The vision of Peter Artemiev from his letter to his father and its role in the text structure.pdf Жанр видений, по наблюдениям ученых-медиевистов, был одним из самых распространенных, но при этом недостаточно изученных жанров древнерусской литературы. Он функционировал как в виде самостоятельных текстов, так и в составе сочинений разных жанровых форм. Как писала Е. К. Ромодановская: «Видения пронизывают всю жанровую систему древнерусской литературы и являются существеннейшим элементом агиографии, исторических сочинений, хождений, торжественного и учительного красноречия» [Ромодановская, 1996, с. 144]. Особо широкое распространение видения самого разного содержания и идейной направленности получили в XVII в. Всплеск интереса к ним был вызван сначала событиями Смуты, а позднее церковной реформой патриарха Никона и теми качественными изменениями, которые происходили в жизни русского общества и культуре. К использованию визионерского жанра прибегали представители разных направлений русской культуры «переходного периода». Рассказы о видениях (многие из них имеют полемическую направленность) встречаем в сочинениях писателей-старообрядцев, представителей «старомосковской партии» - грекофилов и их идейных противников - латинствующих, к которым принадлежал Петр Артемьев, чье видение, включенное в послание к отцу, является предметом данного исследования. Петр Артемьев - примечательная личность второй половины XVII в. Он принадлежал к московской литературной школе, созданной Симеоном Полоцким, входил в «писательскую общину», в которой, по наблюдению А. М. Панченко, «выработался особый писательский тип». Правда, по сравнению с другими видными представителями этого сообщества Петр Артемьев, по мнению ученого, находился на его «периферии» [Панченко, 1973, с. 116-117]. Основанием подобной оценки, как представляется, могли быть не слабые литературные способности Артемьева, а скудное количество оставленных им литературных трудов: его письменное наследие не сохранилось в полном объеме из-за определенных обстоятельств жизни писателя. Как известно, после обучения в Славяно-греко-латинской академии Петр Артемьев отправился в 1688 г. вместе со своим учителем Иоанникием Лихудом за европейской наукой. Более трех лет он жил и учился в Италии в иезуитских школах. В отличие от своего современника Григория Скибинского, также обучавшегося за границей и удостоившегося степени «доктора философии и иных свободных наук»1, Петр Артемьев, по-видимому, не получил систематического образования. Поскольку возможность обучения в Европе была обусловлена отречением от православия, он принял унию и в Москву возвратился убежденным католиком. Поначалу Артемьев скрывал свою приверженность католицизму и даже был рукоположен патриархом Иоакимом в диаконский сан и определен в Петропавловскую церковь в Новомещанской слободе. Однако постепенно он начал открыто выражать новые воззрения в устных разговорах, проповедях в храме и в отправлении церковных обрядов. В мае 1698 г. Артемьев за пропаганду идей, противоречивших православию, был помещен в Новоспасский монастырь, а в июне того же года осужден на церковном соборе, расстрижен и отправлен в Холмогоры под надзор архиепископа Афанасия, а позднее - в Соловецкий монастырь, где и умер2. Сообщение о смерти Артемьева (21 января 1700 г.) содержится в «отписке» Афанасия Холмогорского на имя патриарха Адриана, в которой холмогорский владыка информировал предстоятеля Церкви о последних днях жизни соловецкого узника [Панич, 1999, с. 40-43]. О литературном наследии Петра Артемьева мы можем судить лишь по нескольким стихотворениям, написанным им в период пребывания в Холмогорах3, да тем немногим фрагментам из сочинений писателя, которые оказались в составе комплекса рукописных материалов, подготовленных для церковного суда над ним4. Данный комплекс в разном наборе текстов сохранился в сборниках конца XVII - начала XVIII в. [Панич, 2008, с. 30-53]. Черновой вариант подборки материаловпредставляет рукописьиз Синодального собрания ГИМ, № 3935. Особую научную ценность среди текстов чернового сборника, имеющих отношение к Петру Артемьеву, представляет его послание отцу из Москвы в Суздаль6, которое было написано им в апреле 1698 г., во время Великого поста, незадолгодоотправки в Новоспасский монастырь. 