Even epic tradition: collection, local specificity, characteristic features.pdf Фольклор эвенов, представленный самобытными эпическими полотнами, ори-гинальными текстами сказочной и несказочной прозы, образцами обрядового пе-сенно-танцевального искусства, разнообразными малыми жанрами, является уни-кальным духовным богатством, компонентом общего культурного наследия эвенского народа. Вершинным достижением устного народного творчества эвенов в плане ху- дожественного совершенства и историко-познавательной ценности является ним-кан - архаический эпос, который исполняется сказителями-нимкаланами в виде прозаических повествований со вставками диалогов в песенной форме. В совре-менных условиях у многих тунгусо-маньчжурских народов, например у неги-дальцев, ороков, солонов, уже невозможно зафиксировать масштабные эпические произведения. Большие опасения специалистов вызывает и сохранность эпиче- ского фольклора у эвенов и эвенков. Первый образец эпического или эпосоподобного текста, а именно краткое из-ложение прозаического повествования с одним песенным монологом, был зафик-сирован Я. И. Линденау в 1740-е гг. при сборе этнографического материала по охотским эвенам. Однако материалы Я. И. Линденау не были опубликованы и, как мы теперь знаем, не привлекали внимания исследователей до 1930-х гг. Позже на фольклорные материалы из сборов Я. И. Линденау обратила внимание Ж. К. Лебедева, первый из исследователей, кто решил сосредоточить свое внима-ние исключительно на проблемах изучения эвенского эпоса. Несколько позднее материалы Я. И. Линденау были опубликованы [Линденау, 1983], однако языко-вые, словарные и этнографические материалы из описаний привлекали куда больше внимания, чем фольклорные тексты. Так, не было замечено, что тексты шаманских камланий, записанные Я. И. Линденау и помещенные в описании тун-гусов, живущих около Удского острога, на самом деле представляют собой не эвенкийские, а эвенские тексты, особенности языка точно указывают на это [Бу-рыкин, 1997]. Вторая половина XVIII в. и первые две трети XIX в. не принесли ничего ново-го в изучение эвенского фольклора и в том числе эпоса. Только во второй полови-не XIX в. Г. Майдель во время путешествия по Восточной Сибири записал несколько десятков образцов сказок, преданий и рассказов исторического содер-жания. Во время своего пребывания в Якутске Г. Майдель получил от Ю. Шту-бендорфа несколько образцов записей разных жанров эвенского фольклора, среди которых был один текст, представляющий собой эпическое сказание. Эти мате-риалы были опубликованы акад. А. Шифнером в 1874 г., несколько позднее запи-сей Г. Майделя, с переводом на немецкий язык [Schiefner, 1874]. Кем и когда были переведены записи неизвестного собирателя, не ясно, но, сравнивая этот перевод с эвенским подлинником, мы можем сказать, что он выполнен весьма квалифицированно. В 90-е гг. XIX в. начинает записывать эвенский фольклор В. Г. Богораз, имев-ший к тому времени неплохой опыт записи чукотского фольклора и полевой лин-гвистической работы в целом. Собрание эвенских текстов в оригинале и с перево-дом было опубликовано в выпуске «Тунгусского сборника» [Богораз, 1931]. В начале 1930-х гг., когда в районах проживания эвенов начинают работать первые современные школы, эвенский фольклор привлекает к себе внимание и записывается сразу несколькими специалистами - В. И. Левиным, А. Р. Беспа-ленко, К. А. Новиковой в районах нынешней Магаданской области и Н. П. Ткачи-ком в Охотском районе Хабаровского края. Итог работы этих собирателей в том виде, в каком мы его знаем сейчас, - это несколько десятков записей сказок, исто-рических преданий с ценными параллельными вариантами, образцы загадок, тек-сты песен-импровизаций. Безусловно, самое заметное достижение в собирании эвенского фольклора в эти годы - это три эпических сказания, записанных Н. П. Ткачиком в поселке Арка Охотского района Хабаровского края. Судьба этих текстов оказалась весьма драматичной. В 1938-1940 гг. собиратель Н. П. Ткачик, видимо, готовил эти тек-сты к публикации или к передаче в архив. Однако в судьбу собирателей и в науч-ную деятельность по изучению эвенского фольклора вмешалась война 1941- 1945 гг. После смерти Н. П. Ткачика (он скончался в Николаевске летом 1944 г. по пути в Арку) его вдова Э. В. Булатова передала фольклорные записи мужа из-вестной исследовательнице тунгусских языков и фольклора Г. М. Василевич. Ма- шинописная копия трех эвенских эпических текстов с рукописным предисловием Г. М. Василевич была передана в архив Якутского научного центра АН СССР. Судя по характеру подготовки