«A notebook with different poems of various authors» of N. N. Naumov as a reflection of his reader interests (1900-1901).pdf В собрании отдела рукописей Научной библиотеки Томского государственного университета хранится личный архив Н. И. Наумова - писателя-народника (1838-1901), родом из Тобольска, большую часть своей жизни прожившего в Томске. В составе архива содержится до сих пор не привлекавшая внимания исследователей «Записная книжка с различными стихотворениями разных авторов», автором которой является старший сын писателя - Николай Николаевич Наумов (1876-1937). В ней 47 листов, большая их часть заполнена. Все записи сделаны, как показывает сравнение с автографами Н. Н. Наумова, почерком владельца. В книжке есть несколько датированных записей. На л. 1 размещено «Расписание лекций на 1900/1 год», на л. 16 - «Расписание репетиций», датированное: «Окт.», л. 31 об. сверху подписан: «23 августа 1901 года», 36 об. - «29 августа 1901 г.», л. 45 - «17 августа». Эти указания позволяют датировать заполнение книжки 1900 - августом 1901 г., т. е. оно приходится на первый год обучения Н. Н. Наумова в московском Константиновском межевом институте, куда он поступил в 1899 г. и который окончил в 1904 г., получив высшее математическое игеодезическоеобразование изваниемежевогоинженера. Большая часть жизни Николая Николаевича, как и его отца, прошла в Сибири. Родившись в Петербурге (крестным отцом его был Н. А. Некрасов, с которым семья Наумовых была дружна, как исН. Г. Чернышевским, Н. А. Добролюбовым, И. С. Тургеневым, В. Г. Короленко, Г. И. Успенским, М. Е. Салтыковым-Щедриным), уже в шесть лет он переехал вместе с семьей в г. Мариинск Томской губернии. В 1888 г. семья Наумовых переезжает в Томск. Здесь Н. Н. Наумов получил среднее образование в Алексеевском реальном училище, окончив его в 1897 г. Кроме того, все дети Наумовых получили хорошее домашнее образование и главное - воспитание в семье, представляющей собой образец сибирского интеллигентного семейства конца XIX в. 1 В Томске Наумовы сблизились с выдающимися людьми своего времени, представителями научной, литературной, культурной интеллигенции: Г. Н. Потаниным, М. Н. Ядринцевым, со многими профессорами Томского Императорского университета, политическими ссыльными (К. С. Станюковичем, В. Г. Короленко, С. С. Синегубом, С. И. Коржинским, Д. А. Клименцом, А. И. Иванчиным-Писаревым, Э. Г. Салищевым), не порывая связей и со многими русскими писателями, редакторами журналов, издателями, определявшими лицо общерусского литературного процесса (см.: [Скабичевский, 1897; 1903, с. 245-248; Наумов, 1963; Кожевников, 1952; Попов, 1967; Бурмакин, 1995, с. 37-48; Русские писатели…, 1996, 128-146]) 2. Эта среда, безусловно, оказала большое влияние на становление личности Николая Николаевича и других детейНаумовых 3. Как и многие автодокументальные тексты, записная книжка Н. Н. Наумова характеризуется синкретической жанровой природой 4, находясь на пересечении рукописного литературного альбома 5 и читательского дневника 6, в связи с чем можно говорить о ее многофункциональности и полисемантичности. В частности, содержащая в себе переписанные художественные произведения ряда русских и зарубежных писателей (чаще всего с указанием имени автора), практически 1 См. об этом: Наумовы // Родословная. URL: http://derevo-roda.ru/rodoslovnaya-naumo- vi.html; Письма Н. И. Наумова А. М. Скобичевскому // Там же. URL: http://derevo-roda.ru/ pisma-naumova-skobichevskomu.html 2 См. также: Широких (Забродина) Л. П. Наш род. Из глубины веков. Гл. 2. Наумовы. URL: http://russianpoetry.ru/proza/yese-i-stati/nash-rod-iz-glubiny-vekov-glava-2-naumovy.html 3 Н. Н. Наумов переехал в Сибирь в 1909 г., работал в Барнауле помощником начальника съемки, с 1911 г. - преподавал математику в Семипалатинске, Омске, на станции Зима Иркутскойгубернии, в Иркутске, позже работал землемеромв Томскойобласти. 4 Не останавливаясь здесь на проблеме жанра записной книжки, сошлемся на имеющиеся исследования: [Цейтлин, 1968; Гинзбург, 1982, с. 80-86; Бондарев, 1997, с. 26; Янушкевич, 1997; Айзикова, 2004, c. 374-383]. 