Роман А. Королева «Эрон» в аспекте интертекстуальных связей с романами Петрония и Апулея | Сибирский филологический журнал. 2008. № 4.

Роман А. Королева «Эрон» в аспекте интертекстуальных связей с романами Петрония и Апулея

В статье анализируется роман А. Королева «Эрон» в аспекте ин-тертекстуальных связей с романами Петрония и Апулея.

Роман А. Королева «Эрон» в аспекте интертекстуальных связей с романами Петрония и Апулея.pdf Один из устойчивых принципов поэтики постклассической литературы (мо-дернистской и постмодернистской) - игра традиционными образами, ситуациями и известными литературными формами предыдущих эпох, что выражается в па-родировании, травестировании, ироническом снижении, намеренном эпигонстве, римейке. Поэтика проявляет эстетику повторения, сталкивающиеся в тексте раз-ные культурные коды открывают многовариантную картину мира. Повторение рассеивает смыслы, деконструирует текст: «Каждая переакцентовка смысла по-рождает новые и новые его версии» [Скоропанова, 2001, с. 50]. Литература второй половины ХХ века проявляет устойчивый интерес к поздней античности, исследователи (С. Аверинцев, Д. Затонский, Н. Лейдерман, А. Мережинская) указывают на схождение эпохи поздней античности (эллиниз-ма), эпохи барокко и эпохи постмодерна (различая постмодерн как культуру по-стиндустриального общества и постмодернизм как литературное направление) [Затонский, 1996, с. 194]. А. Мережинская выделяет точки сближения как художе-ственного мышления («с художественным мышлением эпохи эллинизма постмо-дерн роднит “избыточность”, своего рода неидеологичность»), так и общее мироотношение («внутренняя пассивность духовных усилий») [Мережинская, 2004, с. 14]. К античности и к античным сюжетам А. Королев обращался неодно-кратно: в повести «Гений местности», романе «Змея в зеркале», большое место отсылки к античной литературе и аллюзии на античные сюжеты и образы зани-мают в романе «Эрон» (опубликован в 1994 году). Код античности указан в названии романа. В главе «Хронотоп» (в первой из риторических глав, дающих контекст реальных исторических событий 1970-1980 годов ХХ века фабульным событиям романа) автор объясняет неологизм «Эрон»: имя бегущего бога, сына античных богов Эроса и Хроноса. Концепт «эрон» объе-диняет время и эрос в беге, задавая проблему субъекта власти над бытием и суще-ствованием (Эрон - убегающий от… или стремящийся к... или бог, вовлекающий в…), а по отношению к персонажам романа - проблему потерянности, неориен-тированности человека в ускользающем времени, деформацию влечения к реаль-ности, исчезновению метафизики бытия, недоступной человеческому осознанию. Сюжет романа «Эрон» - испытание столичной и нестоличной жизнью четы-рех провинциалов, приехавших в Москву в надежде реализовать себя. Хрони-кальные границы романа - время поздней советской империи (1972-1994), но ро-ман Королева исследует не только ситуацию конца советской цивилизации, но и новый (подобный кризису античной цивилизации) кризис современной европей-ской цивилизации (в риторических главах «Хронотоп» советская реальность вво-дится в масштабы земной цивилизации). Античность входит в художественный мир романа, во-первых, через упоми-нание античных мифологических имен, отсылок к античной философии и литера-туре (через знаки, создающие один из слоев интертекста); во-вторых, посредством аллюзий, скрытых и прямых параллелей отдельных ситуаций и сюжетных линий романа к известным в античной литературе ситуациям и сюжетам. Прямая связь с романом Петрония «Сатирикон» установлена названием главы из второй части романа («Сатирикон Святого Антония»), но сюжетные положения в этой главе и других главах романа заставляют обнаруживать немаркированные связи с еще одним романом римской литературы - «Метаморфозы, или Золотой осел» Апулея. Выявляя переклички между античным романом и романом А. Королева, вы-делим два аспекта: актуализация картины мира, «опредметившейся» в позднем античном романе, и использование элементов его поэтики. Исследователи, обна-руживающие истоки романного мышления в античности (М. Бахтин, И. Стрельникова, И. Тронский, А. Лосев), отмечают, что в античном романе воз-никает «особая зона построения художественного образа, зона контакта с неза-вершенной современностью» [Бахтин, 2000, с. 24]: предметом изображения в ан-тичном романе становятся негероические события; частный человек; современ-ность, а не историческое или мифологическое время; вымышленные ситуации. Античный роман имел устойчивую структуру, выдвигая на первый план любов-ный сюжет и сюжет странствий несчастных влюбленных, и характеризовался жанровой «пестротой», соединяя в себе бытовое и фантастическое, наррацию и риторику (различные виды философских диалогов), серьезное и смеховое. Рим-ский роман (I-II вв. н.