The legendary story about Oleg the Wise in the «Russian history» treated «Satyricon».pdf Годовые подписчики русского еженедельного журнала «Сатирикон» на 1909 г., как сообщал 46 номер, в качестве бонуса получили иллюстрированное издание - «Всеобщую историю, обработанную “Сатириконом”» 1. Автором последнего, четвертого раздела «Русская история» был О. Л. Д’Ор - талантливый сатириконец Иосиф Львович Оршер (1878-1942). Сведенияонемчрезвычайноскудны. Литературнаяэнциклопедия сообщает, что Оршер печатался в петербургских газетах и журналах, а известность ему принесли публикации в «Сатириконе» и книги рассказов, фельетонов и пародий [Чуваков, 1 Сатирикон (журнал). URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Сатирикон_(журнал) (дата обращения 15.07.2014). 1968, стб. 473]. Юмор Оршера был своеобразным: «Смех среди руин» - определил писатель сущность сатиры, назвав так сборник своих рассказов, изданный в 1912 г. В предисловии к книге он советовал: «Ух, лучше смеяться, читатель!», чем плакать над проклятой жизнью. Это credo писателя отвечало направлению журнала противостоять характерным для сатиры 1900-х гг. тенденциям: «убогому злопыхательству черносотенной юмористики и беспардонному зубоскальству уличной прессы»: «Мы будем хлестко и безжалостно бичевать все беззакония, ложь и пошлость, которые царят в нашей политической и общественной жизни… - заявила редакция в первом номере «Сатирикона». - Смех, ужасный ядовитый смех, подобный жалам скорпионов, будетнашиморужием» [Евстигнеева, 1968]. Для сатирического изображения политического положения России и общественных нравов Оршер использовал прием ироничного изображения исторического прошлого России, спроецировав на древнюю эпоху характерные для событий своего времени особенности, а ярких представителей древней Руси наделил чертами его современников. «Русская история» Оршера в составе юмористической «Всемирной истории» заканчивалась рассказом об Отечественной войне 1812 г.; позже она получила продолжение: «Николай II Благосклонный. Конец “Русской истории”, изданной в 1912 г. “Сатириконом”» (Пг., 1917), а некоторое время спустя вышла отдельным изданием под названием «Русская история при варягах и ворягах» [1922]. Вещему Олегу посвящена четвертая часть первой главы книги «Начало Руси». В структуре рассказа Оршера об Олеге четко выделяются шесть самостоятельных ситуаций, расположенных, кроме одной, в последовательности летописи. Сравним структуру повествования об Олеге в Повести временных лет (далее - ПВЛ) и «Русской истории» (табл. 1). Таблица 1 Последовательностьрассказово князеОлеге в ПВЛ и «Русскойистории» И. Л. Оршера ПВЛ И. Л. Оршер. Русская история 1 Убийство Аскольда и Дира 1 + 2 Провозглашение Киева столицей Руси 3 + 3 Наложение Олегом дани на захваченные народы 2 Наложение Олегом дани только на киевлян; содержание ситуации соответствует статье ПВЛ о наложении дани Олегом на одно из славянских племен Радимичей 4 Поход Олега на Царьград 4 + 5 Об этимологии имени Вещий 5 + 6 О смерти Олега 6 + Очевидно, что Оршер поменял местами вторую и третью ситуации, но в целом сохранил сведения о киевском князе, содержащиеся в летописном повествовании. При помощи коротких забавных историй из жизни Олега, имеющих в конце, подобно анекдоту, смысловое разрешение, Оршер в сатирической манере охарактеризовал практически все сферы деятельности князя, показав того одновременно и храбрым воином, и жестким правителем. Пародируя исторический (летописный) материал, сатирик преследовал главную цель - доставить читателю эстетическоенаслаждение ивызватьу него смех. Кратко охарактеризуем приемы смеховой культуры, используемые Оршером при описании жизни и смерти киевскогокнязя исоставлении его образа. В отличие от ПВЛ, где в статье о первых киевских князьях особо выделяется тема хитрости Олега, с помощью которой