1 БАН, П.I.В.11, л. 80 об. 2 Подробнее о Петре Артемьеве см.: [Никольский, 1863; Каган, 1998; Панич, 2001]. 3 Стихи Артемьева на ветхозаветные и евангельские сюжеты были опубликованы А. А. Титовымпо рукописи «Двинскоголетописца» [Титов, 1889, с. 108-110]. 4 Из данных материалов мы узнаем, например, что во время пребывания Артемьева в Новоспасском монастыре им были написаны «тетради» - сложный по своему содержанию и жанровой форме текст на 89 страницах, в котором (судя по сохранившимся выпискам) сочетаются фрагменты мемуаров, автобиографических и путевых заметок. По предположению М. Никольского, «тетради» «были сожжены на соборе», где рассматривалось делоПетра Артемьева [Никольский, 1863, с. 262]. 5 Краткое описание сборника см.: [Протасьева, 1973, c. 117]. 6 ГИМ, Синодальное собрание, № 393, л. 26-36. Это единственный известный на сегодня список сочинения. Его заглавие - «Список с сущаго писма бывшаго диакона Петра» - Являясь важным источником биографических сведений о Петре Артемьеве, послание представляет научный интерес и как литературное произведение, отражающее особенности его творчества, в котором совместились традиции древнерусской литературы и культурные новации второй половины XVII в., проявились черты влияния западноевропейской культуры (в частности, барокко), с которой писатель познакомился во время пребывания за пределами Московской Руси [Панич, 2007]. Особое место в структуре послания, которое являет собой своеобразный днев-ник, занимает описанное автором собственное видение, относящееся к раннему периоду его жизни. Петр напоминает отцу об этом событии в той части текста, где делится переживаниями, связанными с тяжелым положением, в котором он оказался из-за вероисповедных разногласий с православной Церковью. Как он пишет, видение случилось на восьмом году жизни. Петр тогда явственно увидел в своих руках бумажный свиток, который быстро разворачивался, открывая перед ним картины ада («велия страхования»): «огневидные воды», бесчисленные тол-пы грешников, испытывавших посмертные муки в адском пламени, и вызвавшие в ребенке потрясение и ужас зверские образы и разрубленные («рассеченные в штуки») человеческие головы. При этом созерцаемые им ужасающие образы иного мира сопровождались звуками: он слышал громкие стенания и вопли греш-ников. Приводимрассказавторапослания о видении: Веси ты сам осиновской случай (здесь Петр обращается к отцу. - Т. П.), в нем же ни во сне, ни во изумлении зряху ми ся велия страхования, их же и ныне, яко же зрю, толь памятно. Зряше же ми ся, якобы держю свиток великий бумаги, который из рук моих развертывался таким бегом, скоро, как молния. И чем развернется велми зело, тем из того свитка являху ми ся или воды огневидныя, или пламы огненныя7. И в тех пламенех вопляху многочисленныя гласы. Являхуся же и тмочисленныя виды глав человечих и зверских, не виданых мною таковых и доднесь. Овы целы, живы и устрашающия мя люте, овы же мертвы и разсечены в штуки, от чесого всего кричах велми и безобразно, и тебенемерно ужасив и обнедоумив8. По своему содержанию видение может быть отнесено к тому типу визио-нерского жанра, который разрабатывал темы потустороннего мира9. Как видим, текст очень небольшой по объему и имеет простую структуру, здесь присут-ствуют не все структурные элементы жанра10. Обычно видения происходят после усердной молитвы в «тонком сне», «в исступлении ума» или в состоянии кратковременной смерти. В видении Петра состоянием, маркирующим событие откровения, является его заболевание. Судя по всему, ребенок из-за лихорадки указывает на то, что он был переписан с подлинника (автографа Артемьева), очевидно не сохранившегося (cущий - ‘настоящий’, ‘истинный’ [Дьяченко, 1900, с. 693]). 