Reception of the apostolic text in «Memoirs» by P. E. Annenkova.pdf Одна из тенденций современного литературоведения связана с изучением ре-лигиозных основ русской словесности. Осмысление материала, который на про-тяжении XX в. в силу идеологических причин не становился объектом подробно-го филологического изучения, в настоящее время требует разработки новых методологических принципов и уточнения теоретико-понятийного аппарата. Так, О. А. Дашевская, рассматривая специфику изучения христианских аспектов рус-ской литературы XX в. в постнеклассическую эпоху, отмечает, что перед совре-менным исследователем «стоят серьезные задачи», одна из которых связана с не-обходимостью «уточнения и корректировки некоторых понятий» [Дашевская, 2013, с. 16]. Это замечание можно отнести и к таким ставшим устойчивыми в научном обороте терминам, как «библейский текст», «евангельский текст», «христианский текст» и др. Несмотря на широкое использование данных понятий в современном литературоведении, они все еще находятся в стадии своего содержательного оформления. Так, одно из последних и наиболее распространенных определе- ний евангельского текста указывает на его тесную связь с терминами «библей-ский текст», «христианский текст», на подвижность границ этих понятий, что позволяет исследователям использовать их в качестве синонимичных. По утвер-ждению В. Н. Захарова, евангельский текст - это «научная метафора, которая включает в себя не только евангельские цитаты, реминисценции, мотивы, но и книги Бытия, и притчи царя Соломона, и Псалтырь, и книгу Иова - словом, все то, что сопутствовало Евангелию» [Захаров, 1994, с. 7]. Подчеркнутое в формули-ровке единство ветхозаветной и новозаветной частей Библии не вызывает сомне-ний, поскольку имеет под собой строго научную, в том числе богословскую моти-вировку. В частности, в библеистике Евангелие рассматривается как реализация ветхозаветных пророчеств. Вместе с тем предложенное литературоведами «метафорическое» осмысление евангельского текста неизбежно влечет размытость, отсутствие четких критериев и характеристик, позволяющих выявить особенности его воплощения в эстетиче-ском дискурсе. Бинарная структура Нового Завета, включающая наряду с Четве-роевангелием так называемые апостольские книги, которые в обозначенном фи-лологическом определении евангельского текста не идентифицируются в качестве самостоятельных, делает необходимым в целях терминологической конкретиза-ции обращение к понятию «апостольский текст». Сопоставление терминов, се-мантическое ядро которых отражает содержание связанных с ними новозаветных сочинений, позволяет акцентировать в их определении смысловые доминанты, точки пересечения и специфические различия. Заметим, что данные понятия уже функционируют в междисциплинарном поле современного гуманитарного зна-ния, в частности в сфере библейской методологии. Так, в библеистике существует традиция дифференцирования в Новом Завете Евангелия и Апостола, позволяю-щая использовать в качестве исследовательского инструментария термины «еван-гельский текст» и «апостольский текст». В современном научном дискурсе за словом «Евангелие» закрепилось два зна-чения: богословское и литературное. В богословском ключе Евангелие интерпре-тируется как многоуровневая система, теологическая доминанта которой связана с идеей благовестия о «спасении во Христе Иисусе» [Емельянов, 2010, с. 107]; в литературном смысле Четвероевангелие осмысляется как письменный памят-ник, который в соответствии с определенными критериями описывает «жизнь, смерть и Воскресение Иисуса Христа». Под Апостолом в библейской науке при-нято понимать собрание составленных апостолами сочинений, в которых повест-вуется о распространении евангельской проповеди и утверждении христианской Церкви. В канонический корпус апостольских книг входят 23 текста: Деяния свя-тых апостолов; Послания, состоящие из 21 сочинения; Откровение Иоанна Бого-слова (Апокалипсис). Священное Предание христианской Церкви также отражает дифференциаль-ный принцип в осмыслении Нового Завета, закрепившийся, в частности, в по- рядке следования богослужения. Так, литургическая практика предполагает предварять чтением отрывка из Апостола собственно евангельское чтение, отли-чающееся торжественным обрядовым сопровождением. Вместе с тем принцип композиционной близости евангельской и апостольской частей в структуре Библии и богослужебном чинопоследовании призван подчерк-нуть их содержательную общность. Поэтому