The semantics of Petersburg and the code of the Russian classics in Vladimir Nabokov's stories «Offenсe» and «Orach».pdf В текстах Владимира Набокова Петербург очень часто упоминается рядом с тем или иным явлением культуры: как правило, произведением русской литера-туры или знаковой для нее фамилией. В стихотворениях Набокова о Петербурге постоянно возникает Пушкин, узнаваемые пушкинские образы (Медный Всадник) или фрагменты из его биографии (неудавшееся сватовство к Олениной). В романе «Машенька» главный герой встречается с в Петербурге с возлюбленной под ар-кой, где «в опере Чайковского гибнет Лиза» (имеется в виду «Пиковая дама», крайне Набоковым нелюбимая). Пушкина цитирует герой рассказа «Письмо в Россию», пишущий письмо своей возлюбленной, с которой он встречался «мо-розным петербургским утром в пыльном, маленьком, похожем на табакерку музее Суворова»; в комнате отца героя рассказа «Круг», находящейся в усадьбе Годуно-вых-Чердынцевых, висит портрет Льва Толстого, составленный из набранного микроскопическим шрифтом текста «Холстомера» и так далее. Петербург в соз-нании Набокова очень тесно связан с русской культурой и литературой. Это легко объясняется биографически – Набоков впервые познакомился с русской литера-турой именно в петербургскую пору своей жизни. И этот город литературы – Пе-тербург часто выступает в произведениях Набокова как место своеобразной ини-циации, погружения в литературную мифологию. В автобиографической книге «Другие берега» присутствуют почти все вос-поминания Набокова о своем петербургском детстве, появляющиеся в более-менее переработанном виде в его романах и рассказах. Есть там и история, появ-лявшаяся в романе «Дар» – мама маленького Володи Набокова уезжает за подар-ком заболевшему сыну. Набоков лежит в кровати и «видит», как ее сани едут по петербургским улицам, и в описании поездки появляется подробная петербург-ская топонимика. Как мы помним, Набокову купили гигантский карандаш Фабе-ра, сделанный как настоящий, только в десятки раз больше. Разумеется, на самом деле, рассказывая эту историю, Набоков намекает на раннюю инициацию в «рус-ские писатели», и даже огромные размеры карандаша будто указывают на то, что его обладателю суждено стать по-настоящему большим писателем. Подтекст «литературной инициации», выраженный посредством лермонтов-ского и пушкинского кодов, возникает в двух связанных между собой рассказах Набокова из сборника «Соглядатай» – «Обида» и «Лебеда». Связь прослеживает-ся уже на уровне фонетики названий («бида» – «беда»), кроме того, рассказы объ-единены одним героем – мальчиком Путей. Тема Петербурга в «Обиде» тоже связана с темой русской культуры. История с волшебным фонарем упоминается в «Других берегах», где сеанс волшебного фонаря устраивает гувернер, которому Набоков дает пушкинскую фамилию Лен-ский. Есть этот сюжет и в «Обиде»: «Последний раз Путя был у Козловых в Пе-тербурге, на Пасхе, и тогда показывали туманные картины: Яков Семенович читал вслух “Мцыри”, а другой студент орудовал волшебным фонарем» [Набо-ков, 1990, т. 2, с. 348]. В сюжете рассказа – обычном детском конфликте – просматривается лер-монтовский подтекст, традиционный романтический сюжет об отвергнутой, не-понятой личности. Девочки из детской компании решают не общаться с Путей, объясняя это тем, что он «ломака». Дальше Путя в процессе игры отбивается от компании и оказывается в одиночестве. При взгляде на сюжет сквозь лермонтов-скую призму история о детской обиде превращается в историю о первом контакте с романтической проблематикой и мифологией. В своем эссе «О Сирине», анализируя творчество Набокова, В.Ф. Ходасевич определил основную тему его творчества как жизнь художника и жизнь приема в сознании художника [Ходасевич, 2000]. Мы бы предложили немного расширить это определение, сформулировав данную тему, как «жизнь исключительной или считающей себя таковой личности». Начиная с романа «Защита Лужина», героя-ми Набокова становятся личности, претендующие на избранность, оправданно или нет. Гениальный шахматист Лужин, карикатурист и график Роберт Горн, Герман Карлович, Цинциннат Ц., Годунов-Чердынцев, Себастьян Найт, Гумберт Гумберт, Джон Шейд, Чарльз Кинбот – все эти люди или неоправданно считают себя юберменшами, которым позволено больше, чем другим людям, или действи-тельно являются ярко одаренными и высокоразвитыми личностями, на голову выше окружающих. Нетрудно заметить, что это – вариация (правда, каждый раз по-набоковски изощренная) на традиционную романтическую тему «поэт и тол-па», разнообразные варианты конфликта личности с окружающим миром, оправ-данные духовным богатством личности или же нет. Рассказ «Обида» повествует о первом знакомстве набоковского протагониста с романтической мифологией