Sound iconic words in folklore for children (in Finno-Ugric languages).pdf 1. Изобразительнаялексика и детский фольклор Изобразительными (а также подражательными, имитативными и т. д.) называют слова, имеющие в своей основе непроизвольную, мотивированную связь между звуковым обликом слова и полагаемыми в основу номинации признаками денотата [Воронин, 1982]. Можно сказать, что эти слова представляют собой языковые освоения звуковых, зрительных, двигательных и других признаков внеязыковых явлений. В широком понимании к изобразительной лексике относят слова таких традиционно выделяемых групп, как звукоподражания, междометия, идеофоны, детские слова, подзывы для животных, элементы зауми, а также про изводные от таких слов; все эти группы выделяются на различных основаниях, а потомумогут значительно пересекаться. Мотивированность определяет более непосредственную связь изобразительного слова с денотатом, что обеспечивает большую точность и конкретность передачи образа, а также повышенную экспрессивность. Выбор говорящим изобразительного слова вместо нейтрального предполагает субъективную, эмоциональную оценку предмета речи. Таким образом усиливается эффект воздействия на адресата. По-видимому, именно этими особенностями определяется широкое употребление таких слов вфольклорных текстахразныхжанров [Иванов, 2016]. В данной статье речь пойдет об особенностях использования изобразительной лексикив малых формах детского фольклора. В узком смысле детский фольклор включает в себя собственно фольклор детей (традиция Г. С. Виноградова). Это тексты детского репертуара (считалки, дразнилки, заклички и др.), которые создают сами дети, играя или подражая взрослым. К детскому фольклору в широком смысле (традиция О. И. Капица) относятся, кроме того, произведения, созданные взрослыми специально для детей (колыбельные, пестушки, потешки и др.). Эту категорию называют также материнским фольклоромили поэзией пестования. Классическими работами по русскому детскому фольклору стали исследования Г. С. Виноградова, О. И. Капица, М. Н. Мельникова, С. М. Лойтер и др. Достаточно разработанной эта тема оказывается и для финно-угорских языков: существуют как сборники текстов, так и специальные исследования. При этом, хотя исследователи не могут не обращать внимания на обилие изобразительной лексики в детском фольклоре, работы на эту тему оказываются сравнительно редки. «Словозвуки» русского детского фольклора рассматривает С. М. Лойтер, отмечая, что ранее они специально не исследовались [Лойтер, 2001, с. 69-82]. На финноугорском материале этот вопрос затрагивается в работах А. Н. Петуховой [Петухова, 2002, с. 95-107] иМ. В. Кумаевой ([Кумаева, 2012]) и др.). Существует еще некоторое количество работ, в которых детский фольклор составляет лишь малую часть материала. В данной статье мы ограничимся рассмотрением материнского фольклора (фольклора для детей): колыбельных песен, пестушек и потешек. Материалом для исследования послужили тексты из фольклорных сборников и специальных работ, атакжеполевые записи автора. 2. Припевные слова колыбельных песен Композиция колыбельных песен выстраивается в соответствии с их основным назначением - успокоить ребенка и помочь ему заснуть. В связи с этим зачины колыбельных песен часто содержат призыв ребенка ко сну, который выражается побудительной формой глагола «спать» (1)-(3). В зачинах также часто используются особые припевные1 словатипа рус. баю-бай (4)-(6)2. (1) Удм. Изь, изь, нуные, / Зарни бугоре… 3 [Долганова, 1981] ‘Спи, спи, дитя мое / Золотойклубочекмой…’4 1 Название «припевные» в данном случае закреплено традицией и оправдано тем, что эти слова могутповторятьсявпесне вкачестве рефрена [Рочев, 1974; Таракина, 1971]. 2 Припевные, изобразительные и т. п. слова выделяются в примерах полужирным шрифтом. 3 Начальнаяформула многихколыбельных песен. 4 Здесь и далее переводы даются по источнику. (2) Коми.-п. Кага, баб5 , кага, баб, / Бокат каб, бокат каб. / Кага, узь, кага, узь. / Локтас сюзь, локтас сюзь [Голева, 2015, с. 45]. ‘Дитя, спи, дитя, спи, / Рядом колодка, рядом колодка. / Дитя, спи, дитя, спи. / Прилетит сова, прилетит сова.’ (3) Мокш. Удок, удок, иднязе, / Удок, мазы панчфкяй… [Таракина, 1978, с. 40] ‘Засни, засни, дитя, / Засни, красивыйцветочек…’ (4) Коми-з. Руй, руй, баю, бай, / Бабӧ тэнӧ качайтӧ… [Кузнецова, 2013, с. 117] ‘Руй, руй, баю, бай, / Бабушка тебя качает…’ (5) Мокш. Тютю-баю, иднязе, / Шумбра-пара лефкскязе [Таракина, 1978, с. 32]. ‘Тютю-баю, дитятко, / Здоровая мояпташечка.’ (6) Эрз. Утю-балю, эйдякай, / Целю-балю, цёрынем! [Там же, с. 47] ‘Баю-баю, мое дитя, / Баю-баю, мой сыночек!’ Подобные припевные слова тоже фактически воспринимаются как призыв ребенка ко сну. Пропеваясь отдельно, вне песни, они составляют особые колыбельные напевы6: например, строка рус. Баю-баю-баю-бай! пропевается потенциально неограниченное число раз. В самом простом случае подобные напевы представляют собой пение без слов - повторение одних и тех же слогов7 или гласных звуков8. В качестве зачинов и рефренов колыбельных песен могут использоваться в том числе итакие бессловесныенапевы (7)-(9): (7) Удм. Ӧ-ӧ-ӧ, нуные, / Кӧкы сюры палэзьпу, / Конгыроед - эмезьпу [Долгано ва, 1981, с. 30]. ‘О-о-о, дитямое, / О́цеп9 колыбелирябиновый / Акрючокмалиновый.’ (8) Мар.г.10 Ӓ-ӓ-ӓ, ӓ-ӓ-ӓ / Изи Маша пӓпӓлтӓ… ‘Баю, баю, баю, бай, / Маленькая Маша спит…’11 (9) Мар.л. О-о-о-о-о, / Изи Олюк папалта, / Тылзе лектеш пыл шеҥгеч, / папалта изи межнеч! / О-о-о!.. [Петухова, 2006, с. 122] ‘О-о-о-о-о, / Маленькая Оленька спит, / Месяц выходит из-за туч, / Спит моя маленькая! / О-о-о!..’ Функцию призыва ко сну припевные слова могут сохранять и вне колыбельных песен/напевов, ср. рус. баю-бай и производные от него в обращениях к ре 5 Баб - повелительное наклонение от глагола бабны ‘спать’, который используется только в разговоре с маленькими детьми. Узь - повелительное наклонение от узьны - нейтрального глагола со значением ‘спать’. Ср. то же в удм.: изьыны нейтр. ‘спать’ (удм. бес. узьыны), бабыны детск. ‘спать’. Специальные детские глаголы со значением ‘спать’ имеются во многих финно-угорскихязыках; о некоторыхиз них речь пойдетдалее. 6 Некоторые исследователи рассматривают подобные напевы как особую группу колыбельных песен, см. [Петухова, 2002]. 7 Повторение слогов часто имеет место в песенных припевах вообще: ср. рус. ля-ля-ля, лай-лай ит. п. Это своегородавокализ, ср. англ. solfege syllables. 8 Часто (хотя и не всегда) пропевается гласный, тяготеющий к среднему ряду, среднему подъему (вт. ч. в случаях, когда подобный гласный отсутствует в основном фонетическом инвентаре языка). Иногда пропеваются прикрытые слоги (йа-йа-йа), реже - тянутся согласныезвуки (ш-ш-ш). 9 О́цеп - деревянныйшест, на который подвешивают колыбель. 10 Здесь и далее материалы по горномарийскому языку взяты из полевых материалов автора, зап. вс. Кузнецово Горномарийского района Республики МарийЭл, 2016 г. 11 Фрагмент колыбельной песни, зап. отО. С. Микряковой, 1968 г. р. бенку: Пора баю-бай, Пойдём баиньки ит. п. Часто такие слова баюканья ребенка прочно закрепляются в языке, вступают в синтаксические и словообразовательные связи: например, глаголы рус. баюкать, байкать ‘склонять ребенка ко сну’ определенно производны от баю-бай12. Само припевное слово баю-бай этимологически восходит к полнозначному слову - глаголу баять ‘говорить’ [Фасмер, 1986, т. 1]. В то же время в финно-угорских языках в функции призыва ко сну могут использоваться и такие слова, которые не имеют этимологии в обычном смысле, - а именно слова, воспринятые из бессловесных напевов. Ср., например, удм. бес.13 Айда ӧ-ӧ-ӧ каром! ‘Давай спать будем!’ (обращение к ребенку) и припевное слово в (7). В горномарийском языке подобное слово (ср. (8)) даже получает падежное оформление (показатель аккузатива): Айда ӓ-ӓ-ӓ=м(ACC) ӹштэнӓ! ‘Давай спать будем!’ От бессловесных напевов происходят, по-видимому, такие слова баюканья коми языков, как коми-п. ӧва, ӧввӧ, коми-з. ӧввӧ14 (10). В [КЭСКЯ, 1970, с. 104] коми-з. ӧввӧ соотнесено с удм. «припевом колыбельной песни» ӧ-ӧ-ӧ (ср. (7)), но такой припев встречается ив коми языках (11). (10) Коми-п. (кочев.) Ӧва, ӧва, кага, / Ӧва, ӧва, зарин [Голева, 2015, с. 53]. ‘Эва, эва, дитя, / Эва, эва, золотце.’ (11) Коми-п. Ӧ-ӧ-ӧ-ӧ-ӧ, кагаӧ, / Узьӧ менам учӧтӧ [Там же, с. 52]. ‘Э-э-э-э-э, дитя мое, / Спитмоймаленький.’ В некотором смысле «промежуточными» являются припевы из примеров (12), (13): формы ӧу-ӧ, ӧу-вӧ можно рассматривать как переходные между бессловесными напевами вроде ӧ-ӧ-ӧ и оформившимися припевными словами вроде ӧва, ӧввӧ. Наличие таких «промежуточных» форм можно считать аргументом в пользу происхождения припевных слов ӧва, ӧввӧ из бессловесных напевов. Однако справедливости ради следует заметить, что формы ӧу-ӧ, ӧу-вӧ могли появиться в результате ослабления или утраты звука в в словах ӧва, ӧввӧ в «эловых» и «вэовых» диалектах коми-пермяцкого языка15. Но при этом в примере (10) из кочевского диалекта («эловый» тип) звук в в припевном слове не утрачивается в позиции между гласными, хотя по общему правилу может употребляться только в начале слова; т. е. припевное слово в данном случае нарушает общую закономерность, что характернодляизобразительной лексикивообще. (12) Коми-п. (кочев.) Ӧу-ӧ, ӧу-ӧ, / Ӧшын саяс ой локтӧ [Там же, с. 57]. ‘Эу-э, эу-э, / За окном ночь наступает.’ 