7 Выделенные курсивом слова восстановлены по сочинению идейного противника Петра Артемьева - Евфимия Чудовского «Выписано из грамматок, которыя он, диакон, писал ко отцу своему Артемию в Суждаль» (см.: БАН, П.I.В.11, л. 76 об.), в котором он цитировал послание с целью критики. Наличие отмеченного пропуска позволяет предположить, что, работая над своим обличительным сочинением, Евфимий обращался за выписками не к рассматриваемому нами списку, а непосредственно к автографу Петра Артемьева или к какому-тодругому, не известному нам илине сохранившемусясписку. 8 ГИМ, Синодальное собрание, № 393, л. 32 об. Далее при цитировании текста отсылки к листам рукописи приводятсяв круглыхскобкахвслед за цитатой. 9 Видениям потустороннего мира посвящено специальное исследование А. В. Пигина (см.: [Пигин, 2006]). 10 Оструктуре жанра видений см.: [Прокофьев, 1964, с. 40; Ярхо, 1989, с. 35-36]. находился в пограничном состоянии между явью и сном. Как сообщает сам Артемьев, видению сопутствовало начало «огневицы»11: И сие начало бысть мне тоя огневицы. Довезен же быв на Флорища и там бых безпамятен, в чем и изповедан быв, причащен, не помню, со ответным ли сподоблением (л. 32 об.). Он вспоминает, что болезнь продолжалась более года и имела последствия: Немощь одержаваше мя, чаю, с год, прежде часто, потом реже, обаче и доднесьотрыгаетсяпрыщами на рожета болезнь12 (л. 33). В видении Петра Артемьева отсутствует такой структурный элемент видений потустороннего мира, как явление к визионеру «душеводителей» - чудесных сил или душ умерших людей, которые обычно выполняют функцию спутников ясновидца, его проводников в невидимый мир (в рай или ад). Отсутствует также мотив низведения тайнозрителя в загробный мир и странствия по нему. В данном случае потустороннее пространство проявляется перед взором визионера посредством бумажного свитка, который чудесным образом оказывается вложенным в его руку. Перед ясновидцем как бы оживает икона Страшного суда, именно та ее часть, где присутствуют сцены с изображением грешников в огненном потоке, низвергающимся в геенну (конечное после ада место пребывания грешников), в которой каждый получит воздаяние за совершенные при жизни грехи. Созерцаемый ясновидцем мир не статичен, населяющие его образы находятся в движении и воздействуют на слух: визионер слышит вопли горящих в огне грешников. При этом он сам находится вне открывшегося ему пространства, взирая на него со стороны. В видении нет расшифровки смысла откровения, не дается какого-либо наказа ясновидцу со стороны небесных сил, что обычно содержит структура визионерского жанра. Следует понимать, что описанный автором послания образ ада может не вполне соответствовать той картине, которую он созерцал в детстве и сейчас воспроизводил по воспоминаниям. Многие детали за годы, вероятно, ушли из памяти, несмотря на уверения Артемьева, что он ясно помнит представшие его взору «велия страхования» («их же и ныне, яко же зрю, толь памятно»). Ктомуже писатель мог намеренно опустить некоторые подробности видения, показавшиеся ему несущественными или неуместными в контексте послания; возможно, они могли также не соответствовать егозамыслу. При этом в изображение давнего сверхъестественного происшествия не-сомненно были привнесены и какие-то новые элементы как результат при-обретенных писателем литературных навыков и книжных знаний. В итоге лите-ратурная версия детского видения отразила комплекс представлений, сформи-рованных на основе влияния книжности, особенно текстов эсхатологического содержания. В рассказе о видении использованы традиционные мотивы и образы Апокалипсиса: свиток (в Откровении Иоанна - книга), открывающий визионеру 11 Огневица - тиф (см.: [Книга глаголемая…, 1997, с. 405]). Следует иметь в виду, что в Лечебниках Древней Руси и в народной среде наименование «огневица» («огнева», «огневая немощь», «огненная болезнь»), по-видимому, применялось не только для обозначения тифа, но и для других болезней, сопровождавшихся лихорадкой [Лахтин, 1912, с. 25, 64, 91]. Поэтому неясно, какое из заболеваний перенес Петр Артемьев, но, вероятно, одно из тяжелых. 