5 Одна из первых классификаций альбомных книжек была сделана в 1828 г. П. Л. Яковлевым, который разделил все альбомы по темам, в частности, он описывает и тип альбома молодых людей [Яковлев, 1828]. Альбомом как элементом бытовой культуры занимались Ю. Н. Тынянов, В. В. Виноградов, В. М. Жирмунский, В. Э. Вацуро, Ю. М. Лотман, позднееЛ. И. Петина, О. Б. Авилова, А. В. Чеканова, Т. Маркинова, М. В. Калашникова и др. 6 Жанр читательского дневника еще ждет своего исследования, хотя особенности днев-ника как автодокументального жанра сегодня привлекают внимание ученых (напр.: [Его-ров, 2003; Кобрин, 2003; Михеев, 2007] идр.). точно следующие авторским текстам (сравнительный анализ показал разночтения в пунктуации и в редких случаях в лексике), а также мнения владельца о некоторых из них, записная книжка Наумова демонстрирует не только читательские вкусы и практики представителя молодой сибирской интеллигенции, оказавшегося на рубеже веков в столичной студенческой среде, но, по сути, встречу двух литературных и, шире, культурных потоков: общерусского и сибирского - в его рецепции. В первую очередь следует обратить внимание на структурообразующие тексты альбомной - большей - части записной книжки. Она открывается цитатой из романа Г. Сенкевича «Семья Поланецких». На л. 1 об. приводится песенка о весне, побеждающей все несчастья, ее напевает художникСвирский (гл. XLVIII): Весна дохнула теплом, Зацвелишиповник икрес, А я пою ободном, Не зная ни горя, ни слез, Пою, чтобы слезы не лить; Перестал и тебя я любить! 7 Заканчивается книжка записанной во второй половине августа 1901 г. песней П.-Ж. Беранже «Соловьи» в переводе В. С. Курочкина. Стихотворения очевид-но перекликаются не только на уровне жанра, но и на уровне образа лирического героя, егонастроения: Ночьнависла тяжелою тучей Надстолицей веселья и слез; С вечнойстрастью испеснью могучей Вы проснулись, любовники роз! (л. 46 об.) Вместе с тем следует отметить политическую направленность песни Беранже, в частности, критику представителей аристократии, порабощенных «тельцом золотым». Темы внутренней свободы, любви, независимости от материальных благ, стремления к духовным ценностям жизни, демократический социально-политический пафос, развиваемые в песне Беранже, являются главными во всей записной книжке Н. Н. Наумова. В этой связи характерным является количественное преобладание в ней стихотворений С. Я. Надсона, одного из самых популярных поэтов 1880-1890-х гг. - они составляют пятую часть от всех выписок. Так, на л. 2 - 2 об. записаны подряд три стихотворения: «Есть у свободы враг опаснее цепей…», «Нет, я лгать не хочу…» и «Ни к ранней гибели, ни к ужасу крушений». Подборку объединяет образ лирического героя, не способного к равнодушному приятию мироустройства, при которомпобеждаетнесправедливостьидуховноерабство: Есть усвободыврагопаснее цепей, Страшней насилия, страданьяи гоненья; Тотвраг неотразим, он - всердцеу людей, Он - всем врожденная способность примиренья. Вера в жизнь формирует и концепцию любви Надсона: за свою возлюбленную лирический герой готов сражаться, чтобыне отдать ее «толпе»: 7 Тексты цитируются по рукописи: ОРК НБ ТГУ. Ф. 2 (архив Н. И. Наумова). Оп. 1. № 191 (далее листыуказаныв круглыхскобках). Пусть другие послушно идут за толпой, Я не стану их звать кпозабытым богам, Нотебя. Сэтойясной, как небо, душой, О, тебя я так скоро толпе не отдам!.. Наполненное мотивами лермонтовской «Думы» («Печально я гляжу на наше поколенье…») и посвященное судьбе современного Надсону поколения «Ни к ранней гибели, ни к ужасу крушений» завершает первый надсоновский интертекст: Ты сын последних дней... Едва не с колыбели Ты уж впитал в себя расчетливость купца, И в жизни для тебя желанней нету цели, Как счастье сытого, здорового самца. С оглядкой любишь ты имолча ненавидишь... Еще четыре стихотворения Надсона - «Во мгле», «Если душно тебе…», «Упали волнистые кудри на плечи…», «Старая сказка» - переписаны Наумовым подряд на л. 31 об. - 35 об. Кроме того, на л. 35 об. записано заглавие еще одного стихотворения Надсона «На могиле Герцена», но сам текст в записной книжке отсутствует. Первое из перечисленных произведений продолжает тему потерянного поколения. Рассматривая и себя как представителя этого поколения, лирический герой рисует его общий портрет, используя в качестве основного мотив