New paradigms of literary investigations. Review: S. V. Rudakova. Basic image-bearing semantic categories of E. A. Borst.pdf Творчество Е. А. Боратынского в отечественной науке сравнительно нечасто было предметом специального изучения. Давно назрела необходимость концепту-ального рассмотрения лирики поэта как целостного художественного с использованием новых современных методик и методологических оснований. Структуру рецензируемой книги С. В. Рудаковой определило принятое за основу теоретиче-ское осмысление категории «поэтический мир» как «органичного сцепления уни-версальных духовных отношений, заключенных в тексте» (с. 6). Каждая глава отведена отдельному параметру художественного мира, который соотносится с миром реальным и одновременно с внутренним миром художника и таким обра-зом представляет системное описание поэтического мира Е. А. Боратынского. Все главы содержат теоретические характеристики рассматриваемой категории с при-влечением эстетических трактатов классического периода и нового времени, оценки ее критикой и исследователями в поэзии Боратынского и авторские разбо-ры, оценки, интерпретации выбранных стихотворений в данном дискурсе. Первая глава посвящена изучению феномена визуальности в лирике Бора-тынского. По мысли автора, «зрительному восприятию» у поэта отводится особая роль в ряду других форм восприятия окружающей действительности» (с. 10). Систематизируя визуальный аспект, исследователь представляет «видимое и по-стигаемое», соединяя зрение с духовной работой сознания лирического героя. Отдельно рассматривается визуальность в любовной лирике поэта, в которой идеальная героиня без слов понимает движения души поэта. Таким образом, визу-альные образы в поэзии Боратынского, как отмечает С. В. Рудакова, способны передавать не только внешний облик, но и служат созданию духовного портрета человека. Зрение является проявлением феномена понимания и жажды обретения идеального читателя как друга. Ценным представляется наблюдение над художественными воплощениями концепта «глаза». В поэтическом словаре Боратынского глаза соотнесены с поня-тием жизнь (с. 13). В этой корреляции «судьба» предстает не «слепой», а «всеви-дящей», что в мире поэта придает ей, согласно наблюдениям исследователя, бо-жественный статус. Визуальность рассматривается в развитии мотивного комплекса: разграничение физического и духовного зрения, неполнота видения, слепота, а также представлен план художественной семантики зримых образов тумана, пелены, мглы. Примечательно наблюдение над стилевой лексикой для раскрытия феномена двоемирия. Так, согласно наблюдениям автора исследова-ния, нейтральное слово «глаза», как правило, соотнесено с восприятием физиче-ской реальности, в то время как возвышенное «очи» связано с миром идеала, с «постижением внутренней сути мироздания » (с. 15). Наличие границы между этими мирами чаще всего передается при помощи слова «взгляд». Визуальный аспект поэтического мира сторона мира Боратынского изучен в монографии С. В. Рудаковой как в аспекте фиксированных значений, позво-ляющих выявить отдельные грани поэтической онтологии, так и в динамическом аспекте, чему способствует анализ направленность не только физического зрения лирического героя, но и его духовных устремлений. Во втором параграфе дан анализ цветовой образности. В основе наблюдений над цветовой палитрой лежит тезис о связи метасюжета лирики Боратынского со светотеневой образностью как основным способом выражения: «мысль, ее “острый луч” рассеивает мрак отчаяния» (с. 21). В нескольких направлениях изучена поэтическая цветопись. Этот подход по-зволяет С. В. Рудаковой сделать ряд научно значимых выводов. Например, выво-ды о том, что снижение количественного состава цветов приводит к усилению поэтической семантики каждой «краски», а уменьшение цветовых образов в поздней лирике поэта объясняется усилением «поэзии мысли», обнажающей истину. Возвращение к цвету как приему выражения в последних произведениях Боратынского позволяет исследователю сформулировать тезис об изменении в этот период характера авторского мировидения в сторону светлого оптимисти-чески окрашенного взгляда на жизнь. Другой параметр описания цветописи поэта касается изучения индивидуали-зации цветовой символики в его творчестве. Это позволяет автору монографии убедительно продемонстрировать, что «цветовые эпитеты и цветовые образы, встречающиеся в поэзии Боратынского, не только передают