двухсоставная структура Нового Завета выполняет не столько дифференциальную, сколько телеологическую функцию, т. е. речь идет не столько об идейно-тематическом разграничении книг, сколько о перестановке акцента. Если евангельское повествование сосредоточивается на описании земной жизни Иисуса Христа, письменной фиксации его уче-ния, то цель апостольского текста связана с отражением процесса рождения хри-стианской Церкви, конкретного воплощения христианского учения и его интер-претации, сохранении, передаче в «неповрежденном» виде. Апостол формирует основу того, что в богословской науке именуется Священным Преданием и что составляет сердцевину церковной жизни и вероучения. Использование в статье термина «апостольский текст» дает возможность рас-смотреть неевангельскую часть Нового Завета как единую систему, характери-зующуюся определенным комплексом идей, мотивов, и идентифицировать ее в эстетической сфере в качестве целостного образования. При определении со-держания данной системы представляется продуктивным обращение к герменев-тическим принципам, в том числе методологии библейской герменевтики, сфор-мировавшей в ходе своего развития различные способы толкования Библии (буквально-исторический, аллегорический, критический, филологический и др.). Вне зависимости от теоретического подхода к интерпретации Священного Писа-ния в нем принято различать, по меньшей мере, два смысловых уровня: букваль-ный и символический. Это означает, что описанные в Библии конкретные реалии истории, быта, культуры возможно воспринимать либо непосредственно в бук-вальном смысле, либо, не ограничиваясь только буквальным содержанием, через букву постигать присутствие скрытой, духовно-мистической семантики. Сторон-ники аллегорической теории утверждают, что конкретно-историческое наполне-ние библейского текста обладает знаковым символическим характером, который необходимо извлечь и адекватно расшифровать. Представители буквализма не исключают наличие символического уровня в некоторых фрагментах библейского повествования, но предпочитают сосредоточиться на трактовке его прямого зна-чения. Очевидно, что в разных теоретико-методологических концепциях в качест-ве общего положения выступает признание знаковой природы библейского тек-ста, указывающей на его параболические качества. Апостольский текст, сохраняющий параболические функции Священного Пи-сания, характеризуется системой устойчивых образов и мотивов. Их семантика определяется не только контекстуальным, но также жанровым принципом. В ка-честве ведущих жанров апостольской части Нового Завета выступают послания и деяния, имеющие целью выразить суть христианского вероучения и понимание природы церкви, сформировать этические правила взаимоотношений христиан в созидающейся общине. Соответственно, приоритетными в содержании Апосто-ла являются образы учителя и ученика, проповедника, странника, церковной об-щины как семьи, вечери любви (ἀγάπη), креста, темницы, оков, моря, корабля; а также мотивы пути (духовного и географического), жертвенной любви (caritas), божественного просвещения и языческого/духовного неведения, смирения и не-сения креста (т. е. терпения страданий ради Бога), свободы и заточения, открове-ния, чудесного исцеления, благословения, жертвы и самопожертвования и др. Отметим, что образно-мотивный комплекс апостольского текста генетически связан с евангельским дискурсом. Соответственно Четвероевангелие выступает в качестве обязательного ближайшего контекста для осмысления апостольских книг. Проблема рецепции Библии в русской словесности, обозначенная в отечест-венном литературоведении в конце прошлого века, по-прежнему актуальна и требует подробного изучения, что объясняется фактом обращения к новым ма-териалам для анализа, в том числе к так называемым маргинальным жанрам, находящимся на стыке литературы и быта (мемуары, дневники и др.), а также не-обходимостью разработки адекватного методологического инструментария. В настоящее время не поддается сомнению важность библейского дискурса в построении декабристской картины мира и эстетики. Исследование эпистолярных, мемуарных и других источников свидетельствует о значимости религиозной составляющей и собственно библейского текста, как в создании философско-эстетической концепции декабризма, так и в повседневной реальности сосланных в Сибирь участников восстания. По замечанию В. Д. Юшковского, в годы ссылки «декабристы вновь обращаются к христианскому вероучению, размышляют над библейскими текстами, пишут стихи религиозно-философского содержания и целые трактаты, как М. А. Фонвизин» 1. 