Язык Погодинского летописца: о соотношении текстов сибирских летописей.pdf Как известно, сибирские летописи - это памятники XVII века чертами исто-рических и воинских повестей, объединенные тематически: в основе каждого тек-ста лежит рассказ о покорении Сибири. Составители многочисленных текстов сибирских летописей в качестве источника материала опирались, как правило, на одни и те же исходные тексты (Написание Ермаковых казаков, Синодник, татар-ские летописи, грамоты), следуя в изложении и стилистических приемах образцо-вым книжным текстам, какими в их представлении являлись тексты Писания или Хронографов. При этом они добросовестно компилировали разные источники, поскольку компиляция была основным литературным приемом той эпохи [Дерга-чева-Скоп, 2000]. Но несмотря на значительные текстовые пересечения и совпа-дения, сибирские летописи отличаются друг от друга конкретными деталями, от-ношением к излагаемым событиям, а также стилистической и языковой организа-цией, так как в каждом тексте повествование строилось в соответствии с опреде-ленными коммуникативными задачами, которые стремился реализовать автор-составитель, и отражало свойственный автору уровень книжной учености и опыт-ности в книжном деле. Эти различия, обнаруживаемые при сравнении даже очень близких текстов (например, Есиповской летописи и Румянцевского летописца или Есиповской летописи и Погодинского летописца), представляют большой интерес для лин-гвистического анализа с точки зрения проявленной в них индивидуальной языко-вой личности и языковой компетенции авторов-составителей, что и определяет уникальность каждого текста. В данной статье анализируется языковая организация Погодинского лето-писца (далее - ПЛ), опубликованного в [Летописи сибирские, 1991] в сопоставле-нии с текстом Есиповской летописи (далее - ЕЛ) основной редакции по Сычев-скому списку (текст опубликован в [ПСРЛ, 1987]). Профессиональные книжники XVII века (В.В. Данилов, например, говорит о сословии специалистов письма, профессионалов «диячьей избы», появившихся в этот период [Данилов, 1955]) владели нормами стандартного книжного языка ка-нонических церковных памятников и гибридного книжного языка. Общеизвестно, что обучение книжному делу (и грамотности вообще) строилось на чтении и пе-реписывании образцовых церковных текстов [Живов, 1995]. Однако, система язы-ковых средств, которую использовали русские книжники, изначально носила ге-терогенный характер, поскольку в ней сосуществовали восточнославянские и церковнославянские элементы, порождая возможность выбора. «Выбор вариантов указывал на традиционность текста, на те образцы письменного узуса, к которым должен примкнуть новый текст. Если текст создавался в определенной жанровой традиции (летописной), выбору вариантов был свойствен консерватизм. В тек-стах, где жанровая традиция оказывалась прерванной, возрастала пропорция ин-новативных форм» [Живов, 2004, с. 59]. Составителям летописей нередко прихо-дилось обращаться к местному материалу, для изложения которого на начальном этапе еще не сформировались стереотипы, что способствовало интерференции книжных и некнижных языковых средств. В таком случае степень интерференции разнородных элементов зависела от мастерства, литературного опыта и языковой компетенции автора. Как показала Е.К. Ромодановская, ЕЛ была памятником зарождающейся «русской литературы в Сибири и представляла собой попытку оценить и осознать историю Сибири изнутри» [Ромодановская, 2002, с. 94]. Стремясь изобразить присоединение Сибири к России как факт, заранее предрешенный волей Божьей, автор-составитель активно проявляет себя в тексте, давая моральную оценку со-бытиям и персонажам, эмоционально выражая свое отношение. Следуя книжным образцам, Савва Есипов умело переработал имевшиеся в его распоряжении пись-менные источники информации, такие, как Написание Ермаковых казаков, Си-нодник и татарские летописи, воссоздав древнерусскую