красочность внешне-го мира, они определенным образом характеризуют и некоторые абстрактные по-нятия, психологические состояния» (с. 41). Среди других обобщения ценным представляется утверждение о том, что «за каждой сферой бытия в его поэтиче-ском мире закрепляется определенный цвет, и эта связанность цвета и простран-ственной формы на протяжении всего творчества не разрушается» (с. 49); «цвет в творчестве Боратынского становится тем фактором художественной реальности, что позволяет вывести на поверхность, сделать явственными глубинные проявле-ния драматических столкновений человека и мира…» (с. 50). Авторская цветопись Боратынского впервые, насколько нам известно, соот-несена с традициями живописи. Это обусловлено как тем, что цвет - это язык ху-дожника, так и тем, что этот язык оказывается близок и понятен поэту. Погруже-ние в эту традицию позволяет С. В. Рудаковой обосновать тезис о том, что в поэзии Боратынского цветовой спектр соотносится с иконописью. Это наблюде-ние позволяет по-новому оценить особенности поэтического мировидения поэта. При этом важным видится утверждение о бессознательной ориентации автора на национальную традицию. Семантизации цвета у Боратынского рассмотрена и в культурологическом аспекте. В исследовании прослежены переклички отдельных деталей с живопи-сью Рафаэля и Тициана. Обоснование значимости именно этой художественной традиции опирается как на эпистолярное, так и на лирическое наследие поэта. Столь подробное и многоаспектное исследование поэтической цветописи Бора-тынского придает выводам и обобщениям, содержащимся в монографии, убеди-тельность и научную достоверность. Вторая глава монографии С. В. Рудаковой посвящена изучению звуковых образов в поэзии Боратынского. В первом разделе представлены оценки домини-рующих звуковых образов. Эта характеристика поэтического мира изучается не на уровне звуковой инструментовки, достаточно подробно изученной в исследо-ваниях по творчеству поэта, а в аспекте образов звучания. Особенное внимание уделено в этой части главы образам произнесенного слова, звучащего голоса и музыке. Во втором разделе главы две сферы звучания - тишина и интенсивные про-явления звука - представлены как система бинарных оппозиций, семантически раскрывающих многогранность со- и противопоставлений «тишины» и «шума». Среди выявленных и описанных автором монографии оппозиций оказываются: бытие - небытие, миры дневной и ночной, искренность - фальшь и др. Анализ стихотворений в этом аспекте позволяет выдвинуть тезис о том, что «эти акусти-ческие проявления бытия воспринимаются Боратынским неоднозначно» (с. 66). Структурно-семиотический подход дополнен в главе историко-литературным, что позволяет сделать еще однообобщение, касающееся смыслового изменения озна-ченной антиномии в разные периоды творчества поэта. Боратынский своей лири-кой закладывает особое герменевтическое отношение к молчанию как состоянию, необходимому для понимания. Это поэтическое отношение к молчанию получит плодотворное развитие в русской лирике XIX - XX вв. Примечательно в контек-сте развития русской поэтической традиции и наблюдение о том, что «Боратын-ский делает основной сферой функционирования позитивных звуковых образов природу и поэтическое творчество» (с. 70). Осуществленный С. В. Рудаковой анализ акустической образности Боратын-ского в новом аспекте развивает высказанное в работах Г. П. Козубовской и Е. Н. Федосеевой мысль о диалогической природе его лирики. По мысли автора монографии, это свойство проявляется в том, что «поэзия Боратынского представляет собою диалог с незримым собеседником» (с. 72). Все это еще раз под-черкивает значимость поэтических открытий Боратынского для развития русской лирики в последующие столетия. Третья глава посвящена общим параметрам художественной картины мира - пространству и времени. Объединение их в одну главу связано с развитием идей М. М. Бахтина о хронотопе применительно к лирике. Однако последовательное их рассмотрение в двух самостоятельных параграфах опирается в большей степени на точку зрения Ю. М. Лотмана, иерархически представлявшего пространственно-временные отношения в художественном произведении. В связи с этим последо-вательно рассматривается поэтика пространства, а затем - времени. Высказанная в начале первого параграфа мысль о лейбницевском принципе организации пространства в поэтическом мире Боратынского поддержана основ-ным тезисом, убедительно развернутым