утраты юношеских высоких идеалов, столкнувшихся с «обычной чередой жизни». На смену мечтам пришел всеразрушающий нигилизм как оборотная сторона рационализма иматериализма: Мы входим в мир, всё отрицая, Без жажды пользу приносить (л. 31 об.). Однако даже это стихотворение с красноречивым названием «Во мгле» заканчивается характерным для поэта призывом лирического героя «проснуться», «идти вперед, кзаре». Настроения рассмотренного произведения продолжены в следующем переписанном Наумовым на л. 32 об. стихотворении «Если душно тебе…», которое уже встречалось ранее на л. 11. Этот повтор свидетельствует об особой актуальности данного стихотворения для владельца книжки. В нем акцент сделан на теме искусства, которое трактуется как единственное спасение и для отдельного человека, и для современного общества в целом: Еслив сердце твоем оскорблен идеал, Идеал человека и света, Есличестно скорбишь ты ичестно устал, - Отдохнинадстраницей поэта (л. 32 об.). Стихотворение вновь заканчивается призывом к читателю научиться у поэта «беззаветно и свято любить», отзываться душой «всем, кто ищет и просит участья». Продолжая рассматривать надсоновский текст в записной книжке Наумова, отметим стихотворение «Упали волнистые кудри на плечи…», пронизанное сложнейшим внутренним состоянием лирического героя - необычайным трагизмом мировосприятия, не позволяющим разделять веру возлюбленной в любовь исчастье, ипоследним в его земнойжизни желанием любви: И в это мгновенье хочу я, родная, Чтоб ты наклонилась на миг надо мной И кудри мои чтоб, любя илаская, С чела отвелаты холодной рукой (л. 33 об.). Переписанное произведение Наумов снабдил читательским комментарием, касающимся его темы ивнутреннего состояния лирического героя: В этом стихотворении необыкновенно мило изображаются стремления молодой и чистой девушки к личному своему счастью (чтобы в то же время принести счастье любимому человеку) и глубокая скорбь благородного думающего и развитого бедного молодого человека, подавленного страданиями о судьбе меньшей братии и разными сомнениями и противоречиями, происходящими в его душевном мире. Он желает и жаждет смерти, он не может отдаться исключительно своему личному счастью, удовлетвориться только своей личной жизнью, но стремление к личному счастью так велико в нем, что он мечтает, как в последние минуты его земной жизни он увидит всю любовь и преданность чистого девственного сердца ненаглядной девушки под звук ее голоса, как под чудную музыку он отдаст душу свою Небесному отцу, положив таким образом конец бессильным желаниям разрешить назойливые вопросы времени, не дававшие ему покоя при жизни (л. 34-34 об.). Надсоновский интертекст записной книжки Наумова завершается (если не считать неосуществленного намерения внести в нее стихотворение «На могиле Герцена») «Старой сказкой». Под таким заглавием в собрании сочинений Надсона была напечатана поэма, которая первоначально должна была называться «Сказка». Фрагменты из нее, выделенные самим поэтом для публикации в «Отечественных записках» (1882), были озаглавлены «Весенняя сказка». Отброшенные части позднее публиковались как самостоятельное произведение, в котором текст «Весенней сказки» опускался. В таком виде «Сказка» печаталась и в собрании сочинений, которое оказалось в руках Н. Н. Наумова. В выписанных строфах вновь возникает мотив юности, по ощущению напоминающей прекрасный сон, который оберегает нежная любящая мать. Она отвлекает от рыдающей за окном вьюги, от детских страхов, тревожных вопросов и сомнений, которые мешают уноситься ввоображаемыймир 8. Кроме указанных стихотворений, в записной книжке Наумова находим еще одно (вписано не позднее октября 1900 г.) - «Друг мой, брат мой», предваренное выпиской из «Истории новейшей русской литературы» А. М. Скабичевского: «Вся поэзия Надсона, словно солнце в капле воды, отражается в известном стихотворении “Друг мой, брат мой”, которое недаром считается его шедевром. В нем действительно заключается квинт-эссенция всей его поэзии» (л. 14). Фраза, заключающая цитату из Скабичевского: «Вот это знаменитое стихотворение», позволяет предположить, что Наумов переписал его в свою книжку из названной монографии. В самом деле, в этом стихотворении соединились и главные проблемы его творчества, и его пафос, и призыв к читателю не падать духом и верить в то, что Настанет пора - и погибнет Ваал, И вернется на землю любовь! (л. 14 об.) 8 Стихотворение «На могиле Герцена» также строится на противопоставлении богатой, отталкивающей лирического героя суетой Ниццы тихому кладбищу, где время как будто застыло. Былым страданиям борца засвободу противопоставлена вечность. Вторым по частотности обращения в записной книжке Наумова выступает французский поэт П.