Modern Russian female prose in Chinese Russian studies.pdf История знакомства Китая с русской литературой начинается с первых деся-тилетий ХХ в. Главным объектом рецепции (как филологической, так и художе-ственной) становятся в это время классические произведения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова. Далее на протяжении ХХ в. интерес к русской литературе переживал взлеты и падения, периоды идеологически спрямленной рецепции и «перечитывания». К концу ХХ в. китайские русисты осознают, что история русской литературы, увиденная их глазами, имеет множество «белых пятен»: художественная практика Серебряного века, неофициальная литература (андеграундная, запрещенная, эмигрантская). Это осознание определило одну из главных установок китайской русистики начала ХХI в.: заполнение существующих лакун и недопущение новых. Она не потеряла своей актуальности и сегодня, проявилась в ходе новейших на-учных конференций: «Междисциплинарное исследование русской литературы и искусства» (Чжэцзянский университет, 2016, 2018); «Русская литература: тра-диция и современность» (Пекин, 2010); «Русская литература и культура на фоне глобализации» (Сианьский университет иностранных языков, 2015). Одна из лакун, которую активно заполняет современная китайская русистика, - русская женская проза. Подтверждают это монографии и статьи, посвященные как явлению женской литературы, так и персоналиям: «Изучение современной русской женской прозы» Чэнь Фан, «Современное русское феминистское движение и женское повествование в литературе» Чжан Цзяньхуа, «Современная русская феминистская литература» Дуань Лицзюнь, научные конференции, тематика ко-торых включает данный аспект («Междисциплинарное исследование русской литературы и искусства», «Русская литература и культура на фоне глобализации» и др.), переводы произведений Л. Улицкой, О. Славниковой, Т. Толстой, Л. Пет-рушевской. Факт интереса китайской русистики к женской прозе еще не был осмыслен в русском литературоведении. Эта тема предполагает целое поле проблемных вопросов, нуждающихся в прояснении:  каковы причины интереса китайского читателя к русской женской литера-туре;  какова специфика китайского прочтения современной русской литературы и женской прозы в частности;  имеют ли место искажения, примеры «вчитывания» в процессе читатель-ской рецепции;  каковы причины выбора тех или иных русских писательниц в качестве знаковых имен русской женской литературы. Решение данных вопросов требует адекватного предмету методологического основания. На наш взгляд, таким основанием может стать комплексный подход, который включает положения сравнительного литературоведения, допускающего частичную трансформацию воспринимаемых текстов в соответствии с нацио-нальной культурной ситуацией и традициями; концепцию диалога, в частности идею двойного направления диалога (М. Бахтин), позволяющую осмыслить рус-скую литературу как культурное образование, которое обладает потенцией диалога, порождает отклик; методологические положения рецептивной эстетики, акцен-тирующие механизмы рецепции, смыслообразования, допускающие, что литера-турное произведение «возникает» только в процессе «встречи» с читателем, об-ладает динамической системой потенций смыслов. Процесс рецепции неизбежно сопряжен с частичной трансформацией воспринимаемого текста, что делает воз-можным и перспективным исследование образа русской литературы в «горизонте ожидания» китайского читателя, который определяет направление интерпретации и оценки русского текста. Не менее важен для нас и историко-функциональный подход к изучению критических текстов, теоретические положения которого сформулированы В. Н. Крыловым [2012; 2019]. Исследования китайских русистов, посвященные русской женской прозе, дают возможность создать портрет китайского профессионального читателя, вычленить такие рецептивные установки, которые определяют интерпретацию и оценку произведений писательниц. «Мягкий» китайский феминизм как рецептивный контекст Китай рубежа ХХ-ХХI вв. переживает волну интереса к современной русской женской литературе. Нередко именно она оценивается китайскими учеными как важнейшая часть современной русской литературы. Так, по мнению Чжан Цзяньхуа, современная русская женская литература заняла доминирующую по-зицию в русской литературе, «образовалась мощная волна женской прозы. Она