12 С помощью суффикса -ка-регулярно образуются глаголы от междометий и звуко-подражаний: ср. ойкать < ой, огокать < ого, дзинькать < дзинь ит. п., так же баюкать < баю, байкать < бай. 13 Здесь и далее материалы по языку бесермян (бесермянскому наречию удмуртского языка) взяты из полевых материалов автора, зап. вд. Шамардан Юкаменского района Удмуртской Республики, 2011-2017 гг. 14 Связывать припевные слова ӧва, ӧввӧ с коми-п. и коми.-з. ӧвны ‘успокоить, унять, угомонить’ невозможно по фонетическим соображениям. 15 Диалекты коми языков делятся на типы по употреблению и распределению звуков л и в, а также передаче общепермского *l. Среди коми-пермяцких диалектов выделяют «вэовые» (твердый л отсутствует, вместо него выступает в), «безвэовые» (в в основном заменяется на л и теряет фонематичность) и «эловые» (сохраняется л на месте *l, в вы-ступает в основном в начале слова). Кочевский диалект (10), (12) относится к «эловому» типу, нижнеиньвенский (13) - к «вэовому»; диалекты этих типов характеризуются ослаблением или утратой в в определенных позициях [Баталова, 1975]. (13) Коми-п. (нижнеиньв.) Ӧу-вӧ, ӧу-вӧ, / Менам кагаыс бабӧ [Голева, 2015, с. 64]. ‘Эу-вэ, эу-вэ, / Мое дитя спит.’ Слова баюканья фиксируются в словарях в качестве специальных детских междометий, а значит, должны рассматриваться как составляющая изобразительной лексики. Изобразительная лексика может не только пополняться за счет припевных слов, но и служить их источником. Т. А. Молданова указывает, что припевные слова тьой-тьой и рӑпс-рӑпс в примере (14) имеют звукоизобразительный характер и выражают образы действий, производимых с люлькой: тьой-тьой связывается со значением ‘покачивать’, рӑпс-рӑпс - со значением ‘потряхивать’ [Молданова, 2008, с. 24]. (14) Ханты16 (казым.) Тёй-тёй, рапс-рапс / Пухием энма. / Тёй-тёй, рапсрапс / Щущием энма [Там же, с. 29]. ‘Тёй-тёй, рапс-рапс / Сыночек, расти. / Тёй-тёй, рапс-рапс / Младенец мой, расти.’ Действительно, тьойиты в казымском диалекте имеет значения ‘висеть (на подвесе)’ и ‘раскачиваться’ (о предметах на подвесе) [Соловар, 2014], рӑпсы-ты - ‘подергивать (о люльке)’17. В тегинском диалекте (близком к казымскому) тьойиты также значит ‘висеть’ и ‘(самопроизвольно) раскачиваться’, ср. онтəп тьойийəԓ ‘люлька висит/раскачивается’; рӑпсемəты может употребляться в значении ‘раскачиваться’ по отношению к люльке (онтəп рӑпсемəԓ ‘люлька раскачивается’), еслипри этом ее кто-то специально раскачал18. Колыбельные песни традиционно сопровождали укачивание ребенка в колыбели, с чем и связано появление в роли зачинов слов, производных от корней со значением ‘качать’ ит. п. В русских зачинах кач-кач, качи́-качи́ используется собственно корень кач- (15). В эрзянском примере (16) зачин связан с nuŕćems, nuŕśems ‘качать(ся), раскачивать(ся)’ [Паасонен, 1994, т. 3]. (15) Рус. А качи́ , качи́ , качи́ , / Прилетели к нам грачи… [Аникин, 1957, с. 201] (16) Эрз. Нурть-нурть, / Эрясть атят-бабат… [Таракина, 1978, с. 56] ‘Кач-кач, / Жили старик со старухой…’ Само название колыбель в русском языке связано со словом колыбать ‘качать’, которое, в свою очередь, родственно колебать и, возможно, колыхать [Фасмер, 1986, т. 2]; ср. диал. колыхалка, колыска ‘колыбель’ [СРНГ, 1981]. Cо значением ‘качать’ связаны и другие русские названия колыбели: зыбка от зыбить ‘качать, колыхать’, качка непосредственно от качать. В финно-угорских языках название колыбели также может быть связано со значением ‘качать’: мокш. нюрям < нюрямс ‘качаться, колыхаться’ [МРС, 1998], удм. лэчкет < лэчканы ‘качаться’ [УРС, 2008], коми-п. гыччан ~ гыччöтны ‘качать, баюкать’ [КПРС, 1985]. 16 Здесь и далее написание и перевод текстов на языке ханты даются по источнику. В тексте статьи мы используем актуальную орфографию языка ханты, принятую, напри-мер, в [Соловар, 2014]. 17 Автор благодарит д-ра филол. наук В. Н. Соловар за ценные замечания относительно истолкования хантыйского материала. 