Медвежий праздник и культ медведя на Дальнем Востоке имеют все основания считаться одним из краеугольных камней экологической культуры коренных народов региона, в том числе и культуры ороков. Хотя этот обряд во многом уже стал частью истории, интерес к нему по-прежнему сохраняется. В обряде ороков есть много особенного. Это поедание головы медведя после перекочевки с места убоя, хранение медвежьего мяса на лабазе, разрезание сердца и языка медведя на три части. Кроме того, это захоронение с костями медведя его деревянного изображения. Особенности орокского обряда проявились и в обрядовой лексике - названиях зимнего (хуриачи) и летнего (гупури) медвежьего праздников, имеющих, по мнению авторов, семантику возрождения и умирания солнца.
The Bear feast of Orok: common and specific features.pdf Медвежий праздник, в основе которого лежит культ медведя на Дальнем Востоке, являлся одним из опорных «камней» экологической культуры коренных народов региона. Несмотря на то, что этот обряд во многом стал уже частью истории, интерес исследователей к нему сохраняется (см., например, работы З. П. Соколовой [2002], М. Г. Турова [2002], М. Г. Тэминой [2006] и др.). Народы, практиковавшие этот обряд с убоем выращенного в срубе медведя (нивхи, ульчи, ороки и др.), называли его медвежьими играми: нивх. котр лакрдь [Тэмина, 2006, с. 26], ульч. буюмба хупи ‘медведя играть’ [Золотарев, 1939, с. 121], но так как термин праздник «устоялся», мы будем использовать именно его. Медвежий праздник - это комплекс обрядов, связанный с культом медведя, широко распространенный на севере Евразии, в частности, у народов Сахалина: ороков, нивхов и айнов. Проявление этого культа, например, «просматривается» в том, что лапы медведя считались амулетами охотников, их прятали и никому не показывали, чтобы не спугнуть удачу, в отличие, например, от эвенков, которые вешали их в качестве оберегов над колыбелями [Василевич, 1969, с. 218-229]. Структураобрядабыла достаточно сложна, хотя нынеон предстает в упрощенном виде. Первый вариант, связанный с добычей медведя в берлоге, встречался у уйльта редко. Обряд во втором варианте - это убой выкармливаемого в срубе в течение двух зим медвежонка, которого затем привязывали к столбам, увитым ритуальными стружками илау ~ инау, и стрелок - представитель другого, но дружественного рода его убивал. За этим следовали «искупительные» обряды за убийство медведя, согласно мифу ставшего прародителем ороков (см., например, сюжеты о том, как брат отдал сестру медведю или одна из сестер оставила младшую у корней дерева, а она родила детей от мужа-медведя, «откуда и пошли все ороки» и др.). Вместе с многочисленными гостями из дружественных родов готовили и съедали угощение и мясо медведя, причем с соблюдением всех запретов по гендерному признаку, после чего следовали игры-состязания (национальная борьба, бег, гонки на оленях или собаках, прыжки, песни, пляски и т. п.). Завершая обряд, один из старейших представителей рода на рассвете коптил кости медведя, после чего их укладывали на особый помост и хранили, причем место хранения считалось священным (иногда - запретным), внутренности (кишки) зарывали - «погребали» - отдельно. Обряд с убоем выращенного медведя обычно являлся достоянием оседлых групп населения, тогда как ороков-оленеводов скорее можно было бы считать полукочевниками: весь род менял места стоянок дважды: весной и осенью, тогда как пастухи со стадом перекочевывали не менее четырех раз в год. Ныне известны всего три описания обряда у уйльта, относящиеся к убою выращенного медведя, а описаний, связанных с охотой на медведя и добычей его в тайге всего два. Автором