качественно изменила русскую литературу. Поэтому изучение современной рус-ской женской литературы становится необходимой частью исследования совре-менной русской литературы и культуры» [Чжан Цзяньхуа, 2014б, c. 119]). На наш взгляд, причиной повышенного интереса китайского читателя к со-временной русской женской литературе является также актуальность «женского вопроса» в Китае на рубеже ХХ-ХХI вв. Процесс феминизации в Китае - результат рецепции идей западного феминизма, распространение которого сопровождалось преобразованием отдельных идей, а именно смягчением ведущих феминистских посылок. Отсюда и номинация «мягкий феминизм». По сравнению с западными феминистскими моделями китайскому феминизму присуще мягкое отношение к мужчине / мужскому. Пара «женщина - мужчина» не предполагает крайних значений. По словам Чэнь Чжихун, в ней «нет запаха по-роха» [Чэнь Чжихун, 2005, c. 135]. «Мягкий» феминизм проявляется в женской китайской литературе, специфи-ческая черта которой - идея межполовой гармонии. Писательница Те Нин в книге «Дверь розы» пишет: «Когда я обращаюсь к женской теме, стараюсь освободиться от женского угла зрения. Мне хочется пользоваться точкой видения “третьего пола”, или парасексуальным взглядом, чтобы всестороннее и глубоко понять ре-альную жизненную ситуацию женщины» [Те Нин, 2003, c. 1-2]. Другое проявление «мягкого» феминизма в китайской литературе - акцент на ценности человека и развитии его социального сознания. Присутствие социальной проблематики в женской прозе, неограниченность сугубо женским миром - важный критерий оценки произведения для китайского читателя. Итак, китайский читатель воспринимает женскую русскую литературу под углом «мягкого» феминизма. Это объясняет важность для него изображенных в тексте фактов преодоления оппозиции «мужское - женское», поиска форм диа-лога, изображения счастливой гармоничной семьи. Высоко будут оцениваться факты преодоления границ собственно женской проблематики в сторону иссле-дования социального сознания женщины. Так, Чэнь Фан замечает в эволюции русской женской литературы продуктив-ный отказ от деконструкции, породившей «новых амазонок», в пользу реконст-рукции, создавшей тип «(анти) Медеи» в 1990-е гг. и освободившей прозу от би-нарных гендерных оппозиций [Чэнь Фан, 2007а, c. 87-112]. Лю Яюе положительно оценивает опыт парасексуального изображения отношений в произведении «Causal-2: пляска головой и ногами» Оксаны Робски, называет его достойным образцом для китайских писателей [Лю Яюе, 2014]. Похожей позиции придержи-вается Чжан Цзяньхуа: «Современная русская женская литература обнаруживает не борьбу за права и межполовой конфликт, а утверждение субъектного ста-туса женщин в современном обществе» [Чжан Цзяньхуа, 2014б, c. 122]. Не слу-чайной в этой связи видится высокая оценка китайским читателем творчества Л. Улицкой. В нем видят «положительную энергию 1, которая проявляется в стремлении героев к гармонии (особенно в семейной жизни). «Положительная энергия» в «Сонечке», «Медее и ее детях», «Веселых похоронах», по мнению Дуань Лицзюнь, проявляется в образе семьи как хранительницы в нестабильном обществе душевной красоты и чистоты человека, вдохновляющей его на жизнь и счастье [Дуань Лицзюнь, 2001, c. 94]. Китайские ученые вычитывают в произ-ведениях Улицкой своеобразный «message» постперестроечному обществу: глав-ное условие развития общества - семья. 1 «Положительная энергия» - выражение из китайской интернет-лексики. Оно означает ‘устремленность вперед, здоровый оптимизм, активная жизненная позиция’. «Мягкий» вариант феминизма проявляется и в исследовании специфики «женского письма» русских писательниц. Для китайских ученых женское «ин-тимное письмо» - способ деконструкции мужского логоцентризма и патриархат-ной культуры. По мнению Чэнь Фан, «повествование о женских телах занимает наибольшую долю в современной русской женской литературе» [Чэнь Фан, 2007б, c. 60], Чжан Цзяньхуа считает «интимное письмо» самым прямым способом жен-ского говорения [Чжан Цзяньхуа, 2014б, c. 126]. Русисты избегают крайностей в оценке «интимного письма». Например, Чэнь Фан в монографии «Изучение со-временной русской женской прозы», анализируя описание половой близости в прозе В. Нарбиковой, приходит к выводу, что «она описывает половую любовь не ради нарушения традиции, а придает половой любви более глубокое