On compiling the corpora of bilingual dictionaries.pdf В настоящее время задачи фиксации текстовых материалов и создание на их базе лексикографических описаний для миноритарных языков, многие из которых находятся на грани исчезновения, приобретают особую актуальность. Словари позволят в определенноймере сохранить уходящие языки. В российской лексикографии создание корпуса двуязычных словарей предполагает составление национально-русского и русско-национального. Словарный состав этих словарей не имеет полного совпадения, что определяется, во-первых, целями и задачами, которые решает каждый словарь, во-вторых, лексико-грам-матическими особенностями описываемых языков, их структурно-типологи-ческой характеристикой, во многом определяющей возможности максимально полного отражения лексики описываемых языков в плане соотнесения лексических единиц (ср., например, «Якутско-русский словарь» [1972] и «Русско-якут-ский словарь» [1968]). Национально-русский словарь актуален при наличии коммуникативного статуса языка, письменности, литературы, средств массовой информации и т. п., так как ориентирован на максимальную репрезентацию лексической единицы нацио нального языка во всей полноте, особенно на представление национальной безэквивалентной лексики, а также ее грамматических и функциональных особенностей. Он необходим тем национальным представителям, кто, свободно владея родным языком, недостаточно хорошо знает русский для полноценной коммуникации или чтения литературы на русском. Русско-национальный словарь необходим преимущественно тогда, когда базовым языком при изучении родного становится русский, когда фактически можно говорить о ревитализации родного языка. Именно русско-национальный словарь позволяет через соотнесение с русскими лексическими единицами достаточно полно представить средства родного языка в их функциональном и специфическом многообразии, максимально репрезентируя русскую лексику и предлагая наиболее семантически близкие или тождественные (при наличии) национальные эквиваленты. Современное состояние многих миноритарных языков, обусловленное малой численностью этноса, ограничением сферы использования родного языка или вообще утратой им коммуникативного статуса (что ныне не редкость при массированном влиянии русского языка как средства межнационального общения и «проводника» в мировую культуру), делает задачу создания именно корпусов словарей не только актуальной, но одной из важнейших. Именно словари практически становятся средствами сохранения национального (родного) языка, решая задачу максимальной его репрезентации, причем не только лексического состава, но и в определенной мере грамматики и синтаксиса, представляя всякую лексическую единицу и ее семантическую структуру через привлекаемый контекст, иллюстрируя ее грамматические категориальные признаки и синтаксические (функциональные) возможности. Решение этих задач определяет характеристики двуязычных словарей нового типа. Традиционно словари языков малочисленных этносов создавались по стандарту: словарная статья представляла собой слово с указанием в лучшем случае принадлежности к грамматическому классу (или разряду служебных слов) и его значение (см., например, «Русско-нивхский словарь» [Савельева, Таксами, 1965]; «Русско-калмыцкий словарь» [1964] и др.). Но ценность и таких, составленных путешественниками в конце XVIII - начале XIX в. «словарьчиков» ныне трудно переоценить: это первые фиксации языков инородцев - коренного населения Дальнего Востока и Сибири. Большая часть национально-русских и русско-национальных словарей, особенно созданных в советское время, стремилась зафиксировать и представить преимущественно так называемую социально-значимую лексику, делая акцент на общественно-политической терминологии и общеязыковой лексике с небольшим включением разговорно-просторечных и диалектных единиц, предлагая максимально обобщенную семантическую структуру слова, интерпретацию