1 Юшковский В. Д. «Отсутствие божества есть погибель»: Религиозное сознание декаб- В этой связи интерес представляют записки жены декабриста И. А. Анненко-ва - Полины Егоровны Анненковой (1800-1876), демонстрирующие характерное для декабристского мироощущения религиозно-мистическое восприятие действи-тельности. Ее «Воспоминания» (1888) являются ценным автодокументальным источником, запечатлевшим особенности индивидуально-авторского мироощу-щения, а также духовно-нравственные ценности декабристской культуры. В 1861 г. Анненкова начала работу над составлением записок. Однако текст остался незавершенным, обрываясь на 19-й главе, повествующей о прибытии Ан-ненковых на новое место каторжного поселения - село Петровское. Важную роль в процессе подготовки текста к изданию сыграла дочь мемуаристки - Ольга Ива-новна Иванова, которая не только записала воспоминания матери, продиктован-ные ей на французском языке, но и выполнила их русский перевод. «Воспоминания» Анненковой отличаются жанровой и повествовательной многоплановостью и включают, наряду с собственно мемуарными записками, до- кументальные (расписки, письма, распоряжения, письменное свидетельство мужа о восстании) и автодокументальные фрагменты. Кроме того, мемуары впитали традиции некоторых художественно-публицистических и религиозных жанров (путевых заметок, романа-воспитания, исповеди, жития и др.). Для «Воспомина-ний» характерна также ориентация на канон женской автодокументальной прозы, в т. ч. на сложившийся в рамках декабристской культуры мемуарный дискурс, - записки М. Н. Волконской, письма Е. И. Трубецкой и др. Нарративная многослойность «Воспоминаний» обусловлена стремлением Ан-ненковой органично соединить две линии, одна из которых связана с освещением общезначимых исторических событий, другая - с изображением личной судьбы, вовлеченной в сферу большой истории. Смена нарративных регистров, от интим-но-личностного до объективно-аналитического, обусловливает масштабность концептосферы и разнообразие стилистического рисунка текста. Для «Воспоми-наний» характерно постоянное сопряжение частного и общезначимого, личного и исторического, конкретно-обыденного и философско-универсального. Диалек-тическая позиция автора, сообщающая тексту параболические качества, позволяет выявить не только причинно-следственную, но и провиденциальную логику в со-бытиях собственной жизни и в развитии мировой истории, определить свою роль в историческом процессе. Два центра «Воспоминаний» - Я и Мир - осмысляются в повествовании в со-ответствии с авторской концепцией человека и действительности, имеющей отчетливую мистико-религиозную направленность. Акцентирование притчево-символической семантики наиболее характерно для тех фрагментов текста, кото-рые связаны с воплощением концепции судьбы героини, а также с выражением авторского понимания декабристской культуры. В условиях развернувшейся в 1860-е гг. полемики о реформировании России, о значении в ее исторической судьбе восстания на Сенатской площади для Ан-ненковой становится важным передать новым поколениям свидетельство очевид-ца событий 1825 г., т. е. собственную версию истории. Поэтому индивидуальный опыт бытия мемуаристки получает в воспоминаниях статус общезначимого, осмысляется не только как факт интимной, частной жизни, но соотносится с судьбой целого поколения ссыльных декабристов. В качестве приоритетного начала в обозначенной мемуаристкой модели де-кабристкой культуры выступает ее духовно-нравственное содержание. Про-граммные формулировки «Союза спасения» обнаруживают в своей основе тесную связь с этическими принципами христианства и масонства. В качестве ведущей характеристики декабристского мироощущения можно рассматривать ориента-цию на библейский дискурс, что подтверждается письменными свидетельствами (автодокументальными и художественными текстами декабристов), а также ана-лизом фактов, относящихся к сфере повседневного общения ссыльных поселен-цев. Нередким в декабристской среде было сравнение участников восстания с апостолами. Так, М. С. Лунин назвал декабристов «апостолами свободы». В его «Записной книжке» содержится, кроме данного сравнения, указание на эволюцию декабристской картины мира, обусловленную мотивом покаяния, осознания со-вершенных ошибок: «Можно говорить о заблуждениях и проступках этих апосто-лов свободы, как Писание говорит о дани, которую отдавали людским слабостям апостолы веры» 2. 