значение. Она подчеркивает сочетание тела с духом, которое превосходит время и пространство» [Чэнь Фан, 2007б. c. 67]. Читательские установки китайских русистов Национально-культурной рецептивной установкой китайского читателя явля-ется оценка преемственности как важного условия стабильности бытия, истории, нации. Это касается и литературы, в которой связь с традицией мыслится важ-нейшим критерием оценки явления. Китайские ученые отмечают, что современная женская литература продолжает реалистическую традицию повествования о со-циальном «дне», о жизни «маленького человека». Это в том числе объясняет ин-терес к ней, а также оценку как значимого явления в русской литературе. Дуань Лицзюань отмечает, что, несмотря на интерес женской прозы к личному про-странству женщины, нарушивший традицию большого (мужского) стиля, она не сосредоточилась исключительно на бытовых мелочах. Описывая жизнь обычного человека, эта литература следует идеям гуманизма, реализма и социальной ответ-ственности [Дуань Лицзюнь, 2006б]. Китайская русистика, на наш взгляд, находится в некотором смысле в гносео-логически-аксиологической ловушке. С одной стороны, очевидно стремление к прояснению специфики и новизны русской женской литературы (в плане про-блематики, героя, письма), с другой - наблюдается столь же очевидная «оглядка» на традицию, представленную «мужской» литературной линией, на ценность преемственности. Так, в «Интеграции русской и мировой литературы» Чжан Цзяньхуа пишет: «Мощная традиция русской социальной литературы позволяет русским писательницам брать на себя сознание социальной миссии и не ограни-чиваться “женским письмом”» [Чжан Цзяньхуа, 2014а, c. 38]. Осознанную спаси-тельную миссию в творчестве Л. Улицкой Дин Сяоминь называет традиционной национальной установкой 2 [Дин Сяоминь, 2014, c. 49]. Китайские ученые отме-чают двойственность героинь Улицкой, соединение в них мужской традиции и современных черт: традиционной добродетельности и сознания современных самостоятельных женщин [Инь Гуйсян, 2003, c. 104]. Чжан Цзяньхуа считает, что, «освобождаясь от традиционного мужского ракурса и критерия мировидения, Улицкая в романе “Медея и ее дети” утверждает значимость исторического пред-назначения женщин в аспекте продолжения жизни, спасения рода и преемствен-ности национальной культуры» [Чжан Цзяньхуа, 2006, c. 57]. 2 Дин Сяоминь: «Русские считают, что они - нация, избранная Богом, они берут на себя миссию освободить другие нации. Русские не только заботятся и размышляют о прошлом и будущем своей нации, но и берут на себя миссию спасения всего мира» [Дин Сяоминь, 2014, c. 49]. В новейшей монографии Чжан Цзяньхуа «Изучение русской прозы нового периода (1985-2015)» [2016] делается вывод о том, что отсутствие связи с запад-ным феминистским движением обусловило миссию женщины-писателя как про-светителя или спасителя, что сближает ее с «мужской» линией. Устойчивое положение Л. Улицкой, Т. Толстой и Л. Петрушевской в литературном мейнстриме он объясняет подражанием мужскому письму (что проявляется в склонности к «гранд-повествованию», интересе к социально-нравственной проблематике, постмодернистскому письму, активно используемому именно писателями-муж- чинами). Женская проза подчиняется, таким образом, мужскому литературному мейнстриму. Сообщество китайских русистов с актуальными гносеологическими ориенти-рами, принципами отбора, интерпретации и оценки текстов может быть рассмот-рено как «интерпретационное сообщество» (С. Фиш). В этом смысле состояние китайского литературоведения является составляющей рецептивной ситуации. С момента провозглашения политики «реформы и открытости» в 1978 г. китайское литературоведение заняло позицию открытости мировому теоретико-литератур- ному опыту. Большое количество западных исследований переводится на китай-ский язык. Позиция открытости потребовала от китайских ученых готовности перестроить свои гносеологические установки (но не отказаться от них), сформи-рованные позитивистской марксистской эстетикой. Этап увлечения западными теоретико-литературными концепциями, подражания им на рубеже ХХ-ХХI вв. сменяется осознанием несамостоятельности. Цао Шуньчин поставил диагноз ки-тайскому литературоведению: отсутствие метода, специфики, неспособность мыслить самостоятельно без опоры на западную теорию: «…китайская литература и литературоведение