«The revolution of language» by Eugene Jolas: from «Vertical» Poetry to «Vertigral» Communication.pdf В год столетия русской революции особый символизм и актуальность вызывает творчество тех писателей и поэтов, которых можно назвать революционерами в литературе. Одним из таких новаторских деятелей международного художественного авангарда в период между Первой и Второй мировыми войнами был французско-американский поэт, эссеист, переводчик и журналист Ю. Джолас (1894-1952). Его имя практически неизвестно русскому читателю, и данная статья - едва ли не первый опыт аналитического обращения на русском языке к его биографии, идеям итекстам. Более всего Юджин Джолас (или, если следовать французскому произношению его имени, Эжен Жола) известен историкам авангардной культуры ХХ в. своими организаторскими и редакторскими усилиями по выпуску литературнохудожественного журнала «transition». Всего за десятилетие его выхода (1927- 1938) было опубликовано 27 большеформатных выпусков, аккумулировавших все разнообразие европейской и американской словесности модернизма и авангарда 1920-30-х гг. Многоязычный автор и критик, Джолас был одержим идеей ново-го универсального языка, с помощью которого трансферы между различными национальными культурами авангарда стали бы более легкими и активными. На страницах «transition» он публикует тексты поэтов, прозаиков, художников, философов, психологов, лингвистов и литературных критиков, творчество которых было направлено на решение сверхзадачи - коллективный поиск нового логоса в период межвоенных творческих экспериментов. Оригинальная концепция культуры Ю. Джоласа имела целью преодолеть границы языков, культур, систем коммуникации и художественных практик. В настоящей статье мы остановимся прежде всего на языковых и коммуникативных аспектах его эстетической теории и поэтическойпрактики. Рассмотрению будут подлежать лингвистические идеи Ю. Джоласа, содержащиеся, главным образом, в эссе и передовицах, опубликованных в «transition» 1. «Человек из Вавилона», как он сам себя именовал (Jolas, 1998), Джолас призывал к объединению сил международного авангарда «творческого эксперимента», «орфической креативности» и «лаборатории слова». Один из ключевых концептов для него - «поиск» (quest), означавший одновременно метафизический, мистический и творческий опыт авангардных устремлений в литературе, искусстве и философии. Особенным образом он подчеркивал роль языка в новых формах искусства и словесности. Джолас публикует серию деклараций о «революции языка», которая должна свершиться посредством достижения «поэтического состояния языка» и создания «герметичной системы знаков». Результатом такой революции должно быть, грезил он, «универсальное слово», новая «вертикальная» поэзия и новая «вертигральная» коммуникация. В статье мы попытаемся ответить на два основных вопроса: 1) каковы образы языка в сочинениях Джоласа и что представляет собой «революция языка»? 2) каким образом посредством «вертикальной» поэзии Джолас приходит к новому пониманию творческого общения между индивидуумами, которое он назвал «вертигрализмом»? 1. Мультилингвизм, полиглотизм и «революционные тенденции» в литературеавангарда Как отмечает Д. Макмиллан в своей книге о журнале «transition», стремление Ю. Джоласа «к поиску языка и опыта, лежащих глубже, чем уровень поверх-ностных различий между отдельными национальными языками, было своего ро-да компенсацией за пережитый им в раннем детстве межкультурный кон-фликт» [McMillan, 1975, p. 9] (здесь и далее перевод англоязычных источников наш. - О. С., В. Ф.). Гетерогенность и полиглотизм происходили в немалой мере и от общих политико-культурных обстоятельств первых десятилетий ХХ в. - 1 В настоящий момент готовится к печати издание, в котором будут опубликованы важнейшие теоретические тексты Ю. Джоласа в русских переводах авторов данной статьи: Трансатлантический авангард. Англо-американские литературные движения (1910-1940). Программные документы и тексты / Сост. и вступ. ст. В. В. Фещенко. СПб.: Изд-во Европейскогоун-та в С.