он выманил Аскольда и Дира из Киева, чтобы убить их [ПСРЛ, с. 10], в повествовании Оршера все внимание сосредоточено на диалоге, напоминающем препирательство князей друг с другом: Однажды Олег подплыл к Киеву со своей дружиной и спросил: - Кто над вами княжит? - Вот эти! - ответили равнодушно киевляне, указав на Аскольда и Дира. - Вы княжите? - обратился к последним Олег. Аскольд и Дир поняли, что отпираться уже поздно, и ответили: - Так точно, мы! - Ваши документы? Аскольд и Дир побледнели, но быстро оправились и в свою очередь спросили: - А у вас, г. Олег, документы есть? - Есть. Вот мой документ. При этих словах Олег поднял над головой своей малолетнего Игоря, сына Рюрика. Аскольд и Дир хотели сказать Олегу, что в Киеве мальчик не только документом на княженье, но и простым метрическим свидетельством служить не может. Но прежде, чем они успели открыть рот, Олег приказал убить их и похоронить на Аскольдовой могиле [Русскаяистория, 1922, с. 8-9]. Комический эффект создан при помощи деталей, напоминающих реалии современности автора: упоминание о «метрическом свидетельстве» - документе, удостоверяющем факт занесения акта о рождении и крещении ребенка в Метрическую книгу; форма утвердительного ответа военнослужащего «Так точно, мы!», кото-рую используют дружинники новгородского князя Рюрика; вопрос Олега «Ваши документы?», похожий на окрик полицейского, потребовавшего предъявить «паспортную книжку» - официальный документ, удостоверяющий личность гражданина России; обращение дружинников к Олегу как «г. Олег» - господин или гражданин, - в любом случае, как к тому, кто выше по социальному статусу или рангу, но при этом несоблюдение субординации - князья, осмелев, на вопрос: «Ваши документы?» отвечают вопросом: «А у вас, г. Олег, документы есть?» [Там же, с. 9]. Известно, что во времена Рюрика на территории будущего Древнерусского государства «скандинавы образовали новую военную элиту», придав древнерусскому обществу «военизированный характер» [Мельникова, 2012, с. 34-35]. Несмотряна иронию, тема жесткой смены скандинавских правителей в рассказе Оршера обозначена достаточно четко: используя характерные в период революционного кризиса в России признаки милитаризации общества, сатирик показывает тип общения, принятый у военных, быструю, без суда и следствия и без объяснения причин расправуспротивником («прежде, чем они успели открытьрот»). С иронией Оршер упомянул и о месте захоронения первых киевских правителей - «на Аскольдовой могиле». Аскольдова могила - это урочище (место) на правом берегу Днепра, где, как сообщил летописец, был похоронен только Аскольд, «а Дирова могила за святою Ориною» [ПСРЛ, с. 10]. В конце XIX - начале XX в. место под названием Аскольдова могила было хорошо известным в Киеве кладбищем с величественными надгробными памятниками и склепами, с грекокатолической церковью-ротондой во имя свт. Николая, расписанной в 1890-х гг. по эскизам живописца Виктора Васнецова [Шумило, 2010, с. 69-87]. Современники Оршера с улыбкой понимали, что обоих киевских князей сатирик определил на покой в особо престижный киевский некрополь, где завещали похоронить себя священнослужители и аристократы, философы и врачи, писатели и актеры, инженеры и композиторы. Возможно, современникам, да и самому Оршеру было известно, что Иоанн Кронштадтский назвал Аскольдову могилу «первым кладбищем христианских мучеников», веря, что это общее - Аскольда и Дира - место погребения [Шумило, 2010, с. 69-87]. Следующая ситуация, поданная Оршером в сатирической манере, - о покорении Олегом киевлян. Содержание первой части этой сцены, как указано выше, соответствует летописному рассказу о наложении Олегом дани на славянское племя Радимичей [ПСРЛ, с. 10]. После этого Олег любезно осведомился у киевлян: - Кому платите дань? - Прежде платили хазарам… - А теперь мне