первого наиболее подробного описания является Б. О. Пилсудский [Пилсудский, 1989]. Обряд убоя выращенного в срубе зверя описан в работе Б. А. Васильева [Васильев, 1929, с. 3-22]. Краткое описание ноябрьской охоты на медведя в берлоге, трапезы и захоронения его останков сделано в конце ХХ в. С. В. Березницким [Березницкий, 2003, с. 373]. Еще одним описанием Медвежьего праздника ороков (уйльта) является текст из архива К. А. Новиковой [Архив Новиковой, 3, 20, I], впервые вводимый в научный оборот. Рассказ был записан в сентябре 1949 г. в пос. Вал Восточно-Сахалинского района от Татьяны Степановой, 1866 года рождения, уйльта по национальности: отец - из рода Намисса, мать - из рода Синахудо. Рассказ она слышалаот своего отца, М. Степанова. Тэлуну Хураччури Халан-да горопчиду улта боjомбо вāписсā, хураччуккил биччи. Пурэнду боjомбо вāписсā, наттāни āччичи. Диллени чунгулличи, улиссэни пāди атуоччэри, дукутаккери гāдичи. Диллени дукутаккери ивудичи. Ивудооччэри, дилитаj тоjэчи, хаj-дā дэппэни чипāли-да. Дува вāписсā, бала-бал хураччичи. Тувэ вāписсā, дилиннори гāдуоччэри дукутаккери, ивудооччэри тоjовкилил. Улиссэни пэвлэнду эксэоччэри, буjпуккилил дубэ бе¯ ва, чооччэри-гда хурачиллоккалил. Хурāчилуписсā гоj гасанду нāрилба нарроккилил биччи. Наттани холдичи. Араснаj дэппе андооччэри, нарисалтаj тоjечи. Чооччэри хупилличи: туксавра, мамбакка гāниррā, ноторро омори, хуппуккилил. Хурачимари ходиписсā гирапсалбани мокки гидадуоччэри, диллени тулэдоочэри гуллуккилил биччи. Гулимэри ходиписсā пэвлэккоччэри эксэккилил биччи. Гулливэчи нуjдэ эвуккилил итэндэ бичи. Тэныгева агбиндидунигеда сагдинне таллу иваккāчигуллини. Горопчинне пурэндулэ сиротомбо дапапе, корриндуни андоччи, уддуки биччи. Илāмба ананне удеччи, вāвуккилил биччи. Боjоннури вāбуддори андаjнепа нэвумбуккили(л) биччи. Нэвуккэччэри дуккори илалта хэрэлимэли орокпоччуккилил биччи. Торомбо андооччери иллавунди уjчэччэри, покто ду холдоккени иллучуккилил биччи. Чооччэри боjонури локкэ апчидини уjуккилил. Чооччи галпанупуккилил биччи. Эктэнне ча галпанасивачи эвуккилил итэччэ. Бултаj вāриддори андаjнепа галпавмари вāвумбуккилил биччи. Пони нарисал добомори, пони хавс (хаус) вāмари вāвуккилил биччи. Чооччэри-гда хурачиррā, хупиррэ оввукилил биччи. Пурэнду боjомбо бāмари, гидадивāвуккилил биччи. Килло боjомбо вāпе, улиссэни чадутты боруккилил биччи. Диллени, мевамбани, синнэни камур олопуккилил. Чооччэри нарисалба хэвэччэри, гэсэ оччэри дэптуккилил. Чипали хусэннемэли, эккэл эвуккилил дэптэ. Олописсэ дилиннури талдаккени калталличи, меваннури, синуннори иландула по минэччэри, мо дувэдини наритаj буγаччэри боримбуккилил. Тари дэптулубуддори, «Кук!» умэри, пулахипиндичи. Гирапсāни эсичи мэтэллэ, пэвлэмбэ андуоччэри, эксичи. Медвежий праздник. Давно в старину ороки, убив медведя, устраивали медвежий праздник. Убив в тайге медведя, шкуру его снимали. Голову отрезали, мясо отдельно отделив, привозили домой. Голову его вносили домой. Внеся в дом, различную еду (кушанья) ставили перед медвежьей головой (точнее: различной едой голову медведя угощали) 1. Убив летом, тут же (скорее) устраивали праздник. Если убивали зимой, голову привозили домой, внося в дом, угощали. Мясо его 2 клали на вешала (на помост) и держали (там) два месяца, после этого срокаустраивалимедвежийпраздник. На праздник приглашали людей из других стойбищ. Шкуру высушивали. Приготовляли разную еду и угощали людей. Затем устраивали разные игры: оленьи гонки, взяв (принеся) рукавицы, устраивали борьбу, (затем) играли. После праздника (окончив праздник), кости (позвонки) нанизывали на палку, голову его тоже нанизывали (ставили) . После того как