The subjective and imaginative structure of N.S. Gumilev's «karavaevsky cycle».pdf Целью предлагаемой статьи является рассмотрение субъектно-образной структуры «караваевского цикла» стихотворений Н.С. Гумилева в аспекте изуче-ния «проблемы автора» («авторского сознания»). Стихотворения так называемого «караваевского цикла», записанные Н.С. Гумилевым в альбомы своих двоюродных сестер – М.А. и О.А. Кузьминых-Караваевых, с которыми поэт встретился в 1911 году в родовом имении Львовых (усадьба Слепнево) – не публиковались при жизни автора (исключения составля-ют «Сон», «Девушке», «Сомнение», вошедшие в сборник «Чужое небо» (1912) и «Araignee du soir»). Тем не менее, «караваевский цикл» занимает особое место в творческой биографии Н. Гумилева. Современными исследователями подчерки-вается значимость изучения «караваевских» стихотворении, что связано с отра-зившимися в произведениях цикла переменах в мировосприятии автора, расшире-нием границ художественного видения («караваевский цикл» создавался в пери-од, непосредственно предшествовавший формированию программы акмеизма) [Тименчик, 1981, с. 177–178]. Обращение к субъектно-образной структуре цикла обусловлено необходимо-стью выявления концепции, лежащей в основе «караваевского цикла», рассмот-ренного как «самостоятельное целое», воплощающее позицию автора. Автор, по-нимаемый как определенное мироотношение, выражением которого является произведение (или группа произведений), непосредственно в текст не входит – он опосредован прежде всего «субъектными формами выражения авторского созна-ния» (термин Б.О. Кормана [Корман, 1978, с. 8]), среди которых наиболее харак-терные: - лирический герой (субъект и объект изображения одновременно); - лирический повествователь (высказывание в третьем лице, объект на пер-вом плане, субъект речи грамматически на представлен); - герой «ролевой» лирики («близкий к драматическому»); - лирическое «я» (не являющееся объектом изображения, но при этом сохра-няющее оценку субъекта) [Бройтман, 2004, с. 343–344]. Каждая из субъектных форм реализует определенную грань мировидения ав-тора, отражает те или иные стороны авторской концепции, воплощенной в худо-жественном произведении. Переходя к анализу стихотворений цикла, следует учитывать специфику ав-торской «интерпретации» «альбомного жанра»: ирония, предполагающая «от-страненную … подачу культурного штампа» [Тименчик, 1981, с. 184], вероятно, соединяется здесь также с пониманием альбомной лирики в качестве «священного гимна о таинствах нового Эроса» [Гумилев, 1912, с. 61]. Большая часть стихотворений альбома М.А. Кузьминой-Караваевой (17 из 22) объединена образом лирического героя, его строем чувств и ракурсом воспри-ятия. Поэтому целесообразно обратиться к характеристике героя «караваевского цикла». Анализ следует начать со стихотворения «Встреча». Образность «Встречи» отсылает к раннему Гумилеву (ср.: «Молюсь звезде моих побед, // Алмазу древне-го востока, // Широкой степи, где мой бред – // Езда всегда навстречу рока» [Гу-милев, 1998, с. 46]) (курсив наш далее везде – А.Б.)). Вместе с тем, устремлен-ность героя к «иному» (равно как и попытка приблизиться к «раю») не приводят к желаемому результату: лирический герой отвергнут (несоответствие идеала по-иска «иного» действительности – одна из ключевых тем в творчестве Н. Гумилева (см.: [Верховский, 1995, с. 125])). Необходимо отметить особую значимость, «дефинитивность» образа «рая» в структуре «караваевского цикла». Пространство «рая», либо на уровне ассоциа-ций, либо выделяясь в качестве сквозного фона развития лирического сюжета, значимо в большинстве произведений альбома М.А. Кузьминой-Караваевой. «Рай» воспринимается лирическим героем как место, дарующее покой и «мечту». Однако отверженность героя лишает его и того, и другого, что порождает двой-ную реакцию. С одной стороны, лирический герой отвергает «рай» как некую неосуществимую, лишь обещаемую «мечту», «не жизнь, а только сон о жизни» («Araignee du soir» [Гумилев, 1998, с. 62]). Стихотворение «Ключ в лесу» создает картину тайного убежища лирическо-го героя: «Есть темный лес в душе моей // В него входил я не однажды…» [Там же, с. 66]. Уход героя в сторону, противоположную «раю», как видно из примера, ведет его в «темноту». С другой стороны, ракурс восприятия лирического героя может быть иным: «рай» выступает в качестве «сада» (учитывается исходная семантика образа). Вместе с тем, «сад» – есть «рай», лишенный «избранницы» героя, его возлюблен-ной. Стихотворение «В саду» («Warum») обыгрывает тему покинутости реали-стично и детально, «психологически» (ср.: «...