Semantics of compositional gaps in the novel by A.S. Pushkin «Eugene Onegin».pdf Композиционной особенностью романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин» являются пропуски отдельных стихов и строф. Этот прием был воспринят совре-менниками поэта как недостаток. В частности, П.А. Катенин определяет его как неудачное подражание Дж. Байрону [Катенин, 1998, с. 186]. В начале ХХ века интерес к пропускам обусловлен стремлением пушкини-стов восстановить некую целостность «Евгения Онегина» с устранением компо-зиционных лакун. Примечательна в этом отношении работа, проведенная Л.М. Гофманом в 1922 году. На основе творческой истории романа исследователь «реконструировал» пропущенные фрагменты, рекомендовав использовать их в качестве комментария к тексту [Гофман, 1922, с. 14]. В период формализма (В.Б. Шкловский, Ю.Н. Тынянов) пропуски определяются уже как намеренный авторский прием, не нарушающий сюжетную и композиционную целостность романа [Шкловский, 1923, с. 199–220; Тынянов, 1977, с. 52]. Особую значимость в классическом пушкиноведении сыграл опыт комментирования «Евгения Онеги-на», когда на смену представлениям о фрагментарности текста выходит проблема единства его структуры (работы Ю.М. Лотмана). Современные литературоведы Ю.Н. Чумаков и М.Н. Виролайнен указывают на прямую связь композиционных пропусков с мотивом молчания, что определяет новый вектор осмысления поэти-ки произведения [Чумаков, 1999, с. 17–18, 63; Виролайнен, 2003, с. 437]. Композиционные пробелы, их роль в общей структуре романа Пушкина, не-сомненно, заслуживают отдельного изучения. Это намеренный прием, который мы склонны рассматривать не только на уровне архитектоники, но и на уровне поэтики романа в целом. Пропуски, как композиционный прием, используются А.С. Пушкиным еще в романтический период творчества (например, в «Бахчисарайском фонтане») и по-новому осмыслены в «Евгении Онегине». Пропущенные фрагменты текста создают впечатление отрывочности и незавершенности произведений романтиз-ма, но роман «Евгений Онегин» во многом преодолевает данную эстетику, и, оче-видно, мы имеем дело с новыми функциональными и семантическими моделями невербальных компонентов. Если в романтизме пропуски и отточия демонстрируют невозможность выра-зить «невыразимое», то в реалистической парадигме, как представляется, они свя-заны с понятием сознательного утаения, эстетической загадки или игры. Автор намеренно включает пропуски в текст произведения и тем самым особым образом организует процесс чтения. От читателя требуется эстетическая активность в диа-логе с невербальными компонентами текста. Пушкин в «Евгении Онегине» созда-ет не только новый тип романа, но и меняет привычное взаимодействие автора и читателя. При этом читательская рецепция предполагает позицию со-творца, активного субъекта творческой деятельности. В пушкинском романе можно выделить следующие виды композиционных «лакун»: пропуск отдельных стихов, пропуск строф и особый тип пропусков, ко-гда над одной строфой помещается несколько цифровых помет. Последний прием мы обозначим как «стяжение смыслов» по аналогии с лингвистическим термином «стяжение». Остановимся на каждом из приемов отдельно. Пропуск нескольких стихов в строфе встречается трижды в романе (третья и восьмая главы) и обусловлен особенностями строфики. Композиция онегинской строфы (условно: три катрена с перекрестной, смежной, опоясывающей рифмой соответственно и завершающее двустишие – с парной рифмовкой) соотносится с моделью сонета (завязка темы – развитие – кульминация – развязка), что под-черкивает совершенство формы и содержания, формальное и семантическое единство [Гроссман, 1928, с. 130; Гаспаров, 1993, с. 171]. Пропуск какой-либо части строфы формирует и соответствующий смысловой пробел. Для примера обратимся к анализу пропущенных стихов в третьей главе: III Поедем. – Поскакали други, Явились; им расточены Порой тяжелые услуги Гостеприимной старины. Обряд известный угощенья: Несут на блюдечках варенья, На столик ставят вощаной Кувшин с брусничною водой, ................................................... ................................................... ................................................... ................................................... ................................................... ................................................... [Пушкин, 1937, с. 52] В первом катрене обозначена завязка события – поездка Онегина к Лариным, далее его развитие – «обряд известный угощенья». Но заявленная тема не дости-гает