нанижут на палку, клали на помост. Где кладут, никто не должен видеть. На рассвете один старший старик жжет бересту и коптит . Старинный человек (живший в старину), поймав в тайге медвежонка, делал (сделав) маленький балаганчик и воспитывал его. Продержав (воспитав) три года, убивал его. Чтобы убить медвежонка, приглашали человека из другого другого рода. Выведя медведя, три раза водили его вокруг дома. Срубив деревья , украшали их стружками (иллавун) и ставили по обоим сторонам дороги. Затем медведя привязывали так, чтобы можно было достать стрелой. Потом стреляли из лука. Женщины, когда стреляли из лука, не должны были смотреть. Чтобы совсем убить, приглашали человека из другого рода, чтобы он убил из лука. Некоторые мужчины убивали не сразу, некоторые сразу (насмерть) убивали. После этого устраивали Медвежий праздник, увеселения, развлечения: игры, песни, соревнования. Встречая медведя в тайге, убивалиего копьем. Тунгусы, убив медведя, мясо его делили там же. Его голову, сердце, язык варили вместе. Затем, позвав людей, кушали вместе. Кушали только мужчины, женщины не кушали . Сварив голову, делили ее пополам, сердце и язык делили на три части, концом палочки раздавали людям (давая, де 1 Пояснения и уточнения в круглых скобках сделаны К. А. Новиковой во время записи текста. 2 Пояснения и уточнения в угловых скобках сделаны Л. Озолиней на основе информации, полученной от носительницы языкаульта СеменовойАнны Васильевны. лили). Перед тем, как съесть, выкрикивают «Кук!». Кости (скелет) его не бросают, сделав помост, туда кладут. Выявления общего и особенного следует начать с рассмотрения обрядовых параметров времени и пространства, а также использования в обряде специальных атрибутов и употребления определенной лексики. Что касается сроков выращивания медведя в срубе, то Б. О. Пилсудский и Б. А. Васильев единодушны - не более двух зим (хотя в материалах К. А. Новиковой указывается три года). Временные рамки совершения обряда у уйльта были достаточно широки: Б. О. Пилсудский пишет о зимнем (хуриаци) и летнем (гупури) Медвежьих праздниках. Заимствованной у нивхов, опираясь на обрядовую лексику, он считал форму с убоем выращенного медведя [Пилсудский, 1989, с. 62]. В пользу этого говорил такой факт, как широко распространенные у нивхов «объятия» с медведем, которые «доверялись» только членам рода хозяина медведя, что присуще и обряду уйльта. Кроме того, у ороков отмечался такой элемент обряда, имеющийся также у нивхов и айнов, как установка имитирующих деревья украшенных илау ~ инау столбовна пути к столбам для привязи медведя. Однако принять безоговорочно мнение Б. О. Пилсудского о заимствованности уйльта у нивхов обряда в целом не позволяет ряд следующих обстоятельств. Во-первых, нивхский обряд ограничивался зимним временем: он проводился в промежутке с конца декабря до конца марта [Таксами, 1975, с. 165]. Во-вторых, направлением, куда должна была «следовать» душа медведя, у ороков был восток, а у сахалинских нивхов - это запад [Васильев, 1929, с. 19]. Кроме того, ороки не имели специального «медвежьего» очага, что отмечается в нивхском обряде, и, в отличие от нивхов, не хоронили вместе с костями такой полезный с медицинской точки зрения продукт, как медвежья желчь. Также, выводя медведя из его сруба - кори, ороки, в отличие от нивхов, никогда не вводили его в чум [Пилсудский, 1989, с. 60]. Однако в любом случае отдельные элементы обряда для кочевых оленеводовуйльта были инновациями, так что источником заимствования вполне можно считать и айнов. Указанием на допустимость такого мнения может быть название ритуальных стружек инау ~ илау [Пилсудский, 1989, с. 