The idea of eternal return and nihilism in lyrics of F. Sologub: sanguine et aqua.pdf Русская философская мысль и художественная литература конца XIX - начала ХХ в. испытала мощное влияние учения Ф. Ницше 1. Одним из тех, кто воспринял философию немецкого мыслителя, был Ф. Сологуб 2. Прежде всего, в его творчестве получили художественное воплощение идеи вечного возвращения 3 и нигилизма, которые были не просто усвоены поэтом, но творчески переосмыслены и органически вплетены в ткань его поэтического миросозерцания. Рассмотрению специфики художественного воплощения идей вечного возвращения и нигилизма в лирике Ф. Сологуба посвящена настоящая статья. В «Цыганах» А. С. Пушкина отец Земфиры пытается утешить Алеко следующими словами: К чему? Вольнее птицы младость; Кто в силах удержать любовь? Чредою всем дается радость; Что было, то не будет вновь [Пушкин, 1960, т. 3, с. 174]. Последний стих представляет собой определенную формулу понимания сущности времени. Время осмысливается здесь как поток сменяющих друг друга моментов. Каждый миг безвозвратно исчезает, вытесняемый другим, который также уходит в небытие. Старик находит в этой мимолетности существования особую мудрость: все течет, все проходит и потому не стоит пытаться удержать чтолибо 4. Необходимо не сопротивляться безвозвратному течению времени, но отдаться потоку существования, спокойно и бесстрастно созерцая его игру. Эта «стоическая» мудрость оказывается недоступной Алеко. Подобно гетевскому Фаусту, он хотел бы остановить мгновение, устранить преходящий характер земного бытия. Такая позиция приводит его к убийству и окончательной духовной гибели. Если Алеко стремится к бесконечному утверждению своего «я» вопреки потку времени, то старый цыган растворяется в этом потоке, отказываясь от самоутверждения. По сути, такой способ существования оказывается не менее уязвимым, чем позиция Алеко. Сначала от старика уходит его возлюбленная, потом он теряет дочь. Едва ли его созерцательную жизнь можно назвать счастливой. Старик не является эпическим героем, поскольку эпическая ситуация предполагает единство индивида с субстанциальным началом (духом народа), на основе которого субъект может занимать активную позицию в мире [Гегель, 2007, с. 365-426]. Но цыгане у Пушкина - это еще не пришедший к сознанию своего духа народ: они едины не с духовной субстанцией, но с природой («природы бедные сыны»). Поэтому и мудрость старого цыгана скорее напоминает буддистское самоотречение, которое в европейской философии станет исповедовать А. Шопенгауэр. Это - пассивный нигилизм, в то время как позиция Алеко может быть охарактеризована как нигилизм активный 5. И то и другое делает человека беззащитным в экзистенциальном плане: Носчастья нет и междувами, Природы бедные сыны!.. [Пушкин, 1960, т. 3, с. 180] Необходимо найти другой способ существования во времени, который, с одной стороны, не предполагал бы отрицание его конечности (Алеко, Фауст), а с другой стороны, не был быпассивным растворением в исчезающей череде мгновений (Старик). Такая позиция представлена в идее вечного возвращения, которую Ницше мыслил в качестве способа преодоления нигилизма. Уже в возрасте четырнадцати лет он формулирует эту идею в своем дневнике: «Ведь навеки не угаснет этой жизни милый сон; и когда-нибудь, с весною, снова мне приснится он!» [Ницше, 2014, с. 66]. Пушкин обратился к этой идее еще до появления Ницше 6. Русский поэт отнюдь не был склонен принимать формулу старого цыгана 4 Офилософскихмотивах «Цыган» см.: [Мережковский, 2007, с. 249-253]. 5 Опассивном иактивном нигилизме см.: [Делез, 2003]. 