Features of expression of modal meanings in 16th-century biblical translations created on the territory of the Grand Duc.pdf Введение Можно приводить различные дефиниции модальности, констатирующие ее основные категориальные и функциональные свойства: модальность - это одна из центральных категорий мышления и языка, существенный признак каждого вы- сказывания, лингвистическая универсалия, модальность изыскивает средства своего выражения на всех языковых ярусах и т. д. Как большинство основных и первичных языковых категорий, связанных непосредственно с мышлением, мо- дальность до сих пор не получила четкого и однозначного определения. Все это оправдывает создание новых методик исследования, позволяющих с различных сторон взглянуть на рассматриваемое явление. Одна из таких методик может заключаться в сравнении модальных значений и средств их выражения в оригинальном и переводных текстах. Как известно, ка- тегория модальности играет в языке роль инструмента для отражения действи- тельности через человеческое сознание и порождаемое им высказывание. Так, еще А. В. Бондарко писал о том, что «общеизвестна характеристика модальности как устанавливаемого говорящим отношения содержания высказывания (его про- позитивной основы) к действительности» [Теория функциональной граммати- ки…, 1990, с. 59], замечая при этом, что «формулируемое таким образом понима- ние модальности весьма неопределенно» [Там же]. В случае существования нескольких версий одного и того же текста - ориги- нала и переводов - проблема еще более осложняется, поскольку перед нами пред- стает одна и та же действительность. Какое, однако, число говорящих ее оценива- ет? Что влияет на выражение модальных значений в тексте перевода и на выбор переводчиком тех или иных средств выражения этих значений? Для переводчика действительность, репрезентируемая оригиналом, в лучшем случае виртуальна. Он попадает в ситуацию «возможных миров». Единственная существующая для него реальность - сам текст оригинала. Нельзя, однако, в данном случае предста- вить переводчика слепым копиистом, отражающим заложенную без его участия оценку реальности. Нельзя хотя бы потому, что модальность относится, скорее, не к грамматическим категориям, регулярно выражаемым в языковых формах, а к так называемым категориям понятийным, которые не только отличаются раз- нообразным и разноуровневым диапазоном значений, но и не имеют устойчивого и одновариантного выражения в пределах языка. Здесь же речь идет по крайней мере о двух языковых системах, нередко кардинально различающихся между со- бой. Далее, между оригиналом и переводом, а также между различными перево- дчиками пролегает не только пространственно-временная граница, но и различие в целях, задачах, переводческой тактике и идеологии. В связи с этим возникает несколько вопросов, например: какие модальные значения вплетаются в структу- ру того или иного текста; как соотносится репертуар средств выражения одного и того же модального значения в различных языках? Для рассмотрения некоторых из заявленных положений, и прежде всего того, насколько точно модальность оригинального текста представляется в тексте пере- водном, был предпринят анализ перевода на славянские языки двух средств, свя- занных с выражением субъективно-модальных значений в библейском иврите, - модальных частиц и конструкций с участием абсолютного инфинитива. Первые были выбраны по причине своей асемантичности, благодаря которой они не вно- сят резких изменений в семантику предложения, а лишь уточняют ее. Как утвер- ждал В. В. Виноградов, «многие модальные частицы являются результатом семантического “усыхания”, или опустошения, слов» [1975, с. 77]. Можно пред- положить, что по этой причине они кажутся переводчикам той сущностью, кото- рую, в отличие от знаменательных слов, просто можно не заметить. Конструкции же infinitivus absolutus являются средством выражения модальной семантики, от- сутствующим в