18 Автор благодарит канд. филол. наук Е. В. Кашкина за предоставленные полевые материалы (с. Теги Березовского района Ханты-Мансийского АО, 2010, 2016 гг.). См. на эту темутакже [Шапиро, 2010]. Еще одно русское название для колыбели - люлька - связано с глаголами люлькать ‘убаюкивать’, лелеять ‘заботиться’, корень которых, судя по соответствиям в других языках, первоначально имел значение ‘качать, колыхать’19; с тем же корнем связан колыбельный зачин люли, люлю, люлюшки (17) [Фасмер, 1986, т. 2, с. 479, 545-546]. (17) Рус. Люли, люли, мою милую! / Люли, люли, мою хорошую! / Люли, люли, мою пригожую! / Баю, баю, покачаю / Дитя миленькую, / Дитя крошечную! [Аникин, 1957, с. 198] На прежнее значение ‘качать’ припевного слова люли в примере (17) косвенно указывает винительный падеж (мою милую ит. п.), характерный для прямого объекта и не характерный для обращения, а также параллель в виде слова покачаю. Сложно сказать, произведено ли название люлька непосредственно от припевного слова в русском языке, но подобный пример нам определенно дает эрзянский язык: балю детск. ‘люлька’ очевидно от традиционного зачина колыбельных песен балю-балю, ср. (6), который в словаре фиксируется как детское междометие [ЭРС, 1993]; ср. также коми-з. ӧввӧ диал. ‘колыбель’ из припевного слова ӧввӧ [КРС, 2000]. С традиционным зачином русских колыбельных песен баю-бай можно с уверенностью связать глаголы баюкать, байкать ‘склонять ребенка ко сну’. От припевных слов, по-видимому, производны эрз. балямс (разг.) ‘спать’, бувамс ‘ложиться спать’ (18), мокш. бавамс, баямс ‘ложиться спать’ [ЭРС, 1993; МРС, 1998]; коми-з. ӧввӧдны ‘баюкать; укачивать’ [КРС, 2000]; коми-п. ӧвйӧтны ‘баюкать’ [КПРС, 1985]; коми-з. руйкӧдны, баййӧдлыны ‘петь колыбельную песню’ [Рочев, 1974, с. 8]. (18) Эрз. А, баву, баву, баву, / Вишка цёрам бувазо, / Вишка какам мидезэ! [Таракина, 1978, с. 30] ‘А, баву, баву, баву, / Маленький сынок мой пусть заснет, / Маленькая крошка пусть уснет!’ Этимологию таких припевных слов мордовских языков, как баю (5), балю (6), баву (18), установить непросто. Однако можно заметить, что баю хорошо соотносится с рус. баю (баю-бай), балю - с тат. бəлли (əлли-бəлли, бəлли-бəй ‘баю-бай’), т. е. здесь можно предполагать заимствование; баву ср. с удм. баб-баб ‘баю-бай’ (удм. бабыны детск. ‘спать’, коми-з. икоми-п. бабны детск. ‘спать’). Употребительные припевные слова, используемые в зачинах и рефренах многих колыбельных песен, необходимо фиксировать в словарях, как это делается иногда для припевных слов вообще20. Кроме того, есть основания включать данную группу слов в состав изобразительной лексики. Как мы видели, пополнение этой группы происходит за счет «затягивания» в нее как изобразительных, так и неизобразительных корней, в том числе, возможно, заимствований. Пополнение может происходить также «извне» - за счет освоения внеязыковых звучаний: таковы зачины, происходящие от бессловесных колыбельных напевов. Такие способыпополнения характерныдля различных групп изобразительных слов. 19 Этимология предполагает для этих слов звукоизобразительное происхождение [Фас-мер, 1986, т. 2]. При сопоставлениях здесь нужно учитывать, что на современном этапе сложно бывает различить значения ‘качать, укачивать (ребенка)’ и ‘баюкать, склонять ко сну’. Например, для нем. lullen фиксируются оба эти значения, для англ. lull, польск. lulać - только ‘баюкать’, для сербохорв. ле́љати - ‘качать, болтать’. 20 Слова песенных припевов фиксируются, например, в «Словаре русских народных говоров». Также следует отметить опыт создания А. Г. Ивановым словника припевных слов на материале песен северных удмуртов [Иванов, 1996]. Прежнее значение корней, вовлеченных в группу колыбельных припевов, часто оказывается стерто и не осознается носителями языка. Припевные слова переосмысляются как слова баюканья, склоняющие ребенка ко сну, и в этой функции могут закрепляться в языке. Таким образом, они пополняют группу детских междометий-призывов и детских слов, обозначающих ситуации, которые, в свою очередь, относятся к изобразительной лексике21. Наконец, припевные слова вовлечены в словообразовательные процессы и служат основами для образования существительных - названий колыбели, глаголов со значением ‘спать’, ‘баюкать’, ‘укачивать’, ‘петь колыбельную’ ит. п. Дериваты припевных слов, с одной стороны, живут в языке собственной жизнью, независимо от текстов колыбельных песен. С другой стороны, без обращения к этим текстам невозможно их правильное толкование и определение их места в языке. 