Evangelisms пастырь, овцы, стадо (shepherd, sheep, flock): from the history of the significances development.pdf В данной работе мы стремились проследить развитие значений евангелизмов пастырь, овцы, стадо из новозаветных притч. Это, наверное, один из самых рас-пространенных библейских образов, неоднократно встречающийся как в Евангелии, так и в других книгах Библии. В Новом Завете нас интересуют две притчи: притча о потерянной овце и драхме погибшей в Евангелии от Луки [Лк. 15, 4–10] и притча о Добром Пастыре в Евангелии от Иоанна [Ин. 10, 11–16]. В художественной литературе и в речи носителей русского литературного языка он используется так часто и в таких разнообразных контекстах, что проследить все пути развития и наслоения значений за несколько веков достаточно сложно. Мы попытались хотя бы немного прояснить историю развития, разветвления, на-слоения значений, развития переносных значений интересующих нас евангелиз-мов на историческом материале словарей: Словарь древнерусского языка Срез-невского, Словарь живого великорусского языка В.И. Даля, Словарь русского языка XI–XVII веков, Словарь языка Пушкина и некоторые другие. Образы ‘Пастырь’, ‘овца’ и ‘стадо’ они настолько тесно связаны между собой, что употребляются практически всегда в одном контексте. Поэтому примеры исполь-зования одного из евагелизмов будут иллюстрировать употребление других лек-сем. В контексте евангельских притч эти образы символичны: Пастырь не только заботится об овцах, пасет их (прежде всего, в переносном значении – духовно), но и любит их, как детей, каждая из овец дорога Ему, Он желает уберечь и спасти каждую, причем акцент сделан именно на заблудших овцах: И ины 0вцы имамъ, yже не суть ^ двора сегW: и ты¦ ми подобает привести, и гласъ мой оуслышатъ: и будетъ едино стадо (и) единъ пастырь [Ин. 10, 16]1. Под за-блудшими овцами подразумеваются грешники, которые призваны покаяться. 1 Здесь и далее новозаветные тексты приводятся по: [Библия]. Конечно, олицетворение Пастыря с Господом Иисусом Христом в данном контексте наложило отпечаток на все последующие употребления этих образов, и во многих из приведенных ниже контекстов отражена эта связь. Нужно иметь в виду, что даже если на Руси говорящий употреблял эти слова не в религиозном контексте, новозаветный смысл накладывался на бытовое употребление еванге-лизмов, так как евангельский сюжет был всем хорошо знаком с детства, понятен, любим и, разумеется, оказывал влияние на мышление и восприятие мира верую-щего человека. Эти образы были частью когнитивной базы носителя русского литературного языка и, безусловно, распознавались им как прецедентные фено-мены и в других, нерелигиозных, бытовых контекстах. Пастырь по словарю русского языка XI–XVII вв. имеет первое прямое зна-чение ‘пастух’, употребление данного евангелизма именно в этом значении нахо-дим во многих контекстах [СлРЯ XI–XVII вв., вып. 14, с. 168]. Конечно, этот об-раз понятен представителям разных народов и культур, для этого им должна быть знакома соответствующая реалия – если они занимаются скотоводством, то лек-семы пастух, овца, стадо, волк, вероятно, употребляются и в прямом, и в пере-носном значении. Так, в разных языках существуют сравнения человека по харак-теру, поведению как с волком (тигром, львом), так и с овцой (бараном, коро-вой и т. д.). Но так как эти реалии, в отличие от некоторых других евангельских образов (например, мытарь и фарисей), не исчезают из жизни, то в речи часто функционируют оба значения – и прямое, и переносное. При этом указывать на связь прямого и переносного значений каждый раз нет необходимости, она уже присутствует в инвариантной части русской (и, вероятно, не только русской, как было отмечено выше) национальной картины мира. Вот пример употребления этих образов в Евангелии от Матфея: И съберуть-ся прEдъ нимь вси языци и разлучить я другъ отъ друга, яко же пастырь разлу-чаеть овьця отъ козьлищь [Мф. 25, 32]. Остр.