62], столбов для привязывания медведя перед убоем туды (ср. айн. туру и орок. торо ~ туру ‘столб’) [Штернберг, 1933, с. 439] и др. Вообще влияние айнов на мифологию ороков ощущается и в фольклоре: это образ бородатого (!) «горного» (доброго) духа охоты Мыргыды [Пилсудский, 1989, с. 14], что является искаж. мэргэ эдэн ‘богатырь-хозяин, царь’, т. е. главный дух охотников, где, вероятно, орок. мэргэ(н-) ‘богатырь’ [ТМС, 1, с. 571] и эдэ(н-) ‘царь, хозяин; главный’, с чем связано и орок. эдэхэ устар. религ. дух-покровитель охотника (изображение), ср. также нан. эдэхэ устар. религ. дух-покровитель охотника (изображение), ульч. эдэхэ (эдэхэ(н-)) религ. устар. изображение человекообразного духа - покровителя охотника; уд. эдэхэ религ. устар. дух-хозяин идр. [ТМС, 2, с. 437-438]. Однако ороки не знали такой характерной детали айнского обряда, как чернение зубов годовалого медведя после подпиливания, и кроме того, приступая к трапезе, они не снимали обувь, что отмечается в айнском обряде как обязательный элемент. В комплект «дорожного снаряжения» духа медведя у айнов обязательно входили модели лыж [Пилсудский, 1914, с. 87], что явно указывает на время совершения айнского обряда - это зима. Кроме того, в отличие от айнов и нивхов, ороки передние лапы убитого на площадке медведя прижимали к телу [Пилсудский, 1989, с. 59]. И еще одна деталь выделяет орокский обряд - ритуал варки и поедания медвежьей головы: обычно это происходило после перекочевки, уже на новой стоянке [Васильев, 1929, с. 19], в отличие от всех известных описаний Медвежьего праздника на Амуре и Сахалине. Кроме того, в записи К. А. Новиковой отмечено, что зимой мясо медведя хранилось на лабазе два месяца (!), что такженеимеет аналогий в других описаниях Медвежьего праздника. Что же касается хронологических рамок появления и существования обряда с убоем выкормленного в срубе медведя в той форме, как он был зафиксирован Б. О. Пилсудским уже в начале ХХ в., то этнографических данных по этому поводу нет, поэтому очень приблизительно его можно соотнести со сроками относительной оседлости уйльта (освоение рыбной ловли как одного из важных хозяйственных занятий). Обращаясь к особенностям маркировки пространства в обряде, отметим, что ороки были «зажаты» между морем и горной тайгой, что сказалось на особенностях разделения пространства. Это касается особенностей выбора места убоя: площадка обычно располагалась на опушке тайги, что условно можно рассматривать как стык двух миров - Верхнего, где локализовался «медвежий мир» с хозяином Доото, и Нижнего (море, река), принадлежащего Тээму ‘духу-хозяину моря’ [Озолиня, 2001, с. 367]. В этом просматриваются параллели с «таежным» (На Дуэнтэни) и «водным» (Муэ Дуэнтэни) медведями нанайцев [Сем, 1986, с. 36], хозяевами таежного и водного миров. Трехчастное деление окружающего мира на Верхний (горная тайга), Средний (локус обитания) и Нижний (река, море) выражено достаточно явно, фактически сочетая «вертикальную» (условно дошаманскую) иболее позднюю «речную» моделиорганизации пространства. Статус востока как главного, доминирующего направления в обряде ороков подчеркивался тем, что медведь располагался на восточной стороне площадки (сторона восхода солнца) и летящие в него стрелы, выпускаемые стрелком, также указывали на восток, как на направление, куда должна была удаляться душа медведя. У нивхов Сахалина медведь располагался на западной стороне площадки (т. е. в направлении Сахалинского хребта), туда же должна была отправиться и душа медведя. Для Медвежьего праздника ороки сооружали новый чум, обычно больших размеров (около 10 м в диаметре), с двумя входами [Васильев, 1929, с. 6, 19]. У уйльта существовала специальная ритуальная посуда: ковши и ложки с изображениями медведя, но по форме они отличались от нивхских [Там же, с. 19]. Вообще набор ритуальных предметов уйльта был значительно меньше, чем у нивхов [Тэмина, 2006, с. 34]. Были известны орокам и ритуальные «медвежьи» ножи - магли куцига, которыми отделяли сердце, глаза и голову медведя. Одновременно ножи выполняли функцию «счетной палочки»: к черенку привязывали пучки волос с половых органов медведей, разделанных этим ножом. Нож по достижении «старости» заворачивали в инау (илау) и хоронили вместе с костями медведя [Пилсудский, 1989, с. 59]. Имелось название для шкуры с головы медведя - маги [Озолиня, 2001, с. 176], что свидетельствует об особой роли медвежьей головы в обряде. Отметим, что айны также использовали особые ножи для обдирки головы медведя и половых органов [Пилсудский, 1914, с. 125]. Все это - «гарнитур» и ножи - хранилось в специальных амбарах или ящиках, заботливо укутанных инау [Там же, с. 109, 125]. Однако в целом орокский обряд вождения медведя вокруг сруба, проруби и по селению, причем без ввода медведя в жилища, - прощание его с локусом обитания - в сравнении с нивхским и айнским был упрощен [Пилсудский, 1989, с. 58]. В записях К. А. Новиковой отмечен ряд уникальных деталей, которые не зафиксированы во всех известных описаниях Медвежьего праздника. К таким особенностям относится способ разделки именно на три части сердца и языка убитого на охоте медведя [Архив Новиковой, 3, 20, I]. Отмеченный у уйльта обычай кричать «Кук!» (в других источниках - кричать вороном, ср. гак-гак подражание крику ворона [Озолиня, 2001, с. 55]) перед поеданием этих частей медведя только мужчинами (!) является почти общетунгусским: он не отмечен только у нанайцев. Список запретных для поедания женщинами органов и частей медведя в целом не особенно отличался от традиционного общетунгусского: это были обычно те органы, которые расположены выше диафрагмы медведя. Однако по данным Б. О. Пилсудского [Пилсудский, 1989, с. 59], в «запретный» список уйльта были включены также мышцыбедер медведя. Важной частью обряда являлось погребение останков медведя, причем способы погребения различались в зависимости от добычи зверя в тайге или убоя выращенного в срубе. Общими деталями, известными и жителям Приамурья (например, нанайцам, орочам, негидальцам и др.), можно считать обычай уйльта нанизывать череп с позвонками на деревянный прут или палку, а также копчение («чернение») костей скелета над горящей берестой, что распространено у орочей, негидальцев и нанайцев и символизирует «одевание» медведя перед погребением [Васильев, 1948, с. 93]. Особенностью орокского обряда при захоронении останков убитого в лесу зверя можно считать подкладывание к костям медведя также его изображения, вырезанного из дерева [Пилсудский, 1989, с. 62], что не отмечено в описаниях обряда других народов. Вероятно, условно это можно соотнести с обычаем нанайцев при «больших» (последних) поминках делать куклу мугдэ, которую потом оставляли на месте погребения или сжигали [Смоляк, 1995, с. 116, 117]. Особый интерес представляет анализ лексики обряда. Термин хуриаци, который зафиксировал Б.