2 Юшковский В. Д. «Отсутствие божества есть погибель». Мотив покаяния, непосредственно соотносящийся с библейской семантикой, приобретает особое значение в апостольском тексте. Это объясняется тем, что исповедническое служение апостолов исходит, прежде всего, из желания иску-пить грех отступничества, противопоставить совершенному в прошлом преда-тельству обретенную в настоящем любовь к Богу и ближним, предав теперь не Бога в «руки грешников», но собственную жизнь в Его волю. Кроме присущего апостольскому тексту мотива исповедничества, большое значение в нем имеет категория движения, пути, поскольку главная функция апостольского служения заключается в миссионерской деятельности, проповеди учения Христа «по лицу всего мира». В «Воспоминаниях» Анненковой авторская концепция декабризма выражается посредством христианского аллюзионного комплекса, значительная часть которо-го восходит к апостольскому тексту. Включение библейского дискурса способст-вует расширению повествовательных рамок «Воспоминаний», а также проясне-нию важного для мемуарного текста авторского восприятия времени, в котором прошлое, настоящее и будущее соотносятся в логике причинно-следственных свя-зей, как звенья единой цепи. Развитие времени и движение человека во времени, т. е. история мира и история личности, определяется, в представлении мемуарист-ки, нравственным фактором (согласно библейским взглядам на историю). Поэто-му способы изображения автогероини, интерпретация событий и сам принцип отбора материала, соотносятся зрелой мемуаристкой с духовно-религиозным планом. Заданные Анненковой идеологический и духовно-нравственный аспекты ме-муарного повествования реализуются прежде всего через мотивный комплекс, в частности через мотив пути. Категория пути является в «Воспоминаниях» до-минантной и отличается полисемантической природой. Можно выявить несколь-ко вариантов ее репрезентации в тексте, которые, в конечном итоге, формируют два основных смысловых вектора. Первый связан с передвижениями по геогра-фическому пространству и включает: переезд из Франции в Россию; поездки по центральной части России (Москва, Павловск, Симбирская губерния), палом-ничество в Троице-Сергиеву лавру, «петербургские тропы» к арестованному воз-любленному; дорогу из Москвы в Сибирь, переезды по местам ссылки. Второй вектор определяется стремлением автора обозначить этапы своего жизненного пути, запечатлеть стадии развития собственной личности, осмыслить путь как процесс духовного становления. Категория пути в «Воспоминаниях» имеет выраженную бинарную структуру, выполняющую параболическую функцию, и ориентирует на двуплановость изо-бражения и восприятия конкретно-географических реалий: буквальное и симво-лическое. Так, в описании путешествия из Франции в Россию можно выделить фрагмент, который получает в тексте символическое значение и содержит апостольские ал-люзии. Рамка повседневности, определяющая характер впечатлений, сложивших-ся на начальном этапе путешествия в Россию, позволяет автору сфокусировать внимание на кратком упоминании о стихийном бедствии - «страшной буре у нор-вежских берегов». Мемуаристка сообщает читателю, что во время стоянки в Кильбеве она помогала осуществлять переговоры между двумя капитанами - датчанином и французом, за что в знак благодарности получила от последнего фрукты и вино. И далее, как будто в числе прочего и даже с некоторой долей де-ловой интонации, автор отмечает: «Все это мне очень потом пригодилось. Вина, конечно, не для меня самой, а моим спутникам, были очень полезны, когда нас застала страшная буря у норвежских берегов, продолжавшаяся целую неделю. Ужасное было время! Паруса обрывало беспрестанно, матросы не успевали чинить их. Всеми овладело страшное уныние, молодые матросы все лежали без чувств, старые держались, но были мрачны и угрюмы» [Анненкова, 1977, с. 68]. Данный эпизод представляет интерес не только в силу изображенной в нем экстраординарной ситуации, но и в плане специфики ее репрезентации в тексте, ее функций в моделировании автопортрета мемуаристки и организации наррати-ва. Горизонт ожидания произведения предполагает дешифровку рассказа о сти-хийном бедствии и обозначенных в нем мотивов (мотив страшной бури, мотив отчаяния опытных мореплавателей, данный по контрасту с мотивом веры в бла-гополучный исход, мотив принятия пищи для телесного и душевного укрепления и