Но она не пришла, // Не хотела, иль просто пугалась ветвей» [Там же, с. 42]). В то же время любовь, сакрализуясь, выходя за пределы собственно-человеческого, определяет статус бытийного, – через свою причастность к божественному: «…Но зачем этот день, как больное дитя, // Умирал, не отмеченный Божьей Рукой?» [Там же, с. 42]. Неосуществи-мость встречи, остро переживаемая героем в качестве негативного фактора, рас-пространяется и на жизнь в целом, отводя от нее «Божью Руку». Пространство вечернего сада составляет фон сюжетного развития в стихотворениях «Лиловый цветок», «Сомнение», «Девушке», «В вашей спальне», где «встречи» также не происходит. Момент приближения «избранницы» меняет восприятие лирического героя: «сад» становится «райским садом» (стихотворение «Райский сад»): «Бьет поток на лужайках прибрежных // Бродят нимфы забытых времен…» [Гумилев, 1998, с. 63]. Герой «простерт на земле без дыханья», что согласуется с идеей «рая», од-нако просветлен духовно («Но в душе ослепительность знанья // Что ко мне на-клоняешься ты» [Гумилев, 1998, с. 63]). Стихотворения, вошедшие в альбом М.А. Кузьминой-Караваевой, обращают на себя внимание также и отчетливо прослеживающимся в них принципом «двойственности» в изображении внутреннего мира, строя чувств лирического героя, его восприятия. Стихотворения «В саду», «Лиловый цветок», «Сомнение» передают состоя-ние неопределенности, смятение лирического героя (ср.: «Хочу быть спокоен – взволнован, // Смотрю – а хочу не смотреть» («Лиловый цветок» [Там же, с. 49]). Герой «Встречи» теряет «ощущение места», – «делокализованность» состав-ляет важнейшую его черту. Видение некой «переходной зоны» состояний и ми-ров, как нам кажется, составляет ведущую лирическую тему анализируемого «раздела» цикла. «Двойственность» заглавия стихотворения «Ева или Лилит» отражает двой-ственность образа героини: «земное» и «Иное» соединяется в ней в единой це-лое, но герой призывает «избранницу» «узнать» в себе именно Лилит, в «стране» которой цветут «алмазные солнца». Т.е. в «раю» ожидается не Ева, но именно Лилит. Герой присутствует «скрыто», обозначая себя в 3-ем лице («Он тебя со-хранит от тебя же самой» [Там же, с. 68]), что позволяет сделать вывод о специфике реализации темы «двойственности», «отторжения» на уровне субъ-ектной структуры произведения: герой здесь постепенно теряет субъективность; внимание переносится с субъекта на объект. В основе механики этого перехода – именно сознание отверженности, видение недосягаемого. Произведения, вошедшие в альбом О.А. Кузьминой-Караваевой составля-ют ярко выраженный контраст по отношению к стихотворениям из альбома М.А. Кузьминой-Караваевой, – как по своей структуре и принципам построения, так и по основному «эмоциональному содержанию». Вместе с тем, внимание к произведениям с актуализированной формой лирического героя указывает на глубинное сходство двух альбомов. Стихотворение «Прогулка» воплощает тематику «Встречи» на «сниженном» уровне: утомленный герой обойден вниманием своих «веселых» спутниц («Но они, веселые, ласкали нежным взглядом // Не меня, неловкого, а моего коня» [Там же, c. 47]). Отличительной чертой этого стихотворения, как и большинства произ-ведений альбома, становится их абсолютная «приземленность», эмпиричность, отсутствие выраженной связи с метафизической проблематикой, ирония. Тем не менее, в стихотворении «Альбом или СЛОН» («Акростих»), откры-вающем альбом Ольги Александровны, с первых же строк установлена «прегра-да», разделяющая героя и героиню, образ которой постепенно выходит на первый план: «О, самой нежной из кузин // Легко и надоесть стихами» [Там же, с. 40]. Весьма показательно стихотворение «Опять прогулка», где подчеркивается раз-личие положений героя и героини: «И со мной, хоть осторожно, // Оля ласкова была. // С шарабана это можно, // Но не так легко с седла» [Там же, с. 67]. Исключительность героини явлена в стихотворении «Медиумические явле-ния» (где оккультная проблематика, заявленная