A lexicological commentary on the fabulous sights of Russia and especially Siberia.pdf Справедливо ставить вопрос о «сибирском» (относящемся к Сибири) тексте русской и мировой литературы и его особенностях, подобно тому, как обсуждает- ся и исследуется «петербургский» текст русской литературы. Текст здесь понима- ется в самом широком смысле - от текстов как таковых (например, летописных повествований или современной прозы) до отдельных слов и фразеологизмов. Удачный пример описания большого фрагмента «сибирского» текста на материа- ле макротопонима Сибирь и его дериватов с учетом фразеологии дает публикация [Березович, Кривощапова, 2011], раскрывающая многочисленные «уникальности» Сибири в обозначениях ее природы, климата (холодов и др.), ландшафтов (в частности, огромных расстояний), животного и растительного мира, социума (Сибирь как место ссылки и проч.), материальной культуры и т. п. Несомненно, что у «сибирского» текста в указанном смысле имеется диахро- нический аспект, т. е. его история и предыстория. Земля за Уралом не могла не представляться жителям Московии, а ранее новгородцам, страной необыкно- венных богатств (особенно пушнины) и прочих особенностей. Некоторые из них не были «чисто» сибирскими, но легко становились частью общего образа Сиби- ри, каким он формировался у русских первопроходцев края. Цель настоящей статьи состоит в том, чтобы описать небольшой фрагмент «сибирского» текста в диахронии, а именно изложить некоторые наблюдения над отражением баснословных особенностей Сибири в лексике. Слово «баснослов- ный» в данном случае соответствует характеру затрагиваемых реалий, которые имеют в той или иной степени фантастический или необычный характер, по край- ней мере с современной точки зрения. Поскольку обсуждаемые достопримеча- тельности относятся по большей части к Сибири и Уралу, привлекаться будут, помимо русских (по большей части диалектных и старорусских), данные языков Сибири и некоторые другие. I Первая часть статьи построена как комментарий к отдельным сведениям по естественной истории России, которыми в качестве приложения снабжена «Gram- matica Russica» (1696 г., на латыни) немецкого ученого и путешественника Г.-В. Лудольфа, первая в мире и во многих отношениях весьма удачная граммати- ка русского (не русско-церковнославянского) языка [Ludolf, 1959]. Сведения о России Лудольфа (собранные им во время пребывания в Московском государ- стве в 1690-х гг.), как и его «Русская грамматика», были переведены на рус- ский язык с латинского и прокомментированы Б. А. Лариным (1937 г.) и затем А. А. Алексеевым [2006] 1. Настоящая статья содержит попытку дополнить сведе- ния и соображения, изложенные этими учеными (как и в книге А. А. Алексеева, ниже используется перевод Б. А. Ларина). 1 Первое издание вышло в свет в Иркутске в 1941 г. 2 Первые сведения о чае стали известны русским в XVI в. Чай пришел в Московию че-рез Сибирь, источник рус. чай - кит. (сев.) *č‘ā, в то время как кит. (южн.) t‘ē стало источ-ником заимствования голл. thee, франц. thé, англ. tea, нем. Tee и т. п. В русский китайское слово усвоено не непосредственно из китайского (ожидалось бы рус. *ча), вероятно, имело место персидское и тюркское (возможно, и монгольское) посредство, см. [Фасмер, 1986-1987, т. 4, с. 311; Аникин, 2000, с. 636]. Приводя в своих сведениях о России русские наименования соответствующих реалий, Г.