-Петербурге, 2017. (Впечати). кризисов, миграций, войн и т. п. Но для Джоласа это было частью личной био-графии. Хотя родился Ю. Джолас в американском штате Нью-Джерси, в возрасте двух лет он был перевезен семьей в Эльзас-Лотарингию - область, принадлежавшую тогда Германии, а ныне являющуюся частью Франции. Лотарингский городок Форбак был родным для родителей Джоласа. Жители Форбака говорили на равных правах по-французски и по-немецки, поэтому, учитывая английский места его рождения, он был абсолютным трилингвом уже в детстве. В течение всей своей жизни он с легкостью переходил с языка на язык, перемещаясь между Францией и США на трансатлантических лайнерах. В 1909 г. он возвращается в страну рождения и поселяется там. В 1920-е гг., живя в Нью-Йорке, он работает журналистом и пишет статьи о Европе: освещает парижскую артистическую жизнь в серии словесных портретовизвестных писателей и художников. Помимо журналистской деятельности по обе стороны Атлантики, Джолас также занимается экспериментальной поэзией. В двух ранних его поэтических сборниках, опубликованных в Нью-Йорке («Чернила», 1924, и «Кино», 1926), чувствуется вкус к многоязычию стиха. В последующие двадцать лет он опубликует около дюжины книг стихов, в которых видны его макаронические поиски универсального языка. Некоторые из этих книг вышли под маркой его собственных издательств «Editions Vertigral» и «Transition Press». Многие его авангард-ные произведения печатались под псевдонимом Тео Рутра 2 в самом журнале «transition». Таким образом, Джолас был не только проповедником революционизированного языка, но и весьма оригинальным автором экспериментального стиха. Поэзия, утверждал он, может быть обновлена «пересозданием слова» и созданием нового «словесного организма», с тем чтобы «покончить с ситуацией, при которойискусство - лишь приспешникреальности» (Jolas, 2009, p. 245). Некоторые «злые языки» того времени и той художественной среды иронически называли Ю. Джоласа эпигоном Джеймса Джойса, автора «Улисса» и «Поминок по Финнегану». Впрочем, и сам Джолас никогда не преувеличивал свой вклад в экспериментальную литературу. Больше всего его заботила международная и трансатлантическая популяризация европейских и американских авангардных течений и особенно - языковых экспериментов, характерных для позднего Джойса. Джолас и Джойс впервые повстречались в 1926 г. в магазине Сильвии Бич «Шекспир и компания» в Париже. Джолас намеревался опубликовать свежий текст ирландского гения в первом выпуске задуманного им журнала «transition» и получил очное согласие от самого автора. Первые страницы «Неоконченного труда» (так назывались «Поминки» на первых порах) появились в пилотном выпуске журнала в 1927 г. Годом позже Джолас опубликовал эссе «Революция языка и Джеймс Джойс», в котором «Неоконченный труд» представлен как провозвестник нового духа языкового экспериментаторства 3. Эссе о Джойсе начинается со следующего аргумента: «Слово представляет собой сегодня метафизическую проблему» (Ibid., 2009, p. 377). Проблема эта, как ему видится, очевидна более всего в том, как новые поэты оперируют языком. Расчленяя слова, они стремятся пересобрать их на других уровнях. Новая мифология порождает новый логос: «Современная жизнь с ее изменившимися мифами и преобразованными понятиями о прекрасном ставит перед нами императив - 2 Этимология имени Тео Рутра связана с семантикой божественного и хтонического: Тео греч. theos; Рудра́ санскр. rudra ‘яростный, ревущий, красный’ - ведийское божество и одна из форм индуистского бога Шивы, связанная со смертью, охотой, грозой, ветром, бурей. Рудра персонифицирует гнев, ярость. 3 Более подробно об феномене журнала «transition» см. в статье: [Фещенко, 2006], а также в книгах [McMillan, 1975; Mansanti, 2009]. словам надо придать новую композицию и новые связи» (Jolas, 2009, p. 377). Джолас уделяет особое внимание ниспровержению норм в современной литературе. Именно здесь он впервые прибегает к понятию «революция», чье буквальное этимологическое значение - «поворот вокруг» и «переворот». В новаторском джойсовском письме он видит «революционную тенденцию», доведенную до крайнего предела, когда «язык рождается заново перед нашими глазами» (Ibid.). Но Джойс - не пионер-одиночка в этом. Революционные перемены в отношении к языку охватывают все авангардное искусство в Европе и Америке. В том же самом эссе Джолас приводит примеры других поэтов и прозаиков, которые «намеренно разрабатывают лаборатории различных языков новыми путями»: от Леон-Поля Фарга и Мишеля Лейриса - до Гертруды Стайн и Ханса Арпа (Ibid., p. 378-379). Обсуждая лингвистические феерии Джойса, Ю. Джолас делает характерную ссылку на научный труд французского иезуита и антрополога Марселя Жуса. Незадолго до джоласовского эссе Жусс выпустил книгу под названием «Опыты о лингвистической психологии. Ритмический устный стиль и мнемотехника речедвигательного аппарата» (1925). В этом исследовании выдвигалась теория панэтнического происхождения языков. Согласно этой теории, ритмический жест является универсальным элементом словесного высказывания и, более