кульминации и логического завершения, растворяется в шести стихах, отме-ченных отточиями. Данный факт объясним состоянием главного героя. Его раз-очарование в прошлом влечет равнодушие и к провинциальной жизни, поэтому все происходящее вписывается в ряд чередующихся, однообразных явлений. Ав-тор изображает событие так, как переживает его герой, то есть схематично, отры-висто. У Онегина нет целостного впечатления от поездки к Лариным, он даже уточняет имя героини («Скажи: которая Татьяна?» [Пушкин, 1937, с. 53]. Подоб-ным образом «выстроена» и строфа: она лишена целостности так же, как воспри-ятие события Евгением. Кроме того, мотив «брусничной воды», на котором обрывается эта строфа, повторяется в конце следующей: «Боюсь: брусничная вода // Мне не надела-ла б вреда» [Там же]. Напиток с явно выраженным мочегонным эффектом компо-зиционно вписан не только «в обряд известный угощенья» Лариных, но и иронично соотнесен с неимоверной скоростью передвижения Онегина и Лен-ского: «Они дорогой самой краткой // Домой летят во весь опор» [Там же, с. 52]. Отточия в шесть стихов усиливают ироничные ассоциации с действием «брус-ничной воды». Второй вид композиционного пропуска – пропуск строф (сосредоточен в первой главе романа). Отмеченные в тексте как отточия, они играют роль ком-позиционных пробелов между разными пластами повествования, выполняя функ-цию временных пауз или же осуществляя переход от авторской «болтовни» к раз-витию сюжета. В качестве примера рассмотрим пропуск ХХXIХ, XL и XLI строф в первой главе романа. Вслед за описанием состояния Онегина: «Ничто не трогало его, // Не замечал он ничего» [Там же, с. 21], – следует утроенная модель «стяженной» строфы, усиленной отточиями: ХХXIХ. XL. XLI . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . [Пушкин, 1937, с. 22] Мотив пустоты, в частности, внутренней опустошенности героя, переносится из предшествующей строфы в последующую. После усиленного отрицания, про-явленного через повторяющиеся частицы «ни», отрицательные местоимения «ни-что», «ничего», следуют отточия, являющиеся своего рода продолжением наме-ченной темы: они вбирают в себя семантику предыдущих и последующих компо-зиционных единиц, вследствие чего формируется усиленная зиянием смысла пус-тота, происходит семантизация «нуля». Расположение нескольких цифровых помет над одной строфой (как вербаль-но выраженной, так и представленной в виде отточий), начиная с первой главы романа, формирует одну из ключевых композиционных особенностей всего рома-на. Данный прием нельзя отождествлять с понятием пропуска. Автор намеренно сохраняет нумерацию и количество строф, но формально представляет одну. Пушкин стирает границы объединенных элементов, словесное выражение не со-относится с конкретной цифрой, а представляет семантическое единство. Вер-бальный компонент в стяженных строфах создает условие для особого рода кон-центрации смысла или «стяжения смыслов». В качестве рабочего определения для данного авторского хода будет использоваться следующее: прием «стяжения строф» – особый тип композиционных пропусков, при котором над одной стро-фой помещается несколько римских цифр, формирующих единое семантическое целое. Обращение к понятию стяжение, разработанному лингвистами, не случай-но. С одной стороны, оно обозначает сокращение языковых единиц вследствие закона экономии речевых усилий, с другой стороны – функциональная и смысло-вая нагрузка используемых компонентов не изменяется, ими выполняется та же функция, но меньшим количеством знаков [Кубрякова, 1977, с. 222–303]. Подоб-ная ситуация происходит и в ряде «стяженных строф»: вербально выраженная строфа выполняет функцию нескольких, вбирает в себя смысл всего «стяжения», вследствие чего создается условие для формирования сверхсмысла. Прием «стяжения строф», насыщенных лексико-смысловым (вербальным) содержанием, сконцентрирован преимущественно в центральной части «Евгения Онегина». Как представляется, этот прием используется автором в знаковых эпи-зодах романа и выполняет особую текстологическую функцию – расстановку смысловых акцентов. Можно выделить ряд тем, вокруг которых сосредоточен данный композици-онный прием. Главным образом «стяжение смыслов» происходит в строфах, свя-занных с любовной линией романа, которая представлена в разных аспектах. В четвертой главе вводится представление о безответной любви, в пятой – осве-щена граничащая с темой любви тема ревности, любовной игры. В шестой главе «стяжение смыслов» сосредоточено на теме смерти (дуэль и гибель Ленского), ставшей следствием