-Ж. Беранже, прославившийся своими антимонархическими и антиклерикальными песнями, которые стали символом независимости и свободы слова, за которыми стояла культура демократических масс. Кроме песни «Соловьи», о которой речь шла выше, в книжке записано еще четыре стихотворения. Причем из пяти произведений Беранже четыре записаны подряд на последних страницах книжки: «Действие вина», «Дурное вино», «Самоубийцы» и «Соловьи» (л. 42 - 46 об.), занимая в ней сильную - финальную - позицию. Первое из них (в переводе В. С. Курочкина), заключая в себе остросатирическую сценку, герой которой, выпивая вино стакан за стаканом, обретает все более ясный взгляд на окружающую его действительность, сопровождается замечанием Наумова об истории его создания: Стихотворениеэто относится ко времени первого заключения Беранжевтюрьме Sainte Pélagie в 1821 г. В подлиннике оно носит длинное заглавие: Мое выздоровление, ответ сомурцам, которые, чтобы прошло мое сумасшествие лечить неизлечимых, прислали в тюрьму запас Шамбертэна и Романэ, предписав мне внутренний душ во время моего заключения. Охотниками из другого департамента был прислан запас дичи на всёвремяего заключения (л. 42). В духе народной смеховой культуры создана и переписанная Наумовым в свою записную книжку песня «Дурное вино» (также в переводе В. С. Курочкина). Песни Беранже вобрали в себя черты многих лирических жанров: памфлета, пародии, лирической исповеди и др. Так, третье переписанное Наумовым стихотворение поэта представляет собой философское размышление лирического героя о самоубийстве - теме, корнями своими уходящей в проблему свободы нравственного выбора личности. Ведя мысленный диалог с ушедшими из жизни по своей воле молодыми людьми, мотивирующими свой поступок беспросветностью окружавшей их действительности, лирический герой, не осуждая «безумцевдетей», занимает другую позицию: Творец земли! Прости им тяжкий грех. Не ведали, что мы, в цепи творенья, Не для себя рождаемся - для всех (л. 45 об.). Еще одна песня Беранже «Переселение душ» записана Наумовым сразу за подборкой стихов Надсона, на л. 36 - 36 об., как бы объединяя эти два поэтических интертекста внутри записной книжки. Представляя собой характерное для Беранже стихотворение-диалог лирического героя-поэта с его душой и одновременно являясьисповедьюперед лирическим героем егодуши, «Переселение душ» посвящено теме многогранности и таинственности внутренней жизни личности, перекликаясь в этом с заинтересовавшей Наумова тематикой и проблематикой выписанных им произведений Надсона. Перекличка интертекстов Надсона и Беранже возникает в записной книжке Наумова и благодаря общей теме поэта и поэзии, такжеявно привлекающей внимание владельца книжки. В книжке-альбоме Наумова можно выделить еще два авторских интертекста. Первый принадлежит известному русскому поэту второй половины XIX в. Я. П. Полонскому. На л. 5-7 подряд переписано три его стихотворения: «На корабле», «Царство науки не знает предела…» и «Вперед и вперед!..». Взятые вместе, они раскрывают поэтическую позицию Полонского. «На корабле» создано в рамках традиций позднего романтизма, трактуя одну из главных проблем 1830- 1850-х гг. - тему «высокого реального дела», «органического соединения реального, действительного и идеального» как восстановления изначальной целостности бытия на основе веры в Бога 9. «Царство науки не знает предела…», публикация которого стала поводом для полемики о поэзии Полонского между М. Е. Салтыковым-Щедриным и И. С. Тургеневым, уравновешивает взгляд на творчество поэта, в котором гражданственность, не означавшая концентрации внимания на выполнении «гражданского долга», как его понимали революционеры-демократы, но являвшаяся осознанием своих