12 Интересно, что Евфимий Чудовский объявляет видение ложным (такие откровения не признаются Церковью). Он объясняет его болезненным состоянием малолетнего Петра, лихорадкой, которая присуща, по его выражению, «жарким» болезням (БАН, П.I.В.11, л. 76 об. - 77). тайное знание о потустороннем мире и посмертной участи грешников, огненные воды, вечный огонь, сжигающий души тех, кто осужден на мучение. Пере-численные топосы присущи видениям эсхатологического содержания, сюжеты которых основаны на текстах Священного Писания, произведениях отцов Церкви, агиографической литературе, апокрифах, иконографии Страшного суда, и других источниках. Итак, зафиксированное на бумаге видение Петра Артемьева приобрело статус литературного сочинения, где визионер и автор рассказа об этом событии пред-стаютв одном лице. Чтобы уяснить роль видения в структуре послания, необходимо ответить на вопрос: какова была авторская установка, с какой целью Петр Артемьев обратился в своем послании к столь давнему, но навсегда запечатленному в па-мяти случаю, относящемуся к раннему периоду его жизни, пытаясь истолковать его смысл? Думается, что ответ на этот вопрос содержится в словах самого Петра, предваряющих рассказ о видении загробного мира. Обращаясь к отцу, Артемьев вопрошает: «В писаниих же дарование не предзнаменоваше-ли ся и из младенства моего?» (л. 32-32 об.). Риторический вопрос Петра содержит намек на то, что его детское видение, возможно, указывало на его будущее, было предзнаменованием того, что у него проявится дар владения словом и дар глубокого понимания Священного Писания. В пользу такой авторской интерпретации необычного события свидетельствует один из сюжетообразующих и смыслообразующих элементов видения. Это образ свитка, на котором запечатлены сокровенные знания об одной из частей загроб-ного мира. Свиток «великой бумаги» в руках Петра рождает ассоциацию с книжным свитком из библейского сюжета о призвании пророка Иезекииля. Как повест-вуется в Ветхом Завете, у Иезекииля было видение, после чего он стал про-рочествовать. В откровении к нему простерлась рука с книжным свитком, кото-рый «исписан был внутри и снаружи, и написано на нем: “плач, и стон, и горе”»13. по повелению свыше Иезекииль должен был съесть свиток (чтобы пророчест-вовать словами Бога). Эсхатологические картины, изображенные на свитке из видения Петра Артемьева, также содержат мотивы и образы, символизирую-щие «и плач, и стон, и горе». И там и там присутствует мотив инициации, хотя Петр, в отличие от библейского персонажа, не съедает свиток, а только созерцает предъявленный ему на свитке непроницаемый для других потусторонний мир, зрением «поглощает» сокровенные знания о нем. Здесь можно усмотреть также определенную связь и с «книгой» (свитком) Откровения: Иоанн также съедает книгу, с тем чтобы пророчествовать14. Очевидно, что смысловая перекличка видения Артемьева с библейскими сюжетами и образами осознавалась самим писателем (как человеком образованным и хорошо знающим Священное Писание), и это обстоятельство определило характер его трактовки пережитого им сверхъестественного события. Делясь с отцом воспоминаниями, Артемьев пересматривает свое прежнее мнение о том, что видение случилось по вине некоего Евстафия, их с отцом по-путчика в путешествии (очевидно, по святым местам), который якобы навел на ребенка «волшебство». Теперь, исходя из полученного жизненного опыта и книжных знаний, он видит в данном ему откровении тайн потустороннего мира предзнаменование своейсудьбы, своегоудела: 13 См.: Иез. 2: 1-10; 3: 1-11. 