О. Пилсудский [Пилсудский, 1989, с. 62], скорее всего, является искаж. хуриачи ~ хури(γ)атчи (орокское ч отличается от славянской аффрикаты, особенно в позиции перед и, скорее напоминая русское тч , часто приближающееся к тс , откуда славянское ц < т + с). Форма хуратчи, вероятно, в свою очередь стала результатом широко распространенного в орокском языке стяжения гласных. В этом случае хуриаци - субстантив от основы глагола хуратчи- ~ хураччи- ‘отмечать медвежий праздник’ [Озолиня, 2001, с. 161]. В записях К. А. Новиковой для названия летнего Медвежьего праздника также используются термины хуратчи и хуратчури ~ хураччури [Архив Новиковой, 20, II]. Однако если предположить, что исторически в слове хури-аци ~ хури-атчи выделялись два корневых морфа *хури- (см. орок. хури- 1) ожить, очнуться; 2) спасти, оживить [ТМС 2, с. 282; Озолиня, 2001, с. 161]) и *атчи- ~ аччи-(см. орок. атчи(аччи-) 1) снимать, снять; 2) развязывать, развязать [Озолиня, 2001, с. 31]), то хури-аци ~ хури-атчи букв. ‘оживить, спасти, сняв ’. Снятие шкуры убитого медведя уподоблялось развязыванию завязок-застежек - «раздеванию зверя», и такая трактовка является традиционной как для амурских нивхов и негидальцев, так и в Сибири и на Урале, у обских угров, что отмечал еще Б. А. Васильев [1948, с. 81-85]. Исходя из того, что *хури- ‘спасти, оживить’, то сакральный смысл Медвежьего праздника представляется как отражение процесса возрождения, «оживления» медведя через снятие шкуры, что и являлось одной из главных целей обряда. Как отмечал Б. О. Пилсудский, гупури - название летнего Медвежьего праздника у ороков. Никаких терминологических параллелей или аналогичных номинаций, связанных с Медвежьим праздником, в языках народов Приамурья и Сахалина не отмечено. Возможно, причина кроется в том, что летний Медвежий праздник в Приамурье уже в первой трети ХХ в. был достаточно редким явлением, а его отличительной чертой, например, у негидальцев оставались преимущественно состязания - гонки на лодках [Иванов, 1935, с. 63]. При анализе семантики названия летнего обряда уйльта высказывались предположения, что гупури - это субстантив ‘гашение, тушение’ от основы гупу-‘гасить, тушить (огонь, пожар и др.)’ [ТМС, 1, с. 159], что в переносном смысле означает умерщвление медведя. Аналогичное использование глагола именно в таком переносном значении ‘убивать, лишать жизни’ отмечено в фольклорных текстах ороков в составе словосочетания тавā (таввā) гупувури ‘тушить, гасить огонь’; например, эр Мокчу тавāпу гупулини ‘это Мокчу наш огонь тушит’, т. е. Мокчу убивает нас [Петрова, 1967, с. 132, 135]; манга мэргэ тари нари тавани гупуччини-тани ‘сильный богатырь того человека убил (букв.: того человека огонь потушил)’ [Архив Новиковой, 3, 17] и др. Однако, возможно, гупури - это искаж. хупури ‘медвежий праздник: игры, развлечения’(субстантив от основы глагола орок. хупи- 1) играть; 2) справлять медвежий праздник [ТМС, 2, с. 435], ср. ульч. хупуву (хупу-) ‘играть, заигрывать’ [Суник, 1985, с. 253]; ороч. гиккэчи- ~ хиккэчи- ‘играть’ и эвинки- ‘играть, соревноваться’, нан. купи- ~ хупи- 1) играть, забавляться; 2) состязаться; уд. гусикчэ ‘площадка для игр’ и др. [ТМС, 2, с. 435]), что в общем отражаетсутьлетнегоМедвежьего праздника. В заключение хотелось бы отметить, что культ медведя и Медвежий праздник на Дальнем Востоке имеют все основания считаться одним из краеугольных камней экологической культуры коренных народов региона, в том числе и культуры ороков (уйльта). Однако, кроме работы Б. О. Пилсудского [Пилсудский, 1989], в которой впервые было представлено описание зимнего и летнего комплекса обрядов, традиционно называемых Медвежьими праздниками, сведения о Медвежьем празднике уйльта можно обнаружить лишь в работах Б. А. Васильева [Васильев, 1948] иС. В. Березницкого [Березницкий, 2003]. А между тем именно Медвежий праздник ороков (уйльта) как бы «синтезировавший» в себе как традиции собственно тунгусских ритуалов, так и черты обрядов соседствующих народов, в первую очередь айнов и нивхов, обладает рядом специфических