом, а также фонетическом, словообразовательном и грамматическом уровнях языка. Намеренное «ухудшение» денотата и «снижение» языка приводит к обострению полемичности и агрессивности, которые характеризуют политический PR-дискурс в целом, внушая адресату категорическую негативную оценку по отношению к противнику. Кроме того, отличительной чертой стратегии дисфемизации аван-гардного дискурса является включение ее в более общую стратегию деформации языковых и коммуникативных канонов, освобождения от границ. Нарочито гру-бые способы не только референции, но и автореференции (аугментативы силища, кровища, глазища) направлены на радикальное противостояние стратегии косвен-ности и неопределенности. Возможность преодолеть референциальный разрыв и называть вещи своими именами реализована в авангардном дискурсе как бунт против слащавого, искусственного, «безжизненного» употребления слов, утвер-жденного в качестве нормы.

Скачать электронную версию публикации