Ев., 120 об. [СлРЯ XI–XVII вв., вып. 14, с. 168]. В данном контексте связь между прямым и переносным значе-ниями очень сильна, в подобных случаях актуализируются оба плана. В основе семантического обыгрывания устойчивого сочетания, как и в основе приема ис-пользования многозначности слова, лежит включение его в такой контекст, в ко-тором происходит «двойная актуализация» значения. Одно и то же слово вос-принимается и в переносном, и в прямом значении, в результате наблюдается не только оживление внутренней формы, но и одновременно восприятие двух его семантических планов [Бакина, 1991, с. 22]. Первое значение евангелизма пас-тырь – ‘пастух’. Второе значение этого существительного образное и перенос-ное: ‘пастырь, попечитель, часто – о руководителе религиозной общины, еписко-пе’. Въ тъ же годъ бE чрьноризьць Авраамии, иже послEже бысть архиепс9пъ въ ЕфесE, добръ и кротъкъ пастырь, зьдаше манастырь свои. Патерик Син., 170. XI в. [СлРЯ XI–XVII вв., вып. 14, с. 168]. Пастырь применительно к христианской эпохе прежде всего пастухъ Хри-стова стада, Христовой Церкви, словесных овец (по примеру Христа, называвше-го в притче себя Пастырем Добрым, а апостолов – своими овцами). Именно в та-ком значении используется существительное овца в «Грамоте митрополита Алек-сия ко всем христианам»: Овца словесныя Христовы гласа Христова слоушають и послEдуютъ слова нашего. Грамм. Алекс. Митр. 1356 г. [Срезневский, т. II, ч. I, с. 596–597]. Обязанности Пастыря церковного прямо указаны Христом – священ-нослужители должны подражать Ему в безграничной жертвенной любви к своим чадам: Азъ есмь пастырь добрый, пастырь добрый душу свою полагает за овцы [Ин. 10, 11]. В подобных контекстах уже появляется и второе лицо – стадо/овцы/паства, подразумевавшееся в предыдущем примере: Вы – гос-пода пастарие, да и мы, мир – християне, живаначалную Троицю от апостол … прияхом. Иос. Вол. Посл., 139. XVI в. ~ XV–XVI вв. [СлРЯ XI– XVII вв., вып. 14, с. 168]. Отсюда значение существительного паства – стадо, а также переносное значение ‘паства овец, духовное стадо, паства’: Мы бо люд³е твои и овцE паст-вы твоея. Илар. Зак. Благ. 249 [Срезневский, т. II, ч. 2, с. 883–884]. А значение существительного пасен³ е – ‘наставлен³е, воспитан³е’. За трудъ паствы люд³и Его пр³яти отъ Него вEнець славы. Илар. Зак. Благ. 249 [Срезневский, т. II, ч. 2, с. 883–884]. Возвратный глагол, образованный от существительного па-ства, имеет только одно значение, образованное от переносного значения суще-ствительного: паствитися – ‘пастись; получать духовную пищу’. Послушание, покорность, готовность трудиться – черты овец стада Христова воспринимались как совершенно положительные характеристики. Стремление принадлежать па-стве, стаду в данном контексте было единственно достойным христианина: МEсто назнаменовавъ и бл9гословивъ, пажить створи, на немъ же хот"ше па-ствитис" стадо бо9словесьныхъ овьць. Нест. Жит. Феод. 2 [Срезневский, т. II, ч. 2, с. 883–884]. То же унифицированное значение собирательного существи-тельного встречается и в Словаре В.И. Даля: Паства – ‘словесное стадо, прихо-жане’. Оба эти образа часто встречаются рядом в одном контексте: И возмутишася нагаи, аки птичья стада, отставша вожа своего и пастыря. Каз. ист., 60. XVI в. [СлРЯ XI–XVII вв., вып. 14, с. 168]. Как видим, существительное пастырь могло употребляться образно и переносно не только по отношению к священнику, ар-хиерею, но и по отношению к правителю, предводителю войска и др., в послед-нем примере вождь и пастырь употреблены как синонимы, они называют одно лицо – предводителя, лидера, руководителя. Кроме евангелизма пастырь, по отношению к церковному «стаду» иногда применялось