3. Изобразительные слова в пестушках и потешках Если колыбельные песни служат для баюканья ребенка, склоняют его ко сну, то пестушки и потешки, наоборот, призваны поддерживать бодрствование. Это небольшие по объему тексты, сопровождающие несложные упражнения. Упражнения направлены на физическое развитие ребенка, а сопутствующие тексты отвечаютзаэмоциональное состояние. Понимание того, что такое «пестушки» и «потешки», у разных авторов может несколько различаться; тексты одного и того же типа в разных работах оказываются то в одной, то в другой категории. В нашем понимании пестушки сопровождают действия и движения ребенка (например, потягивания) в первые месяцы жизни, а также упражнения на развитие крупной моторики и осязания; потешки сопутствуют упражнениям и играм, способствующим развитию мелкой мотори-ки (пальчиковые игры и т. п.). Название «пестушки» происходит от рус. пестун ‘воспитатель’, пестовать ‘нянчить; любовно воспитывать’. В народной педагогике различаются разные виды пестования, им соответствуют разные виды пестушек. Каждый вид характеризуется специфической изобразительной лексикой, а также особенностями в использовании общеупотребительных изобразительных слов. Действия, связанные с поглаживанием ребенка, потягиванием конечностей ит. п., иногда называют собственно пестованием (т. е. пестованием в узком смысле). В горномарийском языке с данным видом пестования связано специфическое изобразительное слово кусь-кусь (19), ср. кусь-кусь ӹштӓш ‘поглаживать по животу’, букв. ‘кусь-кусь делать’; ср. такжемар.л. кус-кус (20). (19) Мар.г. Кусь-кусь-кусь, / Шӹльӹ пӹрцӹ кыт, / Шӓдӓнгӹ пӹрцӹ тореш. ‘Кусь-кусь-кусь, / В длину овсяного зерна, / В ширину пшеничного зерна.’ (Приговаривают при поглаживании ребенка по животу, обычно при пробуждении, потягивании.)22 (20) Мар.л. Кус-кус-кус-с, / Йогыжо йол мучашке, / Пиалже вуй мучашке [Пе тухова, 2006, с. 124]. ‘Кус-кус-кус-с, / Лень кногам, / Счастьек голове.’ 21 Это слова, которые употребляют взрослые в разговоре с детьми для обозначения необходимости, а дети - для выражения желания сделать что-либо. В этой группе встре-чаются подражания детской лепетной речи, ср. удм. бес. мам-мам ‘кушать’, нёнь-нёнь ‘сосать грудь’, подражания различным звукам, ср. удм. бес. буль-буль ‘мыться’, мар.г. тьыпи-тьопи ‘идтиножками, топ-топ’. 22 Зап. от О. С. Микряковой, 1968 г. р. Сходный по форме зачин бесермянского текста (21) ассоциируется у некоторых носителей со словом удм. бес. кузь ‘длинный, высокий’ и, таким образом, воспринимается как установка на хороший рост ребенка. Однако другие носители настаивают на варианте зачина кусь-кусь-кусь и не связывают его напрямую со словом кузь ‘длинный, высокий’; в этом случаеесть основания видеть здесьтот же специфический зачин, что ивмарийских текстах (19), (20). (21) Удм. бес. Кузь, кузь, кузь, кузь, / Ыродэз мед кошкоз, / Десез мед лыктоз. (Пичи пиняллёсты сайкем бераз гадисеныз пыд пумозяз лапаен гладить карылӥзы, кузь-кузь мед лу шуса.) ‘Высокий, высокий, высокий, высокий, / Плохое чтоб ушло, / Хорошее чтоб пришло. (Маленьких детей после пробуждения гладили ладонью от груди до пальчиков ног, чтобы росли большими-большими.)’23 Другой вид пестования - подбрасывание ребенка на коленях или на руках - в русском языке имеет название тютюшканье, что связано с традиционным зачином соответствующих пестушек (22). (22) Рус. Тю́ шки-тютю́ шки, / На горе пичужки, / Там Ванюшка был, / Пичужку поймал [Аникин, 1957, с. 204]. В мордовских языках слова тютюшканья имеют вид дюгу-дюгу, дягу-дягу, дёге-дёге, дёголь-дёголь, дёли-дёли-дёшки ит. п., ср. (23), (24), в марийском - учикивачики (25), в коми-пермяцком - тюку-тюку [Голева, 2015, с. 121]; ср. также мар.г. тютюка ӹштӓш ‘тютюшкать’. (23) Мокш. Ой, дюреди, дюреди, / Сюрьбонанят сюреди. / Ай, дёкшти, дёкшти, / Юванць касы сёксети [Таракина, 1978, с. 64]. ‘Ой, дюреди, дюреди, / Ниточки сучит. / Ай, дёкшти, дёкшти, / Ваня вырастет косени.’ (24) Эрз. Дугу-дугу, доське, / Мон тейтерькам покшке, / Аволь вишинешка, / Самай пештенешка… [Тамже, с. 65] ‘Дугу-дугу, доське, / Моя дочка уже большая. / Она не маленькая, / Величиной с орешек…’ (25) Мар.л. Учики-вачики, / Учики-вачики, / Изи пыси ӱлнӧ, / Изи Мичу кӱшнӧ [Петухова, 2006, с. 126]. ‘Учики-вачики, / Учики-вачики. / Котенок внизу, / МаленькийМиша наверху.’ По-видимому, слова тютюшканья имеют звукоизобразительное происхождение. В русском языке на это указывает редупликация слога (тюшки-тютюшки); в мордовских языках - размытость звукового облика (ср. хотя бы вариативность гласных в инлауте (дяг-/дёг-/дюг-), а также особый формант изобразительных слов -оль в дёголь-дёголь; эрз. дёли-дёли можно связать с глаголом дёлямс ‘лелеять, холить’ [Вершинин, 2004, т. 1], который произведен от той же звукоизобразительной основы. Особые изобразительные слова в пестушках передают моторный образ соответствующего движения. Это подтверждается, например, возможностью по крайней мере некоторых таких слов употребляться в соответствующем значении вне фольклорных текстов: ср. учики-вачики в (25) и мар.л. учик-учик, изображающее качание на качелях, в колыбели, на ногах, а также подбрасывание на руках вверх, учиклаш ‘качать’, учик ‘качели’ [СМЯ, 2003, т. 8]. 