в заглавии, «снижена» до статуса некой полу-игры): «Но всех милей, всех грациозней, // Все ж Оля в робости своей, // Встречая дьяволские козни // Улыбкой, утра розовей» [Там же, с. 55]. Аналогией «Райскому саду» может считаться в альбоме Ольги Александров-ны стихотворение «В четыре руки», где также происходит чудо преображения реальности под влиянием встречи: «И не грустно, что дождливый // Проплывет неслышно день» [Там же, с. 45]. Стихотворения «О признаниях» и «11 июля 1911 года» характеризуются аб-солютной поглощенностью субъекта объектом. В последнем «разыграна» судьба Оли (чей образ очерчен без «двойственности»), составляющая смысловой центр альбомных произведений («…Гименей // Выйдет, радостный и пышный, // С ним дары: цветущий хмель // Да колечко золотое, // Выезд, дом и все такое, // И в гря-дущем колыбель» [Гумилев, 1998, с. 74]). Сфокусированность на судьбе Оли порождает особые лирико-повествовательные формы, отсутствующие в альбоме М.А. Кузьминой-Караваевой и отличающиеся ориентированным на воспроизведение последова-тельности событий, но при этом остающимся в поле зрения субъектом. Это отно-сится к стихотворениям «Остров любви», «Четыре лошади» и особенно к поздне-му «Открытье летнего сезона». Лирический субъект в данном случае «активен», однако его «я» не самоценно, в чем его принципиальное отличие от самоценного «я» лирического героя («субъекта-для-себя»). В альбоме присутствуют так называемые «ролевые» стихотворения. Это «Страница из Олиного дневника» и «Слова на музыку Давыдова». Вместе с тем, в обоих стихотворениях «ролевая составляющая» весьма условна: обе героини – и некая «танцовщица с древнего Нила», и сама Оля – как нетрудно заметить, в значительной степени есть результат «стилизации»: угадывается сознание, стоящее за ними, «играющее» в них. На более высоком лирико-философском уровне тема отверженности, как и проблема «двойственности», выходят на первый план в стихотворениях «Неиз-вестность» и «Борьба» (альбом М.А. Кузьминой-Караваевой). Субъект здесь от-ступает перед объектом (изображением круга определенных явлений), что, в кон-тексте реализации темы отверженности, имеет смысл видения некой дистан-ции – как первичного «импульса» к возникновению такой субъектной формы, как лирическое «я» (ср.: «Борьба одна: и там, где по холмам // Под рев звериный плещут водопады, // И здесь, где взор девичий, – но, как там, // Обезоруженному нет пощады» [Там же, с. 61]). Альбомные произведения в целом можно рассматривать как своего рода диалог «земного» и «небесного», «души» и «тела» в сознании автора. В стихотво-рении 1913 года «Разговор» (сборник «Колчан») проблема соотношения духовно-го и материального начал обозначена уже более отчетливо. В то же время трак-товка материального начала в «Разговоре» радикально меняется по отношению к более ранним по времени «караваевским» стихотворениям. Особенностью «ка-раваевских» стихотворений является то, что за «земным» началом здесь закрепле-ны определенная динамика, становление, движение во времени и пространстве; за началом «духовным» (в большей степени это альбом М.А. Кузьминой-Караваевой с его метафизикой и «психологизмом» в разработке образов героя и героини) ви-дится некая неподвижность, статика. Однако лирический герой, как самостоятельная субъектная форма, отчетливо дан именно в стихотворениях альбома М.А. Кузьминой-Караваевой. В альбоме О.А. Кузьминой-Караваевой образ лирического героя – чуждого и «небу», и «зем-ле» – уходит на второй план. На первом плане – течение самой жизни (с чем свя-зана, в том числе, и активизация повествовательных форм). Таким образом, подводя предварительные итоги, можно говорить о «двойст-венности», бинарности как о ведущем принципе построения образной системы «караваевского цикла», реализующем позицию автора. Принцип «разделения» – определяющий в цикле – отражает понимание «комплиментарности» (контраст-ной соположенности и взаимодополняемости) элементов: «внешнего» и «внут-реннего», «земного» и «небесного», телесного и духовного. Анализ цикла позволяет рассматривать поэтические альбомы сестер Кара-ваевых, взятые в их единстве, как отражение противоречивого, сложного процесса поиска Н. Гумилевым новых идей, форм и способов видения в эпоху становления акмеизма.

Скачать электронную версию публикации