того, фундаментальным принципом любого поэтического акта. В подтверждение своего тезиса Жус анализирует параллельные примеры из протоязыков и из модернистской поэзии (Ст. Малларме, Ш. Пеги и др.). Джолас добавляет от себя: но только в произведениях Джойса эта общая природа языковых истоков реализуется в многоязычной выразительной форме: «Превращая языки в единый вихрь, г-н Джойс… создает вербальное сказочное царство абстракции, которое вполне может стать языком будущего» (Ibid., p. 381). В другом манифестарном тексте Джолас именует «Неоконченный труд» «романом будущего», способным «выразить всю магическую реальность неподражательным и вечно изменяющимся языком» (Ibid., p. 114) (подобным языку в своих первобытных истоках, по теории М. Жуса). 2. «Революция языка» поЮ. Джоласу Программное эссе 1928 г. о мультилингвизме Джойса открыло в «transition» целую серию статей и прочих текстов, посвященных языковым вопросам. Сам же журнал становится плацдармом творческого исследования природы языка в литературе. Кроме того, публикуя самые разные тексты авангарда в переводе с множества языков на английский (основной язык журнала, издававшегося в Париже), авторы и редакторы «transition» (или «transocean», как его иронически окрестил Дж. Джойс) воплощали в стратегии литературного журнала дух Вавилонского смешения. Для придания своему журнальному детищу еще более авангардного облика Ю. Джолас публикует в выпуске от 1929 г. текст, озаглавленный «Декларация». Вероятнее всего, составлен он был им самим, но за ним следуют имена нескольких подписантов, его друзей-писателей. Текст оформлен как типичный авангардный манифест, со вступительной фразой «Настоящим мы декларируем, что» иследующими за ней двенадцатью провозглашаемыми пунктами, напоминающими футуристские памфлеты. Нас интересует в данном случае больше всего языковая метафорика и лингвистическая проблематика, присутствующие в этом дерзком и ярком тексте. Тексту «Декларации» на странице журнала предшествует название рубрики, открывающей целый раздел, - «Революция слова». Это несколько измененный вариант заглавия более раннего эссе Джоласа о Джойсе («Революция языка»). Как нам представляется, Джолас использует здесь понятие Word в смысле Слова-Логоса - сложного и таинственного концепта, восходящего еще к древним грекам и раннехристианским концепциям божественного и жизнетворного Слова. Стало быть, именно духовный и религиозный аспект концепта Слово задействуется здесь Джоласом. Речь здесь еще не идет о словесных экспериментах. Новозникают вопросы: как Слово в его духовно-метафизическомплане может претерпевать «революцию»? какой именно смысл вкладывается в словосочетание «революция слова»? эффектная ли это метафора, перегруженная пафосом, или эта формула связана с некоторыми реальными свойствами языковых изменений в новой авангардной словесности в видении Джоласа? Первое заявление в «Декларации» довольно прямолинейно и категорично: «Революция в английском языке есть свершившийся факт» (Jolas, 2009, p. 111). Никаких свидетельств этому факту здесь не приводится, но можно предположить, что, как это и было сформулировано в другом эссе, «революция» была осуществлена Дж. Джойсом, а приметы этой «революции» - низложение всяческих лингвистических норм в «Неоконченном труде». Поэтому вряд ли «революция языка» для Джоласа - всего лишь броская метафора. Если это и метафора, то за ней стоят ощутимые процессы в языковом творчестве экспериментирующих авторов. С другой стороны, в теоретическом тексте «О поиске», написанном примерно в то же время, что и «Декларация», Джолас делает оговорку по поводу использования понятия «революции», обращаясь к историческому контексту Советского Октября: «Это правда, что мы обязаны неисчислимым количеством всего влиянию Русской Революции, но не стоит позволять этому обстоятельству господствовать над нами. Стимул эмансипации, полученный нами от циклопического рывка мятежного Октября, всегда и постоянно вдохновляет нас, но, заметим, не в политическом и не в диалектическом аспекте своем» (Ibid., p. 246). Как видно из этой ремарки, понятие «революции» занимает Джоласа в чисто духовном смысле, даже если политические смыслы служат спусковыми механизмами. Маловероятно, что Ю. Джоласу были известны какие-то из программных текстов раннего русского футуризма 1910-х гг., в которых используются формулы «революция духа», «революция слова» ит. п., хотя дух русской революции авангарда, несомненно, был ему знаком и близок. Скорее же всего, к тому, чтобы воспользоваться «революционным» лексиконом, его подтолкнул соратник Андре Бретон, основавший