э.), обнаруживая родство, во многом отталкивается от гре-ческого романа (I - II вв. до н.э. - «Эфиопская повесть» Гелиодора, «Левкиппа и Клитофонт» Ахилла Татия, «Дафнис и Хлоя» Лонга): разрушает идиллическую картину мира, пародируя любовный сюжет и сюжет путешествия; делает акцент на современном, чаще всего маргинальном человеке, существующим в ситуации кризиса культуры. Структура романа «Эрон» обнаруживает близость структуре римского рома-на: соотношение повествовательных и риторических пластов текста; реалистиче-ская и фантасмагорическая образность; композиция автономных фрагментов тек-ста и центробежная фабула; способы изображения персонажей. Королев, подобно авторам римских романов, объединяет, во-первых, натуралистические описания быта разных социальных слоев позднесоветской России (блестящая жизнь мос-ковской элиты, к которой принадлежит один из центральных персонажей, Филипп Билунов; жизнь столичной богемы, представляющих современную андеграунд-ную, авангардную культуру; «дно» столичного плебса, фабричных «лимитчиц», в среде которых оказалась героиня романа Надя Навратилова; столичная индустрия «жриц любви», которой стала сестра Нади, и другие стороны неофициальной жизни столицы); во-вторых, повествования о судьбах и приключениях нескольких персонажей, их скитании по «новому Риму», более похожему на новый Вавилон, провинциалов Адама и Антона, Нади и Франца Бюзинга (в центре четыре судьбы, четыре автономных фабулы); в-третьих, главы-диалоги, интеллектуальные диспу-ты-диатрибы (беседы Адама и архитектора Ц., Нади и Франца Бюзинга); в четвер-тых, фантасмагорические превращения, сцены мистических видений персонажей, мотивированные измененным сознанием, но заставляющие вводить дискурс ме-тамоморфоз (сцена явления Богородицы в русскую деревню и сцена на скотобой-не, воспринимаемые Адамом как черная мистерия; встреча Филиппа с Единоро-гом; полеты Нади с Аггелом над землей). В данной статье мы вынуждены ограничиться более узким аспектом, выяв-ляя непосредственные параллели с романами Петрония «Сатирикон» (I в. н.э.) и Апулея «Метаморфозы, или Золотой осел» (II в. н.э.). Прямая связь с романом Петрония установлена названием главы из второй части романа («Сатирикон Свя-того Антония») и именованием одного из персонажей романа «Эрон», Антона, именем Аскилта, одного из персонажей романа «Сатирикон». Фабула романа Пе-трония - похождения бродяги и преступника Энколпия, сопровождаемого его друзьями-любовниками Гитоном и Аскилтом, их общение с осмеиваемыми ими разными представителями общества (пир у Тримальхиона) соотносится не только с историей Антона-Аскилта; в четырех основных сюжетных линиях романа «Эрон» сюжет организует путешествие героев. Важно подчеркнуть ориентацию Королева именно на петрониевскую семантику, связанную не с идеей пути, а с идеей блужданий, невозможности нахождения не только сакрального места, но и комфортного положения, согласия с реальностью. Путешествия персонажей Ко-ролева разнонаправленны: из провинции в столицу перемещаются Адам Чарто-рыйский, Надя и Люба Навратиловы, Антон Алевдин; из столицы в провинцию в разное время бегут Надя и Адам; из России в Африку уезжает Филипп Билунов, а из Европы в Россию приезжает муж Нади Франц Бюзинг. В «Эроне» воссоздается ситуация отторжения частным человеком официального, и даже общественно значимого мирообустройства, изображена неофициальная, преимущественно ин-тимная жизнь советских людей, от бегущих имперских установок в эрос, устраи-вающих общий пир во время чумы (лимитчики компенсируют ад работы и быта в телесных утехах; элита спасается от бесцельности в эросе). Однако современный эрос утратил свою онтологическую основу, органичность, и превращается в теат-рализованную, сознательно организуемую и рефлексируемую сексуальность, в телесные игрища. Всеобщее ощущение кризиса существования - то, что роднит героев Королева с героями Петрония. Стремление героев к удовольствию и наслаждению и у Петрония, и у Коро-лева - не только попытка «скрыться» от абсурдной реальности, отторгающей че-ловека, но и проявление человеческих качеств, как органичных (сохранившееся в цивилизованном человеке влечения к жизни, к участию в ее сотворении), так и формируемых социумом: персонажей манит возможность, «разрешенность» раз-нонаправленных форм жизни, разрушающих их слабую интенцию к осмысленно-му существованию: Адам сознательно идет на соблазнение избалованной пред-ставительницы богемы Риты Билуновой, реализуя свое влечение к порочному, но соблазнительному миру; Антона соблазняет не только непорочная красота Ме-лиссы, но и обыденное насилие ее матроны Мелиссанды, эстетика