The review of the book: D.I. Cherashnyayа. Osip Mandelshtam's lyrics: the problem of reading and perusal. Izhevsk. Publ.pdf Книга Д.И. Черашней «Лирика Осипа Мандельштама: проблема чтения ипрочтения» состоит из публикаций 2003 – 2011 гг., посвященных, как указано в аннотации, «монографическому изучению отдельных стихотворений или их “лирического соседства”, в своей совокупности объемлющих поэзию О. Мандельштама с 1910 по 1937 год» (с. 2). Одиннадцать статей, включенных в книгу, объединены, на наш взгляд, общими размышлениями о природе лирики, без чего невозможно изучение поэзии вообще, а тем более – поэзии ХХ в. Среди многочисленных исследований творчества Мандельштама (лишь вскользь назовем нескольких классиков мандельштамоведения: С.С. Аверинцев, М.Л. Гаспаров, Ю.И. Левин, О. Ронен, И.М. Семенко, К.Ф. Тарановский) книга Д.И. Черашней оказывается в ряду тех работ, где наиболее подробно рассматриваются конкретные тексты поэта: каждая статья дает анализ – в рамках школы Б.О. Кормана – выбранного стихотворения (иногда нескольких, связанных общей темой, направленностью, «судьбой»). Начинается книга со статьи, посвященной «рождению поэзии» (с. 16), – анализу «Silentium’a» Мандельштама. Раннее стихотворение поэта для Д.И. Черашней становится своего рода точкой отсчета – началом рассуждений о том, какова природа мандельштамовской лирики. Крит-Летучий корабль, обожженные сосуды гончаров-творцов – Я-поэта, спасительный огонь критских гончарных изделий, соединение глины-земли, моря и страсти (огня?), летучая рыбаслучайность-Афродита – все эти образы в прямом и метафорическом значениях описывают мандельштамовский текст, проникая в его поэтическую ткань. В стихотворении «Отравлен хлеб и воздух выпит…» Д.И. Черашняя видит путь поэтического слова, «странствующего по свету», слова, которое «становится качественным выражением про-стран-ства1 как целого» (с. 51). Поэзия, пишет исследовательница, наполняет монументальную эпоху воздухом2, «даже если в… эпохе дышать нечем» (с. 51). Изначальное сочетание в лирике «чудовищно уплотненной реальности» и легкости и свободы – вот ее сущность и тайна. Эту мысль продолжает разбор стихотворения «Сестры – тяжесть и нежность – одинаковы ваши приметы…» («К семантике “золотой заботы” и “двойных венков”»). «Медленные водовороты», отражающиеся в «двойных венках», и «верши»-двойные воронки (с. 60) становятся, по мнению Д.И. Черашней, метафорой поэзии, звучащейодновременно беспредметнои плотски-осязаемо. Музыкальная природа лирики особенно ярко продемонстрирована в статье «Автор и герой: кто и что играл наизусть в стихотворении “Жил Александр Герцевич…”»? Перекличка текста Мандельштама с финалом шубертовской сонаты «Си-бемоль мажор» (1828) открывает, как пишет Д.И. Черашняя, «структуру авторской игры» (с. 75) – полифонию, в которую включаются голоса Пушкина и Лермонтова. Следующая статья исследует природу лирики с выходом не в музыкальное, но живописное пространство («“Импрессионизм”: пейзаж, изображение, метод»). В стихотворении Мандельштама – поэтическом аналоге картин К. Моне, играют оттенками лиловые цвета, из них складываются масляные сиреневые букеты, сквозь статику прорывается движение («хозяйничает шмель»). «Глубокий обморок сирени», «масла густота, / Его запекшееся лето», «Угадывается качель, / Недомалеваны вуали» – все эти детали и изнутри, и внешне передают суть творчества импрессионистов. Образы, как мазки художника, слоятся, растут3, движутся, мерцают, шевелятся, обретают рельеф. Анализируя стихотворение, Д.И. Черашняя останавливается на цвете, подчеркивая переход от сиреневого к лиловому и практически фиолетовому («все лиловей») и синему («голубей»). И здесь исследовательница обнаруживает абсолютную непохожесть «сумрачности» Мандельштама и «светлой гаммы» Моне: легкость импрессионистической техники оборачивается «жесткой и тяжелой предметностью» (с. 79). «Методом создания поэтического текста» (с. 81) становится наложение на «импрессию французского художника… впечатления от иной картины (сюжет смерти), воплощенного в тексте импрессионистическими приемами» (с. 82). И если в «Silentium’е» вертикальное устройство стихотворения говорит о его воздушной природе, то в «Импрессионизме» «вертикаль композиции однонаправлена: только кземле и даже – в землю» (с. 89), куда ведет нас шмель – грозный символ «художника» (= фаэтонщика, сологубовского «чорта»). Размышления о природе лирики продолжают анализы мандельштамовских стихотворений о поэтах: «Дайте Тютчеву стрекóзу…», «Батюшков», «Стихи орусской поэзии», «К немецкой речи», «Ариост», «Мы живем, под собою не чуя страны…», «Квартира тиха, как бумага…». «Встречи-беседы» с поэтами (по определению Д.И. Черашней) «претворяются в сам принцип организации текстов – в форму теплокровного общения» (с. 107). Имена Державина, «соловья» Э.-Х. Клейста и его русского двойника поэта-офицера Гумилева (эта мысль про 1 Здесь и далее в цитатах курсививыделения Д.И. Черашней – Е. К. 2 В стенограмме доклада «Динамика сюжета и встречное движение времени в “Стихах о неизвестном солдате”» читаем: «“Пространство, звезды и певец”, – это основной мотив позднего Мандельштама и “Стихов о неизвестном солдате”. Стихия воздуха, неба – это все поздний Мандельштам, 30-е годы, но сказано это в 1913 году. Значит, сказано это было пророчески» (с. 194). Поэзия, подчеркивается в монографии, невозможна без воздуха, формирующего ееочертания иформы. 