его смыслового содержания, свойственную жестко кодифицированным языкам и внутриязыковым подсистемам, имеющим самое широкое распространение, например русскому языку. Недостаток такого подхода заключался в явном несоответствии объема преподносимой информации общим знаниям и потребностям носителей языка. Условия жизни и быта в национальных поселках и селах або-ригенов Сибири имели гораздо больше общего с хозяйственной структурой и бытом жителей русских сельских поселений, что определяло близость состава актуальной национальной и русской разговорной, просторечной или диалектной лексики. В современных условиях для русско-национальных словарей, в особенности словарей языков малочисленных этносов, к которым относятся, например, ороки (уйльта), предпочтительнее экстенсивная русская номенклатура, т. е. в словник должно включаться максимальное количество единиц, «покрывающих» все основные коммуникативные потребности, которые определяются актуальностью реалий повседневной жизни независимо от их принадлежности к той или иной языковой подсистеме (общеязыковой, разговорной, просторечной, диалект-ной и пр.) русского языка. Национально-русские словари, на наш взгляд, должны быть ориентированы на включение всех зафиксированных национальных лексем, независимо от частотностиих употребления (cм., например, [Курилов, 2001]) При описании языков различной типологии (например, языка флективного типа и языка агглютинативного типа) структура словарной статьи, организованной по типу «слово - значение», не позволяет во всей полноте представить ни лексический состав языка, ни семантику слова, ни собственно язык как обладающую специфическими особенностями структуру и систему, поскольку языковые средства передачи смыслов попросту не совпадают. Например, эквивалентом русского слова в орокском языке может выступать не только лексическая единица, но и словообразовательный аффикс, суффиксальная частица, синтаксическая конструкция и пр.: ср. рус. отправиться на охоту (охотиться) и орок. ван=да-вури, где ва-‘охотиться, промышлять, добывать’, глаг. суф. -нда реализует значение русского глагола ‘отправиться, пойти (совершить какой-либо действие)’ [Озолиня, 2015, с. 200] ит. п. Значения отсутствующих в большинстве тунгусо-маньч-журских языков предлогов и союзов в достаточной мере могут быть переданы иными средствами, в частности, падежными суффиксами, послелогами, суффиксальнымичастицами ит. п. Несовпадение семантической структуры русского и национального слова часто определяется актуальностью различных факторов для русского человека иаборигена, живущего в естественных природных условиях, например, тунгусыоленеводы выделяют до двух десятков названий оленей (в зависимости от пола ивозраста, а также использования в хозяйстве), тогда как в русском языке можно обнаружить не более трех-четырех эквивалентов. В функции актуализаторов в семантически соотносительных лексических единицах русского и национального языков часто выступают совершенно несходные дифференциальные признаки, например: рус. плы́ ть ‘передвигаться в воде, по воде (актуализатор - по, в воде)’, ср. также перен. плыть по воздуху ит. д.; соответствует и орок. нэнэ=вури ‘передвигаться: плыть, ехать, лететь, идти (актуализатор - передвигаться)’, и глаголы, дифференцирующие передвижение в различных водных пространствах: реке, озере, море, а также определяющие направление движения, например: соло=вури ‘плыть, двигаться вверх против течения реки (на чем-либо - о человеке, крупном животном, звере)’ и хэjэ=вури ‘плыть, двигаться вниз по течению реки (на чемлибо - о человеке, крупном животном, звере и т. п.) (актуализатор - направление движения относительно течения реки)’, а также оннō=ури ‘плыть, плавать в озере, заливе, т. е. в водоеме, где нет течения (о птице, мелком звере и т. п.)’ и пр. Поэтому при оформлении дефиниции каждой лексемы требуется максимально возможная детализация семантики, при необходимости - с привлечением семантических эквивалентов всех лексических подсистем языка. Создание любого двуязычного словаря толкового типа сразу наталкивается на проблему корректной соотносимости лексических единиц в языках типологически различных систем, что подразумевает решение вопросов об их полной или условнойэквивалентностии в грамматическом, и всемантическом плане. Проблема интерпретации семантическойструктуры лексической единицы того или иного языка может быть решена, в первую очередь, на основе квалификации ее грамматического статуса. Это предполагает системность подхода при выделении грамматических классов (частей речи), что возможно исключительно на основе использования одних и тех же универсальных признаков, причем доминирование того или другого определяется типологической характеристикой каждого языка. На материале тунгусо-маньчжурских языков универсальную теорию выделения частей речи предложил Б. В. Болдырев, определив стандартный набор параметров: общеграмматическое значение, лексическое значение, грамматические категориальные признаки и синтаксическая функция всякой лексической единицы [Болдырев, 2007, с. 53-62]. Использование комплекса параметров позволяет определить принадлежность лексемы к грамматическому классу, чтобы максимально точносоотнестиеесэквивалентомдругого языка. Например, для тунгусо-маньчжурских языков интерпретация семантики того или иного слова (при широко распространенной омонимии, обусловленной конверсией как максимально экономичным способом словообразования) невозможна без установления синтаксического статуса лексической единицы, определяющего ее общеграмматическое значение, которое, в свою очередь, связано с лексическим. Ср.: мапа буччини ‘старик умер’ и ‘старикова смерть (букв.: умирание)’: мапа горо энуми буччини ‘старик, долго проболев, умер’ и мапа буччини 3ин орки осилани ‘старикова смерть будеточень тяжелой’ и др. Таким образом, для агглютинативных языков с жестким синтаксическим порядком при определении принадлежности единицы к грамматическому классу доминирующим будет синтаксический параметр (функциональный аспект в предложении, определяющийся позицией слова относительно подлежащего и сказуемого), позволяющий «выявить» общеграмматическое значение (предметность, процессуальность во времени, атрибутивность или адвербиальность), к которому «привязываются» категориальные характеристики (посессивность, число, склонение или спряжение и т. п.). Для языков флективного типа, как, например, русский, доминирующим будет общеграмматическое значение, на которое обычно указывает флексия, отражающая категориальные характеристики (род, число, падеж, спряжение и т. п.), функциональный статус служит в определенных случаях лишь уточняющимпараметром. Разумеется, количество частей речи в языках может не совпадать, они могут отличаться набором и способами выражения морфологических категорий, но выявить эти особенности языка, их специфику поможет только универсальное структурирование грамматической системы. Наличие общеграмматических значений предметности, процессуальности во времени, атрибутивности и адвербиальности делают бесспорным тот факт, что лексических единиц, остающихся за границами имени существительного, глагола, прилагательного и наречия, в языках мира просто не может быть. Практически это означает, что несоотносимых в грамматическом аспекте слов в языках различной типологии нет. Общекатегориальное значение слова в значительной мере облегчает и подбор семантического эквивалента или аналога даже для безэквивалентной лексемы другого языка. Единицы, не обладающие лексическим значением и не способные самостоятельно выступать в функции членов предложения, не являются частями речи и квалифицируются как служебные слова, используемые для связи слов в словосочетании, предложений или их частей, например, так называемые постфиксальные союзные частицы в тунгусо-маньчжурских языках, соответствующие русским противительным или соединительным