обязанностей в отношении общественного благополучия, органично сочеталась с идеями «чистого искусства». Не самый активный и радикальный в социальной борьбе, лирический герой Полонского готов умереть за правду, другое дело, что его любовь к России выражается в соответствии с эстетикой романтизма, возвышающего как героическую личность человека рефлексирующего и глубоко чувствующего окружающую его действительность. Именно такого лирического героя - свободного поэта, который ищет «оружья в стихах», мы видим в переписанном Наумовым стихотворении Полонского «Вперед и вперед!..»: Не раб, - а поэт я, - гордыней обиженный… - Не в ваших нестройных рядах Пойдуя, - нет! ратник свободы униженной, Оружье найду я в стихах (л. 7). Другой авторский текст в записной книжке Наумова составили стихотворения И. С. Никитина, тоже продолжавшего традиции романтизма. Из многообразной по тематике и жанровой палитре лирики Никитина Наумова привлекли три стихотворения: «Мне, видно, нет иной дороги» и подряд записанные «В альбом А. Н. О-вой» («Послушный вашему желанью…») и «Медленно движется время…». Первое написано в форме исповеди лирического героя, страдающего от несоответствия жизни идеалу, от окружающих его бессмысленных человеческих страданий и личных невзгод. Успокоение он видит в смирении перед Богом. Сочувствием к страданиям народа пронизано и стихотворение Никитина, переписанное Наумовым в записную книжку, - «Медленно движется время…», которое в конце XIX в. пели на мотив революционной песни Л. П. Радина «Смело, товарищи, в ногу…», хотя пафос Никитина сводится к призыву преобразования жизни «добрым делом и словом». Третье стихотворение, привлекшее внимание Наумо-ва, - «альбомное», отличается грустными интонациями, лиризмом и особой трактовкой темы поэзии, в которой несовершенной реальности лирический герой-поэт может противопоставить, эстетически ее преодолевая, воспевание красоты, молодости, добра. Остальные выписки в записной книжке Наумова представляют отдельные произведения разных авторов, но вместе с тем они тоже складываются в цельные, дополняющие друг друга тексты. Так, можно выделить ряд тематических групп, характеризующих читательские интересы владельца книжки. Рассмотренные выше темы поэта и поэзии, неудовлетворенности жизнью, далекой от идеала, переполненной народным страданием и болью, ставят в один ряд со стихотворениями Никитина, Надсона, Беранже «Песню Ежова», выписанную Наумовым, судя по подписи, из романа М. Горького «Фома Гордеев» 10. Здесь же назовем «Сибирскую колыбельную песню» И. В. Омулевского-Федорова (у Наумова переписано без заглавия), «Песню» («Взгляни, мой друг, по небу голубому…») В. И. Красова. Пафос борьбы с общественной несправедливостью словом и «добрым делом», мечты о светлом будущем ставят в этот же ряд «Оду к радости» Шиллера, составленную по нескольким переводам (В. Бенедиктова, Ф. Тютчева, М. Дмитриева 9 См. об этом: [Канунова, Айзикова, 2001, с. 7]. 10 Этоже стихотворение входит в рассказ М. Горького «Грустная история». и др.)», стихотворение А. А. Голенищева-Кутузова «Для битвы честной и суровой…», «Свободное слово» К. С. Аксакова, «Грядущее» С. Г. Фруга. Важнейшей темой для Наумова-читателя, судя по его записной книжке, является любовь и связанный снею образ женщины. Этот интерес характерен для русской альбомной культуры, вместе с тем, он органично вписывается в порубежную эпоху с витавшим в ее воздухе «женским вопросом». Наряду с рассмотренными выше стихотворениями следует обратить внимание на ряд других выписок. Так, на л. 3 находится отрывок из романа «Семья Поланецких» Г. Сенкевича, упоминавшегося выше, в котором главными темами стали семья, любовь, отношения между мужчиной и женщиной. Наумов выписывает фрагмент рассуждений главного героя Станислава Поланецкого об особенностях женского мира по сравнению смужским (гл. XXIII): После этого 11 ему пришли в голову совсем другие мысли. Он вспомнил о Литке, ее матери (Хвастовской), Марыне 12 и только теперь заметил, насколько женский мир, - созданный главным образом для любви и для счастья ближних, - отличается от мужского, преисполненного соперничества, борьбы, драки, гнева, дуэлей и усилий к обогащению и значению. И в данную минуту он почувствовал, что