On formation of the travelogue as a literary genre in the 16th-17th centuries. D. Likhachev's subjective view of di.pdf Во все времена в русской истории существовала традиция описаний, создаваемых во время путешествий. Средневековая Русь знала, главным образом, рассказы паломников, так называемые «хождения», посвященные описанию путешествия христианина к святым местам, чаще всего Восточной церкви, обычно в Иерусалим, Палестину или Константинополь. Отправляясь в путешествие, они стремились увидеть описанные в Евангелиях места: здания, сады и другие культурные артефакты. Нередко паломнические цели могли совмещаться с торговыми или дипломатическими. Таким образом, хождения могли содержать описания маршрута, некоторые сведения географического и этнографического характера и, что представляет особый интерес, личные впечатления от увиденного. Среди наиболее известных и читаемых хождений следует отметить путешествия игумена Даниила, Стефана Новгородца, Игнатия Смольнянина, иеродиакона Зосимы и др. [1-4]. Как отмечает В.П. Адрианова-Перетц, «...положительное значение этих путешествий в истории культуры Киевской Руси было немаловажно. Способствуя сближению русских с представителями разнообразных народностей, они сыграли серьезную роль в формировании национального самосознания, расширили наши международные связи, оживили обмен культурными и литературными ценностями» [5. C. 365]. Но для многих путешественников-паломников специфика доминантного объекта описания не давала возможности слишком распространяться о мирских делах, равно как и о своих личных впечатлениях. Сам феномен «путешествия» имеет древнюю историю, включающую и наши дни, и со временем специфика этого процесса, который суть перемещение из одного культурного и природного пространства в другое, в сущности не менялась. Путешествия всегда несли особый смысл. Всякое путешествие было овеяно дымкой таинственности, а пространство, в которое попадал путешественник, воспринималось им двояко: с одной стороны, будучи чужим, непознанным, оно представляло опасность, а с другой - неудержимо привлекало внимание, что опять-таки было обусловлено его инакостью, непознанностью и часто - малодоступностью. Принято считать, что в России традиция заграничных путешествий берет свое начало со времен правления Петра I. Однако посылать учиться за границу и вступать в торговые и дипломатические контакты с Западной Европой пробовали уже в XVII в.: известно, что еще Борис Годунов посылал молодых людей учиться в Европу. Регулярные контакты начались с эпохи Петра I. Великое посольство явилось первым демонстративным столкновением большого числа русских людей с Европой. С этого момента начинается борьба с изоляцией России, что разрушало представления о враждебности западноевропейского мира. Необходимо было отрешиться от представления о том, что человек, который иначе мыслит, иначе сидит за столом, говорит на иностранном языке и живет в другой стране, - враг и что от него следует ожидать только неприятностей, подвоха или чего-то очень опасного. Средневековая мысль о том, что сосед - враг, что человек иного облика, иной веры, иных мыслей - это опасность, от которой следует или убегать, или активно противостоять, должна была смениться готовностью идти на контакты [6. С. 414-435]. В связи с тем что новые для различного рода освоения пространства распространились далеко за пределы Российской империи и возможность посещения одних и тех же заграничных земель появилась сразу у многих людей, интерпретации того или иного топоса стали множественными. Так, одним из самых привлекательных для путешественников, а следовательно, продуктивным для формирования жанра травелога стал образ Италии, играющий важную роль для русской культуры и литературы в частности. В течение двух столетий возникает и развивается целый ряд различных интерпретаций этого образа; при этом исходным пунктом его поэтической интерпретации, как правило, становится травелог, т. е. описание путешествий, начиная с точных и пространных дневниковых впечатлений и кончая лирической метафори-стикой. Как показал Николай Трубецкой в своих «Лекциях по древнерусской литературе» [7], где он предложил теорию этого жанра, травелог в форме рассказа о паломничестве христианина к «святым местам» был очень распространен в Древней Руси и Московии, имея также свой светский извод («Хождение за три моря» Афанасия Никитина). Искомым объектом паломничеств являлись христианские святыни. Следовательно, они же становились объектом описания в появляющихся во время или после путешествия текстах «Хождений.». Но уже в XVI-XVII вв. в связи с участившимися дипломатическими миссиями в европейские страны происходит смена доминантного объекта описания, в результате чего появляются «статейные списки» -официальные и подробные донесения послов, содержащие пространные описания официальных приемов и встреч, а также личные впечатления от увиденного, описание «обыкностей» и диковинок европейских городов. Благодаря таким личным впечатлениям, отраженным в некоторых из статейных списков, эти последние становились настоящими литературными произведениями - своеобразными предшественниками того литературного жанра путешествий, который будет формироваться и активно развиваться в течение всего XVIII в. и обретет свою классическую форму в начале XIX в. [8. C. 420]. Записи русских послов, включающие в себя