черт. Общие черты орокского и аинского обрядов, связанных с убоем выкормленного медведя, - это направление выстрела (восток), время выкармливания (две зимы), а также название столба для привязывания медведя и, возможно, облик «духа - хозяина» охоты Мыргыды (длинная борода). С нивхским и аинским обрядом Медвежий праздник ороков роднит наличие ритуальных предметов: специальных ножей и посуды для разделки и приготовления мяса медведя, а также прощальное вождение медведя по стойбищу, вокруг сруба и проруби. Общее с нанайским обрядом - «сборка» позвонков на прут, копчение костей (чернение черепа горящей берестой) и выставление скелета на помосте. Важной общетунгусской чертой орокского обряда является уподобление при поедании сердца воронам (крик «кук»). Однако ульта неизвестно было музыкальное бревно (удядюпу), которое использовалось при проведении ритуала ульчами иорочами. Но в обряде ороков есть и много особенного. Это поедание головы медведя только после перекочевки с места убоя, хранение медвежьего мяса на лабазе, разрезание сердца и языка медведя на три части. Еще одной особенностью орокского обряда является захоронение вместе с костями медведя его деревянного изображения. К особенностям орокского обряда можно отнести и наличие двух вариантов Медвежьего праздника: зимнего (хуриачи) и летнего (гупури), имеющих, возможно, семантику возрожденияи умирания солнца.
Штернберг Л. Я. Гиляки, орочи, гольды, негидальцы, айны. Хабаровск, 1933. 740 с.
Тэмина М. Г. Медвежий праздник нивхов. Вторая половина XIX - начало ХХв.: Дисс. … канд. ист. наук. Владивосток, 2006. 215 с.
Туров М. Г. Эвенкийский обряд «проводов медведя» как форма организации пространства // Археология, этнография, антропология Евразии. 2002. № 3. С. 132-140.
Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: В 2 т. Л.: Наука, 1975. Т. 1; 1977. Т. 2.
Таксами Ч. М. Основные проблемы истории и этнографии нивхов. Л.: Наука, 1975. 238 с.
Суник О. П. Ульчский язык. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1985. 263 с.
Соколова З. П. Культ медведя и медвежий праздник в мировоззрении и культуре народов Сибири // Этнографическое обозрение. 2002. № 1. С. 41-62.
Смоляк А. В. Два обряда «касса» // Шаманизм и ранние религиозные представления. М., 1995. C. 114-143.
Пилсудский Б. Из поездки корокам о. Сахалина в 1904 году / Сахалинский обл. краевед. музей. Юж.-Сахалинск, 1989. 76 с. (Препр.).
Сем Ю. А. Мифологические представления нанайцев о природе и человеке // Генезис и эволюция этнических культур Сибири. Новосибирск: Наука, 1986. С. 30-40.
Пилсудский Б. На медвежьем празднике айнов о. Сахалина // Живая старина. Вып. I-II. Пг., 1914. С. 67-160.
421 с. Петрова Т. И. Язык ороков (ульта). Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1967. 155 с.
Озолиня Л. В. Орокско-русский словарь. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2001.
Иванов С. В. Орнаментика, религиозные представления и обряды, связанные с амурской лодкой // Советская этнография. 1935. № 4-5. С. 62-84.
Золотарев А. М. Родовой строй и религия ульчей. Хабаровск, 1939. 205 с.
Васильев Б. А. Медвежий праздник // Советская этнография. 1948. № 4. С. 78.
Василевич Г. М. Эвенки. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1969. 305 с. Васильев Б. А. Основные черты этнографии ороков // Этнография. 1929. № 1, кн. 7. С. 3-22.
Березницкий С. В. Этнические компоненты верований и ритуалов коренных народов амуро-сахалинского региона. Владивосток: Дальнаука, 2003. 485 с.
Архив Новиковой - Новикова К. А. Полевые записи 1949-1950 гг. Ин-т филологии СО РАН (Новосибирск), 4 тетр., тексты 1-25 [Дешифровка и пер. текста Л. В. Озолини].