14 См.: Откр. 10: 2-10. И сие, господи, мой отче, и доднесь разумеся и мне быти твоего спу-тешественника тогда, Евстафиа, волшбою приключившееся. Но ныне з дел, явленных величия Божия о мне, разумею истинно бывшее, не волхвование, но прознаменование деяний моих всяких нынешних… (л. 33) Итак, Артемьев высказывает мысль о том, что данное ему в детстве откро-вение указывало на его избранность, оноопределило его будущее, духовныйпуть, свыше ему был дан дар слова. Испытанный Петром визионерский опыт послужил толчком для пробуждения его интереса к словесному искусству, инспирировал любовь к Священному Писанию. Не исключено также, что Артемьев пытался также объяснить и оправдать свой переход в католичество как предопределенный свыше через видение жизненный путь, на что указывает фраза «прознаменование деяний моих всякихнынешних» из приведенной цитаты. Интересно, что мотив посвящения звучит также в другом месте послания. На этот раз Петр развивает тему искусного владения словом, проповеднического дара в отношении своего отца Артемия. Осознавая себя посвященным, испол-ненным благодати, удостоенным свыше дара слова, он желает обретения этого дара и своему отцу, священнику15. Прошение об этом Артемьев адресует Богу. Онпишет: Сам ведь Ты меня на сие запустить не омерзился, дай же без отказу, молю Тя, сие, еже мне дал еси, сугубо и отцу моему, да сугуби над мене изполнився той благодати, возглаголет величия Твоея истинны вседерз-новенно отныне всюду, идеже восхощет, и в знамение непостыднаго его славославления во весь век живота его, да будет роса токмо на руне, по всей же земли суша, дабудет роса благодати Твоея толика в языце его… (л. 31) После молитвенного прошения Петр уже от имени Бога, якобы услышавшего пожелание сына, обращаетсяк своемуотцу: Услышах и дарствую, Артемие, не Исаие, тщателно разверзш уста своя верою, приими сей угль Божественный благодати, и во дни святыя верзися с корабля неудобоглаголания в пространное море удобоглаголания, не требуя весла, ни ботника, коея-любо буди книги, токмо рцы ко Мне, Иисусу, петровидне: «Господи, повели ми по водам глаголания ходити». Вергнувся же, не озирайся на Петра, пусть он, хоть и тонет, ты пешо-шествуй немокреннодобрегу конца слова… (л. 31 об.) Артемьев щедро насыщает свой текст мотивами и образами из Священного Писания, частью им переосмысленными: мотив отворения уст горящим углем для пророчества и проповеди слов Бога (сюжет призвания пророка Исайи16); евангельский сюжет о хождении Иисуса Христа по водам17 (у Артемьева - «по водам глаголания»); мотив «знамения руна (шерсти) и росы» - этим знаком должна была подтвердиться воля Бога в отношении ветхозаветного судьи Гедеона18 (Петр просит Бога дать ему знак того, что он услышан, смещая акценты 15 В это время Петр ожидал решения судьбы отца, за перевод которого из Суздаля в Москву хлопотали перед патриархом Адрианом он сам и ктиторы Успенской церк-ви в Котельниках - некто Иван Матвеевич и Афанасий Михайлович Гурьев, - желавшие, чтобы Артемий занял освободившееся в их церкви место священника. Эти обстоятельства краткоизложены в первых частях послания. 16 Ис. 6: 6. 17 Мф. 14: 22-33. 18 Суд. 6: 36-40. в истолковании смысла ветхозаветного текста. Вместо росы на земле или на шерсти - роса «в языце»: «да будет роса благодати Твоея толика в языце его»). Текст послания Артемьева позволяет сделать заключение, что автор в полной мере осознает себя писателем, ощущая работу со словом как призвание и не-обходимую потребность19. Об этом ярко свидетельствует и известный факт из его жизни. Будучи уже в заточении в холмогорской тюрьме, не имея бумаги (цер-ковным судом было запрещено давать ему бумагу и чернила), он записывал свои стихи на окнах и оконных рамах - столь велика была тяга к сочинительству. Данный факт зафиксирован в летописной записи, которая сообщает следующее: «А в тюрьме у него во окнах, по обоконьям, по дереву писано было и после его усмотрено» [Титов, 1889, с. 108]. Думается, что при работе над посланием одной из причин, побудивших Ар-темьева воскресить в памяти и занести на бумагу свое видение, очевидно, было сильное психологическое напряжение, которое он испытывал в это время, ожидая решения своей участи, о чем он делился с отцом. Предстоящий церковный собор по его делу не предвещал благоприятного исхода. Кроме того, оказывало свое влияние и время Великого поста (время молитвы и покаяния), актуализиро-вавшего