др.) в контексте архетипической модели, восходящей к Новому Завету - книге Деяний святых апостолов. Это сочинение, относящееся к раннехристианской эпохе, повествует о созида-нии Церкви посредством распространения вероучительных идей, составляющих основу Священного Писания и Священного Предания. Значительная часть Деяний связана с описанием уникальной истории призвания фарисея Савла к апостоль-скому служению, а также с передачей содержания его устных и письменных по-сланий. Наряду с прочими в финальной части книги представлен фрагмент, изо-бражающий последнее путешествие св. апостола Павла в Рим, ставший местом его заключения и мученической гибели. В частности, упоминается, что во время морского плавания его судно настигла «немалая буря», когда «многие дни не вид-но было ни солнца, ни звезд», так что у спутников «исчезала всякая надежда… к спасению». По контрасту с подчеркнуто отчаянной атмосферой, воцарившейся среди попутчиков, изображается поведение апостола, который, получив открове-ние от Бога о том, что ему надлежит предстать перед судом кесаря в Риме, уверен в благополучном завершении плавания и призывает всех «ободриться» и подкре-питься провизией: «Теперь убеждаю вас ободриться, потому что ни одна душа из вас не погибнет» (Деян. 27: 22) 3. «Потому прошу вас принять пищу: это по-служит к сохранению вашей жизни» (Деян. 27: 34). 3 В качестве источника библейских текстов в работе использовано издание [Библия, 1996]. Мемуарный текст, неоднократно сигнализирующий об устойчивом интересе его автора к вопросам религиозной жизни, позволяет предположить, что Анненкова сознательно использует библейские мотивы и аллюзии в процессе самоопи-сания и выражения собственного видения декабристкой культуры. Апостольские аллюзии актуализируют в данной части «Воспоминаний» моти-вы обетования, веры в осуществление пророчества о «русской» судьбе автора. Интуитивное, предреченное знание о будущем объясняет оптимистический на-строй автогероини во время стихийного бедствия. С апостольскими мотивами (откровения, веры, провидения и др.) связаны также эпизоды, повествующие о семейных преданиях, которые призваны подчеркнуть мысль о необычности и одновременно некой предопределенности судьбы мемуаристки. Так, ее отец, Жорж Гебль, получил предсказание о том, что у него «будет много детей, и об одном из них будут много говорить» [Анненкова, 1977, с. 46]. В 1860-е гг., когда создавались мемуары, имя Анненковой как жены декабриста было широко известно и даже закреплено в письменных текстах (автодокументальных, публи-цистических и художественных), что дает мемуаристке основание отнести именно к себе, полученное ее отцом предсказание об известности одного из его детей. Пророческое значение получает также описанная в мемуарах ситуация игры-гадания автогероини о замужестве: «Однажды в Сен-Миеле, когда я сидела в кру-гу своих подруг, те шутили и выбирали себе женихов, спрашивая друг друга, кто за кого хотел бы выйти… дошла очередь и до меня, тогда я отвечала, что ни за кого не пойду, кроме русского. Я… говорила это тогда не подумавши, но странно, как иногда предчувствуешь свою судьбу» [Там же, с. 61]. Провиденциальный мотив, связанный с предчувствием особенной «русской» судьбы автогероини, нагнетается и в описании фрагмента ее прощания с матерью перед отъездом в Россию 4. «Мать моя ужасно плакала, провожая меня. Я ее уте-шала тем, что вернусь скоро… но последние слова ее были… “Нет, я тебя никогда не увижу, ты выйдешь замуж за русского”» [Там же]. 4 В 1823 г. руководство торгового дома Дюманси предложило Анненковой работу в их московском филиале. Обозначенные в тексте провиденциальные мотивы, важные как для выражения концепции жизненного пути автогероини, так и для интерпретации конкретного повествовательного фрагмента о морской буре, дешифруются в контексте биб-лейских аллюзий. Воссоздавая ситуацию стихийного бедствия и определяя пози-цию автогероини (прежде всего, духовно-нравственную), Анненкова использует несколько стратегий. Функция первой связана с девербализацией, т. е. с отсутст-вием в тексте прямой характеристики (с помощью оценочной лексики) психоэмо-ционального состояния автогероини. Мемуаристка предпочитает обозначить соб-ственные переживания опосредованно: через категорию действия. Ничего не сообщая об эмоциях, пережитых во время шторма, она сосредоточивается на упо-минании о поступках автогероини, направленных на оказание поддержки окру-жающим. Представленная в данном