уже давно не испытывал, что если существует на свете отдых, спокойствие и счастье, то их нужно искать среди любящих женщин. Но эта мысль шла вразрез с его философскими взглядами последних дней и поэтому очень обеспокоила его. Однако, сравнивая эти два мира, он пришел к тому заключению, что женский любящий мир имеет свои основы и цель к существованию. Если бы Пола-нецкий был сведущ в Священном Писании, то, наверное, вспомнил бы слова: «Мария избрала лучшую частьжизни» (выделено Н. Н. Наумовым. - И. А.). Далее образ женщины в записной книжке Наумова усложняется темой трагической женской судьбы - в интерпретации Т. Г. Шевченко, из баллады которого «Причинна» выписано рассуждение повествователя о судьбе героини-сироты, превращенной гадалкой в «причинную» (помешанную), чтобы та меньше тосковала о любимом, ушедшем на чужбину: Така її доля... О Боже мій милий! Защо ж ти караєш ii, молоду? За те, що так щиро вона полюбила Козацькії очі?.. Прости сироту! (л. 4) В книжке Наумова выстроена целая галерея женских образов: возлюбленная, мать, дочь, жена. Так, в ней находим стихотворение «Умирающая мать» А. Н. Апухтина, одного из последних русских романтиков. Эта психологическая зарисовка создает образ матери, любовь и заботу которой о ближних может остановить только смерть. Образ любящей матери, спасающей душу и достоинство своего сына в последний день его жизни перед казнью, находим в балладе М. Л. Михайлова «Белое покрывало» (перевод стихотворения «Der Weisse Schleier» австрийского поэта М. Гартмана, был популярен у русского читателя конца XIX в.). Противоположный этим образ матери, избаловавшей сына и не подготовившей его к взрослой жизни, оказывается в центре стихотворения «Барыня» (не подписано). В стихотворном «монологе для сцены» «Стрелочник» русского актера и драматурга А. Ф. Федотова создан образ девочки Кати, которая едва не погибла под 11 Имеется в виду разговор с паном Машкоо дуэли. 12 Литка, ее мать Эмилия Хвастовская и Марыня, жена Поланецкого, - три положительных женских образа романа. поездом из-за недосмотра отца-стрелочника. Катя, чудом оставшаяся в живых, не понимая причины переживаний отца, склоняется над ним с потрясающе искренним утешением, не ведая того, что спасает отца от безумия: «Нельзя реветь таким большим, да кто ж тебя обидел, тятя?» Образ девочки здесь - воплощение природного женского сострадания и доброты. Образ женщины-мечты, женщины-воспоминания о любви, хранящей лирического героя, томимого «неясною тревогою», «вихрем бытия», возникает в стихотворении «Подернут дымкой сизою…» (подписано: Мазуркевич), записанном на л. 41 об. В книжке Наумова находим и «Песню» высоко оцененного В. Г. Белинскими поэта 1830-1850-х гг. В. И. Красова («Взгляни, мой друг, - по небу голубому…»). Лирический герой воспевает возлюбленную, созданную «для счастия любить». Этим же настроением преклонения перед возлюбленной пронизано стихотворение великого князя Константина Константиновича (Романова) «Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно…». Переписанное без посвящения великой княгине Елизавете Федоровне, супруге великого князя Сергея Александровича, оно создает идеальный портрет женщины, носительницы божественной внешней и внутреннейкрасоты: Как ангел, тытиха, чиста исовершенна; Как женщина, стыдлива инежна. Пусть на земле ничто средьзол искорбимногой Твою не запятнает чистоту, И всякий, увидав тебя, прославитБога, Создавшеготакую красоту! (л. 18 об.) В круг читательских интересов Наумова попадает любовная лирика и представителей золотого века русской поэзии - в книжку-альбом переписаны такие шедевры, как «Разуверение» Е. А. Баратынского (л. 18-18 об.) и «Я вас любил…» А. С. Пушкина (л. 18 об.), ирубежа XIX-XX вв.: «Другу» (не подписано, Н. Я. Агнивцев?) (л. 16 об. - 17). Тема любви и образ женщины раскрываются в записной книжке Наумова и в нескольких выписках из прозаических произведений. На л. 7 об. - 9 онзаносит отрывки из очерков писателя-народника, русского революционера А. И. Фаресова «В одиночном заключении», озаглавливая их «Выдержки или, вернее, выписки: Мечты о любимой девушке». Цитаты представляют собой фрагменты из гл. VI. Первая из них - гимн женщине, способной сберечь «человеку и на каторге