The literary nature of the 17th century documentary texts («A Village Constable of a Falconry way»).pdf «Книга, глаголемая урядник: новое уложение и устроение чина сокольничья пути» (1656) – особое произведение в силу своей жанровой природы. Перед нами образец текста, имевшего статус государственного документа 1 . Данный документ, с одной стороны, регламентировал процедуру избрания начального сокольника 1 О государственной значимости соколиной охоты говорят такие исторические факты, зафиксированные как письмах царя Алексея Михайловича, так и в документах приказа тайных дел, личной канцелярии царя, ведавшей в том числе и вопросами, связанными с организацией соколиной охоты, содержанием штата сокольников и др. Так, например, сохранился документ, датируемый 1652 г. и содержащий описание наказания за отказ от участия в царской соколиной охоте (РГАДА, ф. 27, оп. 1, № 53, л.1). Памятник впервые был опубликован В.И. Ламанским во 2-м томе «Записок отделения русской и Славянской Археологии» (СПб., 1861, с. 351). Представляет собой грамоту, сохранившую редактор-скую правку Алексея Михайловича. В грамоте Алексей Михайлович дает хозяйственные распоряжения сокольнику Леонтию Григорову и одновременно сообщает о мере наказания, вынесенного за провинности другому сокольнику Борису Бабину. «I мы велели ево бить батоги нещадно i выкинуть iс сокольничья чину. ... И вам бы ему Бориске и беспутной ево дурости не поревновать и нам великому государю наiпаче прежнего простиратца и слу-жить». (главного распорядителя царской соколиной охоты), а с другой – перед нами об-разец литературного сочинения, с ярко представленной авторской точкой зрения в вопросах понимания основ мироустройства, выраженных с помощью художест-венных приемов. На сегодняшний день данный памятник исследован достаточно хорошо. «Урядник сокольничья пути» впервые был опубликован Н.И. Новиковым в «Древней российской вифлиофике» [Новиков, 1773, с. 399–447; Новиков, 1788, с. 430–463] и с этого времени постоянно находится в поле внимания историков, текстологов, литературоведов, искусствоведов, и интерес к нему сохраняется и сегодня. Книга рассматривается в качестве предпосылки возникновения русско-го театра [Первые пьесы.., 1972], а также упоминается в контексте вопросов ста-новления в России художественно-эстетической теории [Бычков, 1996, с. 15–46; 345–352]. Однако можно выделить еще один аспект восприятия и оценки книги – это текст, в который его составитель (редактор) наряду с сугубо практической, дело-вой предназначенностью привнес свое особое понимание мироустройства, но по-казал это не декларативно, а используя церемониальные формы. Стоит учесть тот факт, что книга датируется 1656 годом, т.е. создается в эпоху, когда в России про-исходят важные события как внутренней, так и внешней политики: церковная реформа 1653–1655 гг., вхождение Украины в состав России 1653 г., начало вой-ны с Речью Посполитой (1654–1667 гг.). События политической жизни России середины XVII века отражают госу-дарственную идеологию, которая утверждается в эпоху правления Алексея Ми-хайловича – создание нового православного государства, правопреемника Визан-тийской империи, укрепления авторитета Москвы как вселенского оплота право-славия. «Москва утвердилась в своем качестве православной столицы, и на этом этапе концепция Москвы – третьего Рима получает не теократический, а полити-ческий смысл. Это предполагает отказ от культурного изоляционизма и возвра-щение к идее вселенской православной империи. Соответственно, вновь делается актуальным византийское культурное наследие. Алексей Михайлович стремится в принципе к возрождению Византийской империи с центром в Москве как все-ленской монархии, объединяющей в единую державу всех православных. Русский царь должен теперь не только занимать место византийского императора, но и стать им» [Успенский, 1996, с. 222–223]. Нельзя сказать, что данный текст являет собой некий политический