тему греха и воздаяния, создававшего особое эсхатологическое на-строение. Об адских казнях напоминали и запечатленные в памяти образы видения. В тексте послания ясно просматривается исповедальное начало. Артемьев много и предельно открыто говорит о себе, как бы исповедуясь перед отцом. Он неоднократно повторяет мысль о своей греховности, глубокой порочности, нравственной нечистоте. Стиль его признаний отличается порой грубым натурализмом. Например, он пишет: «Чем еще пуще завоняю, ибо весь есмь смрад… Пучина греха, бездна неизглаголанная смрада!» (л. 29 об.) Или другой пример, где Артемьев выражает крайнюю степень своей «нечистоты» и «мер-зости», сводя в сравнении несводимые для православного сознания понятия - величие и силу Бога и силу своей «злобы»; неописуемую божественную чистоту инечистоту и «мерзость» собственных пороков: Грехи бо моя толь велики, елико Ты сам велик еси, и злоба моя толь силна, елико Ты сам силен еси… мерзость же моя и скаредство кто возпомянув, не возгнушается, толико бо мерзок и нечист есмь, елико Ты сам пречист еси (Там же). Послание отражает настроение писателя, которое очень изменчиво и говорит о глубоком душевном разладе. Например, когда Артемьев пишет о готовящемся церковном соборе по его делу, пренебрежительно называя его «забором» («о Бозе моем прелезу сию стену или забор»), - он горделиво насмешлив и вызывающе дерзок. А когда вспоминает свои многочисленные грехи - впадает в глубокое отчаяние. Особое мироощущение Артемьева, повышенное внимание к собствен-ной личности проявляется и там, где он с определенной долей экзальтации бла-годарит Бога за его милосердие ивновьговорит о себекак о великом грешнике: Откуду бы аз взях плача греховна глас, аще бы не хлябный Бога глас в сие мя громооглушил? Откуду бы аз бых и веры кафолическия святыя познатель и исповедник явственный, аще не бы сама бездна веры сокровищ на сие мя призвала? О, бездна милосердиа предивна! Благодарю Тя за познание. Али у Тя не стало опричь меня лучше инова? Правда, болше 19 Об авторском самосознании как важном признаке формирования писателя-про-фессионалав XVII в. см.: [Панченко, 1973, с. 161-166]. нет и есть лучше, кто-петь так иной, как я, скаред и образец-от, Богу над кем иным показать, естьли не над мною? Не дивно Богу сатану победить и бездну ада разрушить, дивно, что ни пущова грешника, как меня, спасти, да и ины спасутся. Вси грешники с меня берите надприлог мой, аще согрешисте, со мною ивпучину безднымилосердия тоните» (л. 30-30 об.). Здесь к теме греха и воздаяния вновь примешивается мотив избранности и призвания (в том числе здесь ясно выражена мысль о предопределении свыше его конфессионального выбора). Артемьев готов стать образцом для других грешников. Подобные высказывания автора указывают на двойственный характер его самооценки. Размышления писателя о себе и своей жизни перед угрозой церковного суда, очевидно, стали для него побудительным мотивом для обращения к давнему случаю из детства - видению ада, наполненному яркими и устрашающими образами, которые, согласно интерпретации самого автора, высветили в контексте послания такие аспекты откровения, как указание на избранность инапоминание обожидающемгрешника воздаянии. Подводя итоги анализа привлеченного текста, можно сделать следующий вывод. Видение Петра Артемьева, содержание которого по воле автора тесно переплелось с контекстом послания, несмотря на небольшой объем и простую структуру, оказало большое влияние на характер авторского самовыражения, усилив исповедальное начало сочинения в целом и значительно расширив его смысловой диапазон. Повествование выстроено таким образом, что в нем про-слеживаются индивидуальные черты рассказчика, элементы психологического самоанализа. Будучи включенным в структуру послания видение позволи-ло Петру Артемьеву в большей степени раскрыть себя как писателя, проде-монстрировать и свою индивидуальность, и авторское самосознание, что опре-делило литературную специфику сочинения.

Скачать электронную версию публикации