славянских языках, следовательно, требующим от переводчика понимания и специальных переводческих усилий. Материал для анализа предоставили переводы XVI в., сделанные на землях Великого княжества Литовского. Сравнение этих переводов интересно тем, что в это время и на этой территории наблюдалось языковое и конфессиональное разнообразие. Последнее могло повлиять на характер перевода тем образом, что обусловило выбор первоисточника, с которого этот перевод производился. Это польские библейские версии - протестантская Брестская (Радзивилловская) Биб- лия (1563), создатели которой, по их собственному утверждению, использовали тексты на классических языках - древнееврейском, греческом и латинском; также переведенная преимущественно с древнееврейского Библия антитринитария Сы- мона Будного (1570-1572), изданная в Несвиже. Церковно-славянскую традицию представил текст Острожской Библии И. Федорова (1581), опирающийся вслед за Геннадиевской библией на версию LXX по венецианскому изданию 1518 г. (Аль- динская Библия) и перевод Франциска Скорины 1 (1517-1591), основанный на чешской Венецианской библии и, возможно, на Геннадиевской, перевод, в кото- ром церковно-славянский эталон подвергся сильному влиянию так называемой простой мовы. Для сравнения также использовался русский Синодальный пере- вод (1876). 1 Несмотря на то что перевод был издан в Праге, белорусский первопечатник создавал его для верующих на территории Slavia Ortodoxa, прежде всего жителей ВКЛ. Выражение модальной семантики при помощи модальных частиц и особенности их перевода В стихе Быт. 18.13 (אלֵדֵ אתֻנְםָ האַףַ, ср. в Синодальном переводе: неужели я дей- ствительно могу родить) имеются два показателя модальности: האַףַ - форма служебной частицы אףַ, имеющая в данном контексте значение ‘разве, неужели’ [Brown et al., 1952, р. 65], которая служит для выражения значения проблематиче- ской достоверности, а также אמֻנְםָ - орфографическая вариация אמָנְםָ, наречие, присутствующее только в вопросительных предложениях для представления ис- тинности - ‘правда, истинно, действительно’. В переводе Острожской библии, а также у Будного основная структура высказывания сохранена, ср.: Ostrog. - аще право рожду; Bud. - czyli prawdziwie rodzić będę 2. 2 Здесь и в дальнейшем при передаче переводов Сымона Будного и Радзивилловской библии применяется транскрипция типа В. И в том, и в другом случае тексты содержат союзы, вводящие вопросы, в том числе риторические, - czyli [SP, Zasób elektroniczny 1] и аще [СлРЯ, 1975, с. 60], что позволяет передать значение древнееврейского масоретского текста, а также модальные слова (право, prawdziwie). В переводе Брестской Библии появляется дополнительный показатель модаль- ности - глагол mieć, который в языке XVI в., как и в современном польском, обладал модальным значением: Radz. - izali to pewna żebych miáłá rodzić. Его функцию здесь можно определить следующим образом: «в риторическом во- просе предвосхищает отрицательный ответ» [SP, Zasób elektroniczny 2], по сути дела, усиливая элемент проблематичности истины, выраженный союзом. Версия же Франциска Скорины, наоборот, элиминирует подтверждение ис- тинности: Skor. - Едали баба сущу рожу. В этом исключении белорусский первопечатник, как представляется, идет за Ве- нецианской библией, ср.: Ven. - Zdaliż baba gᶴucy roditi budu. Однако у Скорины слово, формирующее вопрос, содержит значение пробле- матической достоверности (едали - ‘неужели’ [ГСБМ, 1989, вып. 9, с. 152], в то время как в чешском переводе присутствует только вопросительная частица zdali [Bělič et al., 1979, s. 439]. Как известно, проблематическая достоверность предполагает оценку говоря- щим ситуации с возможностью двоякого развития событий, однако ближайший контекст всегда уточняет эту оценку или как надежду, или как опасение. Именно такая оценка выражается и частицей אוּליַ ‘если нет; следовательно, возможно, если так, может быть, возможно, разве что’ [Gesenius, 1882, c. 22], например, в стихе Быт. 27.12: אבָׅ י ימְשֻנֵׅ י אוּליַ (ср. в Синодальном переводе: может статься, ощупает меня отец мой). Ближе всего подошли к передаче этой семантики переводчики Радзивиллов- ской библии, поскольку здесь используется частица snadź с соответствующим значением ‘быть может, случаем’ [SS, 1977-1981, s. 326]: Radz. - y snadź się mnie dothknie ojciec moy. А вот Сымон Будный несколько изменил модальную семантику фрагмента, использовав частицу nuż, которая вносит в контекст поощрение к дальнейшему действию [ESJP, Zasób elektroniczny], по сути, предполагая позитивное развитие событий: Bud. - a nuż się mnie dotknie ojciec mój. В Острожской же библии указывается, скорее, на нежелательное развитие со-бытий: Ostrog. - егда обыщет м о ць мои, поскольку частица егда в этом контексте имеет значение ‘что если, а вдруг’ [СлРЯ, 1978, вып. 5, с. 13]. Такая семантика закладывается греческим текстом LXX - в данном случае переводится греч. μή ποτε (μήποτε ψηλαφήσῃ με ὁ πατήρ μου), где эта семантика задается частицей μή «со смыслом колебания, запреще- ния, отклонения или предотвращения» [Дворецкий, 1958, с. 1089]. Сравнение перевода Франциска Скорины Skor. - Егда доткнетс отець мои мене и познаеть с Острожской и Венецианской библией (Ven. Dotekliby ᶴe otecz moy mnie a poro- zumielby) показывает, что в представлении модальности Скорина берет за образец ту версию, которую использовали и создатели Острожской библии, поскольку в чешском переводе значение проблематической достоверности выражается грам- матически - кондиционалом. Для представления еще одного модального значения - волеизъявления в его оптативной реализации, используются иные средства, в частности частица נאָ, вносящая значение просьбы или наставления [Brown et al., 1952, p. 609], как в следующем фрагменте: בּא־ׄנאָ אלֶ־שׅ פחְתָׅ י (Быт. 16. 2; ср. Синодальный перевод: войди же к служанке моей). В Радзивилловской библии и у Сымона Будного это значение реализуется дос-таточно точно при помощи императивного междометия proszę, ср.: Radz. - A tak, proszę, wnidź do mej służebnice; Bud. - Wnidź proszę do niewolnice mojej. В переводе Франциска Скорины, как и в Венецианской библии (Ven. Wegdiž k dĕvce mĕ), остается грамматический императив, усиливаемый частицей, слу- жащей для эмоционального подчеркивания: Skor. - Вниди ж к рабе моеи. В тексте же LXX для представления используется частица οὖν (εἴσελθε οὖν προς τὴν παιδίσκην μου), которая в данном контексте выступает как «частица за- ключительная: итак, таким образом, следовательно» [Вейсман, 1899, с. 911], и, соответственно, не формирует модального значения, полностью соответствую- щего значению масоретского текста. В Острожской библии греческая частица передается при помощи слова оубо, также имеющего значение ‘итак, в таком случае’ [Срезневский, 1912, с. 1112]. Ostrog. - в ниди оубо к рабѣ моеи и родиши w(т) не . Поскольку оубо также может выражать значение побуждения, можно предпо- ложить, что в данном контексте реализуется и модальное значение исходного текста. Можно привести и другие примеры того, как переводчик иного времени кор- ректирует текст. Так, из переводов исчезает частица כׅ י, употреблявшаяся после клятвы или присяги для обозначения уверенности говорящего в истинности своих слов, - исчезает сама культура клятвы, характерная для древнего общества, ср. 42.15: פרַעְֹה אׅ ם־תצֵאְוּ מׅ זהֶ כׅ י אׅ ם־בּבְוֹא חיֵ (в Синодальном переводе: клянусь жизнью фа- раона, вы не выйдете отсюда). Подобная частица (νὴ) еще сохраняется в тексте LХХ (νὴ τὴν ὑγίειαν Φαραω οὐ μὴ ἐξέλθητε ἐντεῦθεν), но в тексте Острожской биб- лии ее уже нет: Ostrog. - тако ми здравy фараона, не изыдите w(т)сюду. Подобная структура высказывания сохраняется и у Франциска Скорины, ср.: Скор. - Тако ми здрави фараонова, иже невынидете ѿселе, который в данном случае ориентировался на церковно-славянский образец, а не на перевод Венецианской