также существительное пастух: Петръ, митрополитъ всеа Руси, духовный пастухъ, вкупE съ княземъ съ великимъ поиде в Орду. Симеон. Лет., 87; Си же пишемь вамъ пастухом, рекше игуменом и учителем ХсMва стада. Сино-дик Ниж. Печ. м. I, 6 – 6 об. 1552 г. [СлРЯ XI–XVII вв., вып. 14, с. 166]. Заметим, что в евангельских притчах традиционно употребляется стилистически более вы-сокое пастырь. Евангельский образ Пастыря (Христа) и стада (учеников) так прочно вошел в употребление в устной и письменной речи, что даже может вос-приниматься как стертая метафора: И бысть пастух ХристовE цьркъви, уча сло-весьныя овьца. Стихирарь, 96 об. XII в. [Там же]. Среди особенностей употребления рассматриваемых нами евангелизмов не-обходимо рассмотреть индивидуальное употребление существительного пастырь по отношению к Матери Божией в послании апостола Петра (причем без измене-ния грамматического рода существительного, без каких-либо аффиксов): Изволи-ла ты писать, что предала меня в паству Матери Божией; и, такова пастыря имEючи, почто печаловать? Петр, I, 15 [Там же, с. 168]. Здесь процесс метафори-зации прошел еще дальше – эта номинация функционирует уже безотносительно к полу лица, которое она характеризует, обозначая духовного руководителя, ве-дущего христиан – стадо своих овец – по жизненному пути. Это уже вторичное переносное значение, образованное от первого переносного в окказиональном словоупотреблении. Словарь русского языка XI–XVII веков содержит еще один пример слово-употребления евангелизма пастырь, но уже с отрицательной коннотацией. Это достаточно нехарактерно для новозаветных образов, всегда отсылающих говоря-щего и слушающего к первоисточнику, к евангельскому контексту, где каждая реалия имеет свой, особенный, христианский смысл. Вот этот особенный случай: пастырь блудницамъ – ‘содержатель публичного дома’. Хрон. Г. Амарт., 328. XIII – XIV вв.~ XI в. [СлРЯ XI–XVII вв., вып. 14, с. 168]. Подобное употребление лексемы, связанной с притчей о Добром Пастыре, в совершенно противополож-ном значении ‘ведущий не к спасению, а по неправедному, грешному пути’ сви-детельствует о полной ассимиляции в русском языке этого евангелизма. В данном случае мы опять имеем дело с прямым и переносным значениями, напрямую свя-занными друг с другом: пастух овец и попечитель чего-л., кого-л., не только хри-стианской паствы, но и неправедного сообщества. А в контексте «Тои же ЛамEх бE слEпъ, и ловы творяше с пастыркомь хо-дя, и нEкогда ему ходящю по пустынямь и блатом и водяше и пастырь» Палея Толк., 57. 1477 г. ~ XIII в. [Там же, с. 168] значение рассматриваемого нами еван-гелизма практически не соотносится с первыми двумя значениями, оно словно «отрывается» от исходного смысла: пастырь – ‘поводырь’. Причем аффиксы мо-гут варьироваться – ср.: пастурь, пастухъ. В Словаре русского языка XI–XVII вв. приведено еще одно употребление лексемы пастырь в «Физиологе» со значением ‘вожак стада’: Фисилогъ рече о дивнимъ ослE, яко стаду постухъ есть. Физ., 214. XV в. [Там же, с. 166]. Соответствующие значения существительного сохраняются и в образован-ных от них глаголах, прилагательных, но в них преобладают значения, образован-ные от переносных: пастырствовати – ‘быть главой, правителем, сидеть на па-стве духовной, священствовать (над духовной паствой)’: Бога безначального… утвердившого насъ скифетръ держати православия и пастырствовати словес-нымъ Его овцамъ устроивша… мы великий государь царь… Федоръ Ивановичь всеа Руси. Посольсьво Васильчикова. 3. 1588 – 1594 гг; Жезл железный пастыр-ствуяй возвладеет. Спафарий. О сивиллах, 68. 