фрагменте модель поведения молодой девуш-ки и связанные с ней мотивы, сюжетные ситуации формируют в повествовании апостольский аллюзионный контекст. При этом необходимо отметить, что дейст-вия автогероини в пограничной между жизнью и смертью ситуации сопрягаются с привычными для нее поведенческими механизмами, закрепившими за ней образ сильной и одновременно сострадательной девушки, добродетельной хри-стианки. Вторая стратегия основана на принципе контрастного сопоставления автоге-роини и ее попутчиков. Так, если собственное переживание природной стихии Анненкова отражает через категорию действия, то настроение экипажа она пред-почитает передать непосредственно через вербальные единицы нравственно-психологического плана («молодые матросы все лежали без чувств, старые держались, но были мрачны и унылы», «страшная буря», «ужасное время», «мрач-ность», «страшное уныние» и др.). Использование приемов прямой (с помощью оценочной лексики) и опосредо-ванной (через действия) психологической характеристики позволяет мемуаристке адекватно высветить значимую для нее модель самоописания, ориентированную на духовно-религиозный опыт. Подразумеваемое контрастное сопоставление ав-тогероини с окружающими (по аналогии с противопоставлением образов апостола Павла и его попутчиков в книге Деяний) призвано акцентировать оптимистиче-скую позицию молодой девушки. Указание на атмосферу всеобщего уныния на судне подразумевает вывод о незаурядности натуры автогероини. При этом зрелой мемуаристке важно показать, что присущая ей с юных лет «веселость духа» обусловлена не наивным неведением, не поверхностным мировосприятием, но напротив, глубинным пониманием законов мироустройства и духовной жизни. Способы моделирования образа героини ориентируют не столько на психо- лого-бытовой сколько на мистико-религиозный аспект самоидентификации, создающий представление о сложности, многоплановости авторского мироощу-щения. Апостольский аллюзионный план важен не только для дешифровки эпизода о стихийном бедствии, но также для выражения идеи о соотнесенности жизненно-го пути мемуаристки с принципами христианского вероучения и апостольским служением. Понимание цели и смысла своего предназначения Анненкова выра-жает если и не через прямое сопоставление с миссией апостола Павла, то, по крайней мере, в контексте таких новозаветных мотивов, как исполнение боже-ственного замысла о человеке, движение по спасительному «узкому» пути, веду-щему к вечной жизни, мотива самопожертвования. Кроме того, мемуаристка использует в процессе самоописания характерную для декабристской авторефлек-сии идею миссионерства. Сосланные декабристы осознавали себя в роли послан-ников (в буквальном переводе слово «апостол» означает «посланник»), призван-ных к духовно-нравственному просвещению Сибири. Обозначенная в «Воспоминаниях» модель жизненного пути автогероини, включающая повествование о ее географических перемещениях и духовном раз-витии, позволяет заключить, что мироощущению автора присуще ключевое для христианства представление о земном существовании человека как движении к Богу, нравственном подвиге, сопряженном с преодолением препятствий и необ-ходимостью самопожертвования, глубокой веры. Эта мысль неоднократно варьи-руется в Библии, в том числе и в апостольском тексте. Так, в одном из посланий апостола Павла к Коринфской церкви содержится следующее признание: «Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем». Данное утверждение неизменно сопровождается в Библии сотериологическим коммента-рием о том, что сопротивление человека «отчаянным обстоятельствам» возможно только при условии его обращения к помощи Бога, которое в христианстве име-нуется божественным благословением. В этой связи отметим, что в «Воспоминаниях» Анненковой категория пути также соотносится с мотивом благословения, который связан с воссозданием вершинных, пограничных ситуаций, например, с изображением перехода от сво-его к чужому, от старого к новому, от одного этапа жизни к другому. Так, Аннен-кова упоминает, что в 1827 г. известный богослов и просветитель - митрополит московский Филарет (Дроздов) - «напутствовал» ее, когда она «уезжала в Си-бирь» [Анненкова, 1977, с. 84]. Как благословение от преподобного Сергия она воспринимает и представившуюся ей возможность совершить паломничество в Троице-Сергиеву лавру. И даже такой незначительный, на первый взгляд, фраг-мент, как встреча с незнакомым больным стариком на одной из станций