23 Зап. от А. Л. Караваевой, 1947 г. р. В текстах пестушек, связанных с тютюшканьем, часто встречаются слова, содержащие губно-губной вибрант - примерно такой, как в рус. тпру! (команда для лошадиостановиться), ср. (26), (27). (26) Рус. А тпру, тпру, тпру! / А тпру, тпру, тпру! / Не вари кашу круту, / Вари жиденькую, / Вари мяконькую, / Да молошненькую [Аникин, 1957, с. 203]. (27) Коми-п. Тпрук-тпрук, Мичка, / Сӧдзовӧй кӧзичка, / Идовӧй селянка, / Зӧровӧй орсанка [Голева, 2015, с. 114]. ‘Тпрук-тпрук, Мичка, / Холщовый мешочек, / Ячменная селянка, / Овсяная игра.’ Использование слов с губно-губным вибрантом в пестушках можно толковать двояко. С одной стороны, они могут передавать двигательный образ покачивания, потряхивания ребенка на коленях. С другой стороны, с губно-губным вибрантом как в русском, так и в финно-угорских языках связаны подзывные слова (слова клича, отгона, команды и т. п.) для лошадей и коров; при этом содержание многих потешек связано с ездой, поездкой с использованием лошади, ср. (28), (29). Подобное двоякое истолкование слов с тпр-уже отмечалось в загадках (см. [Иванов, 2016, с. 180-181]). (28) Коми-п. Рӧктӧ-рӧктӧ / Дедыс ордӧ, / Бабыс ордӧ / Чӧжӧгӧвӧ / Виль нянь сёйны, / Пӧжӧм йӧв юны. / Рӧк-рӧк, / Рӧк-рӧк24 [Голева, 2015, с. 107]. ‘Скачет-скачет / К деду, / К бабе / В Чажегово / Новый хлеб покушать, / Топленое молоко попить. / Скок-скок, / Скок-скок.’ (29) Коми-п. Тпру-тпру гӧнитам, / Баба ордӧ мунам [Тамже]. ‘Тпру-тпругоним, / Кбабепоедем.’ Согласно [КПРС, 1985] глагол гӧнитны (29) имеет значение ‘бежать рысью (о лошади); ехать рысью (на лошади)’. При этом коми-з. рӧдтӧдны ‘везти рысью’ [КРС, 2000] имеет также значение ‘подбрасывать ребенка на коленях’, т. е. ‘тютюшкать’ [Рочев, 1974, с. 9]; подобное совмещение значений не может быть верно истолковано без обращенияк соответствующим фольклорным текстам. Потешки адресованы детям чуть более старшего возраста. Они более непосредственно обращены к ребенку, рассчитаны на его самостоятельную активность; в них больше, чем в пестушках, выражены игровая и познавательная функции. Классическим примером русской потешки является «Сорока» - пальчиковая игра, в которой сначала водят пальцем по ладони ребенка (сорока «варит кашу»), затем загибают по очереди пальцы (сорока «кормит деток») ит. д. (см., например, [Аникин, 1957, с. 206-207]). В финно-угорских языках сорока тоже бывает персонажем подобных потешек25, ср. (30), (31). В текст таких потешек часто вводятся изобразительные слова, передающие стрекот сороки. (30) Эрз. Чики-чики, сорока, / Очко пеке онока! [Таракина, 1978, с. 70] ‘Чики-чики, сорока, / Словно корыто живот ее!’ (31) Мар.л. Шыдырдок-шыдырдок, / Ош тупан шогертен… [Петухова, 2006, с. 130] ‘Шыдырдок-шыдырдок, / Сорока сбелой спинкой…’ 24 Рӧк-рӧк - изобразительное слово, передающее бег лошади рысцой [Голева, 2015, с. 107]. 25 По-видимому, под влиянием русскогоязыка. Кроме сходства по содержанию, ср. рус. сорока в эрз. тексте (30) при наличии сразу нескольких слов со значением ‘сорока’ в мордовских языках (эрз. сезьган, сезяка [ЭРС, 1993] и др.); в полном тексте (30) также имеютсяцелыефрагменты русского текста. В потешках чаще, чем в пестушках, встречаются подражания звукам животных, что связано с познавательной (поучительной) функцией потешек: взрослые вообще довольно рано начинают знакомить детей с голосами зверей и птиц, ср. (32). (32) Манси Каткасы луйги: Тив-тив-тив! / Турап хотал вари ке, / Ам хоталь исапегум? / Ам хоталь щалтапегум? / Ам тыг ты исапегум! / Ам тыг ты щалтапегум! [Кумаева, 2012, с. 269] ‘Синичка щебечет: Тив-тив-тив! / Если наступит день ненастный, / Куда же сяду я? / Где же спрячусь я? / Вот куда я сяду! / Вот куда я спрячусь!’ (При произнесении двух последних фраз ребенкущекочут ладошку, у локтя ипод мышкой.) Еще одной традиционной русской потешкой является игра «Ладушки», названная так по первым строкам (33). В самой простой разновидности этой игры, подходящей для самых маленьких детей, взрослый просто берет руки ребенка и хлопает имив ладоши в такт. (33) Рус. «Ладушки, ладушки! / Где были?» - «У бабушки». / «Что ели?» - «Кашку». / «Что пили?» - «Бражку» [Аникин, 1957, с. 206]. Само слово ладушки является для современного носителя языка уже не совсем понятным. Наиболее очевидным, на первый взгляд, является толкование В. П. Аникина: ладушки от ладошить ‘бить в ладоши’ и, следовательно, от ладонь [Там же]. Однако слово ладонь (метатеза от долонь) в такой форме фиксируется в русском языке только к началу XVIII в., а текст пестушки скорее всего