текста (машинопись с предисловием), эти тексты предназначались Г. М. Василевич для издания, которое по каким-то причинам не было осуществлено. Если полностью доверять хронологии и датам записи эвенских эпических тек-стов, то одно из главных событий в собирании образцов эвенского фольклора приходится на 1955 г. Именно в этом году В. Д. Лебедев (1933-1982), будущий поэт и тунгусовед-диалектолог, записал в Момском районе Якутии от сказителя П. С. Атласова несколько эпических текстов, три из которых были позднее опуб-ликованы в его монографии «Язык эвенов Якутии» [Лебедев, 1978]. Во второй половине 1950-х - первой половине 1970-х гг. В. Д. Лебедев и К. А. Новикова были единственными, кто вел полевую работу по собиранию эвенского фольклора. Судя по работам Ж. К. Лебедевой, ею и В. Д. Лебедевым было записано около 40 эвенских эпических текстов. Собранные ими материалы не были опубликованы, за исключением переводов пяти текстов, помещенных как приложение к двум монографиям Ж. К. Лебедевой [1981; 1982]. В 1975 г. В. А. Роббек (1935-2010) записал в Среднеколымском районе Якутии от Е. И. Тайшиной эпический текст «Нёлтэк», названный по имени главной ге-роини. Этот текст с русским переводом был опубликован в 1992 г. в виде брошю-ры и позднее переиздавался еще несколько раз [Тайшина, Роббек, 1992]. В 1980-е - 1990-е гг. несколько образцов эвенского эпоса были записаны А. Л. Мальчуковым [Metele…, 2020], В. А. Петровой (еще не введены в научный оборот) и известной собирательницей эвенского фольклора и писательницей Е. Н. Боковой [2002]. Эти записи представляют эпическую традицию томпонских эвенов. В 1991 г. опубликован эвенский эпический текст «Иркэнмэл, Ойинде, Мэтэ-лэ», записанный от уроженца Оймяконского района (улуса) Якутии Е. А. Данило-ва исследователем эвенского языка А. А. Даниловой [Данилов, 1991]. Таким образом, в настоящее время мы располагаем записями эвенских эпичес-ких текстов с разных территорий, имеем в своем распоряжении тексты разного объема с разными сюжетами, персонажами, языковой и этнографической факту-рой, которые по месту записи, диалектной принадлежности можно подразделить на следующие локальные группы. Охотская эпическая традиция включает в себя записи образцов эпоса охотских эвенов, сделанные Н. П. Ткачиком в 1937-1938 гг. Это три объемных текста «Чибдэвэл», «Делгэни» и «Гекчавал», исполнителем которых являлся 98-летний певец-сказитель Николай Георгиевич Мокроусов [Эпос охотских эвенов, 1986]. Четвертый текст, который был записан Н. П. Ткачиком, - «Хорэгэ» - известен ныне только по названию, его запись была неполной. Переводы этих текстов сде-ланы собирателем настолько совершенно, что при сверке их с оригиналами не потребовалось вносить в них какие-либо существенные изменения. В настоящее время в с. Арка Охотского района Хабаровского края проживает нимкалан Алексей Сергеевич Чириков, от которого записаны несколько отрывков нимканов, по форме и содержанию соответствующих эвенским эпическим сказа-ниям и представляющих ту же традицию. Эти тексты не публиковались, но по месту записи, диалектной принадлежности и сюжетным мотивам их предвари-тельно можно отнести к первой группе (ПМА). Локальная специфика охотской эпической традиции - довольно большой объ-ем сказаний, повествующих о героях-богатырях. Данные тексты достаточно одно-родны по характеру повествования, содержанию и поэтике. Тексты по праву счи-таются лучшими образцами эвенского эпоса. Момская эпическая традиция включает в себя три текста, записанные в 1955 г. В. Д. Лебедевым (сказитель П. С. Атласов), и образцы, собранные в Момском районе в 1963 г. П. А. Ламутским. Локальная специфика состоит в достаточно разнородном представлении об-разцов, тексты отличаются друг от друга и по содержанию, и по особенностям поэтики. Записанный от 89-летнего сказителя Павла Семеновича Атласова текст «Нөл- тэк» - это классический образец эпического произведения эвенов, стоящий в одном ряду с образцами, записанными Н. П. Ткачиком. Его особенностью является то, что в нем усилено мифологическое начало в описаниях структуры и объема мира. Он более этнографичен, чем тексты Н. П. Ткачика [Лебедев, 1978, с. 112-121]. Текст «Мэӈун» характеризуется теми же особенностями. Тексты «Нөлтэк» и «Мэӈун» уникальны по совершенству исполнения и высокому качеству записи, при этом текст «Мэӈун» исключителен в ряду тунгусских эпических сказаний как сказание, героями которого являются только женщины [Там же, с. 123-125]. Текст «Өмын этикэн бичэ атиканылкан» («Жил старик со старухой»), вклю-чаемый нами в данную подборку по сложившейся