в конкретных интерпретациях: «В поэзии Боратынского пространственные отношения организуются прежде всего на осно-ве законов романтической поэтики, в центре которой находится духовно богатая личность… сознание субъекта лирики Боратынского выступает своего рода точ-кой отсчета, началом координат поэтической вселенной, что выстраивается авто-ром в произведении» (с. 77). Основной оппозицией в пространственной модели мира в лирике поэта явля-ется, по мысли С. В. Рудаковой, противопоставление неба и земли, которое, в свою очередь, отражает универсальную культурную вертикаль «верха» и «ни-за». Наряду с образами неба и земли исследователь анализирует и другой важ-нейший романтический пространственный образ - море. Выход за пределы романтической поэтики пространства осуществлен в последнем поэтическом сборнике «Сумерки». Категория времени изучена в главе в трех аспектах: «Время может быть рас-смотрено, во-первых, как отражение философских воззрений художника на при-роду времени, во-вторых, как фактор, определяющий становление и развитие об-разного целого, то есть как вид структурных взаимосвязей в тексте (временная связь событий, героев, автор…), в-третьих, как длительность сюжетного развития, протекания чувства, восприятия» (с. 87). Из трех обозначенных аспектов в главе преобладает системное описание поэтической философии времени. Последова-тельное соблюдение историко-литературного подхода позволило С. В. Рудаковой выявить два основных этапа в развитии авторского видения времени как смены ранних эсхатологических представлений на более сложное постижение связи времен и интенсивности мгновения переживания. Закономерно, что, описывая авторское отношение к категории времени, исследователь анализирует как лично-стное бытие, оборачивающееся постижением феномена смерти, так и общечело-веческое, становящееся основой для обнаружения специфики философско-ис- торических идей в творчестве Боратынского. Заключительная глава представляет собой опыт описания поэтического мира как системы ключевых мотивов. Теоретической основой такого подхода стали работы А. К. Жолковского и Ю. К. Щеглова. Следует также отметить, что рабочее определение мотива предварено основательным погружением в проблемы опре-деления мотива в современном литературоведении. Выработанный в диалоге со сложившейся научной традицией подход к анализу мотива позволяет исследо-вателю логически увязать эту главу с предыдущей: «Для нас мотив - это своего рода строительный материал, соединяющий пространство поэтического мира в единое целое, отражающий и особенности мышления поэта, и специфику его образного языка» (с. 97). По сравнению с предыдущими разделами работы, в этой части исследования усилен диалог с исследователями творчества Е. А. Боратынского. Это оправдано большей степенью изученности мотивной стороны творчества поэта. Тем не ме-нее, новизна наблюдений и выводов, осуществленных в этой части работы автором монографии несомненна и подкрепляется тем, что описанный здесь мотив-ный комплекс соотнесен с основными параметрами авторской картины мира, спо-собствуя целостному описанию поэтического мира Е. А. Боратынского. Структура этой главы традиционна для работ, посвященных анализу мотив-но-тематического комплекса отдельного поэта. Каждый из параграфов представ-ляет характеристику одного из ведущих мотивов лирики Боратынского. Выводы, содержащиеся в конце каждого параграфа, формируют не только итоговое сужде-ние о специфике развития отдельного мотива, но и обнаруживают связь между ними. В данном подходе поэзия Е. А. Боратынского представлена как взаимодейст-вие мотивов разочарования, веры, судьбы, смерти, сна и сновидений, счастья, любви. Творчества не выделено в отдельную структурно описываемую единицу, но исследователь обращается к нему в каждом параграфе, выявляя его связую-щую роль. К тому же этот мотив достаточно подробно был изучен во второй главе монографии в связи с описание акустической стороны поэтического мира Бора-тынского. Это снимает вопрос о том, почему один из важнейших мотивов поэзии изучаемого автора не нашел отражения в структуре главы. Предпринятое С. В. Рудаковой монографическое исследование основных об-разно-семантических категорий лирики Боратынского дает новую более полную системно рассмотренную картину развития его поэтического мира и является на-учно ценным вкладом в изучение русской поэзии первой половины XIX века.

Скачать электронную версию публикации