библии, где представлено следующее: Ven. - Skrze zdravij faraona newýgdete odsud. Можно предположить, что первопечатника смутил предлог, представляющий рассматриваемую модальную частицу, который используется с аккузативом и имеет значения ‘благодаря, при помощи’ и под. [Bělič et al., 1979, s. 352]. Как представляется, этот предлог появился в чешском тексте в соответствии с Вульга- той, где читаем: per salutem pharaonis, non egrediemini hinc. В данном случае, как и в масоретском тесте и LXX, per выступает как элемент, использующийся при клятвах и просьбах [Дворецкий, 2000, с. 564], однако оно также может иметь зна- чение ‘благодаря, вследствие, при помощи’, что и нашло отражение в переводе. Перевод с учетом иного значения оригинальной частицы имел место и в поль- ских версиях. Сымон Будный, старавшийся соблюдать структуру древнееврейско- го текста, постарался сохранить и этот его формальный элемент, но перевел его первичное значение - значение условного союза (‘если’), нарушив при этом син- таксическую структуру высказывания: Bud. - żywie faraoh iesli wynidźiećie stąd. Подобным образом поступили и переводчики Брестской Библии, также обращав- шиеся к древнееврейскому оригиналу, ср. iż ‘если’: Radz. - niech tak farao żywie / iż z tąd nie wynidźiecie. Как видно, при переводе древнееврейских частиц, выражающих в тексте мо- дальные значения, во многих случаях происходит трансформация семантики, не- редко приводящая к полной элиминации модальности. Выражение модальной семантики при помощи конструкции infinitivus absolutus и особенности перевода конструкции Если непосредственное выражение модальной семантики при помощи частиц с соответствующим значением встречает при переводе ряд трудностей, приводя- щих к расхождению между переводными текстами, то еще больше трудностей вызывает ее неявное выражение. Речь идет о древнееврейской конструкции, в со- став которой входит абсолютный инфинитив (infinitivus absolutus). Как отмечают исследователи, «в своих многочисленных употреблениях в библейском иврите абсолютный инфинитив может выступать как интенсификатор смыслового глаго- ла, служить в качестве слова-команды или функционировать как личная форма глагола» [Waltke et al., 1990, p. 581]. При этом две первые функции, как правило, выполняют конструкции, состоящие из абсолютного инфинитива и спрягаемой формы однокоренного глагола (см., в частности, [Blau, 2010, p. 215]). В данном случае, безусловно, можно говорить о выражении модальных значений, причем достаточно разнообразных - как необходимости, так и возможности или должен- ствования [Зиновкин, 2017, с. 110-111]. Так, infinitivus absolutus, например, представлен в стихе Быт. 44.15: ינְחַשֵ נחַשֵ - дословно ‘предсказывая, предскажет’ или ‘безусловно предскажет’. В данном слу- чае в тексте выражается значение категорической достоверности, ср. в Синодаль- ном переводе - Иосиф сказал им: что это вы сделали? разве вы не знали, что такой человек, как я, конечно угадает? Здесь, как мы видим, этимологическая фигура была утрачена. Исчезала она и в большинстве древних переводов, при этом может утрачиваться и сама модальная семантика, ср. в церковно-славянском тексте Острожской библии, ср.: Ostrog. - не вѣсте ли aко нѣсть вражбит чл к aкоже аз . В данном случае перевод не соответствует и оригиналу LXX, в котором этимоло- гическая фигура сохраняется: ὅτι οἰωνισμῷ οἰωνιεῖται. Такие конструкции, состоя- щие из глагола и существительного, как правило, в дативе, широко распростране- ны в греческом переводе как соответствие др.