традиции, формально может быть отнесен к любому из нарративных жанров эвенского фольклора - к эпическим сказаниям, сказкам или историческим преданиям. Его содержание равно похоже и на правду, и на вымысел, и в нем нет характерных для эпоса песенных вставок, его главные герои не похожи на эпических персонажей и более напоминают ска-зочных. Нет в нем и эпических атрибутов, каких-либо состязаний [Там же]. Запись этих текстов представляется уникальным событием в эвенской фольк-лористике, имея в виду, что сбор был произведен 22-летним студентом, каким был тогда Василий Дмитриевич Лебедев. Он сумел справиться с весьма трудной задачей по записи столь сложных эпических сказаний эвенов, зафиксировать аутентичное для эвенского эпоса исполнение этих сказаний, где повествование ведется в прозе, а диалоги героев - в песенной форме. Однако мы не располагаем более поздними записями не только эвенского эпо-са, но и других жанров эвенского фольклора, которые были сделаны В. Д. Лебе-девым в 1960-е - 1970-е гг. Всё, что мы можем получить, - это переводы на рус-ский язык нескольких сказаний, приложенные к книгам Ж. К. Лебедевой [1981; 1982], изданную на якутском языке книгу «Эвен фольклора» [1981], включающую переводы на якутский язык 12 эпических текстов, 10 песен, 14 сказок, преданий, легенд и малых жанров фольклора и три текста, приложенные к полевым отчетам В. Д. Лебедева об экспедиции 1961 г. 1 Эти тексты записаны с использованием латинской графики. Эвенские же варианты изданных на русском и якутском язы-ках текстов до настоящего времени не обнаружены. 1 Лебедев В. Д. Материалы диалектологической экспедиции по говору эвенов Верхоян-ского района. Отчет и языковые материалы. 1961 г. // РО ИГИиПМНС СО РАН. Ф. 5. Оп. 14. Ед. хр. 56, 57. Недавно в ходе полевых обследований районов проживания эвенов РС(Я) по проекту «Создание аудиовизуального фонда “Живое наследие эвенов”» сотруд-ник ИГИиПМНС СО РАН С. Н. Саввинова встретилась с Марией Тимофеевной Дыдаевой - эвенкой. Она родилась 5 января 1946 г. в с. Табалах Верхоянского района ЯАССР. Род - Мэмэль. От нее С. Н. Саввиновой записан следующий рас-сказ, который мы приводим в сокращении: Би абагаву Атласов Павел Семенович гэрбэн бэй бичэ. Ноӈан Мома, Томпо, Верхоянскай районла эрэгэр нулгуникэн бэйди куӈалними бивэтчэ. Ноӈан атикаман эсэм хара, ӈи-дэ эсни хар. Эсни укчэнгэрэр. Ноӈман хэек бичэн гөврэрэр, ол аата юкагир-гу, чукчэ-гу гөникэн бичэн урэчин. Ноӈан эрдэ көкэчэ. Ноӈан надан куӈалкан бичэ. Нар оранду гургэвчичэ. Би кө- чикэнду деӈчираку муттулэ өмнэкэн ученай Лебедев В. Д. өлэ дюмача но- ӈан абагинюн палаткаду тэгэттитэн, тарав ноӈар эрэгэр дукаттан аба-гав. Даммар икэв икэникэн нимкалам укчэнникэн. Тарав эрэгэв дёӈчирам. Мин дялбу Илин Тасла экспедицияла каюрач гурэвчичэл уhу. Тарбач Таба-лакла колхозла орандула гэрэвчиритэн. Оттон муту куӈалбу осколала Вер-хоянскай төрэӈнэн Табалакла эмуритэн оран унтулкан, куӈал бихит. Бу-лат таӈас ачча бисин. Некадич ӈи-дэ, эсни хар. Дялти хачал, харитан. Оскуолала иридюр нёкадич хупкутта буоллага. Бу дялнимур эвэдич төрэткэрэру, ол иhин төрэӈнур эчилбун омӈар. Тар бэилнюн адикун бэй эмэптэн. Букучин нян өмэккэн эмэптэм урэчин тек, хари бэилдук. Верхоянскай района боллагына дяпкан төрэри бэй бисни, эвэди хари. Тарал бэил букэчин хагди бэил. Эвэн-Бытантай адикун бэй эвэн төрэӈэн дялта одда. Школала хупкуттэ даганы куӈал эстэн аявра, хо ур-гэттэ эникэн аявра ургэттэ. Адикум төрэм хачал бичэл. Тар да бини эвэди төрэнти эдэн яр ачча одан дебэппит, ай боллагына мулгуттум оттон. Школа багар ядин хупкуттин хупкутникэн ай бимчи боллагына. Тачин. Перевод Мой дед Атласов Павел Семенович, так его звали, всегда кочевал по Моме, Томпо и Верхоянскому району. Сам с детьми был, его жену я не знаю. Он не рассказывал про нее. Говорили, что она хэек, юкагир или чукча была, она рано умерла. У нашего деда было семеро детей, он всегда рабо-тал в оленеводстве. Как я его помню маленькой. Однажды к нам приехал эвенский ученый Лебедев Василий Дмитриевич, он с моим дедом сидел в палатке, он все время писал, а мой дед рассказывал сказки. Я все это помню. Мои родные работали в Илин Таас в экспедиции каюрами, а потом в Табалахе оленеводами в колхозе. А нас, детей, привезли в Табалахскую школу в Верхоянском районе на оленях, в замшевой одежде, в оленьих ун-тах, одежды матерчатой у нас не было. По-якутски из нас никто не знал, а наши родные знали. А когда стали учиться в школе, научились якутскому языку. Мои родные говорили на эвенском языке, поэтому язык сохранился и не забылся. Сейчас я одна только владею эвенским