подробные письменные отчеты о выполнении данных им поручений, внешних наблюдениях за бытностью той или иной страны, обо всем виденном и слышанном за границей, называемые «статейными списками», так как в данных текстах послы обязаны были отвечать на «статьи» даваемых им наказов, - отнюдь не принадлежат к памятникам художественной литературы. Важной функцией их стало обновление языка и преодоление выработавшихся в письменной речи условностей. Особенно важную роль деловая письменность играла в XVI и XVII вв. В XVI в. в публицистике под эгидой развивающегося служилого сословия поднимаются новые темы, вызванные новыми потребностями действительности. Публицистика черпает новые формы отовсюду, в том числе из жанра деловой письменности, с которой вступает в тесные взаимоотношения. Из этого соприкосновения двух жанров рождается неимоверное многообразие форм и жанров: окружные и увещательные послания, челобитные, официальные дипломатические письма, повести и пространные исторические сочинения. Но, несмотря на строгие рамки, в эти документы попадали и личные впечатления от увиденного. Как отмечает Д.С. Лихачев, «эти личные впечатления, проникающие в статейные списки посольств, свидетельствуют не только об изменившемся отношении русских послов к иноземным порядкам, но и о новом типе самих русских дипломатов. Религиозная терпимость, умение объективно оценить европейский быт, отсутствие презрительного отношения к иностранцам, вместе с тем забота о том, чтобы не уронить честь Русского государства, здравое критическое отношение к иноземным порядкам отличают русских послов второй половины XVII в. Вкусы и интересы москвичей этого времени оставили значительные следы в содержании статейных списков. Многое из того, что задумывалось на Москве, - разведение красивых садов, устройство театра, заведение органной музыки или новой обстановки, открытие больниц, устройство каменных мостовых, фонарного освещения и т.д., - сказывалось в особенно пристальном внимании послов именно к этим сторонам европейского быта» [8. C. 420-421]. Дипломатическое взаимодействие России и Италии, имеющее очень интенсивный характер во второй половине XV - начале XVI в., прервалось в конце XVI в. и не возобновлялось в течение полувека. Инициатива в возрождении сотрудничества принадлежала Венеции: в 1647 г. венецианский посол в Варшаве написал царю Алексею Михайловичу письмо, в котором, поздравив его с победой над турками и татарами, просил оказать помощь венецианцам в войне с Турцией. В 16551656 гг. в Москве побывал посол Венеции Альберто Вимина да Ченеда, обратившийся к царю с просьбой двинуть против султана донских казаков, а также разрешить венецианцам торговлю в Архангельске. Вторую просьбу царь удовлетворил, а на первую дал уклончивый ответ, сказав, что вопрос требует обдумывания, а в Венецию будет отправлено специальное посольство. Обещанное посольство во главе с посланниками - стольником и наместником Переяславским И.И. Чемодановым и дьяком А. Посниковым - выехало из Москвы летом 1656 г. Посольство Чемоданова и Посникова не прошло бесследно для развития русской литературы путешествий. Они оставили два документа: статейный список и «Роспись», полное название которой звучит так: «Роспись в которых месяцех и числех, по указу великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, его царского величества посланники, стольник Иван Иванович Чемоданов да дьяк Алексей Посников, на его государеву службу в Виницею от Архангелского города на кораблях пошли и морем шли, и к которому городу к карабельной пристани пришли, и какими месты от города до города шли, и что в котором государстве городов и всякого строенья видели» [9. Стб. 1131-1132]. Как отмечает Н.А. Казакова, название хорошо отражает назначение и содержание памятника: это - дорожник, зафиксировавший путь послов и их впечатления (поэтому мы будем называть памятник сокращенно «Росписью дороге», тем более что такое название встречается в источниках уже в конце XVI в.). Статейные списки также включали описание маршрута послов и их путевые впечатления, но там они были лишь составными частями памятника, в «Росписи» же исчерпывали его содержание. В силу этого текст «Росписи дороге» Чемоданова и Посникова значительно меньше текста их статейного списка. Сопоставление текстов обоих памятников показывает, что некоторые их отрывки совпадали дословно, но это не дает основания считать «Роспись» извлечением из статейного списка: в ней имеются дополнительные, отсутствующие в статейном списке сведения, характер которых не позволяет думать, что они были добавлены по памяти к извлечению из статейного списка, сделанному после окончания путешествия. Скорее всего, статейный список и «Роспись» велись параллельно во время поездки посольства; при этом статейный список представлял собой официальный документ - отчет посланников правительству, «Роспись» же имела полуофициальный или даже неофициальный характер и, вероятно, предназначалась для Посольского приказа в качестве справочного материала. «Роспись» Чемоданова и Посникова имеет предшественницу в виде «Росписи дороге» (таково название памятника), составленной И. Шевригиным, совершившим путешествие в Рим в 1580-1581 гг. в качестве гонца к папе Григорию XIII [9. C. 30-5]. Но «Роспись дороге» Шевригина содержит почти исключительно перечень населенных пунктов и указания расстояний между ними. Отметим также, что «Роспись» Шевриги-на входит в состав его статейного списка, «Роспись» же Чемоданова и Посникова оформлена как самостоятельный памятник. Все это дает основание рассматривать последнюю как более высокую ступень развития того типа документации, к которому относится и «Роспись дороге» Шевригина [10. C. 270]. В «Росписи дороге» особый интерес представляет описание Венеции, достопримечательности которой всегда загадочным образом привлекали русских путешественников: «.