-В. Лудольф перечисляет достопримечательности или диковины из рас- тительного и животного мира (здесь фигурируют, например, Klukva, Arbusi, Sterlet, Vichochol), минералы и руды, пишет о внешнем облике людей и их болез- нях (Tsainga), предметах торговли между Россией и Китаем, в том числе о ввози- мой из Китая «траве чай» (herba The 2) и о некоем китайском лекарстве, препод- носимом как своего рода панацея от многих болезней. Рассмотрением названия этого лекарства уместно предварить изложение основного содержания статьи. Лудольф приводит слово Temzui ‘некое вещество желтого цвета, ароматное, подобное мелу’ [Алексеев, 2006, c. 440], и это слово в несколько различающихся вариантах засвидетельствовано также в других источниках XVII-XVIII вв. и бо- лее поздних: дензуй ‘ароматное травянистое вещество желтого цвета; средство против отравы и огневицы’ - конец XVIII в. [Майоров, 2011, c. 116], тензуй ‘ле- карство против отравы и огневицы’ - 1678 г. [Спафарий, 1910, с. 250], темзуй - 1654 г. [Панин, 1991, c. 155], тензýй ‘красный, желтый или черный порошок с мускусным запахом (из Китая)’ - 1860-е гг. (в русско-французском словаре И. Шмидта 3). Тензуем, в данном случае китайским нюхательным порошком, в на- чале 1710-х гг. лечили доставленного в Москву слона [Юхименко, 2015, с. 105]. 3 https://rusneb.ru/catalog/000202_000005_33662313/. В качестве источника рус. темзуй (тензуй, дензуй) Н.Ф. Катанов (с сомне- нием) цитировал кит. тянь цзюй [Аникин, 2000, с. 545]. По-видимому, именно темзую соответствует русско-китайское (Кяхтинский пиджин) динзцуй ‘таблетка, динзуй’, кит. tiŋ-tsuei [СКП, c. 213], последнее и можно признать этимоном тем-зуя / тензуя / дензуя. В своих сведениях о России Г.-В. Лудольф обратил внимание кроме прочего на две достопримечательности, называвшиеся Adamovoi kost ‘адамова кость’ и Mammotovoi kost ‘мамонтовая кость’ [Ludolf, 1959, p. 92], о которых и пойдет речь далее. Он пишет об этих «костях» в свете библейской истории мироздания (особенно такого ее события, как всемирный потоп), которая была известна и обитателям православной России-Московии, в том числе в виде народной вер- сии Библии. I. 1. Adamovoi kost В тексте Лудольфа об «адамовой кости» говорится, собственно, как о заслу- живающем ученого размышления окаменелом ископаемом «адамовом дереве», добываемом из земли, черным по цвету, твердом как камень, имеющем ветви. Названия предмета или предметов, которые имел в виду Лудольф, хорошо из- вестны в русских сибирских и северновеликорусских говорах. Очевидно, что эти названия были занесены в Сибирь в процессе ее ранней колонизации русскими, главным образом в XVII-XVIII вв. Cр. рус. адáмова кость ‘окаменелое дерево’, адáмовы деревья ‘ископаемые остатки деревьев’, адáмщина ‘глубокая старина’, адáмовщина ‘ископаемое дерево и кости’, сиб. адáмовы кости ‘кости ископаемых животных’ [СРНГ, вып. 1, с. 205; Даль, 1955, т. 1, с. 5]. Описание реалии можно найти в трудах мореплавателя Ф. П. Врангеля, сделавшего в окрестностях Усть-Янска запись: «На тундре также находят, далее от леса, в ярах, над озерами и ре-ками, целые березы, с корнем и корою. Они истлели, но жители употребляют их на топку, в случае недостатка в дровах. Они не дают пламени. Жители называют сии березы адамовщина…» [Врангель, 1841]. Научный интерес, который вызвала у Г.-В. Лудольфа адамова кость, обуслов-ливался, очевидно, не столько ее хозяйственным значением, сколько представле-нием о том, что это окаменевшее дерево, как можно было судить по его названию, считалось происходившим из времен праотца Адама или даже отождествлялось с его останками. Уместно напомнить, что рус. Адáм заимствовано из cт.-слав. Адамъ < греч. Ἀδάμ < др.-евр. ’Ādām ‘Адам’ = ’ādām ‘человек’. В названиях типа адамова кость отразилась народная адаптация библейской символики, историко-культурной параллелью которой является, например, адамова голова - изобра- жение черепа человека (Адама) с лежащими крест-накрест костями, широко ис- пользуемое в традициях разных времен и народов, в том числе военных, включая русскую Императорскую армию. Этот символ отразился и в русской диалектной лексике, где, в частности, широко известен фитоним адамова голова [СРНГ, вып. 1, с. 205]. Лудольфу, видимо, остался неизвестным вариант названий типа адамова кость, а именно нóевщина ‘полуокаменевшее дерево, долго пролежавшее в земле или воде’ сиб., обдор., Таймыр [СРНГ, вып. 21, с. 268], ‘ископаемое, но не окаме-невшее дерево, на вид моложе адамовщины’ сиб. [Даль, 1955, т. 2, с. 533], от биб-лейского имени Ной, в русском из ст.