потеряли традицию и историю» [Цао Шуньчин, 2004, c. 121]. На наш взгляд, обращение к русскому литературоведению отчасти стало способом ослабить западное влияние. Выбор концепции М. Бахтина китайскими литерату-роведами представляется закономерным. Чэн Чжэнминь считает, что «концепция Бахтина обладает высоким человеческим достоинством, в его теории диалога, полифонии и карнавализации мы ощущаем глубокий гуманитарный дух» [Чэн Чжэнминь, 2001, c. 150]. Ли Бинь считает, что теория литературы Бахтина, на-правленная изучение переходных культур, оказывается востребованной Китаем, переживающим переходные процессы, таким образом, она обладает высоким по-тенциалом для самопонимания, создания современной китайской теории литера-туры [Ли Бинь, 1998, c. 92]. Феминистская критика распространяется в Китае в начале 80-х гг. ХХ в. Пе-реводятся «Второй пол» С. де Бовуар (пер. Сан Чжу, Нань Шань, 1986), «Политика пола» К. Миллетт (пер. Сун Вэньвэй, 2000). На 1990-2000-е гг. приходятся первые опыты использования феминистской теории литературы 3. Вскоре китайские по-следователи феминистской критики осознали, что заимствование должно быть адаптированным к китайским реалиям, что должно возникнуть особое китайское феминистское литературоведение [Чэнь Хуайфэнь, 1996, c. 14]. Китайская феми-нистская критика менее категорична, неагрессивна. Она снимает момент должен-ствования в гендерных ролях. 3 Монографии «Повествование и пол в современной китайской литературе» Чэнь Шуньсинь (Пекин, 1995), «Женская литература и эстетика» Жэнь Имин (Улумучи, 1995), «Равенство и развитие» Ли Сяоцзян (Шанхай, 1997). В 2004 г. Мэн Юе и Дай Цзиньхуа опубликовали монографию «Всплыть на поверхность Земли», в которой с точки зрения феминистской критики изучается история китайской женской литературы с 1919 до 1949 г. Авторы использовали комплексный подход (психологический, семиотический, нарратоло-гический, деконструктивистский) в исследовании знаковых феминистских текстов. Современная русская женская проза в исследованиях китайских русистов Русская женская проза - сравнительно «молодой» объект изучения в китайской русистике. Первые исследования появляются в середине 1990-х гг. (в 1996 г. Чжоу Чичао написал статью «Нынешний пейзаж русской женской прозы». Она стала первым исследованием, посвященным современной женской литературе). Это объясняет апелляцию к исследованиям русских литературоведов 4, а также суще-ствующие до сих пор подходы к освоению нового материала: проблемно-тема- тический и персонажно-типологический. Русисты ищут «скрепы», позволяющие увидеть явление как целое, вычленить тенденции. 4 Ремизова М. Ответ знает только ветер // Октябрь. 2006. № 8; Скокова Т. Проза Л. Улицкой в контексте русского постмодернизма: Дис. … канд. филол. наук. М., 2010; Тимина С. Русская литература ХХ века в зеркале критики. М., 2011; Ровенская Т. Феномен женщины говорящей: проблема идентификации женской прозы 80-90-х годов // Женщины и культура. 1999. № 15; Ровенская Т. Женская проза конца 1980-х - начала 1990-х годов (Проблематика, ментальность, идентификация): Дис. … канд. филол. наук. М., 2001; Гар-бриэлян Н. Ева - это значит жизнь: проблема пространства в современной русской женской прозе // Вопросы литературы. 1996. № 4. Тематический ракурс В тематическом многообразии женской прозы китайские русисты выделяют тему выживания как доминирующую. Называются произведения Н. Горлановой и В. Букура «Роман воспитания», «Тургенев - сын Ахматовой», Г. Щербаковой «Косточка авокадо», Л. Петрушевской «Свой круг», «Время ночь», «Нюра пре-красная», «Выбор Зины», «Маленькая Грозная». Объединяя данные тексты разных жанров в одну тематическую группу, исследователи используют слово «отчаяние», характеризуя доминирующую эмоцию персонажей-женщин и рассказчиц. Так, Чжан Мэй замечает: «Чрезвычайно скромные условия жизни большинства насе-ления вызывали глубокое, безнадежное отчаяние среди женщин; отчаяние - вот скрытое лицо современной русской женской прозы» [Чжан Мэй, 2012, c. 27]. Другая тема, которая помогает русистам «собрать» женскую прозу, - тема любви. Ученые видят два ее варианта: любовь-страдание и любовь плотская. В то же время китайским русистам свойственно акцентировать внимание на образе любви-гармонии, который присутствует в женской прозе, пусть даже в виде при-зрачной идеи, иллюзии. Чэнь Фан видит стремление к