будете платить. - Киевляне почесали затылки и робко спросили: - Но хазары могут прийти и побить нас. Олег рассмеялся. - Эка важность, что побьют. Что у вас, первый раз? Побьют и устанут, а потом уйдут. Киевляне увидели, что князь рассуждает логично, и решили: - Будем платить ему дань [Русская история, 1922, с. 9]. Безапеляционность Олега, с которой он подчиняет славянское племя в летописи, у Оршера при сохранении стиля и содержания источника утрачивает серьезность и страх и превращается в вежливую и деликатную просьбу о подчинении. Это языковая шутка Оршера, обыгрывающая так называемый косвенный речевой акт, смысл которого и его реальное предназначение не совпадают [Санников, 2002, с. 445-456]. «Любезное осведомление» Олега вуалирует жесткое требование дани. Во второй части ситуации, построенной в виде шуточного диалога, Оршер использует прием обыгрывания многозначности слова «побить» [Санников, 2002, с. 260; 2012, с. 157] (а данном случае, вероятно, имелись в виду такие значения, как «убить, умертвить» - об этом беспокоились киевляне, и «избить, нанести побои» - так трактовал приход-уход хазар Олег) [Словарь XI-XVII, с. 127-128]. В абсурдности понимания киевлянами логики суждений Олега - они говорят о разных действиях, которые могут причинить хазары! - снова обыгрывается косвенный речевой акт, что усиливает комический эффект. Смеховой фон создается сатириком и при помощи деталей - он подмечает разное эмоциональнопсихологическое поведение собеседников: Олег смеется, а киевляне робеют и чешут затылки. Комическое восприятие этой сцены наиболее сильно, на наш взгляд, у знатоков истории Древней Руси, которые, читая Оршера, соотносили обстановку межнациональной конфликтности, грабежей и набегов на Русь соседних племен, описанную в ПВЛ и других источниках об истории России [Древняя Русь, 2009, с. 55, 86, 90], с атмосферой робости, нерешительности и даже равнодушия киевлян («ответили равнодушно киевляне, указав на Аскольда и Дира»), доходящего до пофигизма - им безразлично, кому платить дань, лишь бы не побили (в любом значении слова). Следует заметить, принцип безразличия, равнодушия и нечувствительности - один из источников смеха в повествовании Оршера. Известный представитель философии жизни XX в. Анри Бергсон писал: «Я хотел бы указать… на нечувствительность, сопровождающую обыкновенно смех… смешное может всколыхнуть только очень спокойную, совершенно гладкую поверхность души. Равнодушие - его естественная среда… отойдите в сторону, посмотрите на жизнь как равнодушный зритель: много драм превратится в комедию… Словом, смешное требует… для полноты своего действия как бы кратковременной анестезии сердца. Онообращаетсякчистомуразуму» [Бергсон, 1999, с. 1280-1281]. Игра словами, их формами и значениями становится приметой сатирического стиля Оршера. На языковой игре построены два эпизода об Олеге, связанные с номинациями - Киева и самого князя. Вот шутка о том, как Киев стал «матерью городоврусских»: Киев так понравился Олегу, что в порыве восторга он приказал ему: - Будь матерью городов русских. Сказав эти слова, Олег поселился в Киеве. Киев же, несмотря на свою явную принадлежность к мужскому роду, не по смел ослушаться грозного князя и стал матерью [Русская история, 1922, с. 9]. Сухое летописное сообщение, не вызвавшее сомнений ни у современников Олега, ни у историков в правильности согласования по полу в произнесенной князем фразы, пародийно обыграно Оршером. Объясняя читателю содержание фразы, в которой явное несогласование по роду [Санников, 2002, с. 116; 2008, с. 502] (Киев - муж. р, мать - жен. р.), сатирик усиливает комический эффект повествования ипревращает ситуацию в анекдот. Авотдругаяязыковаяшутка, вкоторойобыгрывается прозвищеОлегаВещий: Вообще этот воинственный князь не признавал чужой собственности и вещи своих соседей считал