-слав. Ное (Ноѥ) < греч. Νῶε < др.-евр. Nōaẖ, букв. ‘успокаивающий, умиротворяющий’. На Таймыре у русских в XVIII в. были засвидетельствованы воззрения, согласно которым древние остатки деревьев на-носило во время описанного в Ветхом Завете всемирного потопа, от которого Ной спасся, построив ковчег [КЗР, 1989, с. 146]. От русских обозначения «адамовых» древностей и сами эти древности стали известны некоторым народам Сибири (вероятно, при попытках христианизации). Особенно интересно эвен. адāм ‘каменный уголь’, ‘окаменевшее дерево’, ‘древ-ний (ископаемый) предмет, старинная вещь’ [ТМС, 1975, т. 1, с. 14], предпола-гающее бессуффиксальный русский этимон, совпадающий с именем Адама. Речь идет об апеллятивизации собственного имени: эвен. адāм указывает на незасвиде-тельствованное рус. (сиб., сев.-рус.) *адáм ‘каменный уголь’, ‘окаменевший (ис-копаемый) предмет’. Вероятно, эвенское слово было заимствовано через якутское посредство, хотя, судя по словарю Э. К. Пекарского, апеллятив типа эвен. адāм в якутском не со-хранился. У Пекарского дается усвоенное из русского якут. Адаам ‘Адам’, ‘имя прародителя рода человеческого (у него, по рассказам якутов, был очень высокий дом, какой строят русские)’ 4, ‘название какого-то очень страшного зверя, от ко-торого произошли разные гады и насекомые’, ‘мужское имя’, Адаам уота ‘тертый (вытертый из дерева) огонь’ [Пекарский, 1958, с. 27, 3051), букв. ‘огонь Адама’. Якутское Адаам в выражении Адаам уота обозначало не только имя библейского праотца, но и огонь, как бы скрытый в дереве и добытый из него трением. Вместе с тем это выражение по крайней мере типологически сопоставимо с рус. диал. деревянный огонь ‘огонь, вытертый из дерева’ [Журавлев, 1978, с. 216-222]. По-скольку последнее фиксировалось в северновеликорусских говорах и в русских говорах Сибири вплоть до Камчатки [Там же], можно допустить и непосредствен-ное влияние выражения деревянный огонь на якут. Адаам уота 5. 4 Ср. рус. диал. адáм, адáмище ‘о человеке огромного роста’ [СРНГ, вып. 1, с. 205]. 5 Возникает соблазн понять рус. диал. нóйка ‘тлеющая колода, огонь в лесу для тепла’ [Даль, 1955, т. 3, с. 591] как дериват от имени Ной. Однако нóйка следует рассматривать как включение из финно-угорского субстрата: ср. сев.-рус. нóдья ‘охотничий костер’, фин. nuotio ‘костер на стоянке’ и проч. [Мызников, 2019, с. 531]. Значение ‘страшный зверь…’ у якут. Адаам находит аналогию в якут. Liäбä = Дiäбä ‘жена Адама’, ‘название страшного зверя сродни зверю Адаам’ [Пекарский, 1958, с. 1491], из рус. Éва. Перенесение имени библейских первопредков на «страшного» зверя с вредоносным потомством может объясняться греховностью Адама и Евы, т. е. тем, что они совершили первородный грех. В заключение этого раздела уместно обратить внимание на параллель выраже-ния адамова кость, имеющую дохристианские истоки. Речь идет о выражении Амóнов рог ‘окаменелая допотопная раковина, похожая на бараний рог’ [Даль, 1955, т. 1, с. 15], Аммонов рог ‘окаменевшая спиралевидная раковина вымерших головоногих моллюсков’ [СлРЯ XVIII, вып. 1, с. 60]. В русском - калька-заимст- вование из нем. Ammonshorn, франц. corne d’Ammon, в конечном счете из лат. Ammonis cornua мн. в том же значении, усвоенного через посредство греч. Ἄμμων имени древнеегипетского божества Амон (др.