-евр. абсолютному инфинитиву [Tov, 1999]. Модальная семантика отсутствует также в переводе Франциска Скорины и Венецианской библии: Skor. - Едали невесте иже несть мне ровнаго вовмении гадани ; Ven. - Čili newijte / že nenij mnĕ rowneho w umĕnij hadačuow. В Радзивилловской же библии представлено иное модальное значение: Radz. - y zasz niewiecie iżem ia też iest ieden wieszczek. Здесь ее носителем является форма jeden, выступающая в функции «эмфатиче- ской и подчеркивающей положительный или отрицательный характер существи- тельного либо действительность какого-либо лица или факта: действительно, в самом деле» [SP. Zasób elektroniczny 3]. Однако ни один из этих переводов не передает структуру оригинального тек- ста. Формально ближе всего к ней подошел Будный, который представил ее, введя в текст свою этимологическую фигуру: Bud. Izali niewiecie iź gadając zgadnąć może mąż który jako ja (jest). Но, сохранив форму переводимого текста (а Будный, как известно, переводил по принципу «слово в слово»), он утратил семантику, поскольку подобные этимоло- гические фигуры в славянских языках утратили модальное значение, ср., напри- мер, характеристику А. А. Зализняком подобных конструкций в «Слове о полку Игореве»: «…прием соединения однокоренных слов для достижения большей выразительности автору СПИ (Слова о полку Игореве. - А. К.) хорошо знаком и ис- пользован им неоднократно» [Зализняк, 2004, c. 257]. Дублетная конструкция представляет infinitivus absolutus в другом стихе, в этом случае уже как в LXX, так и в Библии И. Федорова - 31.30, ср.: LXX - νῦν οὖν πεπόρευσαι ἐπιθυμίᾳ γὰρ ἐπεθύμησας ἀπελθεῖν εἰς τὸν οἶκον τοῦ πατρός σου Ostrog. - помышлениемъ бо помысли w(т)ити в дом w(т)ца твоего. При этом в масоретском тексте обнаруживаем: נכִסְףׄ נ כסְפַתְהָ ‘тоскуя (желая) ты тосковал (желал)’. Сохраненная в Острожской библии конструкция не несет никакой специаль- ной семантической нагрузки, тем более она не связана с выражением модальных значений. Переводчики Радзивилловской библии предложили смысловое дубли- рование, однако потеряли характерное для infinitivus absolutus единство корня, ср.: Radz. - A teraz oto, gdyś odchodził, a z wielką chucią kwapił się do domu oyca swego. Семантика желательности представлена также в переводе Франциска Скорины и тексте Венецианской библии, однако корневое или семантическое дублирование здесь утрачивается полностью: Skor. - Косвоим восхотел еси поити, и пожадал в дом ѿца твоего; Ven. - Gdy k swym gijti chtĕl / a žadostiwý byli geᶴt tobĕ Dům Otce tweho. Действительно, при переводе трудно сохранить подобное дублирование. Так, в Библии Будного повторяемость корней не учитывается в самом тексте, но отме- чается на маргиналиях, причем переводчик увидел здесь то, чего не заметили дру- гие, а именно две формы infinitivus absolutus, ср.: Bud. - Ale niech: to poszedłeś / że cię było = tęskno do domu oyca twego (= właśnie / A teraz idąc poszedłeś żeś tęską tęsknił do domu). Конструкция idąc poszedłeś соответствует обороту הלָכַתְ הלָֹ ‘идя, пошел’. Сле- дует сказать, что еще одним доказательством того, что figura etymologica в сла- вянских языках не передает модальных значений, является ее элиминация из это- го фрагмента перевода Будного (как видим, она осталась только в примечании на полях) в пользу конструкции повелительного наклонения со служебной частицей niech. Infinitivus absolutus представлен и в стихе 24.5: אתֶ־בּׅ נךְָ אשָׅ יב ההֱשָבֵ, досл. ‘возвра- щая возвратить сына твоего’ (ср. соответствие в Синодальном переводе с модаль- ностью необходимости: должен ли я возвратить сына твоего в землю, из кото- рой ты вышел?). В переводах же XVI в. встречаем разные варианты представления рассматри- ваемого фрагмента. С формальной точки зрения снова наиболее близок к ориги- налу перевод Сымона Будного: Bud. - izali odwodząc odwiodę sina twojego do ziemie sktoreieś wyszedł. Однако здесь подобная конструкция, как уже говорилось, не может служить для выражения модальных значений хотя бы по той причине, что она не является ти-пичной и регулярной для польского языка. Индикативную форму будущего времени встречаем в тексте Септуагинты (Fut. I) (ἀποστρέψω τὸν υἱόν σου εἰς τὴν γῆν ὅθεν ἐξῆλθες ἐκεῖθεν;), при этом соста- витель дипломатического издания LXX [Septuaginta, 1979, vol. 1, p. 23] полагает это предложение вопросительным, о чем