летопись не только в об-щих принципах отбора и изложения материала, но и в использовании языковых средств. Компилируя фрагменты Хронографа, он устранил книжные излишества более позднего времени и весьма умеренно использовал «плетение словес» даже в самых высоких риторических моментах летописи. Цитаты из деловых докумен-тов, отражающих иной языковой регистр (деловой), он также обработал в едином стилистическом ключе. Вследствие этой работы гетерогенность текста ЕЛ оказа-лась сглаженной, повествование приобрело черты гибридного книжного узуса, который характеризовался архаичной системой склонения и спряжения, напри-мер, сохранением в повествовании простых претеритов, предикативным употреб-лением кратких действительных причастий, инфинитивом на -ти, использовани-ем оборота «дательный самостоятельный» и др., и незначительными вкрапления-ми элементов делового узуса. Относительно текста ПЛ можно сказать, что его не пронизывает единая ав-торская концепция. Даже поверхностный анализ ЕЛ и ПЛ показывает высокий процент дословного совпадения обоих текстов в основной части повествования. Ср., например, главы: «О княжении сибирских царей и князей», «О царе Кучуме», «О пришествии Сейдяка», «О взятии городов и улусов» и др. Но текст ПЛ отлича-ется от ЕЛ обилием всякого рода уточнений, в том числе географических. Совер-шенно очевидно, что свою задачу составитель видел в наполнении конкретными сведениями достаточно абстрактного и обобщенного повествования о покорении Сибири, представленного в ЕЛ. Географические справки приводятся в тексте при каждом удобном случае. Например: «В сию же реку Туру вниде с правой стороны река Салвада да Тагил. Как пловучи Турою рекою до Верхотурья к Туринскому острогу, а Туринской острог стоит на той же реке Туре на правой стороне. А река Тура ниже города Тюмени многими поприщи пала в реку Тоболу… А выше Тоболска многим расстоянием на той же реке Иртыще стоит город Тара». Кроме того, ПЛ дает подробное описание пути дружины Ермака [Летописи сибирские, 1991, с. 68], встречаются выражения, отражающие знания воинского дела: «с вогненным боем», «в пансири тягче», «ратные люди», «на войну ит-тить», «языка тотарского не изымаша», «ясаул казачей», «устройно ополчи-тись» и др. Возможно, автор ПЛ был очевидцем или участником сибирского по-хода Ермака [Ромодановская, 2002, с. 201], хотя описания столкновений казаков с туземцами не отличаются деталями, сохраняя стилистику и общие формулы воин-ской повести, характерные и для ЕЛ. Ср., например, главы «О бою под Чюваше-вым» и «О взятии городков и улусов», в которых явно просматривается влияние Хронографа. В отличие от ЕЛ в тексте ПЛ заметно меньше нравоучений, риторики и цитат из Писания, на первый взгляд кажется, что в обработке исходного текста прояви-лось авторское стремление к демократизации стиля изложения [Панин, 1994, с. 162]. В то же время в ПЛ достаточно контекстов с попытками «плетения сло-вес», витиеватостью, напоминающей «маньеризм», очевидно, связанный с автор-скими представлениями о «книжности». Ср. соотносительные фрагменты: «…прослави Бога…, яко яви ему государю таковую превеликую богатую ми-лость» (ПЛ) - «…прослави Бога…, яко явит такову свою милость» (ЕЛ); «…во мнозих местех поставишася гради и села, веси, в них же множество внутрен-ния жителя православных пребывания быша, паче же просиявающе в веле-лепную славу Отцу и Сыну и Святому Духу» (ПЛ) - «…во многих местех поста-вишася гради и святыя божия церкви, и монастыри создашася во славословие Отцу и Сыну и Святому Духу» (ЕЛ); «Боже, помози нам, рабом своим, и просла-ви свое великолепное имя святое, где было безбожие!» (ПЛ) - «Боже, помози нам, рабом своим» (ЕЛ) и под. Как и в ЕЛ, конкретных дат в тексте ПЛ мало. Главным временным ориенти-ром для составителя ПЛ является гибель Ермака, поэтому и описываемые собы-тия он выстраивает в два ряда: до гибели и после, корректируя отклонения в хро-нологии исходного