6 Об идеевечного возвращения в лирике А. С. Пушкинасм.: [Фаритов, 2014]. «Что было, то не будет вновь». Ключевое слово пушкинского понимания време-ни - «вновь»: Поклонникмуз, поклонник мира, Забыв иславу илюбовь, О, скоро васувижу вновь, БрегавеселыеСалгира! Придунасклон приморских гор, Воспоминаний тайных полный, - И вновьтаврические волны Обрадуютмой жадный взор [Пушкин, 1960, т. 3, с. 158]. Ф. Сологуб уже был знаком с сочинениями Ф. Ницше и, соответственно, идея вечного возвращения в его поэзии выступает прямым следствием рецепции учения немецкого философа. Однако мотив вечного возвращения в лирике Сологуба является не только ницшевским, но и пушкинским. В стихотворении 1907 г. Сологуб дает поэтическую формулу вечного возвращения: «Что было, будет вновь. / Что было, будет не однажды» [Сологуб, 1999, с. 371]. Это тот ответ пушкинскому цыгану, который не смог дать Алеко, тот ответ, который бы привел его к освобождению. У Сологуба данная формул представлена еще раз в первой части трилогии «Творимая легенда» 7: «Свет луны был сладкий и загадочный. Она улыбалась неживым ликом и говорила, такая спокойная: - Что было, будет вновь. Что было, будет не однажды»[Сологуб, 1991]. Лу-на - это «лунная мечта», Лилит, один из центральных образов мифопоэтического мира Сологуба. Например: Только грустно мне порою, Отчего ты не со мною, Полуночная Лилит, Ты, чей лик над сонной мглою, Скрытый маскою - луною, Тиховсходитискользит [Сологуб, 1999, с. 397]. В третьей части трилогии Сологуб поясняет метафизическое значение образа Лилит: Всегда человеку даются две жены и даются ему вечно две истины. Как эти две истины, неслиянные и нераздельные, вечно враждебные одна другой, и вечно в тайном, неведомом союзе одна с другою, так и две жены человека всегда враждуют одна с другою. Только изредка какой-нибудь одной из них дается понимание их извечной, роковой близости. Первая жена - лунная мечта Лилит, обвеянная тишиною и тайною, подобными тишине и тайне могилы. Это - вечная Сестра, родная и далекая, таинственная Подруга, неведомая Спутница, всегда зовущая его в далекий путь. Вторая ему жена - солнечная, голубая, золотая Ева, Елисавета. Это - вечная Любовница, чужая, но близкая, Госпожа его дома, Мать его детей, всегда влекущая кего успокоению [Сологуб, 1991]. С точки зрения теории К. Г. Юнга речь здесь идет о двух аспектах архетипа Анимы [Юнг, 1998]: Лилит - негативная Анима, Ева (Елисавета) - позитивная. Обе суть две стороны одного архетипа или, точнее, разные функции, которые данный архетип может выполнять в психологии мужчины. Позитивная Анима 7 Отрилогиисм.: [Слободнюк, 2011]. выполняет функцию посредника между эго и бессознательным, что обеспечивает эффективное существование во внешнем мире. Негативной Анима становится в том случае, когда обретает безграничную власть над сознанием, побуждая его уйти из внешнего мира и раствориться в царстве бессознательного. Такое растворение равнозначно смерти, поэтому образ Лилит у Сологуба неизменно связан со смертью, что мы увидим ниже и в рассматриваемомстихотворении. Два следующих стиха первой строфывводятмотивысмертии воскресения: С водой смешаю кровь Устам, томящимсяотжажды [Сологуб, 1999, с. 371]. Образный ряд этих строк напрямую отсылает к Евангелию. «Но один из воинов копьем пронзил ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода» (Иоанн 19: 34). Уста, томящиеся от жажды, - это уста распятого Христа: «После того Иисус, зная, что уже все совершилось, да сбудется Писание, говорит: жажду» (Там же). Формула «что было, будет вновь» приобретает дополнительные смысловые оттенки. Будет вновь: распятие, жажда, протыкание копьем, кровь с водой. Однако в стихотворении о Страстях Христовых говорится как о личном деянии: глагол в форме первого лица указывает на активное действие субъекта. Лирический герой как будто сам хочет выступить одновременно и в качестве распинаемого, и в качестве распинающего. Речь идет об акте самораспятия как имитации крестной смерти Христа. Историческое и одновременно метафизическое событие, описанное в Евангелии, приобретает статус личной судьбы, которая добровольно избирается героем: так же, как Христос добровольно принял свою судьбу, предсказанную Писанием. Вновь повторяется, вновь возвращается момент выбора и принятия своей судьбы, момент смерти и воскресения. Вот то, что было и должно быть вновь и не однажды. Речь уже идет не о повторении