свидетельствует специальный знак в конце его, хотя в самом предложении отсутствуют грамматические показатели вопроса. В Острожской же библии такой показатель появляется, ср.: Ostrog. - обращу ли сн а твоего в землю w(т) неaже изыде ты. Подобное использование вопросительных слов наблюдаем и в Радзивилловской библии: Radz. - izali zaprowadze syna twego do ziemie z ktoreyeś wyszedł. Возможно, поскольку «имплицитно субъективная модальность содержится в каждой вопросительной конструкции» [Рагозина, 2009, c. 93], переводчики по- считали подобное представление достаточным для выражения модального значе- ния масоретского текста. А в переводе Скорины и Венецианской библии появляется и дополнительный модальный показатель - форма глагола имати / mít: Skor. - Еда има(м) сына твоего вовести на место с него же вышол еси; Ven. - Zdaliž zaᶴe uweᶴti mám ᶴyna twého na miᶴto z kterehož gty ty wyᶴᶴleᶴ. Основой подобного перевода служит текст Вульгаты, где представлен глагол debeo ‘быть должным’: num reducere debeo filium tuum ad locum illus filium meum. В форме infinitivus absolutus стоит и предикат следующего др.-евр. высказыва- ния (19.9) - שפָוֹט ויַׅשפְֹט ‘судя судить’ (ср. Синодальный перевод: вот пришлец, и хочет судить?). Интересным образом представлены модальные значения в тексте LXX: εἷς ἦλθες παροικεῖν μὴ καὶ κρίσιν κρίνειν νῦν. В этом случае переводчик передал фор- мальную структуру оригинального текста при помощи figura etymologica, однако модальное значение, как представляется, передается не этой конструкцией, а фор- мой инфинитивного отрицания - μὴ… κρίνειν ‘не судить’: это модальность волеизъявления - жесткий запрет реализации действия или процесса. В Острожской Библии сохраняется форма греческого текста, однако вряд ли можно говорить о сохранности модальной семантики, которая могла быть выра- жена независимым инфинитивом, поскольку инфинитивная форма связана с ver- bum finitum (перфектной формой): Ostrog. - прише(л) еси сѣмо, оу на(с) обитати, а не суда судити. Подобный процесс наблюдаем и в Библии Сымона Будного - структурное со- ответствие древнему тексту (figura etymologica) при индикативной грамматиче- ской форме, в данном случае форме будущего времени: Bud. - (ten) sam przyszedł pomieszkać (z nami) a sądy sądzić będzie. Вульгата дает следующий перевод, где выражается сомнение говорящего в утвердительном ответе - ut advena numquid ut iudices ‘как пришелец, неужели как судья’. Венецианская библия, вводя негацию, элиминирует модальную семантику: Ven. - Wᶴᶴel gᶴy ᶴem yako po hoᶴtinu neaby rozkazowal; а у Скорины представлено субъективно-модальное значение желательности: Skor. - Пришол еси кнам ιакобы гость и ныне хощеши судити нас . Наконец, в Радзивилловской библии при помощи формы глагола mieć пред-ставлена модальная семантика долженствования: Radz. - izasz on ma nas sądzić. Заключение Все сказанное выше демонстрирует переводческий субъективизм и некоторую условность в выражении рассматриваемых значений. Переводчик, даже имеющий дело с сакральными текстами, корректирует модальную семантику и меняет фор- мальные средства ее выражения. Это, как представляется, является свидетельст- вом в пользу понимания модальности как категории особого рода, не грамматиче- ской, а, скорее, понятийной - с нечетко очерченными границами и разнообразным и нежестким набором средств выражения. Более того, анализ переводных текстов, сделанных с использованием различных оригиналов, показывает, что переводчи- ки, стараясь сохранить дух и букву оригинала или авторитетного перевода (Буд- ный и брестские переводчики - масоретского текста, Острожская библия - LXX, Скорина - церковно-славянского перевода в отдельных случаях и Венецианской Библии, а та, в свою очередь, Вульгаты), тем не менее, считают модальность кате-горией, которой можно без особых проблем пожертвовать в переводе, изменив или вообще элиминировав модальное значение.

Скачать электронную версию публикации