языком. В Верхоянском районе 9 человек знают эвенский язык, эти люди совсем старые. В Эвено-Бытантае совсем мало, хотя в школе обучают, но детям тяжело, и им не нравится. Но, несмотря на это, чтобы эвенский язык совсем не исчез, надо, чтобы в школах учили [Отчет…, 2016, с. 24-25]. Данный рассказ чрезвычайно ценен и интересен во многих отношениях. В нем кратко освещена языковая ситуация среди эвенов Верхоянского района в тот пе-риод, когда эвенско-якутское двуязычие еще находилось в стадии становления, а дети эвенов начинали изучать якутский язык в школе. Но самое интересное то, что М. Т. Дыдаева в 9-летнем возрасте была непосредственным очевидцем испол-нения образцов фольклора момских эвенов П. С. Атласовым и записи исполняемых им текстов В. Д. Лебедевым. Известно, что В. Д. Лебедев посещал Верхоян-ский район с целью описания диалекта верхоянских эвенов в 1961 г. Однако отчет В. Д. Лебедева об этой экспедиции не содержит записей фольклорных текстов от П. С. Атласова. Следовательно, рассказ М. Т. Дыдаевой соотносится с событиями 1955 г., когда В. Д. Лебедев записал от ее деда П. С. Атласова уникальные образ-цы эвенских эпических сказаний. Поскольку М. Т. Дыдаева относит себя к роду деда, о котором она рассказывает - к Мэмэльскому роду, она является дочерью одного из сыновей П. С. Атласова - Тимофея. По нашим данным, ни мастерство, ни текстовый репертуар П. С. Атласова, отца большого семейства, не передались ни детям, ни внукам. Показательно и очень важно, что 70-летняя эвенка, внучка одаренного сказителя, ныне переживает за судьбу родного языка в том улусе, где язык и культура эвенов находятся на грани исчезновения. Полевые записи В. Д. Лебедева стали началом изучения и издания эпоса эве-нов Якутии, они остаются одними из лучших образцов эпического фольклора момских эвенов и эталоном для сравнительно-ареального изучения эпических сказаний эвенов других регионов Якутии. Их уникальность - в высоком качестве исполнительского мастерства и уровне фиксации фольклорного материала ис- следователем, прекрасно знающим и чувствующим фольклорную традицию. И весьма досадно, что львиная доля собранных В. Д. Лебедевым фольклорных материалов на языке оригинала сегодня недоступна для исследователей и пред-ставителей эвенского народа. Местонахождение и судьба материалов, собранных ученым, неизвестны. К момской эпической традиции мы относим и фольклорные материалы, хра-нящиеся в фондах коллекции рукописного отдела ИГИиПМНС СО РАН, которые представляют собой рукописи оригинальных повествовательных нарративов, соб-ранные во время диалектологической экспедиции в 1963 г. Платоном Афанасье-вичем Ламутским (1920-1986), известным эвенским поэтом и прозаиком. Благо-даря его стараниям фиксировать и оставлять для потомков образцы эвенского фольклора, мы имеем материал, собранный и записанный очень скрупулезно, до-кументированный весьма аккуратно. Всего в ходе экспедиции было зафиксирова-но 32 образца фольклора разных жанров, исполненных на эвенском языке. В на-стоящее время данные образцы, записанные в Абыйском и Момском районах в 1963 г., представляют большой научный и практический интерес 2. Семь текстов из них, которые мы относим к архаическому эпосу, записаны в Момском районе, в с. Орто Дойду от 63-летнего сказителя Матвея Христофоровича Неустроева. Они исполнены в традиционной песенно-прозаической форме. Это нимканы «Экэйӈэнюн он хөлуттин» («Как преследовалась сестрой»), «Хөрэк атикан хутэн» («Сын старухи Хорэк»), «Өмчэни» («Омчэни»), «Мэӈун» («Мэнгун»), «Итмичан», «Чимчэвульды», «Чимчэвульчэн», которые еще не введены в научный оборот. Рассмотрим некоторые из этих нимканов. 2 Ламутский П. А. Материалы диалектологической экспедиции по говору эвенов Абый-ского и Момского районов. 1963 г. // РО ИГИиПМНС СО РАН Ф. 5. Оп. 14. Ед. хр. 71, 72. В нимкане «Экэйӈэнюн он хөлуттин» («Как преследовалась сестрой») повест-вуется о преследовании одной из сестер злобным чудовищем-людоедом, в кото-рого превращается старшая сестра. Подвергшейся преследованию героине помо-гает умершая мать, отправив ей с небес волшебные крылья, с помощью которых она улетает и обращается за помощью поочередно к богатырям Хонгкуни, Навну-ни, Нгивэни, Иркэнмэл, Чирини и Мэнгдуни. Только Мэнгдуни смог ей помочь. Они поженились, родили двоих сыновей. Однажды, когда отец пошел на охоту, семья опять подверглась нападению злобной старухи. Они спасаются на высоком лабазе о 8-ми ногах-стойках. Старуха сморкается, из носа появляется большой топор, которым она по очереди начинает рубить стойки лабаза. Женщина поет, зовет Мэнгдуни на