текста. Так, он точно помнит, что московский воевода князь Болховский (в тексте - Волконский) пришел в Сибирь уже после гибели Ермака. Останавливая плавное течение рассказа, он акцентирует внимание читателя на этом факте, делает отсылки вперед, повторяет уже сказанное, в результате чего изложение становится сбивчивым. Ср. в главе «О послании к государю к Москве сь сеунчем»: «С ними же государь послал воевод своих князя Семена Волконскаго да голов Ивана Киреева да Ивана Васильева сына Глухова… А Ермаку указал го-сударь быть к Москве, и Ермак в тое пору убит, покамест сеуншики ездили к Москве. О убиении Ермакове речется после сих, а как Ермак был жив еще в Старой Сибири до убиения своего» и в главе «О государевых воеводах с Моск-вы» через несколько страниц: «Князь Семен Волконский пришол в Старую Си-бирь, что был царя Кучюма город. А Ермак уже убит до князя Семенова прихо-ду». Ср. также название главы «О послех от Карачи во град Сибирь, как еще Ер-мак жив бысть». Вставки четко выделяются в тексте ПЛ, усиливая его неоднородность. Тек-стовые «швы» хорошо заметны, поскольку нарушают связность текста, а порой и общую логику. Приведем несколько соотносительных фрагментов из ЕЛ и ПЛ, которые демонстрируют «ошибочные» чтения», возникшие в ПЛ в результате механических вставок или упрощения исходного текста. ЕЛ ПЛ «Сия бо Сибирьская стра-на полунощие отстоит же от Росии царствующаго града Москвы многое разстояние, яко до двою тысяч поприщ суть. Сих же царств Росийска-го и Сибирьские земли обле-жит Камень превысочайший зело». «Сия убо Сибирская страна полуно-щие отстоит же от Росийского государст-ва, от царствующаго града Москвы мно-гое растояние, яко до двою тысящ и трех сот верст до перваго сибирскаго града Верхотурья, а ходу зимним путем з бол-шими возы семь недель. А стоит город Верхотурье на реке на Туре, на левой стороне. Суть же промежь Московскаго государства и Сибирьские земли облежит Камень превысочайши». Во фрагменте ПЛ исходный текст разрывается топографическими уточне-ниями перед словоформой суть, которая затем оказывается включенной в преди-кативную единицу, имеющую собственный предикат облежит, и образует вместе с ним «фантастическую» форму сказуемого - суть… облежит. ЕЛ ПЛ «Царь же Кучюм царствова в Сибири лета доволна во изобилии, радости и веселии, дани и оброки со многих язык имаше даже до лета повеления господня, в ня же бог восхоте царство его разрушити и предати православным христия-ном». «Царь же Кучюм царствова в Сибири лет доволно, во многом бо-гатьстве, в своей бусурманской сла-ве, и дани, и оброки со многих лю-дей иноязычных имяше. И по сем царь Кучюм посла сына своего Алея с ратью воевать в Чюсовую…А за год до того времени, как Кувчюмов сын дошол на Чюсовую, нехто был в Сибири же пелымский князь Аплы-гарым, воевал своими татары Пермь Великую в лето же повеле-нья государя, в неже Бог восхоте царство его разрушити и дати православным крестьяном». После слов «дани и оброки со многих людей иноязычных имяше» составитель ПЛ отвлекся на подробный рассказ о сыне Кучума Алее и пелымском князе, затем продолжил повествование с места разрыва, вследствие чего последний фрагмент оказался синтаксически и семантически связанным со вставкой: ‘был в Сибири пелымский князь Аплыгарим, воевал со своими татарами Пермь Великую в год повеления государя, когда бог восхотел разрушить его царство’. Здесь явный тек-стовый алогизм, так как изначально имелось в виду разрушение царства Кучума, ср. тот же смысл в ЕЛ. ЕЛ ПЛ «Сии же злоратные му-жие…дыхающе гневом и яростию, одеяни же железом и меднощит-ницы и копиеносцы и железост-релцы». «…Погании же пустиша тмо-числении стрелы, а сами одеяни же железом и меднощитницы». В данном случае в основе обоих фрагментов лежит описание битвы греков с болгарами, приведенное в Хронографе: «Вси железом одеяни, меднощитницы и копиеносцы и железострельници» (цит. по [Ромодановская, 2002, с. 218]. С. Есипов сохранил общую стилистику и смысл: ‘одеты железом (латами) и мед-нощитники, и копьеносцы, и железострельцы’, т.