-егип. jmn). В 1738 г. основополож-ник русской палеонтологии В. Н. Татищев писал в Академию наук И. Д. Шумахе-ру о находке корну аммонис [Стародубцева, Алексеев, 2015, с. 67]. Спиралевидная форма ракушек (головоногих аммонитов) напоминает бараньи рога, с которыми иногда изображался Амон. I. 2. Mammontovoi kost Г.-В. Лудольф описывает эту достопримечательность Московии как зубы ог-ромного слона из допотопных времен, который, по «фантастическим» представ-лениям народа, и теперь живет под землей: «Чрезвычайно любопытная вещь - мамонтова кость, которую в Сибири выкапывают из земли. В народе ходят о ней фантастические рассказы. Говорят, что это кости животного, проводящего жизнь под землей и величиной превосходящего всех наземных животных. Эту кость применяют в медицине в тех же целях, что и так называемый “рог единорога”. Кусочек мамонтовой кости подарил мне один из моих друзей сведущие лю-ди говорили мне, что эта мамонтова кость представляет собой зубы слонов. На-до полагать, что они были занесены туда во время всемирного потопа и в течение долгого времени всё больше и больше покрывались землей» [Алексеев, 2006, с. 440]. Запись Mammontovoi kost неточно передает рус. мамонтова(я) кость ‘иско-паемые клыки мамонта, идущие в поделки’ от мамонт, мамут м. ‘ископаемое жи-вотное, частью похожее на слона, но еще огромнее его’ [Даль, 1955, т. 2, с. 296], ст.-рус. мамонтова кость 1578 г., ср. рогъ мамонтовъ 1609 г. [СлРЯ XI-XVII, т. 9, с. 24]. Из относящегося сюда лексического материала уместно привести так-же рус. диал. мамонт-зверь ‘мифическое существо, обитающее под землей’ [СРНГ, вып. 17, с. 352] и особенно ст.-рус. (в записи Р. Джемса около 1620 г.) maimanto ‘морской слон, которого никто не видел… по объяснению самоедов, он прорывает себе дорогу под землей, и потому они находят его зубы, рога и кости и на Печоре и на Новой Земле’ [Ларин, 1959, с. 181]. Мамонтова(я) кость с дав-них пор была предметом собирательства и обмена по всему Северу Сибири, в особенности на крайнем востоке [Там же, с. 208, 216]. Для рус. мáмонт, ставшего в виде заимствования названием мамонта во мно-гих других языках, с XVII по XX в. предлагалось немало фантастических этимо-логических объяснений, что стало своего рода продолжением мифов народов Северной Евразии о мамонтах. В конце XX в. проблема происхождения слова мáмонт, по-видимому, была успешно решена. Это слово усвоено из источника типа манс. (Верхотурье) *māŋ-ońt, (Cосьва) *maŋ-āńt, (Пелым) *mē ŋ-ońt, (Тавда) *māŋ-āńt, букв. ‘земляной рог’, ср. манс. *mē ‘земля’ (-ŋ- адъективный суффикс), *ē ńt ‘рог’ [Хелимский, 1990, c. 31]. Рус. рогъ мамонтовъ отнюдь не обязательно является калькой мансийского названия, но интересно, что рог стало источником якут. (в северных диалектах) ороок, оруок, ороох ‘мамонтовая кость’, оруоп ‘рог’. В якутском есть и собственное название муос ‘рог’, ‘мамонтовая кость’. Отразившиеся в записях Р. Джемса представления самоедов (ненцев) о «мор-ском слоне», оставляющем в земле рога (бивни) и кости (что перекликается со «Сведениями…» Лудольфа), легко находят себе место в типологии воззрений на мамонта у народов Сибири (Евразии), которые различают два типа «мамонтов»: восточный (у чукчей, коряков, китайцев и маньчжур) и западный (у большинства народов Центральной и Западной Сибири, а также европейского Севера). Первый ближе к реальному облику мамонта. «Животное наделено огромными бивнями, отличается крупным весом и длинной шерстью, причем мясо его считается съе-добным; это животное принадлежит к числу сухопутных. Второй тип отличается от первого в сторону легендарного рогатого животного, сочетающего в себе чер-ты водяного и сухопутного зверя» [Иванов, 1949, с. 133-134, 139; 1970, c. 139-140, 157-158, 229-231]. По поверьям обских угров, кетов, селькупов и эвенков, мамонт, подобный ро-гатому животному, живет под землей в нижнем, водном мире. В одном из кетских мифов мамонт изображается как огромная рыба, рога которой примерзают зимой ко льду. Кетское сложное слово (Г. К. Вернер) qôt-tel’ значит буквально ‘мамонт-щука’, как и сельк. кошар-пиччи, которое обозначает мамонта, живущего в «чер-товых» озерах, обросшего мхом и крадущего рыбу из снастей. Живя в воде, мамонт выворачивает бивнями камни, песок и т. п. C мамонтами (мамонтами-щуками) связывают образование речных русел, обвалы берегов, треск льда при ледоходе 6. 