1672 г. [Там же, с. 168]. Аналогичное соотношение прямого и переносного значений обнаруживается в существительном, обозначающем деятельность лица, названного существитель-ным с этим корнем: пастушество – 1. ‘пастушеская деятельность, пастушеское искусство’; 2. ‘перен. пастырская деятельность (духовного лица)’. Ср.: Тогда же протодиакон свиток чтет, и потом подьяци поют кEпанту – се же являет про-тодияконе великое ст9лское пастушество, свитокъ же непрестанное его учение к людям. Корм. Балаш., 320. XVI в. [Там же, с. 166]. Что касается прилагательных, образованных от пастух, значения у них частично дифференцируются: пастыр-ский – ‘относящийся только к духовному руководительству’, а пастушеский – как относительное прилагательное от пастух, так и ‘пастырский, священниче-ский’. – Неустро~ни~мъ пастоушьскымъ. Прав. Митр. Кир. [Срезневский, т. II, ч. 2, с. 886]. В Словаре живого великорусского языка В.И. Даля у глагола пасти отмечен довольно широкий диапазон значений. Именно в русском языке система значений лексем пасти и образованных от нее значительно расширилась по сравнению с исходным новозаветным смыслом. Развились самобытные народные значения, причем большинство из них бытового характера: 1. ‘припасать, готовить, держать в запасе, про нужду, напору, впору’: Паси вино к празднику; Один всего не на-пасешь; 2. ‘беречь, хранить, оберегать, держать в целости, надзирать, блюсти, охранять, соблюдать’: Паси денежку про черный день (здесь пасти выступает как синоним глаголов беречь, экономить); Приставь сторожа, сад пасти (= сторожить, охранять – отметим, что в данном контексте объект охраны неоду-шевленный – не стадо животных или духовная паства, а фруктовые деревья); 3. ‘заботиться о благе словесного стада, прихожан Церкви’, церковное паствити, пастовати. Последнее значение более традиционное, идущее от евангельских слов Иисуса Христа, ср.: Спаситель сказал: паси овцы моя! Нелепо льву овца паствити; стар. И паствят стадо три пастыря [Даль, т. II, с. 21–22]. Первые два значения, указанные В.И. Далем, появившиеся именно в русском языке и обслуживающие бытовую, хозяйственную сферу жизни, вышли из употребления в современном русском литературном языке. Возвратный глагол также имеет ряд местных диалектных значений, не свя-занных с евангельским. Из них первое – ‘кормиться’; также отмечено более ши-рокое переносное значение: пастись, -ся – ‘беречься, стеречься, охраняться, блю-сти, остерегаться’; также страдательная конструкция быть пасому, во всех значе-ниях. Ср.: Худых дел паситесь; Друга пасись, а ворог на виду; Добрый человек Богом пасется; яросл. Я дождя пасусь (боюсь, ср. современное русское опаса-юсь); костром. Она замуж пасется (готовится, собирается) [Там же]. Здесь мы видим более разветвленную по сравнению с современным русским языком систе-му значений, что как раз характерно для говоров больше, чем для литературного языка. В.И. Даль также приводит в своем словаре пословицы и поговорки, в кото-рых использованы прямые и метафорические отношения между пастухом и овца-ми (пастырем и духовными чадами): Без пастуха овцы не стадо. И пастух овцу бьет, что не туда идет. Добрый пастух не о себе печется, о скоте. Худо овцам, где волк в пастухах. Наши дураки без пастуха бродят. Каков пастырь, таковы и овцы [Даль, т. II, с. 22]. В Словаре В.И. Даля отмечено также употребление су-ществительного пастух в значении, более характерном для существительного пастырь: Митрополит Алексей, всей Русской земли пастух и учитель. Больше того, овца стало «обобщенным» именем, характеризующим определенный тип человеческого характера: Не прикидывайся овцою: волк съест. Волк в овечьей шубе (шкуре). Отольются волку овечьи слезы и под. [Там же]. Развитие значений данных евангелизмов с корнем -пас- изображено на схеме (см. схему 1). Примечательно, что в Cловаре языка Пушкина у слов пастух и паства не отмечено никаких дополнительных к исходному значений, все контексты иллю-стрируют прямые значения: пасутся (кормятся) кони, овцы, швейцарские коровы; А там уж и люди гнездятся в горах,/ И ползают овцы по злачным стремнинам,/ И пастырь нисходит к веселым долинам [Сл. языка Пушкина, т. 3, с. 297]. Все же среди двенадцати употреблений А.