событий частной жизни отдельного лица. Происходит пересечение трех временных пластов: пласт исторического времени (распятие Христа как историческое событие); пласт метафизического времени (распятие Христа как исполнение воли Бога, как вочеловечение Бога, его смерть и воскресение); пласт индивидуального времени (распятие как личная судьба отдельного человека). Все эти разнородные временные пласты сбираются в одну точку, сливаются в одном моменте. Так настоящее оказывается расширенным до истории и вечности, а вечность и история присутствуют в настоящем. Так индивидуальная судьба оказывается расширена до судьбы общечеловеческой и божественной, а последние фокусируются в судьбе индивидуальной. Именно этот момент наивысшего наполнения бытия и подлежитвечномувозвращению, составляетегосодержание. Следует, конечно, учитывать, что христианское время по своей сути не есть время вечного возвращения. Оно является временем эсхатологическим, направленным на достижение конечного пункта: Страшного суда и наступления Царствия Божьего. Правда, это лишь один из вариантов понимания времени в христианстве. Возможен другой подход, согласно которому и Страшный суд, и смерть и воскресение не отдалены от настоящего неопределенным горизонтом будущего, но происходят сейчас, в каждый момент существования. Точно так же возможно и вечное возвращение понять как некую отдаленную временную перспективу: в каком-то будущем все повторится (а это будущее может прийти лишь через миллионы, миллиарды лет и, следовательно, не имеет особого значения для настоящего). Но это неверное понимание идеи вечного возвращения 8. Повторение происходит уже сейчас, в настоящем, в каждый миг бытия. Каждый момент существования повторяется не в будущем, а уже в настоящем. Он и есть это повторе 8 На неправомерность такой трактовки вечного возвращения указывал М. Хайдеггер (см.: [Хайдеггер, 2006; 2007]). ние, вечность, присутствующая в настоящем. Подобное прочтение позволяет сблизить евангельскую идею смерти и воскресения с идеей вечного возвращения. Сближение учения Ницше с религиозной мыслью вообще является одной из отличительных черт восприятия учения мыслителя в русской философии и литературе [Ницше: Pro et contra, 2001]. Дискуссионный вопрос о правомерности и границах такого сближения мы оставляем здесь открытым, так как он выходит за рамкизадачнастоящего исследования. Вторая строфа открывает вторую часть стихотворения Сологуба, состоящую из четырехстроф. Придет свысоких гор. Я жду. Я знаю, - не обманет. Глубокзовущий взор. Стилет остери сладко ранит [Сологуб, 1999, с. 371]. «С высоких гор» - это заглавие стихотворения Ницше, которым завершается его книга «По ту сторону добра и зла» - «Aus hohen Bergen», в котором говорится обожидании прихода друзей: Oh Lebens Mittag! Feierliche Zeit! Oh Sommergarten! Unruhig Glück im Stehn und Spähn und Warten: - Der Freunde harr’ ich, Tag und Nacht bereit, Wo bleibt ihr Freunde? Kommt! ’s ist Zeit! ’s ist Zeit! [Nietzsche, 1967] «Я жду» - почти прямая отсылка к процитированной выше первой строфе стихотворения Ницше: «Der Freunde harr’ ich». М. М. Павлова сообщает, что с произведениями Ницше Сологуб был знаком до появления первых переводов на русский язык [НеизданныйФ. Сологуб, 1997]. На вопрос, кого ждет герой с высоких гор, можно ответить, обратившись к «Творимойлегенде». Это луна, лунная Лилит: Если ее опять долго и страстно и с великою властью зовут, так неохотно она приходит. И говоритчеловеку: - В роковой час отошел ты от меня. Холодным поцелуем со мною простился тына роковом перекрестке, где тактемно, холодно и страшно [Сологуб, 1991]. Она несет с собой тайну загробного мира, о чем говорится в третьей строфе стихотворения: Моих коснется плеч. Приникнет в тайне бездыханной. Потом затопит печь И тихо сядетждать за ванной [Сологуб, 1999, с. 371]. Тема смерти еще более откровенно проступает в четвертой строфе: Звенящие струи Прольет, открыв неспешно краны, И брызнет на мои Легко означенные раны [Там же]. После