в 1924 г. свой журнал «Сюрреалистическая революция». Содержимое выпусков «transition» во многом определялось симпатией Джоласа ксюрреалистическому движению, а некоторые критики даже именовали его журнал «органом сюрреализма». Таким образом, связь бретоновской революционной метафорики с формулой Джоласа «революция языка» наиболее вероятна. Между тем Джолас неоднократно высказывался в том ключе, что сюрреалисты не дошли до состояния «революции языка», к которому приблизился лишь Джойс. Так или иначе, концепт революция у Джоласа имеет как политические, так и артистические импликации. Но главенствующим объектом революционизации для него выступает только язык. «Революция» языка, с его точки зрения, реализует двойной исторический смысл понятия: это одновременно и «переворот», нарушение конвенций, и «поворот на новом цикле вращения», возврат к первоначальным стадиям языковой эволюции на новом витке авангардной культуры ХХ в. 4 Задача поэта, как об этом говорится в «Декларации» Ю. Джоласа, состоит в том, чтобы «разложить первичную материю слов» (Ibid.). «Галлюцинации слова» Артюра Рембо упоминаются здесь с целью подчеркнуть ритмическую природу «революционизированного» языка. Некоторые из утверждений этого манифеста могут показаться неоригинальными и устаревшими к моменту их обнародования 4 Подробнее об историческом контексте концепта революция в культуре начала ХХ в. см. встатье [Фещенко, 2014]. (конец 1920-х гг.) - например, призыв «не обращать внимание на существующие грамматические и синтаксические нормы (Jolas, 2009, p. 112). Итальянские и русские футуристы возвещали об этих принципах еще за двадцать лет до того. Однако чтобы революция слова свершилась наконец и в английском языке, потребовалась пара десятилетий. На многочисленных страницах «transition» этот «запоздалый» в европейском масштабе, но необходимый прорыв был осуществлен уже на новом концептуальном и метафизическом уровне. «Революция языка» по Джоласу вовлекала в свою орбиту всевозможные новации и эксперименты со словом позднеавангардного периода (конец 1920-х - конец 1930-х гг.). 3. «Вертикальная поэзия» как «революционное отношение кслову» Ю. Джолас прояснял и эксплицировал свое «революционное» отношение к поэтическому языку в более поздних статьях в «transition». В частности, вышла серия текстов о «вертикальном» измерении новой поэзии. В манифесте 1932 г. «Вертикальная поэзия» (подписанном среди прочих Хансом Арпом и Сэмюэлем Беккетом) говорится о «герметичном языке», изобретаемом в творческом акте. Язык этот - «мантический инструмент», выражающий «революционное отношение к слову и синтаксису» (Ibid., p. 266-267). Поэты создают свои собственные языки, подчеркивает Джолас. Необходимо разрушать правила грамматики и лексической сочетаемости, настаивает он. Языковые изменения в истории человечества, поясняет он, всегда подстегивались инстинктивной деятельностью индивидуумов. Многие из лингвистов его времени, пожалуй, не согласились бы с подобными утверждениями. По общему признанию ученых, языковые изменения и языковая креативность возможны только в результате коллективной деятельности всех людей, говорящих на конкретном языке. Однако Джолас не соглашается с такими воззрениями и называет считающих так филологов «педантичными семасеологами». Поэт же может быть демиургом, как утверждается в манифесте «Логос»: «В стремлении к гибкости и свободе своего языка он волен создавать свои собственные законы» (Ibid., p. 182). И законы эти могут нарушаться на всех уровнях языка. Ю. Джолас мог быть осведомлен о новых тенденциях в языкознании своего времени - времени логического позитивизма, бихевиористского дескриптивизма и грамматического структурализма. Большинство представителей этой парадигмы игнорировали специфичность языка поэзии - тот факт, что поэзия представляет собой подсистему языка или даже «надъязык». Полемизируя с научными концепциями, Джолас постулирует особый статус поэтического языка в состоянии эксперимента. Фотографические, утилитаристские концепции языка не устраивают его. Слова в поэзии принадлежат реальности, не относящейся к словарям или грамматическим справочникам, пишет он. Нужна творческая грамматика, нужен пересозданный язык: «Грамматика - не статичная вещь. Современные поэты культивируют динамизм внутренней, алогичной грамматики» (Ibid., p. 164). Джолас непрестанно акцентирует первородный характер того, что он называет «орфическим языком поэзии» и «новым символическим языком». И опять-таки в ход идут духовные обертона концепта революция: «Поэт, возвращающий языку его пре-логические