С. Пушкиным глагола пастись есть один кон-текст, в стихотворении «Свободы сеятель пустынный…» 1823 года, где этот гла-гол приобретает обобщенное, метафорическое значение: Паситесь, мирные наро-ды!/ Вас не разбудит чести клич./ К чему стадам дары свободы?/ Их нужно ре-зать или стричь [Там же, с. 296]. В этом стихотворении Пастырь – и евангель-ский образ, и, в то же время, уже самостоятельный, созданный поэтом. В данном контексте общеязыковая экспрессивность под влиянием определенным образом организованного контекста перерастает в экспрессивность, которую М.А. Бакина называет окказиональной, она отличается от первой более высокой степенью сво-его проявления, и авторское отношение к народу, названному пасущимся стадом становится более явным [Бакина, 1991]. Таким образом, слова, вступающие во взаимодействие в языке произведения, получают различные смысловые сдвиги от нормативных значений, а эти сдвиги и формируют образ в его законченном виде. Второй образ, функционирующий обычно рядом с образом Пастыря, – ов-ца, или овечка, а также стадо (некоторые контексты употребления этого сущест-вительного уже были нами рассмотрены). Помимо прямых значений – номинаций соответствующих животных или их совокупности – в исторических словарях рус-ского языка отмечаются переносные значения. Так, в следующих примерах овца употреблено в значении ‘беззащитное существо, нуждающееся в помощи Божией, духовное чадо’: Избави мя отъ нищеты сея…, яко овцу отъ устъ лвовыхъ. Сл. Дан. Зат; Изволи Бъ9 слжMоутел¦ собе и пастоуха словесьныхъ овьчь Ново-угороду. Новг. I лет. 6723 г. [Срезневский, т. II, ч. 1 , С. 596–597]. А.С. Пушкин использует существительное овца преимущественно в прямом значении – например, в «Отрывках из путешествия Евгения Онегина»: И вкруг кочующих костров пасутся овцы калмыков. Однако есть и другое употребление – в «Станционном смотрителе» Пушкин использовал существительное овечка именно в евангельском значении, которое, в свою очередь, является метафорическим. Ведь сама притча основана на пере-носном, образном значении слов пастырь, пасти, стадо, овцы. Так, по Словарю языка Пушкина, заблудшая овечка – ‘о человеке, сбившемся с правильного пути’ [Сл. языка Пушкина, т. 3, с. 81]. Это прямая аллюзия на притчу о потерянной драхме и заблудшей овце. Ср.: «Авось, – думал смотритель, – приведу я домой з а б л у д ш у ю о в е ч к у мою» и начало евангельской притчи: Кjй человёкъ t вaсъ и3мhй сто2 nвeцъ, и3 погyбль є3ди1ну t ни1хъ, не њстaвитъ ли девzти1десzти и3 девzти2 въ пустhни, и3 и4детъ в8слёдъ поги1бшіz, д0ндеже њбрsщетъ ю5 [Лк. 15, 4]. Понять и почувствовать всю глубину образа, использованного А.С. Пушки-ным, можно только зная широкий контекст – экстралингвистическую ситуацию, воссоздаваемую в художественном произведении. Сравнение (образ) выступает в этой повести как средство возбудить деятельность воображения читателя в нуж-ном писателю направлении. Евангельский образ приобретает новые смысловые, эмоционально-стилистические оттенки. Добавочные информации в языке худо-жественного произведения выполняют важнейшую эстетическую функцию. Они не случайны, но всегда целенаправленны и, будучи связаны друг с другом в кон-тексте нескольких фраз и даже всего произведения, вызывают в сознании читате-ля цепь ассоциаций, осознанно активизированную автором. Называя Дуню заблудшей овечкой, автор показывает свое отношение (и от-ношение героя) к ее поступку, вызывает у читателя мысли о грехе и возможности покаяния. Кроме того, здесь кроется аллюзия еще на одну притчу – «О блудном сыне», вернувшемся и покаявшемся. Только во второй притче блудный сын сам решил переменить свою жизнь