любовной интриги. В седьмой главе появляется тема измены и утраты любви (Ольга забывает Ленского и влюбляется в улана). Так, в начале четвертой главы через прием «стяжения смыслов» (над началь-ной строфой расположено сразу семь римских цифр) представлена философская актуализация «странности любви». Парадокс заключен уже в первом стихе: «Чем меньше женщину мы любим, // Тем легче нравимся мы ей» [Пушкин, 1937, с. 75]. Автор выводит некую универсальную закономерность, проявляющуюся незави-симо от времени. Обобщенное авторское «мы» вводит мужской взгляд на взаимо-отношения с женщиной, доведенный до сентенции. Феномен любви философски осмысливается автором и вводится в текст романа как всеобщий закон бытия. Помимо событий, связанных с любовной линией романа, через прием «стя-жения строф» семантический акцент получают описание деревенской жизни Оне-гина и приезд Лариных в Москву. Данные темы тесно связаны с изменением хро-нотопа и сменой ценностных характеристик. Описание провинциального дня Онегина содержит многочисленные аллюзии с первой главой романа, в которой пространно изображен день Онегина в Петербурге. Композиционные акценты формируют внутрироманный пласт тематических повторов. Помимо любовной линии романа, пропуски тесно связаны с «творческой ла-бораторией» произведения [Афанасьева, 2007, с. 68]. Мотив творчества пронизы-вает все романное целое, «Евгений Онегин» – это, по сути, «роман о создании романа» (или метароман) [Зусева, 2008, с. 120], который представлен в процессе творения. Автор создает его на глазах современников: сначала выходят отдельные главы, затем роман публикуется полностью. Поэтому изменение структурных компонентов, пропуски, перестановка смысловых акцентов является (в том числе) следствием творческих преобразований автора в процессе написания произведе-ния. Анализ прижизненных публикаций отдельных глав и полных изданий рома-на (1833 и 1837 годов) показал, что в более поздних изданиях очевидна тенденция к переорганизации структуры и «стяжению смыслов». Например, в прижизненной публикации четвертой главы (1828 год) автор не использует прием «стяжения строф» применительно к описанию деревенской жизни Онегина (XXXVI, XXXVII, XXXVIII и XXXIX обозначены как отдельные строфы) [Пушкин, 1828, с. 36–39], но в полном издании романа (1833) данные строфы уже попарно «стя-гиваются», составляя два семантических объединения [Пушкин, 1833, с. 120–121]. «Стяжения» закрепляются в последующих редакциях романа [Пушкин, 1837, с. 128–129]. Или же в шестой главе прием «стяжения смыслов» объединяет XV, XVI и XVII строфы. Уже в первом издании главы (1828) автор оформляет отдель-но XV и XVI строфы как композиционный пропуск, а XVII как самостоятельную строфу [Пушкин, 1928, с. 19–20]. В 1833 году и последующих редакциях данные строфы переосмысливаются и предстают в единстве [Пушкин, 1833, с. 170–171; Пушкин, 1937, с. 181–182]. Увеличение числа пропусков, тенденция к их семантическому усложнению в полных редакциях романа обусловлена спецификой публикации «Евгения Оне-гина». Когда текст еще формировался и читатель был знаком только с отдельны-ми главами, прием «стяжения смыслов» мог ограничить содержание главы вне контекста всего романа и создать эффект фрагментарности, недосказанности, по-этому пропуски в начале романа ориентированы в большей степени на выявление хронологических и смысловых связей в сюжете. В полном издании «Евгения Оне-гина» количество текстовых «лакун» возрастает, что способствует более активной деятельности читателя: отточия вовлекают его в процесс разгадывания смысла, наполнения пропущенного элемента значением, семантизации пропуска. Пропущенные места выявляют две центральные сюжетные ситуации рома-на – любовную линию и творческую составляющую, связанную с написанием произведения. Любовь в «Евгении Онегине» в целом представлена как феномен парадоксальный, необъяснимый, сопряженный с таинственным молчанием («Но я, любя, был глуп и нем» [Пушкин, 1937, с. 30]). Кроме того, пропуски, переос-мысленные за годы создания романа, также фиксируют движение авторской мыс-ли, формируют диалог автора и читателя. Объединение ряда строф под несколь-кими цифровыми обозначениями создает условие для усиления смысловой на-грузки отдельным фрагментам текста, организует своего рода «рефлективный пласт», семантическую отсылку к предыдущим событиям и проекцию к их даль-нейшему развитию. Это позволяет установить глубинные связи внутри романа, а также придает «объемность» его композиционной структуре.

Скачать электронную версию публикации