евангельских ассоциаций открывающиеся краны производят впечатление анахронизма. Упоминание этого достижения современной цивилизации переводит читателя из исторического и метафизического времени в план обыденного и прозаического настоящего. Кран - совершенно непоэтический образ, так же как и ванна в предыдущей строфе. Подобное сочетание поэтического и бытового позволяет сделать более наглядным пересечение разнородных сфер бытия и, соответственно, разнородных пластов времени. Так история и вечность проникают в самую сердцевину повседневного существования в настоящем. Пятая строфа, завершающая вторую часть стихотворения, вносит окончательную ясностьпо поводу происходящего: И дверьмою замкнет, И тайной зачарует стены, И томная войдет В моипустеющие вены [Сологуб, 1999, с. 372]. Речь идет о вскрытии вен в ванной. Такой способ ухода из жизни был распространен еще в Древнем Риме. Самый известный римский самоубийца - Сенека, вскрывший себе вены по приказу Нерона. Тацит сообщает, что кровь долго не выходила из жил философа и, чтобы ускорить конец, его положили в ванну: «Тогда Сенеку погрузили в бассейн с теплой водой, и он обрызгал ею стоявших вблизи рабов со словами, что совершает этой влагою возлияние Юпитеру Освободителю» [Тацит, 1993, с. 294]. Так еще раз повторяется образ крови, смешанный с водой. Появляется дополнительная смысловая коннотация: к смерти Христа прибавляется смерть Сенеки. И все это соединяется со смертью героя, вскрывающего вены в ванной (снова кровь смешивается сводой). Сологуб обращался к Риму периода Империи и в других своих текстах. Например: Нерон сказалбогам державным: «Мы торжествуем ицарим!» И под ярмом его бесславным Клонился долго гордый Рим [Сологуб, 1999, с. 315]. Время правления Нерона известно жестокими гонениями на первых христиан и общим упадком римского духа. Это период декаданса, когда к закату приближалась вся античная культура. Внешний блеск не в силах прикрыть внутреннюю пустоту, воплощением которой является Нерон: В сиянье цесарского трона, Под диадемойзолотой, Я видел тусклый лик Нерона, Я встретил взгляд его пустой [Там же]. Так в очередной раз происходит перекрещивание временных пластов: время жизни и смерти героя стихотворения (а в тексте указана точная дата: 30 марта 1907 г.) сливается и со временем распятия Христа, и с временами бесславного царствования римского тирана. Создается синтетический образ периода упадка иторжества нигилизма 9. Следует обратить внимание, что существует и непосредственная связь между самоубийством и распятием. В Древнем Риме суицид считался преступлением, 9 Тема падения Рима также имеет пушкинское происхождение (см. стихотворение А. С. Пушкина «Лицинию»). и одним из предусмотренных видов наказания было распятие трупа [Калинченко, 2010]. Кроме того, самоубийство - один из центральных мотивов декадентской эстетики. Растворение в смерти и в бессознательном, воплощенном в образе лунной Лилит, приобщение к тайнам загробного мира - все это представляет собой способ радикального отрицания существующего мира, нигилизм. Но нигилизм является также и необходимым спутником роста, он предваряет переход на новый уровень утверждения жизни и образование новых смыслов и ценностей. Нигилизм есть необходимое следствие движения вперед: сама жизнь выходит за свои пределы, полагает новые горизонты, оставляет старое позади. «Отбросы, упадок, отбраковка - во всем этом нет ничего такого, что уже само по себе заслуживало бы осуждения: это необходимое следствие жизни, жизненного прироста. Появление декаданса столь же необходимо, как и любой подъем или развитие жизни» [Ницше, 2006, с. 236]. Это сумерки, сгущающиеся перед наступлением новой утреннейзари. В третьей части стихотворения Сологуб обращается к утверждению жизни посредством идеи вечного возвращения. Завершающая строфа в зеркальной симметрии повторяет первую - таким образом, что последние строки стихотворения совпадают с первыми: С водой смешаю кровь Устам, иссякнувшим отжажды. Что было, будет вновь. Что