гармонии в любви, надежду на любовь в произведениях «Армия любовников» Г. Щербаковой и «Девятый день» Н. Горлановой. Она связывает это с верой в мужчин, с не полным разоча-рованием в них. Тема семьи, традиционно значимая для китайской культуры, также вычленя-ется в русской женской литературе. Установка китайского читателя на образ семьи как гармоничное единство определяет прочтение женской прозы. Он особенно внимателен к изображению разрешенных семейных конфликтов, к редким при-мерам счастливых семей, которые находят силы выжить в социально не благопо-лучных условиях. Так, по мнению Дуан Лицзюнь, «семья в изображении Улицкой всегда святая и счастливая. Семья защищает духовную свободу человека в неста-бильном обществе и помогает людям стремиться к счастливой жизни» [Дуань Лицзюнь, 2006а, c. 93-94]. Типология героев Современная женская литература подвергает деконструкции образы женщин, созданные писателями-мужчинами. Вместо женщины - воплощения любви, неж-ности, доброты она рождает равнодушных, некрасивых, одиноких, жестоких, аг-рессивных героинь. В попытке осмыслить их китайские ученые предлагают разные номинации. Так, Дуань Лицзюнь называет героинь из «Поэта и музы» Т. Толстой, «Времени ночь», «Своего круга» Л. Петрушевской «сумасшедшими»: «Они больше не терпимая и добрая земля-мать, а “сумасшедшая карга”» [Дуань Лицзюнь, 2005, c. 66]. Чэнь Фан использует известное в русском литературоведении опре-деление «новые амазонки»: «Они со всей страстью разбивают образы женщин, сложившиеся в традиционной культуре. Эти женщины пытаются создать новые образы путем отрицания самих себя для противодействия определению женщин, сложившемуся в концепциях мужчин» [Чэнь Фан, 2007а, c. 94]. По мнению Чэнь Фан, самым очевидным признаком «новой амазонки» является маскулинизация как проявление психической компенсации [Там же, c. 102]. В маскулинизации Чэнь Фан видит тенденцию избавления женской литературы от модели бинарных оппозиций, опасную, однако, потерей своего пола [Там же, c. 104]. Крайность этой тенденции воспринимается Чэнь Фан как любопытный факт, но не нужный для Китая опыт. Другая крайность в женских образах - чрезмерная феминность - порождает тип «играющей женщины» (номинация Чэнь Фан), чрезмерно демонстрирующей страсть к жизни. Му Чжунхуай называет этих женщин «тип Али» (по имени ге-роини романа «Искренне ваш Шурик»). К нему он относит и Ясю из повести «Сонечка» Л. Улицкой, полагая, что и Аля, и Яся рассматривают свой пол как способ достижения успеха. Мужчина для них - способ получить прописку, кольцо и т. п. [Му Чжунхуай, 2017, c. 132] В классификации Му Чжунхуая выделяется «тип Татьяны» (по имени героини романа «Казус Кукоцкого»), в нем исследователь видит отсылку к традиционным женским образам (Маша из романа «Медея и ее дети», Ака из «Женщин в игре без правил»). Третий тип женщины в женской литературе наиболее привлекателен для ки-тайского читателя. Он близок традиции и представлен так называемыми «святы-ми». Дин Сяоминь видит присутствие такого типа женщин в произведениях Л. Улицкой (Медея, Сонечка, Елизавета Ивановна и др.). Чэнь Фан считает «свя-тых» наиболее продуктивным типом героинь по сравнению с «новыми амазонка-ми» и «играющими», поскольку они являются знаком вечной и чистой любви, удачной попыткой создания образа на границе традиции и современности [Чэнь Фан, 2007а]. Неагрессивные и мягкие, они получают одобрение и высокую оценку читателей. В этом предпочтении проявляется «мягкий» феминизм, а также тра-диционная китайская концепция «золотой середины». Установка на важность преодоления оппозиции «мужское - женское», а также «мягкий» взгляд китайских читателей на женскую проблематику объясняют вы-сокую оценку ими таких произведений, как «Щелчок» В. Токаревой [Чжан Цзяньхуа, 2014б, c. 124], «Медея и ее дети» Л. Улицкой [Дуань Лицзюнь, 2006б, c. 83]. В них видятся примеры благополучного разрешения гендерных конфликтов, описание парасексуальной гармонии. Китайская русистика о поэтике «женской» прозы Анализ исследований китайских русистов, посвященных женской прозе, по-зволил сделать вывод о том, что в подавляющем большинстве в них запечатлева-ется рецепция содержательного плана произведений: идеи, проблематика, кон-цепция героя, конфликты. План поэтики затрагивается фрагментарно, зачастую повторяются наблюдения, сделанные русскими литературоведами. На