маргинальных физиологических мистерий, подобных позднеримским телесным празднествам. В молодом поколении Королев выбирает не антагонистов массовой культу-ры, но мыслящих людей, обреченных и на влечение к низкой реальности, и на «бег» от нее, на путешествие в поисках места, не захваченного насилием и поро-ком: Филипп Билунов бежит от власти телесных связей с женщинами на африкан-скую охоту; студент-архитектор Адам Чарторыйский, не ставший в Москве сози-дателем, отказывается от реализации в обществе, но не обретает метафизических ценностей; Антон, более других поддавшийся соблазнам жизни-наслаждения, убегает не только из города, но от эмпирической жизни, внушающей отвращение; Франц Бюзинг самоубийством завершает поиск смысла своего присутствия в ми-ре; Надя Навратилова, казалось бы, вовлеченная эросом в процесс жизнетворения, родившая ребенка, оказывается в психушке. В отличие от аллюзий на роман Петрония, аллюзии на роман Апулея «Мета-морфозы, или Золотой осел» не манифестированы, но заметны в ряде сюжетных положений, а главное, в использовании пародийной коллизии превращения как нарушения и возвращения к норме. Фабула романа Апулея основана на странст-виях и испытаниях молодого юноши Луция в обличье осла, в которого герой пре-вращается в результате желания превращений, нарушения запретов, риска маги-ческих обрядов. Приключения-превращения-путешествия Антона Алевдина в главе «Сатирикон Святого Антония» можно наложить на схему фабулы Апулея: перемещения героя из сферы обыденной жизни на ее «дно»; знакомство с многи-ми формами жизни современного дробного социума, что становится возможным при подчинении «проводникам», при отказе от этических запретов; но в конце не возвращение в прежнюю жизнь и в собственный образ, как в «Метаморфозах», а бегство от цивилизации. В сюжете Антона выделяются две основные коллизии: испытание мнимым идеалом (метаморфозы отношений с женщинами - Мелиссой и Мелиссандой) и испытание демонстративным пороком (метаморфозы однополого секса). Одиночество Антона до встречи с Мелиссой - это исходная ситуация, харак-теризующая отстраненность героя от окружающей реальности, в которой он уст-роился (диджей дискотеки в гостинице «Интурист»), хотя критически оценивает происходящее вокруг. Встреча с Мелиссой рождает в нем эротические влечения, чувственное переживание красоты реальности, в том числе и внешней роскоши жизни. Любовь приводит к потере своего «я», к положению раба, и разлука с объ-ектом любви - к новым превращениям, к подмене животворного эроса влечением к телесным проявлениям жизни, изощренным физиологическим экспериментам, к подчинению учителям наслаждений (сюда мы относим не только московский «са-тирикон», но и вторую встречу с Мелиссой, которую заменяет Мелиссанда). Фи-нальное бегство Антона от искушений - это, с одной стороны, превращение жи-вотного в человека, с другой стороны, это поражение молодого героя на пути к самоопределению. Знакомство с Мелиссой, положившее начало череде метаморфоз, приводит к восстановлению в современном человеке влечения к жизни, Антон перестает быть эгоистом, но он попадает под власть женщины над собой. Власть Мелиссы над Антоном связана и с тем, что Мелисса обожествляется им за ее стремление дос-тигнуть высокой духовной целомудренности эроса, не оскверняемого низкой те-лесностью. Потеря духовной независимости Антона приводит к тому, что он ми-фологизирует порочную игру Мелиссы, она является из манящей роскошной ре-альной жизни, и Антон готов обманываться, пока не убеждается в тождественно-сти Мелиссы всему известному Антону неидеальному миру столицы. Метаморфо-за Антона, обыгрывающая метаморфозу Луция вследствие доверия женщине, превращение в одержимого влечением животное, констатируется сменой имени: Мелисса, устанавливая правила чувственной игры, называет Антона Аскилтом, и он принимает не только имя, но и положение, тождественное герою Петрония, Аскилта, неудачливого любовника Энколпия, оказавшегося лишним в любовном треугольнике Энколпий - Гитон - Аскилт. Несмотря на то, что Антон получает имя Аскилта, он более соотносим с мыслящим Энколпием: поддаваясь искуше-нию окружающих, втягивающих его в оргии, он оставляет за собой способность оценивать происходящее, главное отличие Антона от Энколпия - этическое соз-нание. Печать христианской этики подчеркивается исконным именем: «Антон» («вступающий в бой» [Суперанская, 1998, с. 117]), это римское родовое имя, свя-зывающее героя именно с римской культурой, имя патриция, с другой стороны, этим именем Королев связывает героя с образом святого Антония, христианского святого, искушаемого эротическими желаниями и преодолевшего эти искушения. Профанирование христианского в Антоне подчеркнуто