было, будет не однажды [Сологуб, 1999, с. 372]. Благодаря кольцевой композиции достигается зримое воплощение вечного возвращения. Эта идея представлена не только на уровне содержания стихотворения, но и на уровне организации текста. После мрака декаданса второй части вновьзвучат жизнеутверждающиемотивы. В «Так говорилЗаратустра» есть сцена диалога междуЗаратустрой иЖизнью: «Ты думаешь о том, о Заратустра, я знаю это, что ты хочешь скоро покинуть меня!» «Да, - отвечал я робко, - но ты ведь знаешь…» И я сказал ей нечто на ухо, прямо в ееспутанные, желтые, безумныепряди волос. «Ты знаешьэто, оЗаратустра? Этогоне знает никто...» - И мы смотрели друг на друга и глядели на зеленый луг, на который набегал прохладный вечер, и плакали вместе. - И жизнь была тогда мне милее, чем когдалибо вся мудростьмоя [Ницше, 2007, с. 231]. Так посредством идеи вечного возвращения достигается торжество жизни над смертью - не через отрицание смерти, но через утверждение жизни, которая возвращается вопреки смерти. Трехчастная композиция стихотворения Сологуба (где вторая часть является антитезой первой, а третья вновь утверждает первую) заставляет вспомнить пушкинское «Я помню чудное мгновенье…» [Пушкин, 1960, т. 2, с. 89]. Композиционная организация этого стихотворения совпадает с текстом Сологуба. Только у Пушкина распределение частей пропорционально по объему: по две строфы на каждую часть. И нет полного совпадения первой и последней строф (хотя пятая строфа почти полностью воспроизводит первую). Таким образом, пушкинский текст можно считать непосредственным прототипом текста Сологуба: как на уровне содержания, так и на уровне композиции. Через мрак отчаяния возвращается мгновенье высшего утверждения существования, момент наивысшей полноты бытия 10. Идею вечного возвращения можно эксплицировать и в других лирических произведениях Сологуба. Так, в стихотворении 1912 г. «Смеется ложному учению…» вечное возвращение связывается уже не с христианством, но с античностью. Стихотворение имеет ту же зеркальную композицию, когда последняя строфа воспроизводит первую. Прототипом этого текста также является пушкинское «Япомню чудноемгновенье…». Первая строфа сразу же вводит главную тему - мотиввечного возврата: Смеется ложному учению, Смыкает вновькольцовремен И, возвращаяся ктворенью, Ликует Аполлон [Сологуб, 1999, с. 410]. Особого внимания заслуживает пушкинское «вновь» во втором стихе. Это временное наречие задает концептуальный горизонт для развития всего идейнообразного содержания стихотворения. «Ложное учение» - это в данном контексте христианство с его линейной концепцией времени. Ему противопоставляется языческое понимание времени как смыкающегося кольца, кольца вечного возвра-щения. Последующие четыре строфы дают картину утраченного языческого существования на лоне природы - существования беззаботного ибеспорочного: Не знаяничего орадии Ио загадках бытия, Невинным пастушком вАркадии Когда-то были я. И песнияслагалвеселые На берегулазурных вод, И предо мнойподруги голые Смыкали хоровод. Венкисплетали мнецветочные, И в розахя, смолянокудр, Ласкал тела их непорочные, И радостен, имудр. Новот во мглуя брошен серую, Тоскоютусклой обуян, Но помню всеислепо верую - Воскреснет светлый Пан [Там же]. Пятая строфаявно перекликается с текстом Пушкина: Шли годы. Бурь порыв мятежный Рассеял прежние мечты. И я забыл твой голос нежный, Твои небесные черты [Пушкин, 1960, т. 2, с. 89]. 