е. все вооруженные воины. Со-ставитель ПЛ, очевидно, не ясно понял смысл отдельных слов и сократил исход-ный текст неудачно, в результате чего читается: ‘сами же одеты латами и медно-щитницами (медными щитами)’ (см. перевод: [Сибирские летописи, 1987, с. 73]). Существительное меднощитницы, обозначающее ‘род вооруженных воинов’ (в исходном тексте это форма именительного падежа мн.ч.), оказалось в сочини-тельном ряду со словом железом как форма творительного падежа мн.ч. и полу-чило значение ‘род защитной одежды, медные щиты’. Здесь мы видим пример того, как слово со стершимся для носителя языка значением в окружении других слов обновляет свою семантику под влиянием грамматического значения, навя-занного ему контекстом. ЕЛ ПЛ «По сем же думный его Карача своими людми, иже бысть дому его, отъиде от царя Кучюма» - ‘После этого думный его Карача со своими людьми, которые принадлежали его дому, отошел от царя Кучюма’. «Тогда думной его Карача своими людми, иже весть вься ду-ма его, отойде от царя Кучюма» - ‘Тогда думной его Карача со свои-ми людьми, который знает все мысли (думы) его, отошел от царя Кучюма’. Фрагменты обоих текстов совпадают почти полностью, но в ПЛ появляется ошибочная конструкция с именительным объекта «весть вся дума его». Дефект-ность конструкции состоит в том, что она включает спрягаемую форму (настоя-щее время) вместо инфинитива. Конструкции «предикативный инфинитив пере-ходного глагола + именительный падеж прямого объекта» выражали долженство-вание и были более характерны для языка деловых документов [Стеценко, 1972, с. 88-91]. В ПЛ конструкция оформлена как определительное придаточное, отно-сящееся к существительному Карача, а не к словосочетанию своими людми. Ско-рее всего, здесь имеет место порча исходного фрагмента. ЕЛ ПЛ «…писаша…, что царство Си-бирьское взяша и царя Кучюма и с вои его победиша, под его царскую высокую руку привели многих жи-вущих тамо иноземъцов, тотар и остяков и вогуличь и прочая язы-цы. И к шерсти по их вере привели многих…». «И писали…, что…царьство Сибирское взяша и многих живу-щих ту иноязычных людей под его государеву царьскую высокую руку подвели, и к шерти их приве-ли, а сибирскаго царя Кучюма и с его детми с Алеем да са Алтынаем, да с Ышимом и сь его вои победи-ша, и брата царя Кучюмова Ма-меткула розбиша же. А иноязыч-ных многих людей: татар, и остя-ков, и вагуличь привели к шерти по их верам…». Соотносительные фрагменты являют пример обработки Шертной грамоты, содержание которой почти полностью отразилось и в ЕЛ, и в ПЛ. Но если в ЕЛ читается связный текст с языковыми элементами делового письменного регистра, скорректированного С. Есиповым и гладко сочетающегося с книжными элемен-тами, то фрагмент ПЛ предстает необработанным: чтобы восстановить нарушен-ную вставкой о детях Кучума связность повествования, составитель ПЛ вынуж-ден повториться. В тексте ПЛ можно отметить и другие случаи нарушения логики повествова-ния. Ср.: «И по сем Адеров сын Мамет казанского царя Упака уби и град Чинги разруши и отойде оттуду внутрь Сибирские земли, и постави себе град на реке Иртище, и назва его град Сибирский, сиречь началний, что ныне словет Старая Сибирь, от города Тоболска вверх рекою Иртыщем 12 верст». - Добавив в текст географическую справку и тем самым перебив повествование, составитель забыл, что речь шла о Мамете и реке Иртыше, сделал фактическую ошибку, продолжив рассказ: «Царь же Чингис живе много лет, и умре, и оттоле пресеце царство на реке Ишиме». См. также примеры ошибок, связанных с механическим изменени-ем исходного текста, в статье [Панин, 1994, с. 162-163]. Отсутствие единой идейно-художественной концепции, механическое со-вмещение неоднородных в языковом отношении источников и литературная не-опытность автора обусловила и общую языковую и стилистическую