помощь. Слышится голос в ответ. Затем прибегает отец семей-ства и начинает кидать камни в пасть чудовища, говоря, что кидает ей детей на съедение. Чудовище рубит четвертую стойку и лабаз падает. Наконец Мэнгдуни одолевает чудовище и сжигает в костре. Семья спасается. Нимкан «Хөрэк атикан хутэн» («Сын старухи Хорэк») повествует о старухе Хорэк и ее сыне, который был хорошим охотником. Однажды он видит, что мать подшивает его унты шкурами из голов 8-ми оленей. Спрашивает, зачем ему такие толстые и тяжелые подошвы, на что мать отвечает, что стала плохо видеть и зараз подшила толстые подошвы. Наутро сын, надев унты, пошел на охоту. Когда за-брался на гору, послышался голос, который просит освободить стреноженные лапы. Видит, медведь в ошейнике пасется. Схватил, пытается стреноженного медведя освободить, да не может. Медведь поет, что сын старухи Хорэк очень умелым слывет, что надо им обогнуть землю 9 раз. И побежали рядом. Когда ин-девеет, догадывается, что наступила зима, когда потеет, - что пришло лето. За год землю один раз огибают. Во время бега видит много останков людей, которых убивал этот медведь. Девять лет старался медведь, а человек даже не устал, ему становится всё лучше. Обогнули землю за девять лет девять раз, и медведь вдруг сгорбился и превратился в седого старца. Признается, что сын старухи Хорэк дей-ствительно богатырь, говорит, что нашел того, кто сильнее него самого. Идут вместе, доходят до дома старика. Там оказывается красавица - дочка старика, и герой становится его зятем. Так и живут, сын всегда вспоминает мать, думает, что, наверно, умерла без него. Однажды старик предупреждает зятя, чтобы он был осторожным, приготовил бы самострел, что вслед идет его мать Хорэк, став чудо-вищем. Заметелило, три дня и три ночи дуло, из вихря появляется огромное чу-дище, которое невозможно прострелить. Богатырь приблизился, выстрелил, но стрела будто скользит по мерзлому дереву, поэтому он стал стрелять деревьями. Несколько раз прострелил чудище насквозь, оно осело и растаяло. И тогда изнут-ри вышла старая настоящая мать. Увидев сына, прослезилась, взявшись за руки, с сыном и невесткой пошли в дом. С тех пор старик стал с зятем, старуха с не-весткой, невестка со свекровью, зять с тестем, старик со старухой сватьями. В сюжетной структуре и поэтике данных образцов реально прослеживаются как жанрообразующие признаки эпоса, так и характерные черты его архаического варианта. Можно отметить следующие свойства жанра, обнаруживаемые в сказа-ниях: правдоподобность содержания, которая ставит эпос между мифом (заведо-мая истина) и сказкой (заведомый вымысел); изложение событий, относящихся к категории не виденного, но возможного; отсутствие указаний на этническую принадлежность и генеалогию героев; оригинальный способ включения в текст новых персонажей, при котором визуальное появление нового героя предваряется слышимым монологом; минимализм или полное отсутствие поэтических средств [Шарина, Бурыкин, 2014]. Колымская эпическая традиция представлена текстом «Нөлтэк» («Нёлтэк»), зафиксированным В. А. Роббеком в 1975 г. от 83-летней сказительницы Евдокии Иннокентьевны Тайшиной; сюда же мы относим записанные нами в 2005 г. от жительницы с. Берёзовка Среднеколымского района Якутии Анны Ивановны Хабаровской нимканы «Чукачан Ниврини» («Птичка Ниврини»), «Нюӈуе, Илик» («Нюнгуе и Илик»), «Оинде, Мэтэчэ» («Оинде и Мэтэчэ») (ПМА). «Нёлтэк» не отличается от эпических текстов по поэтике, но в сюжетном от-ношении характеризуется значительным своеобразием. Этот текст начинается с состязания за невесту, устроенного отцом героини, - с чисто сказочного мотива. Необычен и антецедент героини из мира злобных духов - черт-ариӈка (традици-онный перевод и понимание), сказочный многоактный характер имеет развитие сюжета во второй части повествования. Появление оленей в финале текста имеет скорее сказочное, чем мифологическое решение, хотя образ оленя и наделен чер- тами мифологического творца себе подобных, а практика обращения с останками животных напоминает этнографические институты тунгусских народов. Мы склонны думать, что данные черты текста представляют собой позднейшие моди-фикации эпических текстов. К оймяконско-томпонской эпической традиции мы относим текст «Иркэнмэл, Ойинде, Мэтэлэ» («Иркэнмэл, Оинде и Мэтэлэ»), записанный А. А. Даниловой от жителя Оймяконского района Якутии Егора Андреевича Данилова [Данилов, 1991], и образцы сказаний жительницы с. Тополиное Томпонского района Якутии Дарьи Михайловны Осениной, записанные А. Лаврилье и Д. Матичем (тексты «Илан бэй» («Три человека»), «Тунӈан