его характер и достоинство, нужные и для испытания и для жизни по освобождении» (л. 7 об.). Ниже переписаны строки из А. де Мюссе, цитируемые в гл. XIX («Кровь вносит в сердце представленья…», л. 7 об.), и стихотворение «Лишь вы одни нас не забыли…» неизвестного автора (нераскрытый псевдоним Помеха В.) из гл. XXI (л. 8), развивающие ту же тему. Показательны и объемные выписки из повести И. С. Тургенева «Переписка» (л. 21 об. - 31 об.). В центре повести - психологически сложные образы Алексея Петровича, «лишнего человека», его возлюбленной Марии Александровны, типичной «тургеневской девушки», и комплекс проблем, связанных с этими типами героев и с одной из центральных для Тургенева темой любви. Выписки Наумова, озаглавленные им «Два замечательных письма из известной “Переписки” Тургенева», содержат краткий пересказ предисловия автора-повествователя об истории переписки и ее участниках, обоснование выбора для выписки двух писем из пятнадцати, составляющих тургеневское произведение, сами письма и читательский анализ проблематики повести, ее образов и авторских приемов их создания. Приведем предваряющую выписки запись Н. Н. Наумова: Один наш соотечественник некто Алекс. Петр., живший под конец своей жизни за границей, положил начало переписки с бывшей симпатией своего родного брата, после окончательной ее размолвки с ним. Приведу только два письма, заслуживающих особого внимания читателя по тем мыслям, которые в них выражены. На первое насмешливое и нетактичное, хотя и не злое письмо Алексея Петровича Мария Александровна написала коротенький и холодный ответ. На это письмо Алексей Петрович написал еще два письма, прося во втором разрешения продолжить переписку, и когда он получил в ответ послания «Какой вы странный человек! Ну да», то написал следующее письмо, четвертое по счету (л. 21 об. - 21). И далее без отступлений от текста Тургенева переписаны письмо VI (четвертое из написанных героем), в котором он, в духе тургеневской философии приро-дыичеловека, рассуждает осмыслесвоей жизни, ороли вего судьбеобстоятельств и собственной воли, о мечтах молодости, о любви, прошедшей «невозвратно», и ответное, седьмое у Тургенева, письмо героини. Оно посвящено рассужде-ниям о русской женщине, ее судьбе и положении в обществе, воплощением чего Мария Александровна считает себя и свою жизнь, и здесь ее позиция сближается савторской. Выписку указанных писем продолжает следующая читательская запись Н. Н. Наумова: Сколько незаслуженных страданий пришлось пережить скромной, доверчивой имилой провинциальной девушке, когда всееелучшие мечты, порывы молодости и лучезарная надежда на счастье были так жестоко, так безжалостно разбиты любимым ею человеком! Каким глубоким трагизмом дышат строки этого письма! Только кисть великого художника русского слова могла так верно, так жизненно правдиво и в то же время так женственно изобразить в немногих простых, но сильных выражениях всё беззащитное и жалкое положение сознательно живущей провинциальной девушки, когда она впервые разочаровалась и осталась покинутой временно увлеченным ею молодым человеком! Поневоле не верится както, чтоб это письмо мог написать мужчина, так пронзительно хорошо и тонко изображена психология чистой женской души, и разница или - вернее, глубокая пропасть, отделяющая женский душевный мир от мужского. Сколько горькой правды в следующих словах, изображающих глубокую разницу женской психологии от мужской: «Но тут-то и является различие между мужчиной и женщиной. Мужчине ничего не значит начать новую жизнь, стряхнуть с себя всё прошедшее: женщина этого не может. Нет, не может она сбросить свое прошедшее, не может оторваться от своего корня - нет, тысячу раз нет!» Это говорит нам великий знаток женского сердца, великий психолог женской души, автор таких бессмертных женских типов, как, например, Ася, Лиза (в романе «Дворянское гнездо»), Наташа (в романе «Рудин») ит. д. Трудно не согласиться с этим мнением высокоталантливого писателя русской земли! Но на этом письме переписка Алексея Петровича и Марии Александровны не оканчивается. Напротив, с этих пор она ведется очень аккуратно, между ними завязывается или, вернее, возобновляется «письменное» знакомство, стечением времени их