The novella «Three Years» by Anton Chekhov: artist’s intuition, gender psychology, and text grammar.pdf В конце XIX в. вопросы пола приобретают особую остроту. В литературе огромный общественный резонанс вызвала повесть Л. Н. Толстого «Крейцерова соната» [Собенников, 2012]. Гендерный аспект становится одним из актуальных направлений в психологии (см.: [Астафьев, 1882; Скальковский, 1889; Вейнингер, 1902]). Желание молодого А. П. Чехова написать научную работу «История полового авторитета» вписывается в общую тенденцию эпохи 1. Гендерная проблематика просматривается в таких ранних рассказах писателя, как «Тина», «Ведьма», в рассказах и повестях 1890-х гг. «Ариадна», «Анна на шее», «О любви» и др. Один из главных элементов концептосферы Чехова - между (inbetweenness) 2. В творчестве Чехова между «есть любовь» и «нет любви» тоже лежит «громадное поле». Особое место в этом ряду занимает повесть «Три года». Её сюжетный центр - история любви Алексея Лаптева к Юлии Белавиной. В начале повести Лаптев вспоминает «длинные московские разговоры», в которых речь шла о том, «что без любви жить можно, что страстная любовь есть психоз, что, наконец, нет никакой любви, аестьтолько физическое влечение полов» (т. 9, с. 7)] 3. В слове героя можно обнаружить популярные в 1880-1890-е гг. научные теории, литературные и общественные дискуссии. Автора интересует не исключительное в любви, например убийство из ревности (Л. Н.Толстой «Крейцерова соната»), а типическое. В центре внимания Чехова психология любовных переживаний, мужские и женские психотипы, а также некие закономерности и противоречия трансформации начального чувства в дальнейшие бытовые реалии. Традиционные литературоведческие методы оказываются недостаточными для глубокого концептуального исследования. Синтез литературоведческого и лингвоконцептуального анализа произведения дает возможность ответить на вопрос: абсолютна ли любовь у Чехова или это некое относительное промежуточное явление, которое трансформируется во времени? Эволюция отношений героев представлена писателем посредством прямой и несобственно-прямой речи персонажей, и в этом ракурсе большую роль играет «грамматика текста», последовательность отдельных высказываний, характеризующаяся семантическим наполнением и эволюционной динамикой дискурса. «Грамматику текста», в соответствии с концепцией языковой личности Ю. Н. Караулова [1987], мыбудем рассматриватьна трех уровнях: 1) семантический уровень, где единицы языка - языково-ориентированные (слова), вступающие в грамматико-парадигматические и семантико-синтаксиче-ские отношения [Там же, с. 56]; 2) когнитивный уровень, иерархия смыслов и ценностей картины мира, идеологические предпосылки автора. Здесь единицами являются гностическиориентированные единицы - концепты, вступающие в системные иерархическикоординативные отношения [Там же, с. 36]; 3) прагматический уровень. Его единицы - мотивы речевого поведения, интенции продуктивных и рецептивных речевых поступков, коммуникативные ситуации, коммуникативные роли, сферы общения. Сюда в качестве инварианта относится и «представление о смысле бытия, цели жизни человечества и человека как видагомо сапиенс» [Там же, с. 37]. В соответствии с данной концепцией, начиная с портретной характеристики Юлии в начале повести, представленной Лаптевым в письме своему другу, выделяются следующие элементы. 1. На семантическом уровне обозначена антитеза реального и представляемого, маркированная в тексте противительным союзом «но», и семантики отдельных глагольных форм. Бинарная оппозиция констатации фактов в левой части и сенсуальных глаголов и прилагательных в правой лежит в основе главной проблематики текста - абсолютна ли любовь мужская, разумная, или любовь женская, чувственная. До союза «но» - это сфера реального и разумного: Красавицей ее назвать нельзя - у нее широкое лицо; Она со мной никогда не вступает в разговор, я не знаю ее; Она провинциалка. После союза характеристика Юлии дана 2 См.: [Lapushin, 2010]. 