функции, воссоздающий язык в виде орфического знака, совершает духовный переворот - единственный переворот, достойный осуществления в наше время» (Ibid., p. 162). Языку необходимо придать медиумистическую функцию, он должен быть заряжен духом литургии и литании, утверждается в одном из манифестов. Для подкрепления своих положений в трактате «Язык ночи» (1932) Джолас делает несколько важных культурных референций. Во-первых, к Новалису, среди «Фрагментов» которого есть загадочная запись «Язык - это Дельфийский оракул». Во-вторых, к другому немецкому романтику Францу Баадеру и его заметкам о «языке сновидений». И наконец, к Юстинусу Кернеру, немецкому поэту и медику, описавшему в своей книге «Ясновидящая из Преворста» случай сомнамбулизма [Jolas, 2009, p. 156]. Как кажется, именно в этом контексте романтических теорий «высшего языка» Джолас обосновывает формулу «болезнь языка». Наличный язык в его представлении находится в состоянии болезненной анемии и тяжелого кризиса, и только новая поэзия способна «вылечить» языкотэтого состояния. 4. Трансатлантический «универсальный язык» Выход из кризиса языка видится Ю. Джоласу в создании универсального языка на базе сближения существующих языков по обе стороны Атлантики. Очертания такого языка, по его мнению, уже маячили на страницах журнала «transition» в языковой революции, провозглашенной им. Лучшими примерами такого чаемого интеръязыка можно считать тексты позднего Джойса и в определенной степени межъязыковые эксперименты в поэзии самого́ главного редактора. В обширном трактате «Язык ночи» Джолас предпринимает экскурс в эволюцию такого рода мультилингвальной поэзии от Малларме до Арпа. Упадок в литературе связывается им с «разложением языка». Поэтому, утверждает он, радикальная перестройка языка - необходимая предпосылка революции в поэтическом языке. Джолас предпринимает подробный экскурс в историю и предысторию этой «латентной» революции, от Шекспира и Ронсара - до Г. Стайн и, естественно, Джойса, особо останавливаясь на случаях мультилингвизма и изобретенных языков в авангардной поэзии. «Вертикальный язык», о котором здесь пророчествуется, должен стать поистине международным языком. Новые поэты создадут такой «язык ночи», а «вертикальный характер языка может быть восстановлен только посредством революционного отношения к функции языка как творческого акта» (Ibid., p. 159) (см. также его манифест «Что такое революция языка?»). В поисках «словаря XXI века» Джолас публикует отдельно два воззвания: к новому «языку символов» и кновому «языкуобщения» (Ibid., p. 162-163). Позднее, уже за пару лет до начала Второй мировой войны, Джолас публикует серию статей о «евроамериканском», или «трансатлантическом», языке будущего как средстве творческого поиска и общения. Лингвистическая реформа уже происходит в американском обществе, пишет Джолас в конце 1930-х, ссылаясь на книгу журналиста Г. Менкена «Американский язык» (Ibid., p. 178). Задача поэтов, по Джоласу, - интенсифицировать и расширить эту тенденцию. Этой цели может соответствовать «атлантический», «тигельный» язык (т. е. связанный с «плавильным тиглем» культур и языков), созданный в условиях межрасового синтеза, имеющего место в Соединенных Штатах в 1930-е гг. Возможный новый язык будет «надъязыком межконтинентального творчества» [Ibid., p. 174] и будет строиться, предполагает он, на основе американского варианта английского языка с вкраплениями и интерференциями из других языков, смежных с атлантическими берегами. В редакционной статье «Раса и язык» идет речь о формировании такого языка: «Языковые мутации, происходящие в настоящее время на американском континенте, возбуждают воображение поэта, исследующего новые возможности творческого самовыражения. Он может смешивать основные европейские языки, а также языковые останки древних форм речи со сверхъязыком, основу которого на североамериканском континенте, например, можно было бы представить как язык выраженно евроамериканский. На нем уже говорят во всех крупных городах Америки, где англосаксонские и иностранные слова все больше и больше перемешиваются друг с другом» (Ibid.). На таком многоязычии написана и часть его собственных стихотворений: «Я изобрел собственный атлантический (выделено Ю. Дожласом. - О. С., В. Ф.) язык. Яоткрыл многоязычную форму поэзии, котораясоответствует моейвнутренней потребности в выражении языковогомонизма, которыйбылмоиморганическим образом мышления» (Jolas, 2009, p. 178). В манифестах, посвященных революции языка, «языку ночи» и «универсальному языку», Ю. Джолас утверждает, что «кризис коммуникативных функций