неоднород-ность текста ПЛ. С точки зрения представленных элементов языковой системы и их соотно-шений в тексте ПЛ выделяется 3 типа повествования. Во-первых, это рассказ о сибирских событиях, который почти дословно совпадает с повествованием в ЕЛ, отражая книжный (гибридный книжный) узус, характерный для летописания, c редкими включениями элементов языка деловых памятников и живой разговор-ной речи. Во-вторых, это свидетельства очевидца или участника похода, геогра-фические уточнения, сведения о московских воеводах и о составе сопровождав-ших их воинских отрядов. Язык этих фрагментов отражает деловой и разговор-ный узусы, книжные элементы встречаются в них редко. В-третьих, это речь ав-тора ПЛ, заключенная в названиях глав, в пометах и отсылках, представляющая яркое смешение книжных, деловых и живых разговорных элементов. Если не учитывать значительный объем текстовых совпадений с ЕЛ и анали-зировать язык тех глав и фрагментов, в которых автор ПЛ не списывает готовый текст и не подражает образцовому тексту, а сам, как умеет, порождает текст, то картина вырисовывается следующая. В языке основной части повествования, близкой ЕЛ, более полно представ-лены элементы книжной языковой стихии, идущей от текста-источника: повест-вование ведется в формах аориста, используются книжные формы действитель-ных причастий, оборот «дательный самостоятельный». Но последовательно вы-держать книжный строй изложения автору не удается. При смене регистров пове-ствования, когда автор перерабатывает документальные источники или добавляет личные впечатления, отмечается интерференция книжного, делового и разговор-ного узусов. Так в текст попадают формы типа плывучи, гуляючи, иттить, мяхкие рухлядь, нехто, позать (‘позади’), бутто на помочь и др.; отражается живое про-изношение: пот собою, вослет, дошетшу, на нис, блиско, опчея, з бойством, сь его, хто, хде, оманом, воеводцкой, градцких и под. Появляются ошибки в книж-ных конструкциях и формах, например, в обороте «дательный самостоятельный», в формах аориста и имперфекта. Смешение элементов разных регистров приводит к образованию «гибридных» форм и оборотов, например: «Казацы же на берег выскакаша, мужески и храбро на них наступиша»; «Царь же Чингис отпусти его и рече: Хде хощешь, тут пребываеши». Характерным показателем является употребление глагольных форм. Повест-вование в ЕЛ строго выдержано в формах аориста (491 форма), л-формы практи-чески не участвуют (14 форм). В ПЛ при явном преобладании форм аориста (413 форм) значительно шире представлены л-формы (106 форм). В основном тексте, близком ЕЛ, формы на -л появляются рядом с аористом, очевидно, при ослабле-нии внимания, так как ни функциональной, ни стилистической обусловленности в употреблении прошедших времен в тексте ПЛ не наблюдается. В частях текста, включающих сведения из грамот или рассказ очевидца, в роли основного времени повествования выступает форма на -л, аорист же употребляется единично, скорее, по инерции (см., например, главу «О государевых воеводах с Москвы», где на 15 употреблений л-форм лишь одна форма аориста). Таким образом, язык вставок и уточнений отражает систему делового реги-стра, открытого для проникновения явлений живой речи. Эти части текста харак-теризуются не только активным использованием л-формы и инфинитива на -ть, но и общерусскими тенденциями в системе именного и местоименного склоне-ния, например, преобладанием окончаний -у в родительном и местном падежах ед.ч. существительных м.р.: з голоду, до приходу, 92 году, страху, от брегу, до веку, о бою, на брегу; а также окончаний прилагательных -ые/-ие вместо книжных форм на -ыя/-ия или архаичных на -ии. Влияние норм делового узуса проявляется также в лексике и идиоматике ПЛ. Так, составитель ПЛ использует лексемы государство, государь, идиомы госуда-ревы воеводы, государевы люди, государев, под государеву царьскую высокую руку подвели, государевым жалованным словом, государево жалованье, прозвище ему было (ср. в ЕЛ: царство, царь, воеводы, служилые людие, царским жалованием, по повелению государьскому) и т.