про-граммный документ, напрямую определяет позицию монарха в каких-либо вопро-сах политики. Но в тоже время тот факт, что сам Алексей Михайлович выступал в роли редактора нового варианта чина избрания начального сокольника, позво-ляет видеть в нем сочинение, занимавшее не последнее место в государственной деятельности царя. Высказанное суждение может быть принято априори в силу имеющихся других документальных подтверждений активного обращения Алек-сея Михайловича в своей «писательской» практике к обсуждению вопросов по-нимания государственного мироустройства. Примерами могут служить послания и грамоты Алексея Михайловича, адресованные ближайшему окружению 1 . 1 См., например, издание грамот и писем царя, представленных в изданиях [Собрание писем царя Алексея Михайловича, 1856, с. 11–86; Записки отделения русской и славянской археологии, 1861, т. 2; Сборник Муханова, 1866, с. 213–225; Письма русских государей…, 1896, т. V.] и др. Для царя Алексея Михайловича не существовало разграничения дел на сугу-бо личные и государственные, все одинаково важно, если затрагивает интересы государя. В этой связи вполне закономерным и оправданным является факт учре-ждения особого государственного органа, созданного по инициативе царя пред-положительно около 1653 года – Приказа тайных дел [Гурлянд, 1902], личной канцелярии Алексея Михайловича. После смерти монарха его сын и наследник престола Федор Алексеевич в 1676 году приказ Тайных дел расформирует. Одной из задач, которая была поставлена перед дьяками и подьячими приказа, – это еже-дневная фиксация событий из жизни государя. Итогом этой работы, как известно, стало появление особого документального книжного текста – «Дневальные запис-ки Приказа тайных дел» [Белокуров, 1908], позволяющие реконструировать еже-дневные события из жизни монарха на протяжении 18 лет. «Урядник сокольничья пути» по этой причине может быть рассмотрен как пример текста, раскрывающего некоторые стороны мировоззрения царя, более всего ценившего порядок во всем. «И по ево государеву указу никакой бы вещи безъ благочинiя и безъ устроенiя уряженаго и удивительнаго не было; и чтобы всякой вещи честь и чинъ и образецъ // писанiемъ предложенъ былъ, по тому: хо-тя мала вещь, а будетъ по чину честна, мърна, стройна, благочинна» (л. 3 – л. 3 об.) 1 . В то же время памятник значим и в историко-литературном контексте XVII века, его Переходногоприода, так как позволяет на примере книжно-документальных текстов рассмотреть проявление личностного сознания, показать сам процесс формирования новой светской литературы из деловой письменности. 1 Текст цитируется по рукописному подлиннику: РГАДА, ф. 27, оп. 1, № 52/1. Уже в предисловии к «Уряднику» его составитель через описание начальной стадии подготовки церемониала дает толкование, что есть такое порядок и в чем заключается его значимость для мироустройства в целом. «А честь и чинъ и обра-зецъ всякой вещи большой и малой учиненъ по тому: Чинъ укрепляетъ и утвер-ждает крепость, урядство же ... уставляетъ и объявляет красоту и удивленiе» (л. 4 об. – л. 5). Каждая вещь, с позиции автора «Урядника», – это составная часть большого и разумного действа – «чина», где каждому отведено определенное ме-сто. Именно подобное «устройство», «уложение» – залог гармонии и красоты все-го миропорядка. При внимательном прочтении небольшой по объему вступительной части «Урядника» нельзя не обратить внимание на те лексические единицы, которыми составитель дает понять, насколько значима идея порядка, воплощаемая в каждой детали или предмете. Если вычленить эти лексические единицы из текста вступи-тельной части и объединить их в синонимические ряды, то получится следующая картина: ряд (урядник – уряжение – наряд – урядство), строй (устроение – строй-ный – стройство – бесстройство), мера (мерный – меряние); честь – часть – час – чин. В свое время П. Бессонов увидел в них желание составителя продемонстри-ровать свое