языка представляет собой препятствие на пути создания новой вселенной» и характеризует все современные человеческие отношения (Ibid., p. 141). Для того чтобы преодолеть окружающий хаос, Джолас предлагает новый способ коммуникации, основанный на «языке ночи», который «сможет привести к межконтинентальному синтезу внутреннего и внешнего языка» и который «будет танцевать ипеть “troisième oeil 5”, скрепляя расы в невероятном единстве» (Ibid., p. 285). Вманифесте-призыве «Внимание: разыскивается новый коммуникативный язык!» (1932) выразилось стремление Джоласа противостоять наступившему «неврозу языка» и осознание необходимости повышения его коммуникативного потенциала, который был доступен древним людям и оказался сокрыт в современном сознании как «универсальныйязык». Универсальный язык Ю. Джоласа представляет собой проект, во-первых направленный на смешивание «всех разговорных языков современной Америки» (Ibid., p. 178); во-вторых, это «межконтинентальный синтез внешнего и внутреннего языков», способный выразить коллективное бессознательное человечества (Ibid., p. 285); в-третьих, Джолас позиционирует многоязычие не только как соединение языков, но и как трансформацию самой основы языка под воздействием разных культур 6; более того, восновеэтойтрансформации лежит теорияДжоласа о поэтическом основании универсального языка, которое представляет собой «магический компост», постоянно меняющий и развивающий все языковые уровни; и наконец, универсальный язык приводит в движение не только тектонические вербальные пласты, но и влияет на сознание носителей языка, инициируя лингвокреативную деятельность и порождая новые формыкоммуникации. В эпоху Просвещения выделялись два основных подхода, на которых в дальнейшем основывались универсальные языки: от Р. Декарта, который постулировал значимость логической классификации, основанной на принципах семан-тического разложения, и от М. Мерсенна, для которого основным принципом создания «изобразительного», художественного языка становится априорная очевидность составляющих элементов языка [Перцова, 2000, с. 361]. Здесь можно отметить, что Джолас, безусловно, ориентировался на второй подход, когда создавал свои декларации, посвященные созданию поэтического «герметического языка». Так, в манифесте «Язык ночи» Джолас заявляет, что «его [языка] изначальная основа состоит из образов, множественность которых напрямую зависит от психического потенциала владельца. Здесь и происходит эмоциональное слияние. Каждый образ пытается найти новую связь с другим образом. Мы становимся свидетелями рождения слова как символа некого образа» (Jolas, 2009, p. 158- 159). С одной стороны, можно найти переклички между идеей М. Мерсенна о создании новой органической языковой системы, основанной на априорном наличии языковых составляющих, и попытками Джоласа обновить утраченное единство слова и изображения, когда искусство было «прежде всего единством и синтезом» (Ibid., p. 155). Тем не менее если язык Мерсенна был основан на прямойкорреляциимеждуфонетическойисемантическойструктуройслова, товязыке Джоласа отсутствовала изначально заданная связь означаемого/ означающего, которая должна была каждый раз заново извлекаться из «изначальной основы» в актуальной ситуации «вертигральной» коммуникации. Это возрождение «ока 5 Третий глаз (фр.). 6 См. об этомв статьях: [Perloff, 1998; Kiefer, 2002]. меневшего» слова и его синестетическое восприятие связано со стремлением Джоласа вернуться к языку Адама «и к полноценному коммуникативному опыту, распространенномудо высокомерия Вавилонской башни» (Jolas, 2009, p. 130). Экономическая глобализация и возросшая в конце XIX в. необходимость интернационального общения стимулировали развитие так называемых универсальных или международных вспомогательных языков. Например, в основу сконструированных в 1880-е гг. эсперанто и волапюка были взяты европейские и, в частности, романские языки. Во второй половине 1920-х - 1930-х гг., когда не только были живы воспоминания о Первой мировой войне, но, более того, в социуме витало ощущение неизбежности новой войны, «универсальный язык» понимался также как способ избежать новой катастрофы. Движимый мирными целями, американский лингвист Ч. К. Огден, создатель «международного вспомогательного языка» (International Auxiliary Language) или «бейсик-инглиш» (1925), заявлял: «Сегодня так называемые национальные барьеры - это, прежде всего, языковые барьеры. Отсутствие единого средства коммуникации - это главная помеха к международному пониманию и, соответственно, основная причина Войны» [Ogden, 1934, p. 