п. Заметны авторские предпочтения в употреб-лении местоимений тот, то, он, его, инии вместо книжно-архаичных указатель-ных местоимений сей, сие, сего, овии. В синтаксической организации ярко проявляется паратаксис: нанизывание предикативных единиц по способу сочинения, при этом в роли соединительного и начинательного союза наряду с союзом и часто употребляются союзы а и да, что характерно для языка деловой письменности [Коротаева, 1964]. Подчинительные отношения нередко оформляются в рамках соединительных конструкций: «И как Иван Киреев с царевичем Маметкулом пришел к Москве 92 году, и в то время… царя Ивана Васильевича не стало»; «На Москве чающе Сибирь за государем, и живут в ней государевы люди»; «и многие Ермаковы казаки и которые с Руси люди пришли, померли в городе з голоду» и под. Отмечены в тексте и новые союзные средства, которые относятся к сфере деловой письменности, например, временной союз покамест, союз как в функции временного и изъяснительного союза; относительные местоимения что и кото-рый в роли средств, присоединяющих определительные придаточные; союз буд-то. См. примеры: «и Ермак в тое пору убит, покамест сеуншики ездили к Моск-ве»; «А на лето, как вода вскрылась, пошел ис Сибири»; «именовахом, как улус того Карачи Ермак взял»; «в Старую Сибирь, что был царя Кучюма город»; «призва к себе оманом, бутто на помочь» и т.п. Среди других особенностей синтаксической организации текста ПЛ, обу-словленных нормами делового регистра и влиянием живой речи, следует отме-тить наличие эллиптических конструкций, неполных предложений, пропуск гла-гола-связки в настоящем времени, повтор предлогов. Завершая характеристику языка ПЛ, необходимо особо сказать о главе «О граде Тоболске…». Сопоставляя тексты одноименных глав ЕЛ и ПЛ, Е.К. Ромодановская делает вывод о первичности ПЛ по отношению к ЕЛ (см.: [Ромодановская, 2002, с. 203-204]). Глава ПЛ действительно написана замеча-тельно книжно, поэтично и эмоционально, ср.: «И обрете место на той реке Ир-тыще усть речки Курдюмки, против мало пониже устья реки Тоболу, яко единыи версты, на велице горе и красно велми. А под горою на реке Иртыщу луги великие и озера все благополучные. Богом строенное место! Плавающим защита ту бури и пристанище тихо и покойно. И ту на сем прекрасном месте поставиша град и нарекоша ему имя Тоболеск, ради реки Тоболы. Се же и днесь государева вотчина посреде всее Сибирской земли». Текст представляет резкий контраст со сбивчи-вым и необработанным текстом соответствующей главы ЕЛ. Возможно, что су-ществовал протограф главы, который С. Есипов неудачно сократил, а автор ПЛ включил полностью. Сопоставительный анализ языковой организации двух текстов позволяет сделать следующее заключение. ЕЛ - единое в стилистическом и языковом отно-шении литературное произведение, что обусловлено единой художественно-историографической концепцией и отражает высокий уровень книжной образо-ванности автора. ПЛ - это многослойный, гетерогенный текст, сохранивший сле-ды переработки исходного текста. Составитель ПЛ не был скован церковно-книжными языковыми нормами, а лишь ориентировался на образцовый текст, сокращая или наполняя его конкретными деталями. Включая разного рода доку-ментальные уточнения, он сохранял текстовые «швы», не замечая, что исказился смысл, возник грамматический фантом или слово в контексте изменило значение, а элемент, органично входивший в предыдущий фрагмент, в новом окружении стал алогизмом, не соотносящимся с содержанием контекста. Другими словами, автор ПЛ не стремился к созданию стилистически однородного рассказа в ключе книжного повествования, для него традиция летописания была нарушена, что обусловило широкое использование элементов деловой письменности и живой речи.

Скачать электронную версию публикации