сравнениями его с Хри-стом, даваемыми соблазнителем-водителем по жизни-наслаждению Фиглиным, Мелиссой, кторая и проверяет Антона на непорочность, и не верит в него, называя Аскилтом, рабом для телесных игр. Если Энколпий выражает мироощущение че-ловека конца античной эпохи, кризис языческого сознания, в том числе и кризис эроса как органического начала жизни («Герои Петрония не верят ни во что, у них нет уважения ни к себе, ни к людям, у них нет цели жизни» [Лосев, 2005, с. 444]), то в Антоне воплощен кризис христианского сознания и, шире, личностного соз-нания, не способного к саморегуляции, к преодолению искушений реальностью. Этим объясняется и смена аллюзий в этой фазе сюжета: сюжет удаляется от «Ме-таморфоз», в котором испытания не разрушили человеческой сущности героя, и сближается с «Сатириконом». Соотносимы образы героев: Антон - Аскилт и Эн-колпий, Фока Фиглин - Тримальхион, Мелиссанда - Квартилла; эпизоды, в кото-рых герои сознательно уравнивают себя с носителями порока и низких страстей: насилие Антона Мелиссандой - встреча героев Петрония с богатой дамой Квар-тиллой и ее помощницами-служанками; пир у Тримальхиона - и банкет в честь дня рождения гомосексуалиста; похождения Антона и Фоки Фиглина, давнего знакомого Антона. Антон Алевдин более близок к античному ощущению телесности, чем дру-гие герои романа, он не стремится преодолеть в себе плотские влечения, напро-тив, погружается в эрос, но не в античный эрос, который был проявлением полно-ты жизни, что «необходимым образом противостоит христианству, действи-тельно дает опору для земных и телесных утешений, лишая их характера разгула и порочности, но в то же время не уничтожая их во имя чисто духовных идеалов» [Лосев, 1993, с. 60]. Уже в романе Петрония эрос теряет свою созидательную, гар-монизирующую силу, переходя из области идеального в область физиологии. Ко-ролев фиксирует, как античный эрос деформируется в современном мире. Антон не испытывает гармонизирующего наслаждения и физиологические игры воспри-нимает как насилие: «Погружение в Аид продолжалось. Уже скоро месяц, как Антон полупьян и надыбан травкой, потому и не смог понять, что это: кошмар-ный сон или кошмарная явь» [Королев, 1998, с. 297]. Финальная ситуация сюжета - бегство Антона в пустыню. Не оправдав сво-его имени, Антон поддался чувственной силе, разрушительной для его личности, но в процессе превращений ужасается власти телесных искушений, бежит от со-блазнов, но и от эроса, пробуя усмирить плоть аскезой. Так фабульно обосновы-вается возвращение от эроса к этике, обусловливает аллюзию с сюжетом святого Антония, римским гражданином, бежавшим в пустыню от порочной жизни, чтобы побороть чувственные искушения. Антону Алевдину дается возможность выхода из власти безличностных инстинктов, но не с помощью веры, как святому Анто-нию, а под влиянием экзистенциального ужаса, ужаса от бытия, от несвободы собственного существования. Поэтому финал в сюжете Антона (бессильное вопрошание человеком бытия) соотносится с финалом «Золотого осла» Апулея, показывающим возвращение к реальной жизни; но у Апулея герой принимает власть богини Исиды, богини пло-дородия и семьи. Разность современного и позднего античного мироощущений очевидна: античный человек находил смысл в проживании реальной эмпириче-ской жизни и обретал покровительство высших сил. Современный человек, хотя и следует христианской этике, но, не владея верой в метафизическую реальность, утратил способность влечения к физической реальности. Ощущение бытия как неупорядоченной, лишенной логоса бесконечности не дает признания ни власти высших сил, ни эмпирической реальности.

Ключевые слова

русская литература, А. Королев, интертекстуальные связи, позднеантичная литература, роман

Авторы

ФИООрганизацияДополнительноE-mail
Климутина А.С.Томский государственный университет
Всего: 1

Ссылки

Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб., 2000.
Затонский Д. Постмодернизм в историческом интерьере // Вопросы литера-туры. 1996. № 3.
Королев А. Эрон // Королев А. Избранное. М., 1998.
Лосев А.Ф. Античная литература. М., 2005.
Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1993.
Мережинская А.Ю. Русский литературный постмодернизм: Художественная специфика. Динамика развития. Актуальные проблемы изучения. Киев, 2004.
Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык. СПб., 2001.
Суперанская А.В. Словарь русских личных имен. М., 1998.
 Роман А. Королева «Эрон» в аспекте интертекстуальных связей с романами Петрония и Апулея | Сибирский филологический журнал. 2008. № 4.

Роман А. Королева «Эрон» в аспекте интертекстуальных связей с романами Петрония и Апулея | Сибирский филологический журнал. 2008. № 4.