старше. Кроме того, форма ладушки (а также ладки, ладоньки, ладусі) фигурирует в украинских пестушках, в то время как ‘ладонь’ по-украински долоня. Об альтернативных версиях происхождения слова ладушки, в том числе связанных с песенными припевами, см. [Коршунков, 2004]. В любом случае, есть все основания ставить ладушки в один ряд с баюшки, люлюшки, тютюшки ит. п., т. е. рассматривать как специфическое для данного вида потешек припевное слово (а следовательно, и как изобразительное слово). В мокшанском языке в потешках, сопровождающих игру в ладушки, используются слова ацици (34), ацяк (35), ациня [МРС, 1998], происхождение которых неясно. В эрзянском языке используется слово цяпине-цяпине (36) от цяпамс ‘хлопать в ладоши’ c звукоподражательнымкорнем цяп ‘хлоп’ [ЭРС, 1993]. (34) Мокш. Ай, ацици-ацици, / Кяднянза сараз вацихть! [Таракина, 1978, с. 67] ‘Ай, ацици-ацици, / Измаралисьрученьки!’ (35) Мокш. А, стирнязе-цебярьнязе, / Ацяк-ацяк, тон, стирняй… [Там же] ‘А, девочка-красавица, / Ацяк-ацяк, ты, доченька…’ (36) Эрз. Цяпине, цяпине, / Цяпань куда вадрине… [Тамже] ‘Ладушки, ладушки, / Срубленный домикхорошенький…’ Коми-з. кекӧнач ‘ладушки’ связано с кекӧ детск. ‘рука’, в свою очередь от кекӧнач произведены глаголы кекӧначавны, кекӧначасьны со значением ‘хлопать в ладоши’. Коми-п. тачи гыг керны ‘играть в ладушки’ (букв. ‘«тачи гыг» делать’) [КПРС, 1985] связано с текстом пестушки (37). (37) Коми-п. Оча гыги вачкыштам, / «Тачи гыг» висьталам: / «Тачи гыг, тачи гыг, / Тачи гыг, тачи гыг» [Голева, 2015, с. 91]. ‘Ручкуобручкуударим, / «Тачигыг» произнесём: / «Тачи гыг, тачи гыг, / Тачи гыг, тачи гыг».’ Тачи гыг толкуется лишь как «выражение из детской лексики коми-пер-мяцкого ребенка» со значением ‘хлопать в ладоши’ [Голева, 2015, с. 91]. При более внимательном рассмотрении можно установить внутреннюю форму этого выражения. Так, в тачи усматривается изобразительный корень тач-(коми-п., коми-з. тач - подражание звуку удара, треска). Коми-п. гыг, гыги можно сопоставить с коми-з. кек, кекӧ, диал. кеки детск. ‘рука’26, ср. оча гыги вачкыштны ‘ручку об ручку ударять’, т. е. ‘бить в ладоши’ в (37) и оча ки вартны ‘хлопать в ладоши, аплодировать’, где вартны ‘бить, ударять’, ки ‘рука’, оча ‘навстречу; напротив’ [КПРС, 1985]. То есть с большой долей уверенности можно полагать, что коми-п. гыг, гыги в данном случае - детское слово для обозначения руки, хотя в словаре данная информация отсутствует. Таким образом, внутренняя форма выражения тачи гыг действительно соответствуетзначению ‘хлопать в ладоши’. Детский фольклор вообще изобилует словами и выражениями, «непрозрачными» с точки зрения внутренней формы и значения. Но ввиду того, что фольклорные тексты являются относительно устойчивыми и с точки зрения формы, и с точки зрения содержания, встречаются и такие выражения, точный смысл которых утрачен, но они остаются в некотором роде понятными для носителей языка, фольклора и культуры. Ср., например, текст хантыйской народной считалки (38)27. (38) Ханты Имем ими тəй, тəй! / Шара кали, вара кали! / Лəпс тумпи, карат тумпи / Нюхас куншан куншԓэм / Вой куншан куншԓэм [Вагатова, 2006, с. 46]. ‘Тетушка, на твоем теле чирей, чирей! / Шара кали, вара кали! / Кроме колючих иголок сосны, / Кроме коры деревьев, / Соболиными когтями я чирей выцарапаю’ [Там же, с. 7]. Относительно выражения Шара кали, вара кали М. К. Вагатова замечает, что «смысл этих слов утрачен, но понять можно: это очень неприятно, очень больно для тети» [Там же]28. Считалки не относятся к материнскому фольклору (поэзии пестования). Но для детского фольклора вообще характерен жанровый синкретизм. Текст (39) совмещает в себе функции считалки и потешки: «Эти слова можно использовать как считалку для игры в прятки, а еще для игры в щекотку» [Там же]. Так, өӈх ‘нора’ - это подбородок, который можно пощекотать пальцами; далее в тексте встречаются йўх пурəх ‘корень дерева’ - это подмышки, хот ов ‘дверь дома’ - при произнесении этих слов щекочут живот, подбородок, подмышки ребенка [Там же]. Ср. также (39) спестушкой (32). (39) Ханты Каткут, сев, сев, сев!29 / Ерта, вота си йис. / Хуԓта ԓуӈемаԓум? / Там əӈх овиева / Тыв си ԓуӈемаԓум. / Каткут, сев, сев, сев!.. [Там же, с. 47] 26 Вфинно-угорских языкахдетские слова, в томчисле обозначающие части тела, часто производятся от нейтральных слов с тем же значением путем повтора (редупликации) слогов или частей слогов. Это связано с подражательным (или «отпечаточным» - термин Н. И. Ашмарина) характером детских слов: они отражают детские лепетные структуры с повтором слогов. Так, коми-з. кек, кекӧ, кеки от ки ‘рука’; ср. удм. бес. кикинь детск. ‘рука’ от ки нейтр. ‘рука’. Редупликация может быть осложнена озвончением или оглушением повторяемых согласных, ср. удм. бес. пыбинь детск. ‘нога’ от пыд нейтр. ‘нога’, пепер детск. ‘красивый’ от чебер нейтр. ‘красивый’. В этом отношении вполне осмысленнопредположение окоми-п. гыг, гыги детск. ‘рука’ от ки нейтр. ‘рука’. 