асаткар» («Пять девушек»), «Надан кидак» («Семь стерхов»)) [Осенина, 2013]. В 2005 г. нам удалось зафиксировать от ним-калана Д. М. Осениной эпические сказания «Илан асаткан дюгулин» («О трёх девушках»), «Ɵмчэк» («Омчэк»), «Дӫр нɵӈэнурэл хуркэл» («Два парня-брата»), «Илан бэй дюгулин» («О трех людях»), «Ɵмэн асаткан нян ноӈан нɵӈилни» («Од-на девушка и её младшие братья»), «Мэтэлэ», которые также можно включить в данную группу (ПМА). Эти тексты содержат и сказочные мотивы, и мифологические вставки, имею-щие некоторую сюжетную самостоятельность. В текст Е. А. Данилова вставлен мотив девушек-птиц, одна из которых теряет оперение или его часть и потому вынуждена остаться с героем, этого добивавшимся, или его помощником. В эти тексты включены мотивы оживления погибшего героя, усилены социальные мо-тивы и акцентирована социальная структура общества и положение героев в нём. При этом один из героев повествования временно смещается в низшие ряды - исполняет обязанности работника. Вместе с тем фигуры социального верха - ста-рейшины, едва намеченные в текстах Н. П. Ткачика, по существу пассивны, даже у Д. М. Осениной. Интересной особенностью повествований Д. М. Осениной являются детали атрибутов эпических героев и событий; более подробно, чем где-либо, описыва- ется вооружение героев и тонко характеризуется особая звуковая картина, кото- рая создается в изображении битвы, например: Тачикан төр дирэлнэн, гидчакан ӣгэтэн кангалнан, намчинтан ӣсни, өткэчэкэн кингэмэнни ӣлрэн. ‘Так земля загу- дела, стук копий послышался, звон пальмы-откэ послышался’ (ПМА). Эти тексты имеют исключительную ценность для характеристики эпической традиции, бли- жайшей к нам по времени, и понимания процессов, происходящих внутри жанра. Тексты этой группы в разной степени насыщены якутской лексикой, особенно текст Е. А. Данилова. Северная эпическая традиция включает образец «Умчэгин», записанный Х. И. Дуткиным от 51-летнего Иннокентия Васильевича Едукина в 1977 г. в Ал- лаиховском районе Якутии [Дуткин, 1980]. В нимкане с песенными вставкамидиалогами воспроизводится известный у эвенов сказочный мотив с прилетом де- вушек-птиц к двум братьям, у одной из которых герой прячет крыло, а героиня дает ему мяч взамен спрятанного крыла. «Умчэгин», рассказанный И. В. Едуки- ным, - лучший эвенский вариант из известных нимканов о девах-птицах. В 2005 г. нами от аллаиховского эвена Максима Ильича Дуткина, 1968 г. р., был записан вариант нимкана «Умчэгин» (ПМА). Приведенный свод локальных вариантов эвенских сказаний по сюжетной структуре и поэтике отличается от других нарративных жанров (сказки и преда-ния) и имеет признаки архаического эпоса, к которым мы относим определенные характеристики. Рассмотрим их. 1. Между эпосом и сказкой эвенов усматриваются существенные различия в форме повествования - в характере, в структуре и в объеме текстов. Эпос или пелся полностью, или в песенной форме в нем исполнялись диалоги. Сказки и предания, как правило, не содержат песенных вставок. Рассмотренный нами свод нимканов исполняется в песенно-повествовательной форме и отличается бо-лее крупным объемом в отличие от текстов, относящихся к другим жанрам. 2. Один из признаков эвенского архаического эпоса, отличающих его от дру-гих нарративных жанров, как мы уже отмечали, - правдоподобность содержания. Содержательная доминанта эвенского эпоса - то, что вполне возможно в реальной жизни, но не наблюдается или редко встречается. К примеру, в эпическом тексте «Өмын этикэн бичэ атиканылкан» («Жил старик со старухой») [Лебедев, 1978, с. 137-139] повествуется о семье старика и старухи, у которых сын и дочь. К ним приходит парень, который сообщает о намерениях пославших его хозяев убить их и помогает семье устроить врагам ловушку-кулёмку. Пришедшие убийцы попа-дают в ловушку и погибают. Старик пригоняет часть их оленей, парень становит-ся его зятем. Содержание сказания правдоподобно (эвены жили отдельными семьями, возможен и умысел врагов-убийц), но не является обыденным. 3. К изложению событий, относящихся к категории не виденного, но возмож-ного, можно отнести воинские сцены (почти во всех нимканах), иногда приводи-мое в текстах описание жестокости по отношению к врагу (например, расправа Чибдэвэла над семьей шамана в сказании «Чибдэвэл», постепенное иссечение героем Хэлникэном конечностей Хилэлэнэ с последующим оставлением только его головы в «Мэтэлэ» и др.). 