своими, за что и был назван Вещим [Русскаяистория, 1922, с. 10]. Этимология прозвища князя Олега остается дискуссионной [Мельникова, 2005]: Вещий - потому что наделен знанием о будущем (т. е. провидец) [Чернов, 2006, с. 62; 2011], или потому что святой, священный (фонетическое отражение и сакральное значение имени Олег в славянской среде) [Войтович, 2013; Петрухин, 1998, с. 886; Скрынников, 2000, с. 9]. Да и из летописной статьи однозначного вывода о происхождении этого наименования князя сделать трудно [ПСРЛ, с. 13]: то ли Вещим стал потому, что отказался пить отравленное вино, поднесенное ему византийцами; то ли потому что владел сокровенными знаниями, как и «людіе погани»; то ли потому, что привез из похода в чужие земли несметные богатства и невиданные яства. Оршер, не вникая в историко-филологические тонкости, связывает происхождение прозвища Олега со значением слова «вещь», созвучного слову «вещий». В данном случае - языковая игра омонимами с омоморфемой - частью двух слов с корнем вещ, совпадающей в написании и произношении. Особенно смешной представляется зарисовка Оршера о покорении Олегом Константинополя, где сатирик сочетает иронию с лингвистической игрой. Известно, что скандинавским правителям Киев в разное время служил «военной базой для набегов на Византию и ее черноморские колонии» [Горский, 2012; Мельникова, 2012, с. 35]. На этом фоне особенно ярко ощущается ирония сатирика при описании набега Олега на Царьград: военного присутствия князя и его дружинников греки даже не заметили, однако с удивлением обнаружили на городских воротах прибитый щит: Однажды он подплыл на своих ладьях к самому Царьграду и, улучив удобную минуту, прибил свой щит к воротам города. Греки на следующий день долго ломали головы, не зная, кто мог это сделать и зачем? Наконец, они догадались: - Должно быть, у этого доброго человека были два щита и один из них он тайно принес нам в дар. И они решили остаться со щитом [Русская история, 1922, с. 9-10]. В отличие от летописной статьи, где поход описан очень подробно [ПСРЛ, с. 12-13], а об Олеговом щите сказано одной фразой: «и повѣсиша щиты своя въ вратѣхъ, показующе побѣду» [Там же, с. 13], шуточная зарисовка Оршера посвящена именно щиту, символизирующему здесь победу греков. Смеховой эффект создается семантическим несогласованием контекста: подплыть на ладьях к Царьграду означает приготовиться к военным действиям, которых на самом деле не было: Олег только прибивает на ворота щит, как потом оказывается - в дар византийцам. Использование первой части известного фразеологизма «со щитом или на щите» в несоответствующемего содержанию контексте - еще одинпример семантической несогласованности: при отсутствии военных действий греки «решили остаться со щитом», т. е. осознали свой успех в войне, которой не было. Возможно, лаконичность этой фразы, принадлежащей, как известно, древне-греческому историку Плутарху, и ее положение - в сильной позиции, в самом конце шутки, повлияли на краткость описания эпизода, который, благодаря мастерской игре смыслов, можно назвать пародийным перевертышем летописного известия. Семантическая несогласованность контекста - еще одна заметная примета смеховой культуры Оршера, и в повествовании об Олеге подобные фразы порой звучат не только иронично, но даже саркастически. Вот заключение, которое сатирик делает после рассказа о набеге Олега на Царьград, когда греки «решили остаться со щитом»: И еще много блестящих войн вел Олег, и еще много земель он завоевал [Русская история, 1922, с. 10]. А вот еще одна фраза, которая звучит после рассказов о наложении дани на киевлян ипровозглашении Олегом Киева матерью городов русских: Вскоре Олег покорил много народов, своих и чужих [Там же, с. 9]. В рассказе Оршера об Олеге наибольший интерес представляет интерпретация сатириком легендыо кончине