3 Здесь и далее чеховские цитаты приводятся по: [Чехов, 1973-1984], в круглых скобках указаны номертома истраницы. Лаптевым под воздействием «эффекта солнечной короны»: «Какое чудесное выражение доброты, как улыбается; голос ее, когда она говорит, поет и звенит; чувствую в ней редкое, необыкновенное существо; она религиозна, и вы не можете себе представить, до какой степени это трогает меня; но она училась в Москве, любит нашу Москву, одевается по-московски, и за это я люблю ее» (т. 9, с. 28). В Юлии Сергеевне он ищет некий идеальный образ: «любит она тихую, покойную, замкнутую жизнь». Глаголы левой части: знали, назвать, не вступает в разговор, не знаю. Глаголы правой части: улыбается, поет и звенит, чувствую, представить, любит, одевается. Борьба между чувством и разумом и подтверждение подмены реального идеальным наблюдается и в предложении Лаптева: «Если бы вы согласились быть моей женой, я бы всё отдал. Я бы всё отдал… нет цены, нет жертвы, на какую бы я ни пошёл» (т. 9, с. 19). В развёрнутом виде высказывание выглядит так: «нет цены, которую бы я не заплатил, нет жертвы, на которую бы я не пошёл». В первой части прагматика, рацио, купеческий расчёт (покупает жену), во второй части романтика, чувство (отдаёт себя любимому человеку). Представление же Лаптева - «любит она тихую, покойную, замкнутую жизнь» - оказывается односторонним, так как в дальнейшей московской жизни герой убедится в том, что Юлия Сергеевна окружена поклонниками, любит кататься на тройках, да иверувбога она утратит. Вописании жизни героев в Москве нужно обратить внимание на отношение к Юлии других персонажей. Особое значение имеет оценка Рассудиной: глупая, ничтожная девчонка; фарфоровая кукла (т. 9, с. 41). Здесь тоже дана антитеза реального и воображаемого, едва ли за «глупой девчонкой» ходила бы «свита». В том, что герой находится перед острой проблемой борьбы разума и чувства, автор решает несколько эстетических задач: 1) сталкивает общее (теорию) и отдельное (практику любви); 2) противопоставляет «теории» (умозрению) живую жизнь; 3) характеризует героя в гендерном ключе. Он, как и его брат, филолог по образованию. В чём смысл этой детали у Чехова? Может быть в том, что филологи живую жизнь подменяют литературной проекцией? Или в том, что литература - это сфера интуитивно-чувственного, а не рационального? И в ситуации влюблённости, любовного увлечения им движут эмоции, что в большей степени свойственно женщинам, а не мужчинам. Герой не уверен в себе, в своей мужской состоятельности 4. А в мужской роли есть норма твёрдости (см.: [Берн, 2008, с. 173]). Герой дожил до 30 лет, но не любил, не встретил женщину, как говорят французы, с шармом. Его опыт общения с женщинами ограничивался только романом с Полиной Рассудиной. Однако в своих отношениях с ней он руководствовался не любовью, а потребностью в общении, поскольку он не видел в ней яркого женского начала. В аспекте нашей проблематики обратим внимание на такую деталь в портретной характеристике «известной особы»: «когда она, торопливо и широко шагая, шла на урок, её легко можно было принять за молодого послушника» (т. 9, с. 41). Одевалась она «дурно и неряшливо». Может, потому Лаптев и не связал с ней свою судьбу? В Рассудиной автор подчёркивает мужское начало, но в сцене с Лаптевым она ведёт себя как истеричная женщина, т. е. она руководствуется чувствами, ревнует. В тексте дано простое объяснение: «Она полюбила его сильно, совершенно бескорыстно» (т. 9, с. 42). Но чьё это слово? Безусловно, героя. В форме несобственно-прямой речи содержится его видение ситуации, даётся его оценка. Вопрос в том, насколько она истинна. В дальнейшем развёртывании сюжетной линии окажется, что Рассудина сойдётся с его другом, у неё будут «рав 4 Американский исследователь Майкл Финк комплекс неполноценности героя связывает с теорией вырождения и социал-дарвинизмом. Однако слова: «я раб, внук крепостно-го» - это, на наш взгляд, оценка героя, анеавтора. См.: [Finke, 2005, p. 130]. нодушные глаза», и он поймёт, «что он уже чужой для неё» [С.9, 76]. Получается, в реальностисильнойлюбвине было? Илилюбовь прошла? Юлия же для Лаптева выступает некой антитезой Рассудиной, весь ее образ - воплощение женственности. Но она, в свою очередь, в своем решении руководствуется разумом, а не чувством. Она начинает думать о Лаптеве: «Правда, это нелюбимый человек Ей уже 21 год. Женихов в городе нет Лаптев же, как бы ни было, москвич, кончил в университете, говорит по-французски; он живёт в столице, где много умных, благородных, замечательных людей, где шумно, прекрасные театры, музыкальные вечера, превосходные портнихи, кондитерские» (т. 9, с. 23). И далее