понимание красоты. «Важен общий смысл показанных слов: именно все они заключают в себе, по корням, элементарные представления красоты; ими хотели выразить, какие средства доставляют вещи красоту, или высказать полное определение красоты...» [Бессонов, 1856, с. 126, 130–133]. Не отвергая высказанное в свое время наблюдение П. Бессонова, добавим только то, что приведенный пример наглядно демонстрирует важность для соста-вителя чина идеи упорядоченности и гармонии, воплощаемой в предстоящем дей-стве. Красоту он видит, прежде всего, в упорядоченности мироздания. Красота здесь должна пониматься не только в материальном ее воплощении, но и умозри-тельном. «Что всякой вещи потреба? Мърянiе, сличiе, составленiе; по томъ въ ней или около ея: благочинiе, устроенiе, уряженiе. // Всякая же вещь безъ добрыя мъры и иных вышеписанныхъ вещей бездъльна есть и не можетъ составиться и укръпиться» (л. 7 – л. 7 об). Таким образом, вводная глава, содержащая общие размышления о понима-нии основ миропорядка, в дальнейшем будет конкретизирована по ходу проведе-ния всего церемониала. На примере единичного придворного церемониала одно-временно демонстрируется незыблемость мироустройства, где гарантом стабиль-ности является воля государя. «Л. 16. Прилогъ книжный, или свой 1 В тексте самой рукописи выделенные курсивом слова написаны рукою царя. 2 В упоминавшейся уже статье Е.К. Ромодановской автор приводит наблюдение Л.Я. Гинзбург, в котором приводится условие, при котором документ может приобрести художественное значение. Таковым условием как раз и является эстетическая функция. Во всех остальных случаях предисловия к документальным текстам не обретают литературно-го значения. «Урядник сокольничья пути» в этом отношении выглядит исключением из общего правила, поскольку вступительная часть наряду с практическим предназначением обладает и эмоционально-эстетическим началом, о чем уже неоднократно было отмечено в исследованиях. Однако ценность вступительной части может быть оценена и с позиции ис-торико-литературной. Условно называемая вводная глава может быть рассмотре-на именно как литературное предисловие к документальному тексту. Подобная традиция оформления документа, как показано в ряде исследований отечествен-ных ученых [Ромодановская, 2011, с. 6–16], широко была распространена в XVII столетии. «Урядник сокольничья пути» не является исключением, а наоборот, органично вписывается в существовавшую традицию «литературных предисло-вий к документам» [Там же, с. 7] и интересующем нас вопросе – составления пре-дисловий к «чинам». Наиболее известным примером является предисловие к «Чи-ну венчания на царство», рассмотренном в статье Е.К. Ромодановской [Там же, с. 11–14]. Также ценные наблюдения о роли предисловия в общей композиции текста представлены в монографии Л.А. Черной [Черная, 1996, с. 157–159]. Алексей Михайлович, редактируя предисловие к новому варианту чина из-брания начального сокольника, использует известные стилистические приемы, уместные в данном случае. Во-первых, изначально создается ситуация беседы с читателем книги. После небольшого вступительного фрагмента, которым от-крывается предисловие, объясняющего цель составления «чина», автор напрямую обращается к потенциальным читателям: «Всякiй же читателю почитай, и разумѣвай, и узнавай, а насъ слагателя похваляй, а не осуждай (Л. 6 об.)». Об-ращение к читателям сохраняется как на протяжении всей части предисловия («паче же почитайте сiю книгу, красныя и славныя охоты, прилежные и премуд-рые охотники. … Аще съ разумом прочтете, найдете всякого утѣшнаго добра (Лл. 8–8 об)», так и в его завершении («…правды же и суда и милостивыя любве и ратнаго строя николиже позабывайте (л. 16 об.)»). Сохраняется и такой прием, распространенный в традиции предисловий, как упоминание себя в первом лице («молю и прошу васъ… (л. 9)»), использование риторических восклицаний («О славные мои совѣтники, и достовѣрные и пре-мудрые