18]. С другой стороны, стремление выразить новую, динамичную реальность и преодолеть сковывающие человечество языковые границы стало стимулом для формирования теорий международных языков рядом философов и поэтов ХХ в. Эти идеи реализовались в теориях совершенного языка русских и американских авангардистов, в поисках немецких экспрессионистов - lingua romana Стефана Георге, эксперименты Августа Штрамма, - в концепции «языка будущего» Фернандо Пессоа и др. Стремление к формированию совершенного языка в аспекте теорий перевода представлено в философских концепциях «чистого языка» В. Беньямина («Задача переводчика», 1923), повлиявшего на теории Ж. Деррида («Вавилонские башни», 1985) иУ. Эко («Эко У. Сказать почти то же самое. Опыты о переводе», 2001). Ю. Джолас уделял особое внимание поэтическим экспериментам В. Беньямина, П. Элюара, А. Мишо, С. Георге и А. Штрамма, связанным с изобретением новых языков. Однако наиболее последовательным в реализации этого проектабыл сам Джолас, а такжерусские футуристы7. 5. От «вертикального языка» - к «вертигрализму» в коммуникации На основе понятия «вертикального языка» Ю. Джоласом было предложено также два других понятия: «вертикальная поэзия» и «вертигрализм». Он предложил заменить слово vertical неологизмом в джойсовском духе vertigral. Ведь vertigral сочетает в себе vertical, integral и Graal, т. е. вертикальность, интегральность и граальность (от «чаша Грааля»). Смысл «вертикальной интеграции» творческих усилий, согласно Джоласу, в том и состоит, чтобы объединяться не по внешним признакам, а по внутренним, духовным свойствам объединяющихся: «Дорога к синтезу, к истинному коллективизму, лежит через сообщество и со-общение духовных индивидуумов, движущихся совместно к новой мифологической реальности» (Jolas, 2009, p. 267). Концепция «вертиграли» Джоласа может быть интерпретирована и в коммуникативном аспекте как особого рода «вертигральная» коммуникация. К особенностям «вертигральной» коммуникации относятся, во-первых, такое нарушение связей внутри знаковой системы и в коммуникативной ситуации, которое определяется отрицанием языковых и коммуникативных конвенций. Джолас определяет 7 Подробнее о сопоставлении «вселенского» языка В. Хлебникова и «универсального» языка Джоласасм. в статье [Соколова, 2015]. прагматический аспект нового языка следующим образом: «Таким образом, поэт сражается за придание слову метафизического характера, что является его основной задачей. Он разрушает рациональные основы языка. Он освобождает прагматический аспект от цепей, его сковавших. Вертикальный язык - это поистине международный язык» (Jolas, 2009, p. 160). Во-вторых, важно то, что международный язык создается не посредством организации новых связей, но через освобождение языка от существующих грамматических и семиотических связей. Это объединение разных языков, которое происходит на уровне подсознания и оказывает влияние на самое основание языка исознание говорящих. Производство и интерпретация высказываний в универсальном языке происходят, когда носитель отказывается от желания формировать новую абстрактную систему языковых уровней, подобную эсперанто, волапюку и др., вместо этого создавая новую, органическую языковую систему. Универсальный язык Джоласа был сформирован в духе постструктуралистской лингвистики задолгодо теорий Л. Витгенштейна и Дж. Остина. Опираясь на стандартную коммуникативную модель Р. Якобсона (рис. 1), согласно которой сообщение в определенной форме посылается отправителем получателю с использованием того или иного коммуникативного канала и посредством информационного кода, мы можем представить «вертигральную» коммуникативную модель (рис. 2). Здесь бессознательное действует в роли отправителя, сознание - в роли получателя, универсальное слово выступает в роли языка, код - это «орфическое творчество», или «творческий эксперимент», а контакт - это «граница», которая организует процесс кодирования/ декодирования информации, от внутреннего - к внешнему. Одной из важнейших основ универсального языка Ю. Джоласа, а также «вертигральной» коммуникации, является принцип лингвокреативного производства окказиональных форм и значений посредством пересмотра и реструктурирования общих формальных и семантических связей, как внутри языковой единицы, так и вне ее, включая целое предложение и текст. Таким образом, отправитель сознательно выбирает альтернативные нетрадиционные способы описания объекта в процессе построения образа в высказываниях универсального языка, что приводит к понижению релевантности высказывания. Согласно теории