перед въездом в Москву, интерпретируется мемуаристкой в качестве провиденциально-го, как знак благословения. Не случайно данная ситуация погружается в контекст религиозной семантики, связанной с православным праздником Пятидесятницы: «Когда я въезжала в Москву, солнце… освещало ярко московские колокольни. Город точно улыбался, везде ставили березки - в этот день была Троица» [Там же, с. 125]. Кроме того, на мистико-религиозную перспективу авторского мировос-приятия указывает обозначенная в тексте портретная характеристика крестьянина, которая соотносится с каноническим образом библейского праведника: «Старик сидел на кровати, длинные седые волосы и большая борода покрывали… ему грудь и плечи. Увидев меня, он привстал… и поклонился низко, касаясь пола сво-ей дряхлой рукой… Еще более поразили меня слова старика: “Я узнал от твоего человека, зачем ты ездила к государю. Дело, матушка! Господь сохрани тебя… ведь господа-то хотели свободы нашей, свободы крестьян”» [Анненкова, 1977, с. 124-125]. Апостольский аллюзионный план приобретает в мемуарах особую значимость и в связи с задачей построения концепции декабристской культуры, которая в представлении Анненковой отличается высоконравственным содержанием и ос-нована на христианской аксиологии. При этом мемуаристке важно определить собственную роль в формировании данной культуры и обозначить таким образом свой этический образ в настоящем. Аллюзионная соотнесенность повествования с апостольским текстом позволя-ет обнаружить дополнительные характеристики в восприятии доминантного в декабристском тексте хронотопа Сибири. Данный топос представлен в «Воспо-минаниях» в двойной перспективе: через призму собственной судьбы и в куль-турно-эстетическом контексте, включающем семантику мотивов книги Деяний святых апостолов, а также комплекс значений, определившихся в русском и французском рецептивном дискурсах о Сибири. Выход в библейскую плоскость позволяет мемуаристке осмыслить декабристский хронотоп как сегмент мировой христианской цивилизации. В тексте возникает аллюзионная параллель: Рос-сия/Сибирь и Европа/Рим. Сибирь в судьбе мемуаристки, также как и Рим в кон-тексте жизненного пути апостола Павла, интерпретируется не только как место ссылки, ограничившее внешнюю свободу, но так же как экзистенциальное про-странство, мотивирующее к самораскрытию, к проверке на подлинность сложив-шейся системы ценностей. Аллюзии на апостольский текст усиливают в авторской рецепции Сибири столь важную для автора дихотомию центр/периферия. Эпоха, отраженная в апо-стольских сочинениях - первые века новой эры - характеризуется, по меньшей мере, развитием двух тенденций духовно-нравственного и геополитического ха-рактера: распространением христианства и смещением центра европейской циви-лизации из античной Греции в Рим. Обе тенденции представляются взаимообу-словленными: утверждению христианской религии, повлиявшей на становление новой картины мира, способствовал процесс выдвижения Рима в качестве куль-турного и политического центра европейской цивилизации. В тоже время геопо-литическая и культурная центрация Рима сопровождалась укреплением ведущей позиции Римской церкви. Таким образом, христианский аллюзионный уровень мемуарного повествова-ния позволяет соотнести два временных и пространственных плана - XIX в. и раннехристианскую эпоху; топос Сибири, приобретавший статус зауральского центра российской культуры, и Древнего Рима, находившегося в стадии перехода на новый этап цивилизационного развития. Аллюзия на апостольский текст по-зволяет подчеркнуть полисемантичность воссозданных в мемуарах образов Рос-сии и Сибири, в построении которых приоритетным выступает морально-эти- ческий принцип. Кроме того, образ Сибири у Анненковой организован в логике «сибирского фронтира», т. е. территории контакта, по меньшей мере, двух культур разного уровня цивилизационного развития, одна из которых (культура переселенцев) призвана оказывать благотворное воздействие на аборигенную культуру. Аннен-кова изображает Сибирь как неосвоенную в культурно-идеологическом плане территорию. Незаполненность сибирского пространства осмысляется двояко: и положительно и отрицательно. С одной стороны, отсутствие привычных атри-бутов цивилизации и сложившейся в культуре центральных регионов системы ценностей удивляет, а порой пугает автогероиню, так как обнаруживает условия для существования разрушительных тенденций. В тоже время особенности разви-тия региона (быт, традиции аборигенов) позволяют просвещенному человеку реа-лизовать здесь преобразовательные проекты. Документальные источники, сохранившие сведения о пребывании декабристов в Сибири, а также современные исследования убедительно доказывают ведущую роль декабристов в созидании нового образа Сибири: ссыльные декабристы при-несли много положительного в эту не совсем на тот период благополучную часть российского государства. Безусловно, декабристы попытались воплотить свои идеалы в наиболее доступных им сферах, прежде всего в идеологии и повседнев-ной жизненной практике. Свою главную задачу они видели в попытке повлиять на ментальный, культурный уровень жителей Сибири. Поэтому их деятель- ность в Сибири была направлена на народное просвещение (открытие мужских и женских гимназий, публичных библиотек, преподавательская практика и др.), а также связана с научно-исследовательской работой (составление карт Сибири, научное описание ее флоры и фауны, экономического и политического состояния и т. п.). Влияние декабристов на быт и культуру Сибири способствовало усиле-нию центростремительных тенденций в формировании ее регионального зна- чения. Следует заметить, что представленная в «Воспоминаниях» религиозная мо-дель декабризма мотивирована не только точкой зрения мемуаристки, но также духовными поисками декабристов. По замечанию современных исследователей, условия ссылки способствовали актуализации саморефлексии декабристов, что неизбежно приводило к размышлениям над вопросами веры. В. Д. Юшковский утверждает, что «желание сберечь чистую душу не покидало декабристов в годы испытаний, на каторге и в ссылке. И многие находили возможным сделать это только благодаря вере, полагая безбожие “ложной философией”. Так считал европейски образованный и, судя по письмам, практичный, здравомыслящий П. Н. Свистунов: ”Пока человек не ограничивает свое мышление заботами мир-ской жизни, перед ним всегда стоит великая и прекрасная задача - нравственного самоусовершенствования и спасения своей души, если он имеет счастье быть ве-рующим”» 5. 5 Юшковский В. Д. «Отсутствие божества есть погибель». В контексте христианской аксиологии осуществлялась и практическая дея-тельность декабристов. Многие из них воспринимали ссылку как возможность нравственного самосовершенствования через служение ближнему. Именно запо-ведь о любви к ближнему декабристы полагают сердцевиной христианской ак-сиологии, выраженной в словах Спасителя: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин.13: 34-35). В этом плане ссыльная жизнь декабристов, воссозданная Анненковой, сопос-тавима с жизнью верующих в раннехристианской общине, которая наиболее пол-но описана в книге Деяний святых апостолов. Жизнь первых христиан изобража-ется здесь как реализация божественной заповеди о любви: «Они постоянно пребывали в учении апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах... Все же верующие были вместе и имели все общее (курсив наш. - С. Б.). И прода-вали имения и всякую собственность и разделяли всем, смотря по нужде каждого. И каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, при-нимали пищу в веселье и простоте сердца, хваля Бога и находясь в любви у всего народа...» (Деян. 2: 42-47). «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все было у них общее... (курсив наш. - С. Б.) Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену про-данного… в чем кто имел нужду» (Деян. 4: 32-35). Декабристская аксиология в представлении Анненковой связана с утвержде-нием таких духовных идеалов, как любовь, душевная чистота, соборность, само-пожертвование, патриотизм, братство, нравственное и интеллектуальное просве-щение и др. В полной мере эти идеалы воплотились в жизни тех декабристов, которые испытали трудности сибирской каторги и ссылки. Но в силу того, что «Записки» Анненковой не завершены и охватывают события до 1828 г., они почти не содержат сведений о реализации масштабных духовно-нравственных и просве-тительских инициатив декабристов. Однако в «Воспоминаниях» ее дочери О. И. Ивановой, которые можно рассматривать как текст-дуплет, как своеобраз-ное продолжение мемуаров Анненковой, сделана попытка определить вклад де-кабристов в развитие нравственных ценностей отечественной культуры. Являясь негласным соавтором «Воспоминаний» своей матери, в собственном мемуарном повествовании она продолжает развивать ее ключевые идеи. О восприятии Ива-новой собств

Скачать электронную версию публикации