4. К признакам, определяющим наиболее раннюю стадию эпоса, можно отне-сти и отсутствие указаний на этническую принадлежность и генеалогию героев. Эвенское эпическое общество этнически неопределенно, не раскрывается, с кем устраиваются состязания - со своими или с чужими. Мотив глоттогенеза и этно-генеза встречается лишь однажды, но это нововведение сказителя (сказание Е. А. Данилова). В более поздних записях северной эпической традиции 2015 г. отмечается этногонический мотив типа «Умчэгин был нашим предком, корнем» (ПМА). Общество в эпических текстах представлено максимумом из пятидесяти юрт (охотская традиция). В основной массе текстов в социуме иерархия отсутствует. Только в нимканах Д. М. Осениной присутствуют слуги и работники. Глава кол-лектива обычно хони бэй без характеристики, есть одно упоминание о военных вождях. 5. Главное различие между эпосом и сказкой у эвенов мы усматриваем в появ-лении героев в тексте и характере доведения информации до слушателя. В сказке сначала появляется герой, потом уже он что-то говорит. В эпосе сначала слышат-ся слова героя, потом появляется он сам. Например, в сказании «Гекчавал»: Тиминни одан инэӈнэкэкэн дулакэндун бэй төрэнни иллэн: Дирэлэнь, Гекчавалкан, Дирэлэнь, буглас Дирэлэнь, эмнимдэс урэчу Дирэлэнь, гэлэ нӫдли-лэ, Дирэлэнь, мадьӈадила нян-да! ‘И вот назавтра в самый полдень послышался человеческий голос: Дирэлэнь, Гекчавал, Дирэлэнь, на твою землю Дирэлэнь, вроде бы я пришел, похоже, Дирэлэнь, ну, выходи же, Дирэлэнь, чтобы добить меня теперь же!’ Такая экспозиция незнакомого персонажа, которая предваряется его слыши-мым монологом и только потом визуальным появлением героя, выдерживается во всех эвенских локальных эпических традициях. Факты биографии героев, их родственные связи в эпосе мы узнаём позже, спустя много времени после появления героя в сказании. 6. Характерная особенность эвенского эпоса - наличие запевных слов, которые начинают, иногда заканчивают строку - стих монолога персонажа, часто еще не видимого для героя (при вводе в сюжет нового персонажа). В соответствии с жан-рово-поэтическими особенностями запевные слова являются голосовой визитной карточкой героя, предваряющей его визуальное появление. Каждый персонаж имеет свое личное запевное слово. Часть запевных слов эвенского эпоса созвучна личным именам героев. Например, у героя Хулинну запевным словом является непереводимая лексема хулирой, у богатыря Надини - надирой, у Нулгани - нулга-ди, у злобного духа Нижнего мира Дэбэрэ - дэвэлэнь, у орла Угсэни - угсэндэре и т. д. Вероятно, непереводимая лексема образуется в силу поэтического строения повествования, основанного на звуковом параллелизме. Запевные слова, по нашему мнению, это, во-первых, средство представления нового героя слушателям, ибо его голос и речь предшествуют появлению самого героя. Во-вторых, это для исполнителя мнемотехнический прием индивидуализа-ции героев, ибо другие средства для этого в эвенском эпосе отсутствуют. 7. Личные имена эвенского эпоса - интереснейший и еще не осмысленный фе-номен. В эвенском эпосе много безымянных героев. Личное имя - бесспорное средство индивидуализации героев. Однако прагматика использования личного имени у тунгусов оставляет для его применения единственную область - сообще-ния или нарратива. Этикетная норма обращения по имени в тунгусской культуре отсутствует. Нет ее и в эпосе. Мы узнаём имена главных героев текстов далеко не сразу. Важная специфическая черта употребления личных имен в эвенском и, види-мо, в целом в тунгусском эпосе - это персональная диверсифицированность носи-телей одного и того же имени: они нетождественны, это разные герои и в подоб-ных случаях невозможно сводить тексты и рассматривать их как варианты единого цельного повествования. Нёлтэк из текстов В. Д. Лебедева и Нёлтэк из текста В. А. Роббека - разные героини с разными целями. Мэтэлэ у Е. А. Данило- ва и Мэтэлэ у Д. М. Осениной - разные персонажи. 8. Художественный минимализм или отсутствие поэтических средств является одной из основных черт эвенского эпоса. В текстах почти нет описаний быта, в эпосе охотских эвенов ни богатырь, ни его олень никак не выделяются. У неко-торых героев, например у Нёлтэк, белые и выносливые олени, один раз встреча-ется интересный персонаж - конь, нет ни одной собаки. В нимканах обычно никак не характеризуется вооружение богатыря, даются лишь специфические лексемы, называющие лук, стрелы и меч, доспехи называ-ются дёдан - вещи без описания, столь важного для эпоса. Не описывается и бо-гатырская одежда, как и одежда героев в целом (исключение находим только у Д. М. Осениной). Эти мотивы занимают очень невыразительное место в эвен-ском эпосе. Из приемов ведения борьбы в эпосе акцентированы два - ловля стрел и уклонение