и вернуться к отцу, в первой же притче Добрый Пастырь сам ищет заблудившуюся неразумную овцу и, найдя, радуется: Тaкw, глаг0лю вaмъ, рaдость бывaетъ пред8 ѓгGлы б9іими њ є3ди1номъ грёшни-цэ кaющемсz [Лк. 15, 10]. Как мы помним, в повести Пушкина это происходит с героиней слишком поздно. Итак, мы попытались отметить все значения – прямые и метафорические, связанные с контекстом евангельских притч или семантически далеко отошедшие от них. Как мы убедились, этот образ приобрел разнообразные дополняющие друг друга значения, которые употребляются не только носителями современного рус-ского литературного языка, но и в русских говорах, и представителями как хри-стианской, так и других культур. Список сокращений, принятых в работе П. – А.С. Пушкин СлРЯ XI–XVII вв. – Словарь русского языка XI–XVII вв. Список сокращений названий источников по Словарю русского языка XIX–ХVII вв. Приводится по: Словарь русского языка XI–XVII вв. М., 1975–2005. Вып. 1–28. Справочный выпуск. Иос. Вол. Посл. – Послания Иосифа Волоцкого / Подгот. Текста А.А. Зимина и Я.С. Лурье. М.; Л., 1959, к. XV – н. XVI в., сп. XVI в. Каз. ист. – Казанская история / Подгот. Текста, вступ. статья и примеч. Г.Н. Моисеевой. Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. М.; Л., 1954. 1564 – 1565 гг., п. к. XVI в., дополнения – по сп. 60-х гг. XVII в. Корм. Балаш. – Кормчая Балашева, с прибавлениями. Рукоп. БАН. 21.5.4. XVI в., с прибавл. XVII в. Палей Толк., 1477 г. – Толковая Палея 1477 года. Воспроизведение Сино-дальной рукописи № 210. СПб., 1892. Вып. 1. IV с., 302 л. (Изд. ОЛДП, № 93). XIII в., сп. 1477 г. Патерик Син., XI в. – Патерик Синайский. Рукоп. ГИМ, Син. № 551 [в Сло-варе цитируется по изд.: Синайский патерик. / Изд. подгот. В.С. Голышенко, В.Ф. Дубровина. Под ред. С.И. Коткова. М., 1967. XI в.; греч.: PG, 87, ps. 3, 2852–3112; добавления: Смирнов И.М. Синайский патерик в древнеславянском перево-де. Сергиев Посад, 1917. С. 122–123, 125, 285–295; Preuschen E. Palladius und Rufinus. Giessen, 1897. S. 13–23, 94–95; ср.: The Journal of Theolog. Studies. 26. 1975 (Pattenden Ph. The Text of the Pratum Spirituale), 38–54]. Посольсьво Васильчикова – Посольство в Персию Григория Борисовича Ва-сильчикова // Памятники дипл. и торг. снош. Моск. Руси с Персией. Спб., Т. 1 (Тр. Вост. отд-ния Русск. Археол. Об-ва, Т. 20). С. 1–221. 1588–1594 г. Симеон. Лет. – Симеоновская летопись // ПСРЛ. Т. 18. СПб., 1913, к. XV–н. XVI в. Синодик Ниж. Печ.м. I – Синодик нижегородскаго Печерского монастыря 1552 г. Рукоп. Г.А Горьковской обл., ф. 2013, оп. 502а, д. 161. Спафарарий. О сивиллах – Книга о сивиллах Николая Спафария, 1672 г. Ру-коп. РГБ, ф. 256 (Рум.), № 227, вт. Пол. XVII в. [переизд.: Спафарарий. О сивил-лах, колика быша и киими имяны и о предречении их // Спафарий Николай. Эсте-тические трактаты / Подгот. тектов и вступительная статья О.А. Белобровой. Л., 1978. С. 48–86. 1672 г.] Стихирарь – Стихирарь месячный на крюковых нотах. Рукоп. БАН, 34. 7. 6 (Осн. №1267), л. 1 – 203. XII в. Физ. – Карнеев А. Материалы и заметки по литературной истории Физиоло-га. СПб., 1890 (Изд. ОЛДП, № 92), сп. XV и XVI вв. [греч.: Pitra J.B. Spicilegium Solesmense. III. Parisiis, 1855, 338–378]. Хрон. Г. Амарт. – Истрин В.М. Хроника Георгия Амартола в древнем славя-но-русском переводе. Т. 1. Текст. Изд. ОРЯС Рос. АН. Пг., 1920. XI в., сп. XIII–XIV и XV в., вар. XV–XVII вв. [греч.: Муральт Э.Г. фон. Хронограф Георгия Амартола // Памятники языка и словесности, их списки, чтения и объяснения. СПб., 1859; Georgii Monachi Chronicon / Ed. Boor C. de. Vol/ 1–2. Lipsiae, 1904; продолжение Хроники Георгия Амартола по Ватиканскому списку № 153 – в изд. Истрин В.М. Хроника Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе, 1922. Т. II. С. 3–65].

Скачать электронную версию публикации