6 Топоров В. Н. Мамонт. URL: https://gufo.me/dict/mythology_encyclopedia/МАМОНТ. 7 Отсюда записанное С. Герберштейном в 1526 г. рус. вес ‘какое-то животное, мамонт’ (см. [Аникин, 2000, с. 155], с литературой). 8 Даже считаясь с критикой, которой Ю. Янхунен подверг существование праязыковых самодийско-тунгусо-маньчжурских связей [Janhunen, 2012], как они представлены в [Ани-кин, Хелимский, 2007], наличие этимологической связи между указанными названиями мамонта и кита отрицать трудно. Весьма ёмко представления народов Западной Сибири и Северного Урала о мамонте как «водно-сухопутном звере» описаны А. К. Матвеевым на примере обско-угорской традиции в связи с названием озера в верховьях р. Вах Весэмтор, букв. ‘Мамонтово озеро’ (ср. хант. wes ‘мамонт’ 7): «Мамонт живет в воде в глу-боких местах. Он подкапывает берега рек и устраивает водовороты. Мамонты не размножаются, в них превращаются старые громадные щуки, у которых растут рога и появляется шерсть. Из одного водоема в другой мамонты переходят под землей, поэтому и находят в земле их рога и кости» [Матвеев, 1997, с. 29]. Сель-купские мифологические представления о мамонте отражены в сельк. козар ‘ма-монт’ (XIX в.), Квели-кожар ‘подводное чудовище (разрушающее речные берега), часто упоминаемое в преданиях о древнем народе «квели-куп»’, (Таз) košar ‘ма-монт’ [Helimski, 1983, p. 90]. Слово стало известно (видимо, спорадически) на-рымско-русским говорам: козар ‘мамонт’ [Аникин, 2000, с. 296]. Алтайским традициям также известен образ мамонта-рыбы (возможно, кита). Согласно тунгусской мифологии, живущий в море мамонт представляет собой огромную рогатую полурыбу, полузмея с головой лося [Иванов, 1977, с. 151]. Ти-пология мамонта у народов Сибири и Евразии стала фоном, на котором Е. А. Хе-лимский выдвинул этимологию (изложена в [Аникин, Хелимский, 2007, с. 121]), согласно которой северно-самодийские факты типа нен. халэ’(н) ‘кит’, энецкТ kári ‘мамонт’, нган. kalámu ‘мамонт (живой)’, возводимые к прасеверносамодийскому *kå e -, *kå e må ‘кит’, ‘мамонт’, заимствованы (не исключена и менее определен-ная этимологическая связь) из пратунгусо-маньчжурского *kalim(a) ‘кит’, ср. эвенк. калим, удэг. калима, маньчж. калиму ‘кит’ и т. п. [ТМС, 1975, т. 1, с. 366-367] 8. Уместно напомнить о возможном «мамонтовом» аспекте темы персонажа рус-ского фольклора и старинных преданий (в Азбуковниках и Голубиной книге), известного под именем úндрик (úндрок, вындрок и др.) ‘сказочный зверь в народных песнях и былинах’, úндрик-зверь ‘сказочный зверь, мать всех зверей’ [СРНГ, вып. 12, с. 198], cт.-рус. индрикъ и индракъ ‘некое фантастическое животное (с бивнями)’ XVII в. [СлРЯ XI-XVII, вып. 6, с. 236]. Согласный д в этом имени рассматривается как вставной (ср. ст.-рус. кость индрогова = инорогова [Собо-левский, 1907, с. 114]), что позволило возвести имя к др.-рус. инърогъ, инорогъ ‘единорог’, сложению рогъ и *inъ ‘один’ 9, которое понимается как калька греч. μονóκερως, как и ст.-рус. единорогъ ‘носорог; животное, изображаемое в виде лошади или оленя с одним рогом на лбу’ [Фасмер, 1986-1987, т. 2, с. 132], ср. итал. unicorno, нем. Einhorn и под. 9 Ср. др.-рус. ин-окъ ‘монах’ [Фасмер, 1986-1987, т. 2, с. 135]. 10 Топоров В. Н. Мамонт. URL: https://gufo.me/dict/mythology_encyclopedia/МАМОНТ. Не дает приемлемого объяснения индрика и его сравнение со ст.