духовная связь крепнет… И далее идет пересказ истории увлечения героя балериной, «“благодушно” пользовавшейся презренным металлом своего обожателя» (л. 29 об. - 30). Затем следует анализ последнего письма Алексея Петровича к Марии Александровне: В нем он замечательно подробно и правдиво описывает свою последнюю любовь, нисколько не обманывая себя относительно личности своей пассии. Достойно замечания определение любви, как ее понимал Алексей Петрович. Этим определением и закончу свои заметки, навеянные на меня чтением этого бессмертного произведения Тургенева (л. 30 об.) 13. Судя по выпискам и комментариям, интерес Наумова, кроме указанного выше, вызвала тема провинции: Мария Александровна для него «милая, сознательно живущая провинциальная девушка». В этом плане характерны три выписки из «Губернских очерков» М. Е. Салтыкова-Щедрина, так и озаглавленные: «Мысли Салтыкова-Щедринао провинции»: О провинция! ты растлеваешь людей, ты истребляешь всякую самодеятельность ума, охлаждаешь порывы сердца, уничтожаешь все, даже самую спо-собность желать! Ибо можно ли называть желаниями те мелкие вожделения, исключительно направленные к материяльной стороне жизни, к доставлению крошечных удобств, которые имеют то неоцененное достоинство, что устраняют всякий поводдля тревог души исердца?.. (л. 37) Да; жалко, поистине жалко положение молодого человека, заброшенного в провинцию! Незаметно, мало-помалу, погружается онв тину мелочей… (л. 38) О вы, которые живете другою, широкою жизнию, вы, которых оставляют жить и которые оставляете жить других, - завидую вам! И если когда-нибудь придется вам горько и вы усомнитесь в вашем счастии, вспомните, что есть иной мир, мир зловоний и болотных испарений, мир сплетен и жирных кулебяк - и горе вам, если вы тотчас не поспешите подписать удовольствие вечному истцу вашей жизни - обществу! (л. 38 об.) Все выписки посвящены теме измельчания человека в обывательской будничной жизни, с особой силой захлестнувшей провинцию, которая осмысливается писателем как понятие не столько географическое, и не только социальноисторическое, но бытийное, нравственно-психологическое, что и находит читательский отклик Наумова 14. Интересно, что далееследует выписка, озаглавленная «Мысли, выраженные Достоевским в Дневнике за 1876 год о русской женщине», где утверждается идея «возрождения русской женщины в последние двадцать лет», которое связывается с «подъемом» ее духовных и интеллектуальных запросов, «жаждой высшего образования», в чем «она проявила серьезность, терпение ипредставилапример величайшего мужества» (л. 39 об.). Заключая анализ записной книжки Н. Н. Наумова, подчеркнем, что она, представляя собой совокупность самостоятельных выписок и цитат, является целостным текстом, составлявшимся вдумчивым читателем. Смысл этого текста становится понятным в результате соотнесений отдельных вписанных в записную книжку произведений и маргиналий самого хозяина книжки. Рассматриваемый эгодокумент обладает своей структурой, формируется на основе определенных 13 Идалее выписано это определение. 14 В этот же тематический ряд встает и выписка слов автора о пошлости из романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» (сцена у Одинцовой): «Появление пошлости бывает часто полезно в жизни: оно ослабляет слишком высоко настроенные струны, отрезвляет самоуверенные или самозабывчивые чувства, напоминая им свое близкое родство с ними. С прибытием Ситникова всё стало как-то тупее - и проще; все даже поужинали плотней и разошлись спать получасом раньше обыкновенного» (л. 3 об.). В афористической форме здесь обозначена другая сторона погруженности человека в «матерьяльную» жизнь. литературных пристрастий, отражая мировосприятие владельца, питающую его культурную среду, в том числе круг и культуру чтения. Вместе с тем осмысление книжки, имеющей безусловное биографическое значение, отчетливую субъективную точку зрения на мир и отражение его в литературе, центрированной вокруг личности владельца, выводит нас за пределы его внутреннего мира, его личных читательских интересов и практик - в область сибирской словесной культуры и ее взаимодействия с общероссийским и западноевропейским контекстами.

Скачать электронную версию публикации