3 Ср. как Н. Бурлюк писал о картинах Моне: «Здесь близко под стеклом росли мхи, нежно окрашенные тонко оранжевыми, лиловатыми, желтоватыми тонами, казалось – и было на самом деле – краска имела корни своих ниточек – они тянулись вверх от полотна» [Пощечина общественномувкусу, 1912, с. 16]. должает высказанное Г. Амелиным и В. Мордерер предположение о том, что «родная немецкая речь говорит о Гумилеве судьбою и стихами… Клейста» [Амелин, Мордерер, 1997, c. 404]), Гете, Веневитинова, Тютчева, Фета, Боратынского, Батюшкова, Ариоста, Некрасова и Цветаевой вписаны в лирическую структуру мандельштамовских стихов, становятся их источником и выходом в новое пространство, организуемое Мандельштамом для своих собеседников. «Поэтические вкрапления» прослежены Д.И. Черашней до мельчайших подробностей: например, в финале «Ариоста» исследовательница отмечает выход в «широкое и братское лазорье», которое переливается в Черное море1, превращаясь, в итоге, в пушкинское «лукоморье» («Сквозь лазурь – лазорье – Черноморье проступает (как надежда и обещание) наше сказочное лукоморье» (с. 129)), в котором «Мысобеседники» становятся «поэтическим братством» (с. 130), освященным медом поэзии. Лирическое пространство мандельштамовских «Стансов» (1935) Д.И. Черашняя фонетически и семантически соотносит с топографией «Станции» П.А. Вяземского, отчасти пушкинского «Станционного смотрителя», так что «жанровое обозначение» превращается в «сюжетную канву текста» (с. 163). Это движение по строкам художественных произведений соотносимо с движением «объектного сюжета» (с. 164–165) и «сюжета лирического Я» (с. 165–179) «Стансов». Такой подход позволяет увидеть «телесную» природу стихотворения, язык которого несет в себе пространственную направленность. Не случайно исследовательница напоминает слова из «Разговора о Данте»: «Мандельштам слил реки и речь в нераздвоимый образ – междуречье» (с. 182). Текучесть языка подчеркивает и временную структуру лирики: от образа «взрослеющей личности» до употребления новоязовской рифмы в сочетании с «исконным русским словом»: туга и га (с. 183). В завершающей монографию статье «Феномен “последнего дня поэта” (стихи мая – июля 1937 года)» поздний Мандельштам увиден как автор, «нанизыванием повторы на повтор ткущий единый и интонационный узор» (с. 272). В лирическую ткань вплетаются, как доказывает Д.И. Черашняя, жизненная ситуация с ожиданием повторного ареста, судьба Чарли Чаплина, исторические события вплоть до захвата франкистами Бильбао, страницы «Правды», имя Сталина, «и жажда успеть выразить себя и мир в многочисленных глаголах говорения» (с. 276). Монография интересна и в жанровом отношении: не только ряд статей представлен читателям, но и стенограмма семинара «Феномен человека в его эволюции и динамике», заседание которого было посвящено докладу Д.И. Черашней омандельштамовских «Стихах о неизвестном солдате». В книге мы можем познакомиться как с текстом доклада, так и с его обсуждением слушателями, можем прочитать реплики С.С. Хоружего, А.В. Ахутина, О.А. Богдановой, Р.М. Руповой и др. Необходимо отметить, что, анализируя отдельные тексты, Д.И. Черашняя делает массу оригинальных наблюдений над образами, мотивами, фонетическими играми поэта. Укажем на некоторые их них. В стихотворении «Я молю, как жалости и милости…» исследовательница находит скрытую в строках анаграмму2 1 Отметим также интересное наблюдение Д.И. Черашней: «черно-лазоревый сосуд» из «Silentium’а» – это «бассейн Средиземноморья от Лазурного берега до Черного моря» (с. 15). Мифологический древнегреческий сосуд воплощает собой южное пространство, делая «событие всемирного масштаба… удобозримым, соразмерным человеческому восприятию» (с. 15). 2 «Мандельштам вообще очень часто насыщает свои тексты анаграммами ключевого по смыслу слова: в силу своей возвратности такая анаграмма становится звуковым повтором» [Ронен, 2002, с. 18]. французского варианта имени актера «Чарли» – Шарло: «в ШАРтре, в АРЛЕ… на ШАРнирах» (с. 243). Разбирая мандельштамовский «Импрессионизм», Д.И. Черашняя обнаруживает проекцию на «Дремотность» И. Анненского (с. 83) – поэта, имевшего поистине «импрессионистический» взгляд и «импрессионистически» описавшего мир в своих стихотворениях. «Жил Александр Герцевич…» в интерпретации Д.И. Черашней отзывается «молитвами» из пушкинских текстов «Жил на свете рыцарь бедный…» и «Отцы пустынники…» (где «звучат слова молитвы», с. 75) и лермонтовской «чудной» молитвой, которая возводится исследовательницей кВеликопостной молитве Пушкина-Сирина (с. 75). Мир Осипа Мандельштама, который нам открывает монография Д.И. Черашней, предстает полифонически объемным – и визуально, и артикуляционно: читатель видит, как звуки превращаются в «стихов виноградное мясо», речь поэта растворяется в воздухе и проникает в землю («Я говорю за всех с такою силой, / Чтоб нёбо стало небом, чтобы губы / Потрескались, как розовая глина»), ив лирических строках проступаютнеровныемазки человеческогобытия.

Скачать электронную версию публикации