героиня задаёт себе вопрос, который задавали, задают и будут задавать миллионы женщин в мире: «Разве без любви нельзя в семейной жизни»? Это аксиологический центр внутреннего монолога. В форме риторического вопросасодержитсяответ: можно. Подмена реального представляемым наиболее полное воплощение находит в главной сюжетной линии. Именно этим объясняется крах семейных отношений. Обратим внимание на сцену, в которой обсуждается вопрос, каким должно быть художественное произведение. По мнению Кочевого, любовные романы «ничтожны», потому что в них нет социального протеста. Юлия Сергеевна с ним согласна: «Один описывает любовное свидание, другой - измену, третий - встречу после разлуки. Неужели нет других сюжетов?» (т. 9, с. 55). Герою было неприятно, что она «так серьёзно и холодно рассуждает о любви. Он догадывался, почему это так» (т. 9, с. 55). Почему неприятно? Потому что рассуждения Юлии противоречат идеальному представлению Лаптева о ней. В свою очередь, в рациональном по форме высказывании героини содержится эмоциональный вызов, протест против брака без любви. И это тоже услышал герой. Частный, казалось бы, эпизод готовит следующий. В разговоре за ужином речь зашла о положении рабочих. Лаптев произносит монолог, в котором тема денег и социальной помощи имеет личный характер: «Когда меня не любят, то я не могу заставить полюбить себя, хотя бы потратил сто миллионов» (т. 9, с. 57). И далее будет сцена, в которой лицо героини «задрожало от ненависти». А потом первая ссора. У Чехова обозначено время: прошло полгода семейной жизни. За это время сближения не произошло, семьи не возникло. Автор не даёт чёткого ответа, но мы можем догадываться из сюжетных «сцеплений», из речи персонажей, из несобственно-прямой речи: герои Чехова руководствуются представляемым, а не реальным, нет гармонии междусферой sapiens и сферой sensus. 2. На когнитивном уровне с самого начала повести уже четко обозначаются ценностные доминанты картины мира героя: Москва, красота, религия, чистота, молодость. В юности «он тоже веровал в Бога мечтал много о чистой поэтической любви» (т. 9, с. 8). На протяжении всего повествования данная иерархия формирует координативный концепт повести - любовь, который и определяет идеологические предпосылки автора. С. Воркачев в монографии «Любовь как лингвокультурный концепт» [2007] выделяет три дефиниционных признака, при наличии которых концепт «любовь» реализуется в полном своем наполнении. Ценность. «Объект любви представляет собой в глазах субъекта положительную ценность, т. е. он способствует, а не препятствует удовлетворению его специфических потребностей. В личностной системе ценностей человека предмет любви занимает центральное место» [Там же, с. 48]. По Соловьеву, «смысл и достоинство любви как чувства состоит в том, что она заставляет нас действительно, всем нашим существом признать за другим то безусловно центральное значение, которое в силу эгоизма мы ощущаем только в себе» [Соловьёв, 1991, с. 23]. Лаптев ревнует Юлию ко всему миру: к дамам, сопровождающим ее из церкви, «к знакомым студентам, к актерам, певцам, Ярцеву, даже к встречным» (т. 9, с. 58). Она становится центром его внутренней духовной жизни. «Признаком, позволяющим отличить любовь от просто “хорошего отношения” и от дружбы, является немотивированность выбора объекта, его беспричинность, непроизвольность: человек не может выбирать, кого ему любить, а кого не любить [Воркачёв, 2007, с. 48]. В письме своему другу Кочевому он противопоставляет свое чувство разумному обоснованному выбору - не задаваясь вопросами: «что такое любовь и кого можно любить, акого нельзя…» (т. 9, с. 16), он просто любит. «Признаком же, позволяющим отделить эротическую любовь от чувственного влечения, является индивидуализированность, незаменимость» [Там же, с. 48]. Лаптев предпочел Юлию Рассудиной и не рассматривал возможность обратной замены вплоть дотого момента, поканепочувствовалохлаждениекжене. Проверим «научной точкой зрения» поведение персонажей. Безусловно, в отношении Лаптева к Юлии все эти признаки налицо: немотивированность, центральное значение, ценность, индивидуализированность. Автор убеждает читателя в подлинности чувства героя рядом деталей, среди которых особое значение имеет зонтик. Итак, мужчина женился у Чехова по любви, женщина без любви. Любовь как «вещь в себе» исключает прагматику, брак - это уже сфера практикилюбви. Один из вопросов, которые писатель должен «правильно ставить», что ищут в браке мужчины, и что женщины. Важнейшая роль в алгоритме разрешения этого вопроса уЧеховаотводится концептам «скука» и «одиночество». В повести «Три года» о скуке говорят все персонажи. Панауров скажет Лаптеву: «Скучно в нашем богоспасаемом городе!» (т. 9, с. 13). Во внутреннем монологе Юлии будет сказано о жителях города, что «их семейная жизнь поражала своей пустотой и скукой» (т. 9, с. 23). Но и в согласии девушки на брак есть элемент бегства от «скуки»: «с этим замужеством представляется возможность изменить свою жизнь, свою невесёлую, монотонную, праздную жизнь» (т. 9, с. 26). И потом, в браке, она два раза заговорит о скуке. Первый раз на даче: «Я его уважаю, мне скучно, когда его долго нет, но это - не любовь» (т. 9, с. 68). Второй раз в сцене, когда Лаптев напомнил жене о зонтике, Юлия узнала зонтик и попросила мужа вернуться пораньше. «Без тебя мне скучно», - сказала она (т. 9, с. 87). Однако и любовь Лаптева - бегство от скуки. Другой концепт - «одиночество». Юля испытывает чувство одиночества: «никогда она не чувствовала себя такою одинокой» (т. 9, с. 22). Лаптев чувствовал, что «он в этой веселой, молодой компании совсем лишний» (т. 9, с. 58). Э. Фромм полагал, что любовь - единственная возможность преодоления экзистенциального одиночества. Фромм писал: «Осознание разделённости людей без их воссоединения в любви и есть источник стыда и в то же время источник вины и тревоги. Значит, глубочайшая человеческая потребность состоит в том, чтобы преодолеть эту разделённость, вырваться из плена одиночества» [2004, с. 79] (курсив автора). Но одиночество и скука не являются дефиниционными признаками любви, они могут выступать тольков качествемотиваторов. У героев Чехова происходит подмена понятий: экзистенциальное одиночество, согласно Фромму, можно преодолеть в любви, а не в семейной жизни. Однако Лаптев отождествляет эти два понятия, а Юлия полагает, что одиночество и скуку можно преодолеть в браке без любви. 3. Прагматический уровень определяет правила игры между Юлией и Лаптевым и обосновывает причину того, что событие все-таки состоялось. Трудности семейной жизни объясняются тем, что у супругов нет общей цели, они исходят из собственных эгоистических представлений о браке. Поэтому между супругами нарастает отчуждение. В первый год совместной жизни у мужа и жены нет общих точек соприкосновения. Живут они в съёмном жилье. У них разные вкусы. Характерен эпизод на выставке картин, когда Юле понравился пейзаж, «но ни муж, ни Костя не понимали её» (т. 9, с. 66). Лаптев признаётся Рассудиной: «Ночью мы спим, но днём она боится остаться со мной наедине хотя бы пять минут и ищет развлечений, общества. Ей со мной стыдно и страшно» (т. 9, с. 44). У них нет коммуникации. В повести много разговоров, но это разговоры Лаптева с друзьями, с братом, с Рассудиной. Юлия Сергеевна разговаривает с отцом, с девочками, с отцом и братом Лаптева, с его друзьями. В сущности, в первой половине повести есть только два коммуникационных события: объяснение в любви и ссора. В сцене ссоры Лаптев обидел Юлию Сергеевну подозрением, что та вышла замуж, польстившись на деньги. «Она горько зарыдала, и он понял, как ей больно». И далее будет сказано: «Ему стало жаль её» (т. 9, с. 60). В этой бытовой сцене ключевое слово «жаль». Жалость - выход за пределы собственного ego, одна из форм дарения. Не случайно в русской аксиологии брака «любить» и «жалеть» - синонимы. Эта сцена служит индикатором изменений. В контексте изменений необходимо обратить также внимание на сцену «дача в Сокольниках). У Лаптевых родился ребёнок. Юлия говорит о своих чувствах к мужу, и признаётся, что это не любовь, а привычка. Героиня «пополнела», и Ярцев и Кочевой «видели, что она переживает счастливое время душевного спокойствия и равновесия» (т. 9, с. 68-69). Рождение ребёнка примиряет жену с мужем, ненависть уходит, но подлинного сближения не произошло. Смерть ребёнка возвращает ситуацию к исходной точке. Жена уходит «плакать во флигель у Кости», а мужу было «неприятно оставаться подолгу дома» (т. 9, с. 72). Ещё одна важная сцена - «происшествие с Федором» и припадок Юлии Сергеевны: «Он клал ей на лоб компрессы, согревал ей руки, поил