и погружении в нее, которое на фоне петербургской усадьбы устраивает сама жизнь. Мальчик Путя – это результат воспоминаний Набокова о Петербурге и собирательный образ любимого набоковского героя в детстве. Как указывал сам Набоков, он наделил своими чертами трех героев рассказа: Путю, Васю и Воло-дю. К тематике творчества Лермонтова отсылает само название рассказа «Оби-да». Главный герой упоминаемой в рассказе поэмы «Мцыри» попадает в мона-стырь ребенком, примерно в возрасте Пути. Как и Путя, он откалывается от кол-лектива, в котором находится (монахов в монастыре), и скитается по горам. Образ ребенка, рожденного дитяти у Лермонтова появляется часто, тема детства его во-обще очень интересовала и была важна («Ребенку», «Ребенка милого рожденье», «Казачья колыбельная песня»). В Путе много от лермонтовских героев, его посто-янно преследуют несправедливости и обиды: он попадает копьем в середину мишени, но этого никто не замечает, ему достается роль ведущего в палочку-стукалочку, но дети хором просят, чтобы водил Яков Семенович, он с самого на-чала отвергнут компанией, нежелателен на празднике. Все это происходит в де-ревне под Петербургом. Смысл рассказа можно выразить фразой «я – как Лер-монтов», « я страдал как он». Отыскивание связей и проведение параллелей с жизнью и биографией Пуш-кина – излюбленное занятие Набокова. Вот, например, роман «Другие берега»: «По отцовской линии мы состоим в разнообразном родстве или свойстве с Акса-ковыми, Шишковыми, Пущиными, Данзасами. Думаю, что было уже почти тем-но, когда по скрипучему снегу раненого внесли в геккернскую карету» [Набоков, 1990, т. 4, с. 158]. «Официально в экономках числилась Елена Борисовна, бывшая няня матери, древняя, очень низенького роста старушка, похожая на унылую черепаху, большеногая, малоголовая, с совершенно потухшим, мутно-карим взглядом и холодной, как забытое в кладовой яблочко, кожей. Про Бову она мне что-то не рассказывала, но и не пила, как пивала Арина Родионовна (кстати, взятая к Олиньке Пушкиной с Суйды, неподалеку от нас)» [Там же, с. 153]. В работе «Истина Пушкина в творческом сознании В. Набокова» А. Бессонова пишет, что Пушкин и отец главного героя выступают как две ипо-стаси единого – гениального – существа, как нравственный образ отца поэта, именно отцовское начало ощущается Набоковым в Пушкине и является для писа-теля жизнетворческим фактором [Бессонова, 2003]. В.В. Шадурский в работе «Интертекст русской классики в прозе Владимира Набокова» также указывает на то, что Набоков считал Пушкина одним из своих литературных отцов [Шадур-ский, 2004]. В романе «Дар», вспоминая свое детство, Годунов-Чердынцев, во многом автопсихологический герой «Дара», вспоминая свое детство, говорит: «C голосом Пушкина сливался голос отца» [Набоков, 1990, т. 3, с. 88]. Пушкин для Набокова – одна из самых значимых фигур классической русской литературы, отношение к нему у Набокова не менялось никогда, его произведения он всегда оценивал чрезвычайно высоко. Набоков – автор объемных комментариев к «Евге-нию Онегину», а также статьи «Пушкин или Правда и правдоподобие», в которой видно, что юношески восторженное отношение к Пушкину не оставляло Набоко-ва в течение всей жизни: Пушкинский код очень важен в другом рассказе про Путю под названием «Лебеда». «Как только погас свет, он уткнулся лицом в подушку. Онегин скиды-вал плащ, Ленский, как черный мешок, падал на подмостки» [Набоков, 1990, т. 2, с. 359]. В рассказе «Лебеда», тоже выстроенном на событиях набоковской био-графии, рассказывается о несостоявшейся дуэли отца Пути. В школе, описанной в рассказе, узнается Тенишевское училище, в котором учился Набоков. Детство в училище, отношения с однокашниками – все это не может не напомнить лицей-ское детство Пушкина. О том, что у отца дуэль, Путя узнает на уроке русской ли-тературы, где проходят Тургенева, и ошибается, записывая на доске строчку Аполлона Майкова – русской литературой рассказ перенасыщен. Перед сном Пу-тя вспоминает дуэль Онегина и Ленского. Упоминание «Евгения Онегина» при-сутствует и в другом рассказе Набокова про дуэль под названием «Подлец» – са-мо явление дуэли воспринимается Набоковым сквозь призму русской литературы и биографий самых ярких ее фигур. Но в данном случае нам важен посыл расска-за: «я – сын того, кто дрался на дуэли», «мой отец дуэлянт, как Пушкин и Лер-монтов». Наличие кода русской классики в текстах Набокова, действие которых раз-ворачивается в Петербурге и его окрестностях, указывает на то, насколько сильно в сознании Набокова петербургское детство переплетено с базисными сюжетами русской классики. Детство в Петербурге и русская классическая литература – два краеугольных камня фундамента набоковского мира.

Скачать электронную версию публикации