релевантности Д. Спербера и Д. Уилсон, чем больше усилий затрачивается на обработку сообщения, тем ниже его релевантность для индивида [Wilson, Sperber, 2006, p. 252]. Рис. 1. Коммуникативная модельР. Якобсона Fig. 1. Roman Jakobson’s model of communication 76 Рис. 2. «Вертигральная» коммуникативная модельпо Ю. Джоласу Fig. 2. Eugene Jolas’ “vertigral” communication model Таким образом, понижение релевантности в текстах Джоласа приводит к повышению усилий получателейи стимулирует лингвокреативность. Значительную роль в концепции «вертигральной» коммуникации играет неомифологическая теория. Согласно Ю. Джоласу, восхождение к мифологическому сознанию возможно посредством обращения к бессознательному, что позволяет достичь особого понимания новых слов. Более того, обращение к мифологическому сознанию дает возможность «воскресить» слово и вернуться к слову-мифу. Сходная идея была сформулирована в статье «Воскрешение слова» (1914) В. Шкловского, который говорил о том, что использование мертвых слов приводит к автоматизации речи и жизни, и, напротив, только искусство дает нам возможность вернуть забытое ощущение жизни - в слове и реальности. В то же время Джолас отмечает роль поэта как создателя нового языка, новой коммуникации и нового человечества: «В итоге язык снова станет первобытной и священной символьной системой. Он будет наполнен до краев величайшими чудесами жизни. Он станет матерью сакрального отношения к божественным сущностям. А поэт, возвращая языку его дологическую функцию, совершает духовную революцию - единственную революцию, которую стоит совершать сейчас» (Jolas, 2009, p. 161). Еще одной ипостасью универсального языка является «язык ночи», концептуализируя который, Ю. Джолас придает большое значение снам. Особенность прагматики сновидений заключается в том, что они стирают грань между вымыслом и действительностью. Текст и реальность могут перемещаться из одного состояния в другое, нейтрализуя друг друга и сам процесс перехода. Вселенная Джоласа - это «ночная империя дологического» без каких-либо классических «строгих канонических стандартов», где сознание воспринимается как «поток», порождающий «дологичные» слова органического языка (Ibid., p. 155). Соответственно, язык оказывается посредником, в котором не только организуются связи означаемого и означающего, но также и формируется реальность. То же самое происходит и на уровне прагматики: язык инициирует лингвокреативную деятельность, выступая в этом отношении не только как инструмент, но и как равноправный участник общения. 6. Языковыесредства универсализации в «вертикальной поэзии» Для поэзии Ю. Джоласа характерна повышенная семантическая насыщенность и концентрация прагматического эффекта высказывания, что достигается с помощью обнажения деривационных связей в аспекте межъязыкового взаимодействия. Рассматривая английский как «идеальный язык» международного общения, Джолас стремится к его «космополитизации» и разрабатывает различные приемы языковой универсализации. Так, поэт использует прием редукции диакритических знаков, осуществляя компрессию смыслов и - шире - языков в границах одного слова. Написание французских слов без диакритиков выражает тенденцию к универсализации и синтезу языков: stupefiant (фр. stupéfiant ‘изумительный, поразительный’), eglogue (фр. églogue ‘эклога’), menestrel (фр. ménestrel, ‘менестрель’). В ряде случае глобализация достигается с помощью транскрибирования заимствований с использованием орфографической системы английского языка как обладающего более универсальной системой письма. Так, Джолас записывает умляуты с помощью диграфов: troymer (нем. Träumer ‘мечтатель’), haende (нем. Hände ‘кисти рук’). В семантическом отношении возможности раскрытия большего количества коннотативных связей возникают при образовании слова с помощью так называемой межъязыковой контаминации, когда в новообразовании сохраняются следы обоих компонентов, относящихся к разным языкам: larms (фр. larmes ‘слезы’; фр. les + англ. arms ‘оружие’), clirrs (англ. clear ‘очищать, освобождать’; фр. clair ‘ясный’). Употребление окказиональных форм сочетается с интересом к архаическим формам. В тексте «Rôdeur» (‘Бродяга’) поэт использует форму устаревшего второго лица единственного числа Waitest, tremblest, которая, однако, сочетается в тексте не с устаревшим местоимением thou ‘ты’, а с современной формой you. Включение в текст латинских выражений: This dies irea ‘Это день гнева’ позволяет провестипараллель с макаронической поэзией: I mute in rain wind crow darkling Nowhere sto

Скачать электронную версию публикации