её чаем, а она жалась к немув страхе» (т. 9, с. 83). Но главные изменения связаны с появлением общей цели. Болезнь брата Лаптева, слепота отца, необходимость взять в свои руки дела фирмы сближают мужа и жену. Они обнаружили возможность «другой жизни». «Обнаружение “другой жизни” - едва ли не основное событийное содержание многих рассказов зрелого чеховского творчества. И дело не в том, как это нередко обсуждается, изменится ли жизнь персонажа после пережитого им откровения “другой жизни”. За пределами текста персонаж не живет - там живем мы. Событийно-смысловой статус, придаваемый рассказываемому, повествователь адресует не герою, а читателю. И если мы не усмотрели в чеховском рассказе события, то, можно сказать, сами виноваты» [Тюпа, 2010, с. 23]. Именно тем, что Лаптев руководствовался некоей «женской» картиной мира, и объясняется положение дел на исходе трех лет. Как только герой обретает свои истинные гендерные функции, супруги получают то ожидаемое, что было недоступно в начале отношений. Главный мотив в изменении отношения жены к мужу лежит на поверхности. Лаптев в действительности стал хозяином амбара, запрещал сечь мальчиков, навёл порядок в делах. Помощникам отца он заявил: «Не извольте считать меня мальчишкой, иначе я завтра же закрою амбар. Отец ослеп, брат в сумасшедшем доме, племянницы мои ещё молоды» (т. 9, с. 89). Жена считала мужа добрым, умным, но слабым человеком. В финальной сцене Лаптев стал не только хозяином амбара, он обрёл некий смысл в жизни. Этот смысл лежит не в социальной сфере, не в интимной жизни, он - в личной экзистенции. И женщина у Чехова интуитивно чувствует мужскую «твёрдость». В финальной сцене Лаптев, наблюдая за Лидой и Сашей, думает: «Но ведь придётся, быть может, жить ещё тринадцать, тридцать лет… Что-то ещё ожидает нас в будущем! Поживём - увидим» (т. 9, с. 91). И потом он увидит в новом свете жену и друга: «Это была уже не прежняя тонкая, хрупкая, бледнолицая девушка, а зрелая, красивая, сильная женщина. И Лаптев заметил, с каким восторгом смотрел ей навстречу Ярцев, как это её новое, прекрасное выражение отражалось на его лице, тоже грустном и восхищённом Лаптев следил за ним невольно и думал о том, что, быть может, придётся жить ещё тринадцать, тридцать лет… И что придётся пережить за это время? Что ожидает нас в будущем? И думал: “Поживём - увидим”» (т. 9, с. 91). Лаптев думает не о себе, как раньше, ао нас. Мы включает и девочек, и Юлию Сергеевну, и брата, и отца, и Ярцева. В финале Юлия Сергеевна и Лаптев вступили в новый этап жизни, но это именно этап, а не итог. И мужчина и женщина у Чехова готовы жить между «есть любовь» и «нет любви». Итак, любовные и семейные отношения в повести «Три года» реализуются в неком межполюсном пространстве, смещаясь относительно выбранной точки отсчета. Психология отношений мужчины и женщины в повести строится на обозначении своей роли в браке и определении правил игры. Подмена реального воображаемым, отсутствие четких точек опоры, исключают возможность коммуникации между мужем и женой, а следовательно, и взаимопонимание между ними. Семантика речевых высказываний героев построена на противоречиях, сомнениях. Когнитивные процессы, происходящие у каждого из супругов, захватывают разные ценностные концепты: у Лаптева это любовь, у Юлии это Москва, религия, молодость, ребёнок. Герои связаны только одним общим концептом - скука и одиночество. Процесс разрешения конфликта можно определить только посредством анализа прагматики высказываний героев - на «свои места» все расставляет только общая конкретная цель - ответственность за семейное дело и детей сестры Лаптева. Мужчина становится рациональным и «твёрдым», а женщина чувственной и слабой. И хотя любви в ее абсолютном значении не возникает, отношения продолжают быть. Любовь у Чехова динамична, а не статична. Любовь - часть жизни, а не сама жизнь. С одной стороны, Чехов разрушает романтический миф о любви, как о вечном инеизменном чувстве, с другой стороны, в контексте полемики ссовременниками об отсутствии любви как таковой, он подчеркивает ее относительность и промежуточную природу. Абсолютность разумного и чувственного отношения к событиям, по Чехову, способно только создать стабильность и определенность, но не обещает прихода к какому-то из полюсов.

Скачать электронную версию публикации