князя. Вотэтоттекст: О смерти Олега существует прекрасная легенда. Один кудесник предсказал, что князь умрет от своего любимого коня. Олег велел по-прежнему кормить коня, но больше на него не садился. По возвращении из похода князь спросил: - А где мой любимый конь? Шталмейстеры смутились и ответили: - И…и…здох! Смущение показалось подозрительным Олегу. - Хочу видеть его кости! - лукаво усмехнувшись, сказал князь: - Шкуру я его видел… на другом коне! Шталмейстеры повели Олега на какой-то курган, с которого его принесли обратно мертвым. Последнее слово князя было: - «Змея!» Из этого историки делают заключение, что Олег умер от укуса змеи. Но опытные чиновники и киевские интенданты только улыбались наивности историков и объясняют инцидент с конем несколько иначе… [Русская история, 1922, с. 10]. Источником легенды послужила Оршеру, скорее всего, статья из Повести временных лет [ПСРЛ, с. 16]. Сюжетная схема летописного повествования и рассказа сатирика в целом совпадают (табл. 2). Таблица 2 Структура сюжетной схемырассказаИ. Л. Оршера в сравнении с элементамисюжета о смерти Олега в ПВЛ ПВЛ И. Л. Оршер. Русская история Предсказание Олегу смертиотконя Бѣ бо преже въпрошалъ волъвовъ кудесникъ : «отъ чего ми есть умьрети?» Один кудесник предсказал, что князь И рече ему одинъ кудесникъ: «княже! умретотсвоего любимогоконя Конь, его же любиши и ѣздиши на немъ, отътого тиумрети Попыткаизбежать смерти, осложенностьмотивом привязанности кконю Олегъ же пріимъ въ умѣ, сирече: «николи же всяду на конь, ни вижю его болѣ Олег велел попрежнему кормить коня,того»; и повелѣ кормити и́ и не водити но больше на него не садился его къ нему, и пребывъ нѣколико лѣтъ недѣяего, дондежеинаГрекыиде Воспоминание князя о коне ИпришедшюемукъКіеву, ипребысть4 лѣта, на 5 лѣто помяну конь свой, отъ него же бяху рекли волъстви умрети Ольгови, и призва старѣйшину конюхомъ, ркя: «кдѣ есть конь мой, его же бѣхъпоставилъкормитииблюстиего?» По возвращении из похода князь спросил: - А где мойлюбимыйконь? Известие осмерти коня Онъ же рече : «умерлъ есть.» Олегъ же посмѣяся и укори кудесника, ркя: «то ть неправо молвять волъсви, но все то лъжа есть; конь умерлъ, аяживъ» Шталмейстеры смутилисьи ответили: - И…и…здох! Смущение показалось подозрительным Олегу Попыткаопровергнуть предсказание - Хочу видеть его кости! - лукаво ус И повелѣ осѣдлати конь: «да ть вижю мехнувшись, сказал князь: - Шкуру я костиего» его видел… на другом коне! Смертьотукуса змеи И пріѣха на мѣсто, идѣже бяху лежаще кости его голы и лобъ голъ; и слѣзъ съ коня, посмѣяся рки: «отъ сего ли лъба смерть мнѣ взяти?» и въступи ногою на лобъ; и выникнучи змѣя, и уклюну ѝвъ ногу, исъ того разболѣся умьре Шталмейстеры повели Олега на какойто курган, с которого его принесли обратно мертвым. Последнее слово князя было: - «Змея!» Из этого историки делают заключение, что Олег умер отукуса змеи Судя по табл. 2, структура сюжетной схемы летописной легенды писателем последовательно выдержана. Однако содержание второй части повествования Оршера об Олеге - начиная со смерти коня - отличается от сказания Нестора. Тема насмешки князя над волхвами, чье предсказание не сбылось - «конь умерлъ, а я живъ», заменена Оршером темой сомнения князя в порядочности его конюхов (шталмейстеров). Желание Олега увидеть кости коня в ПВЛ объясняется стремлением князя удостовериться в смерти животного, а в рассказе Оршера, как представляется, - чтобы проверить наличие останков: не пущен ли конь по частям в расход, ведь шкура его уже «на другом коне!». Желание князя выяснить обстоятельства смерти коня становится причиной тайны его собственной кончины. Смерть князя, изображенная летописцем досадной случайностью, превращается сатириком в смерть-загадку; сохраняя интригу, Оршер уточняет: обстоятельства «инцидента с конем» доподлинно известны лишь «опытным