охотник! (л. 15 об.)». Но предисловие «Урядника» имеет одну характерную черту. С одной сторо-ны, как того требовала традиция составления предисловий к документу, оно при-звано «усилить действие и значение документа» [Ромодановская, 2011, с. 16], а с другой – обладает литературной функцией 2 , демонстрирует эстетическое зна-чение предмета изображения в церемониале – соколиной охоты. И что еще важ-но – предисловие «Урядника» дает возможность увидеть новую схему восприятия текста, сменившую средневековую «книга – читатель». В привычной для Средне-вековья парадигме восприятия текста теперь заметна роль реального автора, вы-сказывающего свое понимание созданного текста. Последующие практические части («Статьи до государева пришествия» и «Статьи после государева пришествия», включающие 12 разделов) уже конкре-тизируют идеи, высказанные в самом начале. Надо отметить, что как отдельная часть «Урядника», так и весь текст в целом органично вписывается в общекуль-турный традиционалистский контекст понимания порядка (синоним к титулярно-му слову «тишина», символизировавшая «благоустроенное и благоденствующее государство» [Панченко, 2000, с. 17–21]) как основы государственности. Убе-диться в этом возможно, обратившись к двум частям самого чина, где детально оговорены детали как подготовительного этапа проведения церемониала, так и основного действа – избрание начального сокольника. В первую очередь обращает на себя внимание в описании церемониала – это яркость и богатство предметно-вещного мира. Здесь чин поставления в начальные сокольники действительно предвосхищает первые театральные пьесы, которые появятся в России в начале 70-х годов XVII века. Декорации будущих первых пьес, автором которых был Симеон Полоцкий, как известно, также отличались своей пышностью и яркостью материалов, использовавшихся для костюмов акте-ров и обустройства самой «комедийной храмины». Символичным в данной ситуа-ции является то, каким словом была названа постройка для первых спектаклей. «Храмина» (как русский лексический вариант с полногласием – «хоромина») од-ного корня со словом храм, однако здесь нельзя не заметить разных семантиче-ских оттенков. Думается, это прекрасно понимал и сам главный устроитель «ко-мидий», выбрав для названия «избы» слово, тяготеющее к бытовому пространст-ву – хоромина. Однако при этом внутренний интерьер «комедийной храмины» нисколько не уступал убранству храма по красоте и богатству, о чем свидетельст-вуют документальные источники 1 . Равно как и поведение главного зрителя пер-вых пьес – царя Алексея Михайловича – было тождественно поведению в храме («он не решался покинуть театр, ибо привык к тому, что нельзя покинуть храм» [Панченко, 2000, с. 75]). К этому можно добавить еще пару известных культурно-исторических фактов, связанных с премьерой «Артаксерскового действа» 17 ок-тября 1672 года в селе Преображенском: перед тем, как пойти на новое зрелище Алексей Михайлович посещает духовника, а после десятичасового просмотра спектакля отправился в баню, дабы очистится от греха. 1 Подробнее об этом см.: [Робинсон, 1972, c. 15–16]. Приемы создания «сценического» пространства, использовавшиеся в театре Алексея Михайловича, никак нельзя назвать бутафорией. Предметы, использо-вавшиеся в церемониале (как позже и в пьесах Симеона Полоцкого) придавали парадность и торжественность разыгрываемой ситуации, укрепляли авторитет царя как фигуры, олицетворяющей закон и справедливость. «Государь, царь и великiй князь, Алексiй Михайловичь, всея великiя и малыя и бълыя Россiи са-модержецъ, указал быть новому сему образцу и чину …» (л. 2). «Кому государь укажетъ быть въ начальныхъ сокольникахъ, //... тово государь и пожалуетъ. Л. 17 об. – 18». Стремление показать гармоничный, идеальный миропорядок достигается не только внешними декоративными приемами, но и приемами, организующими само сценическое действо, его динамику. Общее наблюдение по этому поводу, которое