союзам, являются присловными, оформляя каждое слово, тогда как в русском языке используется один союз. Будучи единицами грамматическими, в языках различной типологии они достаточно специфичны, что тем не менее позволяет их интерпретировать имеющимися в языке сред-ствами, например, русскому союзу и в орокском языке при соединении слов в словосочетании эквивалентна так называемая присловная союзная частица -jā/jо, которая оформляет каждое слово и традиционно пишется через дефис, тогда как в русском языке используется один союз, см.: мапа-jā путтэ-jо ‘отец и сын’; предлог около передается словосочетанием с послелогом дакпаду-/дапкаду-, см.: боjомби мо дапкадуни битчини ‘мой медведь около дерева стоял’ идр. Использование набора универсальных параметров позволяет последовательно описать грамматическую систему языка любой типологии, одновременно сделав ее соотносительной (что особенно важно для сравнительно-сопоставительного языкознания). Разумеется, особенности грамматического строя национального языка в этом случае должны оставаться в зоне максимального семантического соответствия. Например, в орокском языке единицы, традиционно квалифицируемые как активные причастия, функционируют и как причастия-прилагательные, и как причастия-существительные, соответственно они должны оформляться отдельными словарными статьями как омонимы, поскольку их парадигматические характеристики будут различны. В русской традиции формальная граница между словоформами имени и глагола пролегает в области грамматики: слово, обозначающее предмет, склоняется, а слово, обозначающее процесс во времени, спрягается. Путаница в решении вопроса о частях речи в типологически различных языках, на наш взгляд, возникает из-за лексической омонимии (традиционно именуемой в сибирских языках синкретичностью основ) и суффиксальной омонимии - совпадения, например, в тунгусо-маньчжурских языках лично-притяжательных именных и лично-числовых глагольных суффиксов. В тунгусо-маньчжурских языках провести границу между омонимичными формами имени существительного и глагола помогает, как уже упоминалось, синтаксический параметр (функция слова, определяющаяся его местом в предложении, характеризующемся прямым порядком), а также наличие именных возвратно-притяжательных суффиксов, не имеющих в глагольной парадигматике омонимичных аналогов (см. историю так называемых возвратных деепричастий: именно наличие у данных словоформ возвратно-притяжательных суффиксов, оформляющих исключительно имена существительные, всегда вызывало у тунгусоведов сомнения в их частеречной квалификации и, в конце концов, позволило установить принадлежность исходных форм к классу имени существительного, в частности к формам древнего субстантива - утраченного причастия-существительного, что доказал в своем диссертационном исследовании А. М. Певнов [1980, с. 16-21]). Как результат омонимичности лично-числовых глагольных и лично-притя-жательных суффиксов имени существительного при производящей основе - первичной глагольной основе - и функционально-семантических особенностях (посессивные конструкции с этими словоформами семантически эквивалентны соответствующим русским обстоятельственным придаточным) отглагольные имена существительные достаточно долго квалифицировались как «особые глаголы», «особые формы глагола» ит. п. «Отделить» их от глагольных словоформ удалось только по тем основаниям, что они допускали возвратно-притяжательное оформление [Озолиня, 2016, с. 213]. В настоящее время можно утверждать, что и «деепричастия», и «особые глаголы», например, в орокском языке, - это достаточно древние формы отглагольного имени из ныне почти утраченной парадигмы (они последовательно дифференцируются в отношении односубъектности и разносубъектности), функционирующие в составе притяжательных конструкций в функции обстоятельств условия, причины, цели, уступки и др. в структурно простом предложении. Такие обстоятельства вполне эквивалентны русским