чиновникам и киевским интендантам», авот «наивные» историки поверили летописцу. Тайна, окутавшая смерть князя, подчеркивается Оршеромв деталях. На вопрос Олега о коне шталмейстеры «смутились» и, заикаясь, ответили: «И…и…здох!», чем вызвали подозрение князя, который, «лукаво усмехнувшись» намекнул, что, мол, понял: они убили животное. Странным, однако, кажется тот факт, что конюхи, которым Олег выказал недоверие, «повели» его «на какой-то курган», а обратно «принесли мертвым». Оршер не говорит, что именно происходило на холме, чем еще больше интригует читателя и дает ему возможность по-своему решить загадкусмертиОлега. На наш взгляд, возглас умирающего князя «Змея!» есть аллюзия к рассказу Артура Конан Дойла «Пестрая лента», где, напомним, сестра главной героини Элен - Джулия умирает при странных обстоятельствах, выкрикнув перед смертью «Лента! Пестрая лента!». Шерлок Холмс, за помощью к которому обратилась девушка, установил, что доктор Гримсби Ройлотт, отчим сестер Стоунер, при помощи свиста управлял змеей-убийцей, которая по веревке спускалась в кровать к жертве и после укуса тем же путем возвращалась в вентиляционное отверстие [Дойл, 1956, с. 171-198]. Бросившись к ней, я обняла ее, но в это мгновение колени сестры подогнулись, и она рухнула наземь. Она корчилась, словно от нестерпимой боли, руки и ноги ее сводило судорогой. Сначала мне показалось, что она меня не узнает, но когда я склонилась над ней, она вдруг вскрикнула… О, я никогда не забуду ее страшного голоса. «Боже мой, Элен! - кричала она. - Лента! Пестрая лента!» [Там же, с. 179]. «Пестрая лента» - один из 12 лучших рассказов Дойла, вошедших в сборник «Приключения Шерлока Холмса», впервые опубликованый английским журналом «Strand Magazine» в феврале 1892 г. Примечательно, что в 1910 г, когда в «Сатириконе» вышла «Русская история», в июне и ноябре на лондонской и ньюйоркской сценах соответственно состоялась постановка пьесы Дойла «Пестрая лента» по мотивам его одноименного рассказа; описание кончины Вайолет Стонор в пьесе еще более загадочно - расследование проводят сначала коронер, потом Холмс; они по очереди беседуютс сестрой погибшей - Энид: КОРОНЕР: Вы говорите, что Ваша сестра что-то крикнула. Что именно она произнесла? ЭНИД: Это был бессвязный бред. Она была вне себя от ужаса. КОРОНЕР: И Вы ничего не сумели разобрать? ЭНИД: Я услышала слово «лента» - и еще слово «пестрая». Больше я ничего не могу сказать. Я была почти так же напугана, как она. КОРОНЕР: Ну и ну! «Лента»… «пестрая»… И впрямь походит на бред… [Дойль, Жилетт, 2012, с. 278]. ЭНИД: Мне не дают покоя предсмертные слова сестры… Когда я держала ее на руках, она произнесла два слова. ХОЛМС: Что это были за слова? ЭНИД: «Лента» и «пестрая» [Там же, с. 338]. Возможно, Оршер читал этот рассказ Дойла, возможно, был знаком и со сценическим его вариантом - сатириконцы, как известно, активно привлекали современную зарубежную прессу в качестве источника сатирических публикаций [Евстигнеева, 1968]; однако свидетельств увлечения сатириком прозой создателя Шерлока Холмса нам обнаружить не удалось. Между тем, если все-таки признать существование параллелизма мотивов сочинений Оршера и Дойла, можно говорить о явной пародии первого на второго. Детективные истории о Шерлоке Холмсе были чрезвычайно востребованы русскими читателями в начале XX в. и, как любая авантюрно-приключенческая литература, рассчитанная на массовое потребление, развлекали и уводили от злободневных тем современности. Используя узнаваемый интеллектуальными современниками писателя ключевой элемент детективного рассказа, Оршер, напротив, стремился привлечь их внимание, возможно таким образом введя актуальную в охваченной революционным кризисом России тему убийства работниками своего господина или подчиненными - представителя власти. Да и одна из причин