звучит в исследованиях «Урядника» сводится к тому, что составитель церемониала намеренно стремился использовать приемы ретардации, замедляю-щей ход представления, что давало возможность созерцать красоту мира, созда-ваемого в процессе церемониального действа. «Структура всякого государственного церемониала времен абсолютизма представляла собой разработанное до мельчайших деталей, развивающееся в виде определенного сюжета, торжественное искусственно замедленное действие («действо»). Это действие состояло из многоступенчатого повторения того «воле-вого» импульса, который исходил от царя, затем в строгой иерархической после-довательности передавался от исполнителя к исполнителю, и снова в такой же последовательности, уже в реализованной форме, возвращался к царю. Церемони-ал становился организующей формой развития придворной культуры. Он требо-вал своих устойчивых идей, ритуальных жестов и принятых формул словесного выражения» [Первые пьесы.., с. 81]. Позволим себе предположить, что при созда-нии данного светского церемониала вполне могли быть использованы в качестве образца как некоторые церковные чины, так и обряды фольклорного происхожде-ния 1 Это суждение уже было высказано П. Бессоновым в примечаниях к изданию «Уряд-ника» 1856 г. «Царь, конечно, не сочинял всех этих обычаев: они выбраны, дополнены, благоустроены, а главное, приняли известную, определенную, чиновную службу, государ-ственную форму, вошедши в разряд своего рода правительственных распоряжений. Пото-му нужно бы в Уряднике различить две части: 1. основу народного обычая при известных случаях охоты и 2. форму, которую они приняли в Уряднике. … При всем том мы можем отличить некоторые действия и обряды, исходившие, конечно, из народных преданий и существовавшие до Урядника, в него только внесенные» [Бессонов, 1856, с. 134–135]. 2 «Внимание к одежде в пьесах 1670-х годов подсказано... русским придворным оби-ходом. Хорошая, ценная одежда – важный признак гармоничного мироустройства» [Пер-вые пьесы..., 1972, c. 34]. В свое время Ю.М. Лотман, характеризуя особенности организации разных моделей текста, обратил внимание на церковно-обрядовый текст: «Церковно-культовый текст очень часто строится по принципу многоярусной семантики. В этом случае одни и те же знаки служат на разных структурно-смысловых уров-нях выражению различного содержания. Причем значения, которые доступны данному читателю в соответствии с его уровнем святости, посвященности, «книжности» и т.д., недоступны другому, еще не достигшему этой степени» [Лотман, 1998, с. 75–76]. Приведенное наблюдение вполне применимо и к новому варианту сокольничьего чина как примеру светского (придворного) церемониала, призванного в конечном итоге возвеличить царственную особу и показать его исключительную роль в земном мироустройстве. Определенная торжественность и сакральность, призванные подчеркнуть из-бранность участников церемониала, их причастность к особым сферам, имевшим более высокий смысл, чем повседневность, достигается особыми приемами. Со-ставитель чина подробен в описании костюмов участников церемонии 2 (его от-дельных деталей), причем как сокольников, так и самих птиц, предметов, исполь-зуемых в церемониале, в описании жестов участников действа, динамики проис-ходящего и др. Символическое значение всех этих элементов неоднократно уже было показано в исследованиях, посвященных изучению текста церемониала. Общий вывод, который здесь можно сделать, сводится к тому, что перед нами особый текст, призванный на примере только одного события из жизни монарха придать земной его жизни священные и торжественные формы. И в этом стрем-лении нельзя не увидеть желание составителя чина следовать византийским тра-дициям в осмыслении и понимании фигуры царя. Именно эту черту русской куль-туры эпохи Алексея Михайловича в свое время отметил Б.