этом фоне выделяются исследования Го Цзин «Творчество Л. Улицкой в контексте литера-турной стилистики» (2017), Ван Янь «Творчество Л. Петрушевской в контексте нарратологии» (2017). Го Цзин, используя междисциплинарный подход (работая на стыке литерату-роведения и лингвистики), анализирует особенности стиля Л. Улицкой и приходит к выводу, что доминанта языка писательницы - краткость, простота, сдержанность и деликатность, которая проявляется в лексике и синтаксисе при описании внеш-ности, психологического состояния героини, ее специфического женского опыта. В то же время метафора придает тексту Улицкой богатые значения [Го Цзин, 2017, с. 128]. Изучая произведения писательницы сравнительно-типологически, Го Цзин замечает повторяющуюся сюжетную модель: жизнь обыкновенная, стабильная взрывается случайным событием [Там же, с. 49]. Ван Янь выдвигает гипотезу: структура образа автора в произведениях Л. Пет- рушевской комплексна, динамична. Автор функционирует в связке с текстом и читателем, каждый элемент (автор, текст, читатель) предполагает наличие своего контекста. Контекст автора включает биографию писательницы и творческий путь, важными признаками которого являются черты «другой прозы», запечатлевающей жизнь будто на «магнитофон» [Ван Янь, 2017, с. 109]. Контекст текстов (иными словами, узнаваемые типологические черты прозы Л. Петрушевской) - это специфический язык («диалог в произведениях характе-ризуется смешанной грамматикой и смешными стилистическими отклонениями» [Там же, с. 117]), в котором проявляются измененные, смещенные и болезненные отношения между людьми» [Там же]. Еще одна типологическая текстовая черта - организация пространства: в произведениях писательницы обычно мы видим «замкнутое и узкое пространство, в некоторой степени это является сатирой на мужскую литературу, в которой обычно появляется Красная площадь, широкие проспекты, монументальные здания» [Там же, с. 123]. Русисты, исследующие поэтику произведений Л. Улицкой, обращают особое внимание на пространственно-временную организацию ее текстов. Они фикси-руют ослабление течения времени, факты его непрямого выражения, что, по мне- нию Сунь Чао, должно подчеркивать нестабильность, трагичность, абсурдность социальных процессов [Сунь Чао, 2012, с. 208]. Дуань Лицзюнь в статье «Чистый и святой маленький человек: художественные особенности образа у Л. Улицкой» замечает: «…в произведениях Улицкой читатель может свободно конкретизиро-вать время (так, события в «Сонечке» могли происходить как в период войны, так и в период сталинских репрессий), и это не будет влиять на целостность и суть сюжета. Автор снимает конкретику времени и места, потому что ему важна вечная истина жизни, ценность обыденной жизни» [Дуань Лицзюнь, 2001, с. 93]. Наблюдения над художественным пространством позволило Сунь Чао выявить некоторые типичные особенности прозы Улицкой: многие сюжеты начинают свое движение в закрытом пространстве, изолированном от внешнего мира (убогий московский дворик, коммуналка) [Сунь Чао, 2012, c. 212], что «подчеркивает прекрасные характеры героев, с достоинством переносящих жизненные муки, показывает их стойкость перед ужасными жизненными ситуациями» [Сунь Чао, 2012, с. 213]. Наше исследование позволяет дать предварительные ответы на те проблемные вопросы, которые были озвучены в начале статьи. Интерес китайского читателя к русской женской литературе объясняется, во-первых, актуальной для китайской русистики начала ХХI в. потребностью в заполнении существующих лакун в ис-тории русской литературы и недопущении новых, во-вторых, актуальностью «женского вопроса» в Китае на рубеже ХХ-ХХI вв., в-третьих, ценностной бли-зостью русской женской прозы китайскому читателю. Во многом изучение со-временной русской женской литературы определяют рецептивные установки ки-тайских русистов. Установка на «мягкий» феминизм является, на наш взгляд, «ключом» к пониманию специфики китайского прочтения русской литературы. Ее присутствие обнаруживается в акценте на ценности человека и развитии со-циального сознания в женской литературе, в идее межполовой гармонии, в сохра- нении надежды на возможность счастливой любви, гармоничного межполового диалога, сочувствии к мужским персонажам. Другой установкой является поиск преемственности текстов писательниц с традицией.

Скачать электронную версию публикации