убийства, как нам представляется, хоть и не явно обозначена сатириком, но намечена - богатство и благополучие князя (вспомним трактовку Оршером прозвищаОлега Вещий). Темаорганической связи преступления и богатства - не только еще одна параллель с сочинениями Дойла и особенно с его рассказом «Пестрая лента» [Бейсов, 1957, с. 3-16], но и признак социальной неустойчивости, показатель сильных революционных потрясений России, которые переживали сам писатель и все его современники. Первое десятилетие XX в., как говорят документы, ознаменовано революционным терроризмом [Будницкий, 2000; Гейфман, 1997]. Косвенным доказательством наличия в интерпретации легенды скрытой темы напряженного существования «низов» и «верхов» и активных субкультур может служить содержание раздела, предшествующего части об Олеге, в котором Оршер сообщает о славянских наследниках братьев-конунгов Рюрика, Синеуса и Трувора. Вот интересующий насфрагмент о наследниках Трувора: Три брата Рюрик, Синеус и Трувор с дружинами пошли к славянам. Рюрика приняли с удовольствием. - Хоть и не рюрикович, - говорили про него послы, - но его потомки будут рюриковичами. Синеуса приняли благосклонно. - Усы выкрасим, - решили послы, - и он сделается черноусым. Но насчет Трувора возникли трения. - Пойдут от него тру-воровичи! - говорили послы, - а мы люди робкие. Раструворуют нашу землю самым лучшим манером. Но варяги шутить не любили, и пришлось уступить. От труворовичей и пошли на Руси интенданты, приказные и хожалые и вся кого рода воры и взяточники [Русская история, 1922, с. 8]. Игра омонимами «Трувор - воры» помогла обозначить славянское наследие одного из трех братьев: среди мошенников и тех, кто на подхвате [СРЯ, т. 3, с. 413; т. 4, с. 613], интенданты - должностные лица военного ведомства [СРЯ, т. 1, с. 671] - их принадлежность к «тру-воровичам», вероятно, не случайно подчеркнута Оршером. Вспомним, что говорил сатирик - лишь «киевским интендантам» и «опытным чиновникам» (государственным служащим) известна причина смертиОлега - тем, кто совершает преступление, и тем, кто его расследует. Из всех ситуаций об Олеге, описанных Оршером с иронией, в этой пародии на летописную легенду в большей степени, чем в остальных, ощущается социально-политический подтекст. Подводя итог, заметим, что пародия на летописные статьи о вещем Олеге составлена Оршером в лучших традициях русской сатирической культуры, которые мастерски были реализованы блестящими писателями-сатириконцами на страницах своего журнала. Комичность повествования достигается Оршером разными способами. В стилистике - это языковая игра на уровне лексических единиц и целых фраз - управление и согласование смыслами и значениями. В содержании - сочетание точного следования источнику с ироничными характеристиками представленных в нем образов, ситуаций, тем и мотивов. Яркий пример - тема смерти, с которой начинается и которой завершается рассказ Оршера об Олеге. Манера раскрытия сатириком этой проблематики с нескрываемой насмешкой сближает Оршера с теми представителями смеховой культуры, которые использовали приемы, характерные для явления, именуемого в западном литературоведении термином «черный юмор» [Борисов, 1993; Бретон, 1999]. Определяя формат черного юмора как культурного явления, Н. А. Масленкова называет его качественные отличия от подобных ему феноменов: смех (как эмоциональная составляющая) и жестокость (как тематическая составляющая): «“Черный юмор” как ни один другой вид смеха, - утверждает исследовательница, - всегда находит-ся в ситуации на грани: он не совсем “приличен”, не совсем этичен и эстетичен, в официальном пространстве не уместен и т. д. Он, как правило, ассоциирует-ся с тем, что людям неприятно: с жестокостью, катастрофами, болью» [Масленкова, 2008]. Иронично насмехаясь над Олегом и его кончиной, Оршер пользовался приемами «черного юмора», однако смех писателя имеет особую природу. В его повествовании отсутствуют ситуации умирания, натуралистические описания процесса гибели героев, любование смертью - все те признаки «жестокого, бесчеловечного юмора… трактующего убийство как комическую ситуацию», ставшие предпосылками настоящего «черного юмора» в России в начале XX в. [Козлова, Куляпин, 2008, с. 92-109]. Смеховой фон выстраивается Оршером не только благодаря проекции современных ему социальных и политических реалий на события и героев древней Руси (как раз это и смешит читателя), но и обратной передачей - использованием сатириком летописного материала для насмешки и едкой иронии над своими современниками. Такой прием одновременного «осовременивания» истории и использования летописных свидетельств в полемических целях придает смеху Оршера социально-политическую направленность, пронизывающую все части «Всемирной истории». «Исключив из своей программы все перечисленные этапы русского смеха - от смертельного щекотания читателей русалками до популярной тещи, - писал в предисловии к первому изданию «Всеобщей истории» редактор журнала «Сатирикон» А. Т. Аверченко. - “Сатирикон” выбрал новый, свой собственный путь и, вступая в третий год своего существования, может смело сказать, что избранное им направление вызывает большее восхищение, чем смех замороженных людей и путников, безвременно скончавшихся от щекотки… Хотя наша “Всеобщая история” и не будет рекомендована ученым Комитетом, состоящим при м-ве народного просвещения, - как руководство для учебных заведений, но эта книга даст подписчикам единственный случай взглянуть на историческое прошлоенародов - в совершенно новом ивполне оригинальном освещении...» 2 Намек на рекомендацию «ученого Комитета» при Министерстве народного просвещения был понятен современникам сатириконцев - речь шла об учебниках историка Д. И. Иловайского (1832-1920), имя которого с нескрываемой насмешкой многократно упоминается всеми авторами «Всемирной истории», в том числе и Оршером. Учебники Иловайского - безусловного лидера официальной историографии в учебной литературе того времени, били рекорды по количеству прижизненных изданий автора [Фукс, 2011, с. 22]. Однако не количество, а содержание сочинений историка подвергались историко-литературному пародированию и критике сатириконцев: Иловайский выступал непримиримым защитником императорского престола, а предложенная им концепция историко-культурного развития Руси была проникнута духом «монархической партийности» [Колосова, 1975, с. 11]. «“Иловайщина” стала синонимом идеологической реакции, воплощала ненавистный русской революционной (как и либеральной) традиции строй» [Дурновцев, Бачинин, 1996, с. 365; Историография истории, 2003]. Кроме того, Иловайский был ярким и последовательным представителем антинорманской теории [Шаханов, 2001]. Глава об Олеге начинается с язвительной комментария в адресученого: О взятии этим князем Киева летописец Нестор со слов очевидца Иловайского рассказывает следующее… [Русская история, 1922, с. 8]. На самом деле летописный рассказ о призвании варягов Иловайский считал полностью легендарным и отвергал все связанное с «мифическим» Рюриком; об Олеге же отзывался как о фигуре «сказочной» и ничем не примечательной; а народ русьсчитал «туземным» [Иловайский, 2002, с. 14, 61, 191]. Пародийная оценка исторических событий и ироничное восприятие современности не только ради здорового смеха, но и для привлечения внимания к наиболее актуальным проблемам повседневности, уходящим корнями в прошлое, свойственны далеко не всем писателям - лишь талантливым и искренне переживающим за судьбу своей родины. «История России» Оршера - тому яркий пример. Мы уверены, что это произведение высокой культуры смеха дождется своего исследователя.

Скачать электронную версию публикации