подчинительным предложениям условия, причины, цели, уступки и др. в составе сложноподчиненного предложения, что и отражает обычно русский перевод. Например, орок. тари нари хурэттэи ңэнэхэни сиромбо ва-буӡӡи (-будду + -и = -буӡӡи) ‘тот человек отправился в лес, чтобы самому убить медведя (букв.: для своего убийства медведя)’ или бу дэптумэри хоӡи-утаппо пакчиралухани ‘когда мы кончили есть, начало темнеть (букв.: после нашего окончанияеды)’ идр. Однако и возвратно-притяжательные формы «деепричастия», и причастиясуществительные, и отглагольные имена сложной семантики являются грамматическими разрядами единиц класса имени существительного и, хотя и обладают определенными, присущими только им особенностями, в словаре должны отражаться в качестве особых форм имени существительного в соответствующих статьях. Собственно имена прилагательные в тунгусо-маньчжурских языках достаточно немногочисленны и вполне соотносительны с русскими прилагательными. В грамматический класс имени прилагательного входят грамматические разряды собственно прилагательных, причастий-прилагательных, порядковых числительных-прилагательных и местоимений-прилагательных указательно-атри-бутивной семантики. Вообще в языках с наличествующей категорией посессивности необходимость обозначения атрибутивной характеристики предмета в до-статочной степени удовлетворялась через притяжательные конструкции, суффиксальные образования атрибутивов представляются избыточными (на их вторичность указывает и немногочисленность словообразовательных суффиксов для прилагательных). В остальном же атрибутивная семантика «покрывалась» немногочисленным классом слов оценочного плана (старый - не старый (=молодой), хороший (=неплохой) - плохой), на основе которых развились вытекающие из обобщенного признака более узкие значения (здоровый - больной, качественный - некачественный и пр.), прилагательными цветообозначения, а также отыменными образованиями, называющими признак по материалу, четко дифференцируя его по таким семантическим характеристикам, как «сделанный из какого-либо материала» и «относящийся к какому-либо материалу», например: нутэ=мэ ‘нефтяной, из нефти’ (нефтяное ) и нутэ=ни ‘нефтяной, относящийся кнефти’ (нефтяная ). Проблемы оформления дефиниции слова связаны с тем, что часто формальная и семантическая структуры, например тунгусо-маньчжурского и русского слов, особенно если говорить о некоторых разрядах числительных-существительных, глагольных словоформахиотглагольных именах, абсолютно несовпадают. Семантическая структура орокского слова почти всегда значительно шире, особенно это касается глагольной лексики и отглагольных образований, и, наоборот, у́же, конкретнее применительно к именам существительным, прилагательным и отыменным образованиям. Поэтому в качестве пояснительного материала, позволяющего максимально точно объяснить то или иное значение национального слова, привлекается не только литературная и разговорная, но часто и русская диалектная лексика, тяготеющая к большей конкретизации, детализации. Например, орок. пуливури (пули=лу=вури)‘начать брести; идти, гуляя’ = рус. ‘побрести, бродить, гулять’, где пули- ‘бродить’, -лу - суффикс начинательности действия, -вури - суффикс формы, эквивалентной русскому инфинитиву; эркэ пулилувури, эркэ ӊэнэлэвури (ңэнэ=лэ=вури)‘едва побрести, потащиться’, ‘пойти медленно’. При этом основное значение основы глагола ңэнэ-‘передвигаться, перемещаться в пространстве’ реализует значения таких русских лексических единиц, как ‘идти, пойти’, ‘отправляться, отправиться’, ‘ехать, поехать’, ‘лететь, полететь’, ‘плыть, поплыть (по морю)’ Аналогично основное значение орок. глагола дау=вури ‘преодолетьчто-либо (реку, горуи т. п.)’ реализуется черезрусские лексические единицы ‘переходить, перейти’, ‘перелетать, перелететь’, ‘переплывать, переплыть’, ‘переправляться, переправиться (через что-либо)’ ипр. Семантика русского слова в словаре может трактоваться способом синонимической подмены, через соотносительные семантические и/или понятийные эквиваленты в орокском языке, а также описательно (при невозможности передачи значения русского слова иными средствами орокского языка). Отражение в русско-национальном словаре полузнаменательных глаголов типа намереваться, заставлять, собираться, позволять (сделать) ит. п. определяет необходимость привлечения в качестве семантических эквивалентов лексических единиц словообразовательных залоговых, модальных и модально-оценочных суффиксов, формирующих производную основу, соответствующую русскому словосочетанию, например: отпра́виться (отпра́вишься, отпра́вятся) передается через присоединение к первичной (непроизводной) основе глагола суффикса -нда ‘отправиться, пойти’: □ отпра́виться на охоту (пойти на охоту, пойти охотиться) вā=нда=вури; собира́ться (собира́ешься, собира́ются) передается через присоединение к первичной (непроизводной) или производной основе глагола суффикса -та ‘намереваться, планировать’: □ собира́ться отправиться на охоту вā=нда=та=вури; заставля́ть (заставля́ешь, заставля́ют) передается через присоединение к глагольной основе суффикса -бун (-вун, -пун, -ун, -в) ‘принуждать’: □ заставлять идти на охоту (охотиться) вā=нда=в=ури (как результат стяжения вā + нда- + ун + вури) идр. При систематизации значений внутри словарной статьи предпочтительнее использовать принцип от общего к частному, т. е. в качестве первого лексического эквивалента предлагается слово более общей семантики, уже за ним следуют относительные синонимы с обязательным помещением перед каждым словом в скобках семантического дифференциала, например: пали́ть1(пали́шь, паля́т) 1) ‘опаливать, обрабатывать огнем - выжигая шерсть, волосы’ қамучивури (қамучи-); 2) ‘выжигать огнем - траву’ дэгдэлэвури (дэгдэлэ-); 3)‘обдавать жаром, зноем - о солнце’ суналавури (сунала-); пали́ть2(пали́шь, паля́т) 1) ‘непрерывно стрелять - из ружья, винтовки’ мевчанавури (мевчана-); 2) ‘стрелять из огнестрельного оружия залпами’ мевчалавури (мевчала-) и др. Условность семантической эквивалентности лексических и синтаксических единиц типологически не сходных языков обусловила введение буквальных переводов как при национальных лексемах, так и при подаче иллюстративного материала, хотя в определенной степени это «отяжеляет» словарную статью. В грамматических и синтаксических описаниях сибирских языков в подобных случаях широко используется глоссирование, но в словаре оно в силу объективных причин применено быть не может, поэтому обычно в круглых скобках через помету букв. вводится дословный перевод. Например, название месяцев в орокском языке носит исключительно ассоциативный характер и не столько соотносится с определенным временным промежутком в 28 или 30-31 день, условно «замкнутым» на лунный календарь, сколько с сезонными природными проявлениями, т. е. буквальный перевод подчеркивает условный характер предлагаемого орокского эквивалента например: сентябрь, -я, м. дā(и) сирокку бēни (букв.: ‘месяц спаривания диких оленей’, см.: сирокку ‘спаривание оленей’); октябрь, -я, м. бэjэл бēни (букв.: ‘месяц некрепкого, «молодого» льда’, см.: бэjэл ‘первыйнекрепкий лед’); ноябрь, -я, м. путтакку бēни (букв.: ‘месяц силков’, см.: путтакку ‘ловушки давящего типа, «силки»’) идр. Семантика национального слова формируется и как результат лингвистических трансформаций (например, расширение или сужение значения, перенос значения под воздействием семантической структуры русского слова и др.), и как результат воздействия экстралингвистических факторов (появление новых реалий действительности, требующих своего наименования в языке, что определяет необходимость приспособления уже известных слов родного языка, соотносимых с новой реалией, предметом, процессом, качеством, по каким-либо параметрам или же в результате формирования у носителей языка неких ассоциативных связей), например: включа́ть (включа́ешь, включа́ют) 1) ‘об электрическом свете’ дэгдэлэ вури (дэгдэлэ-) [< дэγдэ-вури ‘гореть, жечь’]; 2) ‘об электрических приборах - телевизоре, стиральной машине, холодильнике и пр.’ бабгалавури (бабгала-) [< бабгалавури ‘втыкать, вонзать’]; выключа́ть (выключа́ешь, выключа́ют) 1) ‘об электрическом свете’ гу пувури (гупу-) [< гупувури ‘тушить (огонь, пожар)’]; 2) ‘об электрических приборах - телевизоре, стиральной машине, холодильнике и пр.’; тупулли вури (тупулли-) [< тупулливури ‘выдергивать (что-то воткнутое)’] идр. Посколькусемантическая составляющая не можетдатьполного представления о возможностях лексической единицы в речи, функционально-грамматический аспект остается как бы за рамками словарей с традиционной микроструктурой. В современных русско-национальных словарях, на наш взгляд, наряду с семантической, обязательно должна быть представлена и грамматическая, и функциональная составляющие, т. е. вводятся контексты, иллюстрирующие грамматические и синтаксические (функциональные) возможностислова. Таковы основные проблемы, возникающие при создании лексикографических описаний миноритарных языков различной типологии, и предлагаемые стратегии решения, которые позволят максимально точно репрезентировать лексику каждого языка. Приложение Примеры оформлениясловарныхстатей «Русско-орокского словаря» Структура словарной статьи предполагает использование стандарта: заголовочное слово - дефиниция (= семантический эквивалент) - иллюстрация. Заго-ловочное слово предлагается с грамматическим стандартом, репрезентирующим место слова в системе частей речи и отражающим его основные категориальные характеристикив русскомязыке, многосложные слова предлагаются с ударением. В конце словарной статьи под особыми символами помещаются нестандартные грамматические формы (числа, падежа и пр.), а также устойчивые словосочетания фразеологического типа. При возможности в квадратных скобках помещается справочный материал этимологического и семантического содержания. Иллюстративный материал предполагает привлечение контекстов, в которых реализуются, при наличии словоизменительных категорий, различные формы слова (падежные, числовые, наклонений и т. п.), предпочтительнее - в той или иной мереподтверждающие его семантику. - В - В (во), предлог. 1) (о направлении движения - вдоль) передается суффиксом направительно-дательного падежа -таи, -тэи: старики отправились в лес искать своего медведя ‘сагӡисал пурэттэj нэнэγэти боjомбори гэлэбуддōри’; потом тот богатырь в дом вошел ‘чōччери тари манга дукутаj ихэни’; поехали мы с отцом далеко в горы, в верховье реки Вал ‘бу амимуна нэннепу ӡин гороло хурэлтэj, соломōри Валу уннени’; убитые ими красные волки в воду падают ‘ваха ӡаргулинучи муттэи туккичи’; 2) (о направлении действия) передается суффиксом продольного падежа -ки (-кки)  -ке (-кке): она положила деньги в карман ‘нōни гумаскалба карманукки гидалахани’; Мокчу, к месту около двери подойдя, в дырку смотрел ‘Мокчу килтами аптуγатчи гида санаки итэчихэни’; вдруг наконечник стрелы попал в колено Мокчу ‘чомӡикы тадда чипамӡи намгухани-тани Мокчу пэнэккини’; тот мальчик, выпрыгнув в дымовое отверстие, в лес убежал ‘тари путтэ чоккоки поччоγоччи пурэттэj тутахани’; 3) (о местонахождении) передается суффиксом местного I падежа -ду ~ (при возвр.-притяжат. склон.) -ӡи: осенью в лесу очень шумно (оживленно) ‘боло пурэнду бивукки ӡин хауниули’; в этой реке осенью бывает очень много рыбы ‘ча униду боло ӡин бāра(н) сундата бивуки’; в устье реки построили себе шалаш ‘ун’а дэрэндуни аундавдōри андучичи’; старуха увидела, что старик в своей лодке сидит (букв.: увидела сидение старика в своей лодке)‘мама итэхэни мапа угда3и тэхэмбэни’; 4) (о направлении движения вообще) передается суффиксом местного II па-дежа -ла ~ -лэ: младший сын отправился в местность Тэккэ, взяв одну нарту богатства ‘нэвдумэ путтэни геда ирруна ӡаққа, хоримба улаба олбими нэнэхэни Тэккэлэ’; 5) (о пространстве - внутри) передается