-рус. книжн. енудръ ‘вы-дра’ XVI-XVII вв. [СлРЯ XI-XVII, вып. 5, с. 51] < греч. ἐνύδριος, ἔνυδρις. 11 А. Платонов сделал его главным персонажем своего романа «Епифанские шлюзы», 1926-1927 гг. 12 Ср. гл. 40.10: Вот бегемот, которого я создал… Упомянутый «мамонтовый» аспект индрика обусловлен прежде всего недоста-точно проясненной возможностью связи этого слова и рус. индер, названия мифи-ческого зверя (змееобразного мамонта), предания о котором были записаны на Дону, где найдены «кладбища мамонтов», обследованные еще в XVIII в. И. Гме-лин уже тогда пришел к выводу, что кости мамонтов на Дону и в Сибири одина-кового происхождения. Позднее В. Ф. Миллер сближал поверья об индрике с представлениями о подземном звере мамонте [Алексеев, 2006, с. 63]. Исходя из того, что образ индрика происходит из традиций типа сибирских, Вяч. Вс. Иванов предложил сравнение этого имени с древнеиндийским именем бога Indra [Иванов, 1977, c. 152]. Трудности, с которыми сталкивается данная этимология, представ-ляются гораздо большими, нежели обычная (отраженная у Фасмера, выше), кото-рую поддержал и А. А. Алексеев, касаясь сведений около 1480 г. о «змеиных зу-бах» (скорее всего, мамонтовой кости) «в Скифии» (в пределах Европейской России) [Алексеев, 2006, с. 60, 63]. Не убеждает и попытка найти этимон слова индрик в лексике языков Сибири, точнее, в нен. jĕar (jaŋ) hora ‘земли бык’ 10. Во-прос об отношении индрик и индер пока остается открытым. Не исключена связь этих слов (или одного из них) с рус. ендáрь ‘сказочный зверь, живущий, по на-родному преданию, под старым дубом и питающийся воздухом’ вят. [СРНГ, вып. 8, с. 359]. Если народам Сибири мамонт представлялся чудовищем гибридной природы (политерионом), то некоторые описывавшие его европейцы могли отождествлять его с другими экзотическими животными, особенно с бегемотом, а мамонтовую кость путать с моржовой, как в случае с французским иезуитом Ф. Аврилем в XVII в. О бегемоте в связи с мамонтовой костью писал английский капитан Дж. Перри 11. Швед Ф. Страленберг, взятый в плен под Полтавой и ставший в Си-бири ученым, полагал, что мамонт - искаженное библейское behemoth (c «араб-ским» посредством mehemoth) [Алексеев, 2006, с. 377, 385]. Опорой для отождествления названий бегемота и мамонта помимо некоторого их сходства была Библия («Книга Иова» 12), точнее, западная библейская тради-ция, отразившаяся в цитируемой ниже оде М. В. Ломоносова 1750 г. Русское бегемóт ‘(нильский) гиппопотам’ [Даль, 1955, т. 1, с. 57], ‘то же’, ‘библейское животное’: Воззри в лѣса на Бегемота (Ломоносов, «Ода, выбранная из Иова», см. [СлРЯ XVIII, вып. 1, с. 81]) усвоено из западно-европейских языков, ср. нем. Behemoth, франц. Béhémot(h), которые, в свою очередь, - из лат. церк. Behemoth, библейского имени некоего фантастического животного 13. С XVIII в. его стали ассоциировать с гиппопотамом. Подобный ход мысли мог привести и к отождест-влению бегемота с мамонтом. 13 В лат. из др.-евр. behēmōth, предположительно формы интенсивного мн. к b’hemah, behēmā(h) ‘зверь, скотина’. 14 См. [Meulen, 1927], где подробно описан ранний этап изучения истории слова ма-монт и его коррелятов в языках Европы. Он показал, между прочим, что из-за ошибочного написания русизма mamont как mammout появились формы вроде нем. Mammut, откуда в качестве обратного заимствования редкое рус. мамут. 15 Ср. довольно распространенные в наши дни и обсуждаемые всерьез темы «снежного человека», «йети», имеющие ненаучный или паранаучный характер. 