от них. Это обязательные умения эпического героя, они встречаются и у противников эпических героев. Больше внимания уделяется телесным пора-жениям и ранам героев, стрелы попадают в ногу, бедро, в пояс, демоническим существам - в шею. Герои практикуют снесение головы врагу, особенно демони-ческому (охотская, момская, оймяконско-томпонская традиции). Демонические существа в эпосе (чёрт в «Нёлтэк», существа в «Иркэнмэле», чёрт старого стойбища в «Мэтэлэ», людоеды-хэвйэ в нимкане «Одна девушка и её братья», а также превратившиеся в чудовищ родственники женского пола в мом-ской, оймяконско-томпонской традициях) обычно побеждаются. В большинстве случаев эпический герой встречает таких героев случайно - находит на старом стойбище или сам заходит в железный дом и поначалу не признает их. Превращения героев занимают в эпосе довольно заметное место. Но чаще все-го это превращения в хищных птиц, редко - в мышь. Погибшие герои могут вос-креснуть, для этого есть определенные, причем уникальные, магические средства (нельзя применять избыток сил, это может вызвать воскрешение нежелательного героя). Погибшего героя можно воскресить, повторив акт его убиения (например, Хэлникэн, сын Иркэнмэлэ, оживляет отца выстрелом в лоб, расколов его голову на части) [Данилов, 1991]. В описаниях присутствует шаманская практика, в том числе и у врагов, вслед-ствие чего у героя появляется задача обезвредить шамана в процессе подготовки бубна (охотская традиция). Хорошо прописано состязание шаманов с превраще-нием, дополненное мотивом поединка шаманов в виде рыб - налимов [Лебедев, 1978, с. 119]. Хронотоп эвенского эпоса в общем характеризуется крайней неопределенно-стью: время года определяется по снегу, по льду на бровях богатыря и по испари-не у героя. Структура мира в эпосе прописывается не везде и не всегда. Основная сфера действия в эпосе - Средний мир, иногда со сменой локуса: за морем или на пупе моря. Лишь однажды герой попадает в Верхний мир при полетах и однажды про-валивается в хулюмкур - мир ниже Нижнего. Видимо, данный мир введен в эпи-ческое повествование с целью избежать известного по сказкам описания буни - мира умерших. Иногда герои уходят под землю через очаг. К основным эвенским эпическим мотивам относится уход героя (искать про-павшую жену, на охоту и проч.), встреча (центрального персонажа с другими дей-ствующими лицами), поединки (причем и с положительными, и с отрицательны-ми персонажами). В эпическом произведении представлен минимум персонажей, их число и в массовых сценах редко превышает 5-8 действующих лиц. Героям эвенского эпоса чуждо этническое самосознание и действие во имя этноса, патриотических идей эвенский эпос не выражает. Вражда не носит этнического ха-рактера, в основном целью поединков является силовая спортивная победа, при-чем нельзя даже нападать без извещения, это считается позором. Добыча имеет второстепенный характер, даже поражение с необходимостью отдать часть иму-щества воспринимается спокойно. В борьбе героя с демоническими противника-ми большое значение имеют не физическая сила и боевые навыки персонажа, а его находчивость, ум и волшебные качества. Эпические сказания эвенов привлекают внимание исследователей и в контек-сте этнокультурных и фольклорных взаимосвязей. Рассмотрим внешние связи эвенского эпоса с ближайшими соседями, с которыми усматриваются заметные параллели в фольклоре. Первое, что нужно отметить, - в эвенских эпических тек-стах, в отличие от сказок, нет следов влияния фольклора восточных и северо-восточных соседей эвенов - юкагиров, чукчей или коряков, в то время как в ска-зочных сюжетах и мотивах они хорошо заметны. Неярко выражены и якутско-эвенские связи. Из персонажей, сближающих якутский фольклор и эвенский эпос, мы отмечаем лишь птицу Угсэни-Эвсэки (якутский өксөкү). Других сходных пер-сонажей в эвенском эпосе не отмечается. Нет в эвенских эпических текстах и ка-ких-либо специфических якутских реалий. Якутская лексика, встречающаяся в эпических текстах эвенов, немногочис-ленна и относится к группе заимствований, связанных с коммуникативной прак-тикой. Якутизмов нет в тексте, записанном В. А. Роббеком, почти нет в записях В. Д. Лебедева, нет в одном из текстов, зафиксированных Н. П. Ткачиком («Чиб-дэвэл»), мало в двух других его текстах. Больше их в тексте, записанном от Е. А. Данилова. Мало якутизмов, нет вставленных якутских фраз в нимканах Д. М. Осениной. Итак, анализ фольклорных материалов, отнесенных к определенным локаль-ным группам, по приведенным критериям, связанным с сюжетной

Скачать электронную версию публикации