10 Аналогичную композиционную структуру имеет также повесть (симфония) А. Белого «Возврат», посвященнаяидеевечного возвращения. Заключительная строфа стихотворения Сологуба дублирует первую, но с одной значимой вариацией - наклонение всех глаголов с изъявительного меняется на повелительное: Посмейся ложному учению, Сомкни опятькольцо времен И научинас вдохновению, Воскресни, Аполлон! [Сологуб, 1999, с. 411] Теперь вечное возвращение - это не самостоятельное событие, но личная воля героя стихотворения. Вечное возвращение утверждается волевым актом субъек-та - это воляквечномувозвращению. Слово «вдохновение», отсутствовавшее в первой строфе, представляет собой прямую отсылку к «Я помню чудное мгновенье…»: «Без божества, без вдохновенья» (четвертая строфа); «И божество и вдохновенье» (шестая строфа). Воскресающее божество («И для меня воскресли вновь…») есть также и у Сологуба: это Аполлон. С учением Ницше об аполлоническом и дионисийском начале Сологуб, безусловно, был знаком. Это учение составляло одну из теоретических основ русского символизма. В 1904 г. уже вышла программная статья Вячеслава Иванова «Ницшеи Дионис» [Ницше: Pro et contra, 2001, с. 794-805]. В 1916 г. Сологуб пишет стихотворение, в котором переплетаются центральные мотивы его лирики: Только мывдвоем не спали, Я ибледная луна. Я был теменот печали, А луна была ясна. И луна, таясь, играя, Сказкой в зыблемой пыли, Долго медлила у края Тьмою дышащей земли. Но, восторгом опьяненный, Я взметнул мою луну От земли, в нее влюбленной, Высоко на крутизну. Что порочно, что безгрешно, Вместе все луна сплела, - Стала ночь моя утешна, И печаль моя - светла [Сологуб, 1999, с. 461-462]. Здесь снова появляется луна - лунная Лилит. Снова представлены элементы декадентской эстетики и их преодоление. Если предыдущее стихотворение было посвящено Аполлону, то в рассматриваемом тексте речь идет о Дионисе. В третьей строфе представлен мотив дионисийского восторга и опьянения, приводящего к устранению границ между порочностью и невинностью. И наконец, в последнем стихе восходит к пушкинской реминисценции светлой печали. Так через повторение мотивов утверждается вечное возвращение в поэзии. Сама поэзия и есть вечное возвращение - воля к возвращению смысла и полноты бытия. Количество стихотворений, посвященных теме вечного возвращения, в творческом наследии Федора Сологуба достаточно велико. Если собрать все эти тексты вместе, получился бы отдельный сборник стихов. Вот, например, одно стихотворение из неопубликованных при жизнипоэта материалов (написано в 1923 г.): - Землямила, хоть исурова, Ну, акаков-то будет рай? - Увидишь правду без покрова, Лишь поскорее умирай. - - Но самовольство в безднуада Влечет кратчайшейиз дорог. - - Да, в жизни все изведатьнадо. Конец путямукажет Бог. - - А еслитам ни адских стонов, Ни райских ликованийнет? - - Все не беда: стомиллионов Промчится над вселеннойлет, И повторится вновьвсе то же, Такие ж небоиземля. Все, что могильный червьизгложет, Возникнет, Господахваля 11. Здесь идея вечного возвращения сочетается с хвалой Всевышнему и верой в провидение Творца. Фактически Сологуб осуществляет попытку объеди-нить в одном контексте языческое (к которому был обращен и Ф. Ницше) и христианское понимание бытия. Такое парадоксальное соединение было возможно только в мифопоэтической вселенной, создателем которой являлся сам поэт. Эти стихи говорят о том, что поэт всегда находился в пути: от христианской веры в Бога через нигилизм, декадентство, порою доходящее до откровенного сатанизма, он приходил к идее вечного возвращения; а от нее снова обращался к Богу. Так, в стихотворении 1926 г. (почти за год до смерти) мы снованаходим подобное сочетание: Я становлюся тем, чем был. Мы жили все до колыбели, И бесконечный рядмогил Начало приближает к цели, И замыкаетсякольцо, На век начертанное строго, И проясняется лицо Владыки светлого чертога [Сологуб, 2002]. Таким образом, завершая исследование, можно сделать вывод, что идея вечного возвращения является центральным мотивом лирики Ф. Сологуба. Столь пристальное внимание поэта к этой идее ставит под вопрос сложившийся образ Сологуба-декадента. Да, он знал бездонное отчаяние, в котором доходил до крайнего нигилизма. Но он всегда активно искал пути преодоления этого нигилизма ив качестве одного из таких путей видел идею вечного возвращения. 11 Сологуб Ф. К. Полное собрание стихотворений. URL: http://www.e-reading.club/ chapter.php/104338/768/Sologub_-_Polnoe_sobranie_stihotvoreniii.html (дата обращения 16.06.2015).

Скачать электронную версию публикации