16 Графика памятника здесь и далее упрощенная. Едва ли не первый критический разбор (полу)фантастических и квазинаучных воззрений начала XVIII в. дал в своих трудах о мамонте и мамонтовой кости (Mammontowa kost) на латыни и на русском (особенно в «Сказании о звере мамон-те», 1730 г.) В. Н. Татищев, отвергший гипотезы о занесении на север костей сло-нов водами библейского потопа, приведении слонов в Сибирь с юга евреями и проч. Доказательство В. Н. Татищевым того, что мамонт не сказочное живот-ное, а кости и «рога» мамонта суть остатки животных, некогда ранее населявших обширные территории Евразии [Стародубцева, Алексеев, 2015, с. 62, 65], не оста-вило места для сравнения названий мамонта и бегемота, о котором Татищев пи-шет, используя стяженную форму бемут вместо бегемот. Однако библейская этимология мамонта была окончательно отвергнута только в XX в. [Laufer, 1925, p. 29, 36, 63; Meulen, 1927, S. 381]. Мифологические представления народов Сибири о мамонтах своеобразно пре-ломились в других неудачных, временами фантастических этимологиях слова мамонт, предлагавшихся в XX в. Они были недавно проанализированы М. Ста-ховским и вслед за ним Е. А. Хелимским [2002, c. 80]. Ярким примером является справка об этимологии нем. Mammut в 18-м издании немецкого этимологического словаря Ф. Клюге, где со ссылкой на Г.-В. Лудольфа (преподносимого как «рус-ский» по фамилии Ludloff) говорится о происхождении названия мамонт от «якутского mamma ‘земля’» [Kluge, 1960, S. 457], хотя такого слова в якутском не существует. История подобных заблуждений и путаницы весьма длительная 14. II. Из названий «диких людей» Из достопримечательностей и диковин Сибири и Московии, не отмеченных Лудольфом, можно указать фантастических обитателей Крайнего Севера и Сиби-ри, в реальность которых верили и коренные жители этих окраин, и русские. Рас-сказы-легенды о «диких людях» на севере Якутии в свое время послужили одним из оснований для гипотезы о «реликтовых гоминоидах» (палеоантропах), будто бы сохранившихся в труднодоступных местах до XX в. 15 Эта гипотеза справед-ливо отвергнута. О фантастических существах говорится, в частности, в известном памятнике конца XV - начала XVI в. «Сказание о человецех незнаемых в восточной стране и языцех розных» 16, созданном в период раннего проникновения русских (снача-ла новгородцев) на север Западной Сибири. Не задерживаясь на содержании этого многократно комментировавшегося текста, уместно лишь напомнить, что о самоедах здесь рассказывается, в частности: «аки человеци, но без голов; рты у них меж плечима, а очи в грудех»; «иная самоядь такова: вверху роты, рот на темени… как почнут ясти, и они плечима движут вверх и вниз». Бытовавшие в средневековой Европе до XVI-XVII вв. слухи-сведения о безголовых, со ртом на груди обитателях неведомых полнощных стран 17, принесенные на северо-восток Евразии русскими, контаминировали с мифологическими представления-ми коренных обитателей. Ниже будет затронута лишь малая часть данной темати-ки, представленная в виде кратких комментариев к некоторым названиям «диких» людей, а именно миравда, чучуна и мюлен. Эти слова еще в XX в. встречались или могли встречаться у русских старожилов «полярной Руси» (выражение В. Г. Бо-гораза), разбросанной по устьям больших сибирских рек, а также, в соответст-вующем языковом облике, у их соседей, коренных обитателей Сибири, от кото-рых и были усвоены русскими. 17 Реальной основой таких сведений правдоподобно считается глухая арктическая оде-жда типа парки древних обитателей северо-востока Евразии. 18 Ср. якут. омук ‘племя, народ’, ‘чужеродец, иноземец’, ‘тунгус’, ‘юкагир’, ‘чукча’ (cм. об этом слове [Аникин, 2000, с. 425], с литературой). 19 От рус. диал. сендуха ‘тундра, необитаемое место’. Слово мирáвда фольк. ‘фантастическое существо: безголовое с лицом на гру-ди’ н.