И Виницея стоит на той же морской губе, кругом ея и по всем улицам вода, ездят в мелких судах, но их называют гундулы а стен городовых в Вини-цеи ни башен нет.» [9. Стб. 1165]. «.В Виницее ж сделан мост каменной великой, а на нем устроены лавки многие, крыты свинцом, и сидят в них со всякими товары. И под тот мост ходят невеликие корабли и болшие барки. А иных мелких мостов по улицам добре много, и под те мосты ездят в гундулах.» [Там же. Стб. 1165-1166]. В «статейных списках» начинает складываться образ Италии, для структуры которого становится принципиальным разграничение категорий «свое» - «чужое», «свое» - «другое». В процессе путешествия совершается акт познания иноментальной действительности путем ее присвоения посредством внутренней рефлексии. Топос, относящийся к иной культуре, адаптируется в сознании реципиента для родной культурной традиции. Познание происходит на этом этапе с позиции внешнего, и в этом смысле следует отметить один из наиболее ранних статейных списков, отражающих впечатление об Италии, посольства Василия Лихачева [11. C. 66] в 1659 г. Лихачев с многочисленными спутниками (28 человек) выехал из Архангельска в непривычное для москвичей длительное морское путешествие на английском корабле. Послы обогнули Европу и, нигде не останавливаясь, прибыли в Ливорно. По дороге умер один из путешественников - переводчик с итальянского Тимофей Топорковский (волною снесло «во мгновение ока» «работного человека», бурей проломило у корабля «скулу»), несколько раз им угрожали турецкие корсары. Уже в виду Ливорно корабль трепала буря, а морская вода «рядом лилась» на корабельные палубы. «Корабельные деревья (мачты) все переломало и к воде склонило: по кораблю ходить стало нельзя, веревками перевязывались; а с корму в казенку (каюту) вода врывалась». Впечатления от Ливорно скупо отражены в статейном списке. Сказано лишь, что город «безчисленно строен и люди тщательны». Более подробно описана его гавань, в которой послам пришлось задержаться на корабле довольно долго. Многочисленными подробностями снабжено описание пребывания послов во Флоренции. Центральное место здесь занимает парадный обед у флорентийского «князя». На обеде, на котором «яства были все деланы с вымыслом мастерским», «пили государское многолетнее здравие, и про царицино, и про царевичев, и про царевен», а «прежде питья титлы говорили полные», следовательно, не было нанесено урону чести Русского государства [12. C. 318-333]. Особое место в статейном списке занимают реалии, которые могли заинтересовать двор Алексея Михайловича: театральные представления, сады, зверинец и другие культурологические артефакты. Путешествие при этом имеет пространственную структуру, подробно фиксируя знаки внешнего мира, а повествование в данном случае обладает описательным, перечислительным характером: «. А в садах красота и благоухание ароматное, древа все кедровые и кипарисные. В феврале месяце плоды зреют: яблоки предивные и лимоны двои: одни величеством по шапке, и виноград двойный: белый да вишневый, и анис.» [13. C. 46]. Такой тип повествования свидетельствует о номинативном восприятии мира, при котором явления природ-но-витального характера лишь называются, в данном случае слово тождественно объекту, а словесное взаимоотношение между субъектом и объектом отсутствует. Показательно, что пейзаж эксплицируется в сознании реципиента XVII в. в своем искусственном варианте, воплощенном в мотиве сада, относящегося не столько к миру дикой природы (хтоническому миру), сколько к сфере «одомашненной» природы, о чем свидетельствует мотив «построения» сада подобно памятнику архитектуры. Таким образом, природно-тварная сфера бытия начинает функционировать как эстетический объект и наделяется артефактными свойствами: Например: «. Потом пошел я в сад, в котором много изрядных дерев плодовитых и цветов, и построен тот сад предивно...» [Там же. C. 28]. Формирование топологического образа Италии в «статейных списках» имеет чисто внешний, экфра-стически-описательный характер, что во многом мотивируется недостатком фоновых знаний путешественников-авторов травелогов об исследуемом топо-се. Таким образом, путешественник XVII в. описывает то, что увидел собственными глазами, по типу повествования являясь номинатором. Как отмечает Д.С. Лихачев, «...дневники путешествий на Запад во многом предваряют литературу нового времени. В старые формы литературного языка и в традиционные нормы литературных жанров не укладывались новые жизненные впечатления, обильно нахлынувшие на авторов во время их странствий. Впечатления эти не были подготовлены у себя дома ни усидчивыми школьными занятиями географией, ни чтением литературы путешествий... В записках этих уже мало специфически "древнерусского". В них, может быть, ярче, чем где бы то ни было, отразился переход от старого к новому» [8. С. 426-427].

Скачать электронную версию публикации