А. Успенский. «На-чальные моменты культурной реформы Алексея Михайловича определяются ви-зантинизацией русской культуры. Заимствуемые формы вырываются при этом из своего контекста, в котором они существовали вместе с их исторически сложив-шейся интерпретацией. Попадая в иной культурный контекст, они получают но-вую жизнь, которая может быть лишь опосредованно связана с их предшествую-щим существованием. Новые знаки могут при этом порождать новое содержание; оторвавшись от своего традиционного смысла, они получают генерирующую функцию» [Успенский (I), 1996, с. 228]. В своем стремлении в художественной форме представить мир идеала, гар-монии автор «Урядника» руководствуется средневековой концепцией мирозда-ния. Отличительными ее признаками является строгая система иерархических корпоративных отношений. Общее стремление автора изобразить охотничий ри-туал, обряд «по образцу и чину» прослеживается в каждой статье «Урядника». Пирамидальность, иерархичность позволяют автору «охватить мир в целом, по-нять его как некоторое законченное всеединство» [Бицилли, 1995, с. 12]. При всей своей новизне «Урядник» еще прочно связан со средневековой традицией, и пре-жде всего в осмыслении и художественном изображении мира. Автором четко определяются обязанности каждого участника церемонии в зависимости от того, какое место он занимает в общей системе взаимоотноше-ний. П.М. Бицилли, характеризуя западноевропейское средневековое общество, отмечал следующее: «Все общество состоит из лествично расположенных “чи-нов”, из которых за каждым признается своя “честь”, своя социальная функция» [Бицилли, 1995, с. 57]. Подобное положение вещей наблюдается в проводимом церемониале: «Л. 46. Готовъ идти // л. 46 об. къ государской милости; и не по мо-ей мере такая его государская премногая милость ко мне убогому, холопу его го-судареву», «л. 67. и велели тебя писать полнымъ именемъ». Называние полного имени героя не случайно. Этим показываются его новый статус, более высокие права и обязанности. Одновременно имя, по законам эсте-тики Средневековья, должно было нести нравственно-эстетический оттенок, что и выражено в обращении царя к сокольникам: «Премудрые, доброродные и доб-рохвальные охотники». Особенно ярко заметна иерархичность в сцене пира при дворе Алексея Ми-хайловича. Пир также представлен как сложный ритуал, «чин», проходящий по определенному уставу 1 . В финальном пиршестве, включая и «пир» для птиц, про-исходит своего рода возврат к исходной ситуации, оговоренной во вступительной части, где представлены размышления автора о красоте: «Л. 90 об. Царь и великiй князь... велелъ вамъ быти у стола, и веселитися и утешатися съ новопожалован-нымъ по чину. // Л. 99 об. Начальные, время веселiемъ и утешенiемъ птицъ обве-селити насыщенiемъ живым». Но само веселие не менее символично, чем призыв к нему. Именно всеобщее веселие, радость и есть выражение гармонии бытия, символ здоровых начал жизни, способных проявить себя как в служении царю, так и в трапезе. «Л. 107–107 об. А васъ начальныхъ сокольниковъ, за ваше доброе послушанiе, во устроенiе и во уряженiе и во украшенiе // звать къ государской милости ко столу». 1 Ср. описание встречи и обеда в честь грузинского царевича Николая Давидовича в «Дневальных записках приказа Дел» [Белокуров, 1908, с. 70–87]. Таким образом, «Урядник» на примере всего лишь одного обряда иллюстри-рует абсолютность, незыблемость существующего порядка вещей, вершиной ко-торого в земном пространстве является «великий государь». Благодаря ему мир предстает как целое, гармоничное устройство. Характерно, что именно эта идея позже получит свое развитие в пьесах 70-х годов XVII века. «Авторы изображают не столько благоденствие персонажей, пусть даже самых значительных, сколько устроенность мира в целом, гармонию мира, нарушаемую назревающим кон-фликтом, но непременно вновь восстанавливаемую. …В пьесах в основе гармо-нии мирового порядка мыслится забота царя о подданных» [Первые пьесы.., 1972, с. 29, 31].

Скачать электронную версию публикации