-индиг. [ФРУ, 1986, c. 318] не имеет надежной этимологии. Оно напоминает тунгусское название плеча - эвенк. мūрэ, эвен. мūр ‘плечо’, мūрэгдэ и др. ‘широ-коплечий, плечистый’ [ТМС, 1975, т. 1, с. 538], хотя формальный аспект сравне-ния недостаточно ясен. Возможно, исходное значение миравды - ‘существо с плечами (вместо головы)’. Облик миравда напоминает самоедов в «Сказании о человецех…» и в то же время обнаруживает сходство с якутскими преданиями (возникшими не без русского влияния, но содержащими, вероятно, и оригиналь-ный пласт) о чужеродцах-омуках 18: не то людях, не то зверях без голов, со ртом и глазами на груди. Сюда примыкают легенды о чудовищах с именем чучуна, также имевших сросшуюся с туловищем голову и проталкивавших пищу плечами [Николаев, 1961, с. 55-60]. Слово чучуна ‘полуреальный-полуфантастический обитатель тундры’ [Гyрвич, 1975, с. 35, 91] встречалось в рассказах русских старожилов и их иноязычных со-седей на Индигирке, Нижней Лене, Яне, Колыме, Анадыре [ФРУ, 1986, с. 319]. Оно явно происходит из якут. чучуна, чучунаа, чочунаа ‘дикий человек или оди-чавший беглец, дикарь’, чучунаа, чочунаа, кучунаа ‘обитатель тундры фантасти-ческого облика (голова срослась с туловищем)’, далее из эвенк. сучанā, hучанā, чучанā ‘беглец’ от cуча-, hуча-, чуча- ‘ускользнуть, убежать скрыться (от пресле-дования), спастись бегством’ [ТМС, 1977, т. 2, с. 132]. Быстрота бега - одно из свойств, приписываемых чучуне, называемому также худой или сендушный 19 чук-ча [ФРУ, 1986, с. 217; Биркенгоф, 1972, c. 185]. Юкагирско-колымское шегужуй шоромэ ‘чучуна’, букв. ‘убегающий человек’, явно сложилось под тунгусским влиянием. По всей вероятности, русским старожилам северо-восточной Азии было из-вестно (в форме мюлен или подобной) якутское слово (на Индигирке) мүлүөн ‘разновидность дикого человека, нечистый дух’, которое, по-видимому, происхо-дит из тунгусского источника типа эвен. булэн ‘враг’, ‘противник’, (уст.) ‘юкагир’, ср. эвенк. булэн ‘враг’ [ТМС, 1975, т. 1, с. 109-110; Аникин, 1999, c. 217]. Данное объяснение согласуется с тем, что чужеродцы в разных языках (культурно-язы- ковых традициях), не только сибирских, нередко обозначаются названиями дика-рей и чудовищ, что можно видеть хотя бы на примере упомянутого якут. омук. Ненецкое луца ‘русский’, будучи заимствованным в тунгусо-маньчжурские языки, контаминировало в маньчжурском с заимствованным из кит. luocha (< санскр.) названием демона, откуда маньчж. лоча ‘русский’, ‘демон’ [Janhunen, 1997, p. 161-162]. Остается под вопросом предположение, что реальной основой легенд о «диких людях» стали случаи, когда охотники-зверобои с побережья крайнего северо-востока Сибири оказывались унесенными на льдине далеко на запад, где воспри-нимались местными жителями как чучуна и т. п. на фоне преданий об исчезнув-шем древнем населении (наподобие преданий о чуди у русских), мифов и сказок [Гурвич, 1975, c. 91-92]. Это предположение едва ли могут подкрепить записан-ные в XVIII в. Г. Ф. Миллером сведения о передвижении (видимо, в XVII - начале XVIII в.) далеко на запад колымско-алазейских чукчей, впоследствии исчезнув-ших 20. 20 Об этих сведениях автору статьи любезно сообщил проф. А. Х. Элерт. Список сокращений названий языков, диалектов и говоров Англ. - английский, голл. - голландский, греч. - греческий, диал. - диалект- ный, др.-евр. - древнееврейский, др.-егип. - древнеегипетский, др.-рус. - древне- русский, итал. - итальянский, кет. - кетский, кит. - китайский, лат. - латинский, манс. - мансийский, маньчж. - маньчжурский, нган. - нганасанский, нем. - не- мецкий, нен. - ненецкий, ненЛ - ненецкий лесной, н.-индиг. - нижнеиндигирский, обдор. - обдорский, рус. - русский, санскр. - санскрит, сев.- северный, сев.-рус. - севернорусский, сельк. - селькупский, сиб. - сибирский, ст.-рус. - старорусский, cт.-слав. - старославянский, удэг. - удэгейский, фин. - финский, франц. - фран- цузский, хант. - хантыйский, эвен. - эвенский, эвенк. - эвенкийский, энецкТ - энецкий тундренный, южн. - южный, якут. - якутский.

Скачать электронную версию публикации