послелогом дōду-с притяжат. афф.: в доме сидела одна старуха ‘дуку дōдуни гēда мама биччини’; в шкафу есть посуда ‘шкафу (искапу) дōдуни аллукул, часикалбитти’; 6) (о времени) передается суффиксом местного I падежа -ду или суффиксом местного II падежа -ла: в будущем месяце у тебя родится ребенок ‘готти бēду си путтэси балӡиллини’; в такое время мы с отцом поехали на охоту ‘ча эрунду бу амимуна нэннēпу гобдондомори’; когда-то давно в месяце ноябре два брата из рода Гетта пошли ставить силки на зверя ‘халāн-да боло путта белани нэвмунэсэл Гетта путтатчиндамаринэнэγэчи’; 7) (о надетой одежде, обуви) передается суффиксом обладания -лу: зимой все дети ходят в валенках ‘тувэду пурил типалин утталу бивукил’; та его девушка была в красивом платье ‘ча паталаңңōни улиңгаӡи ул’бахуллу битчи(н)и’; 8) (о движении - по направлению к чему-либо) передается послелогом бāрус притяжат. афф.: богатыри в это село отправились ‘мангасал ча гасамба бāруни нэнэγэчи’; вдруг медведь встал на задние лапы и пошел в сторону нашей палатки ‘чотчибоjо(н) илихани хамари бэгӡиӡи, чотчинэнэхэни бу палаткапу баруни’;  вы́ стрелить в кого-либо передается суффиксом вин. п. -ва (-во/-вэ)  -(м)ба (-бо/-бэ)  -па (-пэ); у отца ружье было наготове, он прицелился и выстрелил в медведя ‘аминдуве мевча битчини бэлэj, нони чокоригатчи мевчалахани боjо-мбо’; тогда старик выстрелил в богатыря ‘чомила мапа мэргэмбэ мевчалаханитани’;  взя́ть в жёны (жениться на ком-либо) гаури (gа-), асиӡи gаури (gа-), асúқал’аури (асúқал’а-), мамануллавури (мамаңулла-); та женщина сказала: «Не старайся, этот человек тебя в жёны не возьмет (на тебе не женится)!»‘тари эктэ уччини: «Эӡӡе маңдута, эри нари синӡи элливи асилата!»’; Гэвхэту дочь царя в жёны взял ‘Гэвхэту эдэ паталаңуни асиӡи гаччини-тани’; один из богатырей взял в жёны дочь главы города ‘гедадума мэргэ экину паталаңңони гаччини’; поднявший тот камень возьмет в жёны дочь главы гороад ‘чā 3ōлло эврихэни экину паталаннōни гāллини’. Ва́жно, нареч. 1) (с важным видом) тэддэ; шаманка важно сказала старику ‘эктэ сāма(н) мапатаj тэддэ учини’; старик важно спросил: «Кто ты: человек ли или вправду медведь?» ‘мапа тэддэ панучини: «Си хаиси, нариси-jу, тэддэ бōjоси jу?»’; старуха важно уселась на малу (почетном месте в жилище)‘мама малуду тэддэ тэхэни-тэни’; наш начальник важно шёл по улице ‘ӡангенупу бōккē тэддэ нэнэхэни’; 2) (в предикативной функции - иметь значение) киγэргэ; все это было очень важно ‘ҳаj-да чипāли ӡин киγэргэ биччин(и)’; ну, важно лечить туберкулез, а то умрешь (букв.: для своего неумирания)‘гэ, с’экс’эннē оқтивури киγиргэ эбуӡӡи булдэ’. Вари́ть (варю́ , ва́ришь) 1) олоури (олō-)  улэури (улэ-); мама варит суп ‘би энимби олōсини силлэ’; чье мясо (мясо какого животного) ты вчера варила? ‘ҳаjда улиссэнуни си чинē олоγоси-jу?’; те люди, если убьют дикого оленя, будут варить мясо (букв.: дикого оленя убив) ‘тари нарисал сиромбō вāписса улиссэнуни ололлоти’; жена его постоянно рыбу варила (букв.: постоянно варящая рыбу была)‘мамануни сундатта чи олōвки биччини-да’; тот черт своей жене говорит: «На! Вари!» ‘амбануни аситакки унӡини: «Ма! Улосу!»’; старик женщине сказал: «Что он тебе даст, ты не вари!» (букв.: при условии его давания тебе чего-то, ты не будешь варить)‘мапа ча эктэтэj уччини: «Хаjва-да ситтэj нōни буγутэни эсилэсуулэ!»’; 2) (вообще готовить) астāури (астā-); старшая сестра еду стала варить ‘эjγэнидэпē асталухани’; 3) (в котле) энурэӡивури (энурэӡи-); ну, тот черт взял котел, огня не стал разводить в очаге и начал варить чьи-то мозги ‘гэ, тари амба(н) энуккэ дāпаγаччи, таввā эми-дэ иванда хаj-да идэвэни энурэӡиллини-тани’; вы свою оленину в котле варите! ‘ула улиссэнури энурэну(в)су!’; 4) (кипятить, отваривать в кипящей воде) поссолúвури (поссолú-); та шаманка варила чай ‘ча сама эктэ чаjва поссолихани’; та женщина рыбу варила, чай кипятила ‘тариэктэ сундаттā поссолихани, чаjва поссолихани’.

Скачать электронную версию публикации