27 Данный текст, вероятно, ранее имел другое назначение - возможно, использовался как лечебный заговор. На это указывает упоминание соболя - одного из обликов Касəм ими (Казымскойбогини). 28 В данном случае мы опираемся на авторитет М. К. Вагатовой не как исследователя, а как носителяхантыйского языка икультуры. 29 Непонятное выражение. ‘Каткут, сев, сев, сев! / Идет дождь, ветер свищет. / Куда б мне от них скрыться? / Вот в эту нору, / Вот сюда скроюсь. / Каткут, сев, сев, сев!..’ [Вагатова, 2006, с. 6] Как уже говорилось выше, в потешках больше, чем в пестушках, выражена игровая (развлекательная) функция, они предполагают большую вовлеченность и самостоятельную активность ребенка. Потешки сопровождают особые игры взрослого с ребенком: ср. выше пальчиковая игра «Сорока», игра в ладушки, игра в щекотку. К игре в щекотку близка игра в козу: изображая пальцами руки рога, взрослый щекочет (как бы бодает) ребенка. В русской традиции данной игре соответствует потешка (40). (40) Рус. Идет коза рогатая, / Идет коза бодатая: / Ножками: топ! топ! / Глазками: хлоп, хлоп! / Кто кашки не ест, / Кто молоко не пьет, / Того забодает, забодает [Аникин, 1957, с. 205]. В (40) используются общеупотребительные изобразительные слова топ, хлоп. В других языках имеются особые слова для выражения образа бодания, ср. мар.г. мӧк (Ышкал мӧ-ӧ-ӧк ӹштӓ! ‘Корова как боднет!’), коми-з. дзима-люка (люка от люкавны ‘бодать’, дзима - непонятное слово) [Рочев, 1974, с. 9], коми-п. бу-кыли (41). (41) Коми-п. Мунӧ баран, / Йӧрӧ пыран. / Ӧмнас - ням-ням, / Кокнас - камкам. / Сюрыс чукыля, / Сюрыс букыля: / Букыли-букыли, / Букыли-букыли! [Голева, 2015, с. 124] ‘Идёт баран, / В огород лазающий. / Ртом - ням-ням, / Ногой - кам-кам. / Рог кривой, / Рог бодающий: / Забодает-забодает, / Забодает-забодает!’ Коми-пермяцкий текст (41) возник, очевидно, не без влияния русского, ср. (40). При этом использование собственно коми-пермяцких изобразительных слов обеспечивает оригинальность и национальную самобытность потешки (41). Некоторые игры с детьми не сопровождаются особыми текстами, но при этом с ними связаны специальные изобразительные слова. Такова, например, игра «Куку», бытующая во многих традициях: взрослый прячется на короткое время за некоторую преграду или же просто закрывает лицо руками, а затем снова показывается ребенку, произнося определенные слова. Рус. ку-ку соответствуют мар.г. уте (скорее всего, измененное уке ‘нету’), удм. бес. тютють (при этом ср. рус., мар.г., удм. бес. тю-тю детск. или ирон. ‘нету’); также используется удм. бес. пам детск. ‘нету’. Заключение В колыбельных песнях, пестушках и потешках встречаются не только общеупотребительные, но и специфические изобразительные слова, т. е. слова, характерные для данного конкретного жанра. В фольклорных текстах эти слова выполняют функцию зачинов или рефреновипотому называютсяобычноприпевными. Одни припевные слова имеют звукоизобразительную природу, т. е. передают двигательные или звуковые образы (в том числе бессловесные напевы); другие «заимствуются» из обычных слов языка, которые, в свою очередь, могут быть как изобразительными, так и неизобразительными. Таким образом, пути возникновения припевных слов указывают на принадлежность этой лексической группы кизобразительной системеязыка. Припевные слова могут употребляться и вне текстов. В таком случае они попадают обычно в группу детских слов (англ. nursery words), обозначающих ситуацию или призыв к соответствующему действию. Укореняясь в языке, припевные слова могут получать морфологическое оформление, характерное для разных частей речи. Такие слова обычно обозначают понятия, смежные с ситуациями, в которых используются соответствующие тексты (ср. названия люльки или глаголы укачивания, образованные от припевных слов колыбельных песен). Изучение припевных слов представляет интерес как с точки зрения их функций в фольклорном тексте, так и с точки зрения их лингвистических особенностей, которые подчас необъяснимы без обращения к текстам соответствующих жанров. Припевные слова являются составляющей изобразительной лексики языка и потому должны изучаться также с точки зрения звукоизобразительности ификсироваться в словарях.

Скачать электронную версию публикации